Творчество Н.В. Гоголя 1 страница

(1809–1852)

Наследие Гоголя – одна из самых ярких и еще до конца не разга­данных и объясненных страниц отечественной литературы. Его творче­ство неотделимо от времени, в котором он жил, от напряженных духов­ных исканий, охвативших русское общество после поражения декабрь­ского восстания 1825 года, когда лучшие умы России пытались постиг­нуть происходящие исторические процессы, осмыслить прошлое своей страны и предугадать ее будущее. Об этом размышляли А.С. Пушкин и П.Я. Чаадаев, Н.В. Станкевич и Н.И. Надеждин, А.И. Герцен и В.Г. Белинский, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков и мн. др. В том числе и Гоголь, всю свою жизнь посвятивший познанию России и ее роли в мировой истории. Это проявилось не только в его художественном твор­честве, но и в серьезном изучении всеобщей истории, о чем свидетель­ствуют его преподавательская деятельность в Петербургском универси­тете и ряд статей исторического содержания, опубликованных в сборни­ке «Арабески». Гоголь был убежден, что в событиях далекого прошлого лежит ключ к пониманию современной действительности. Но он был прежде всего художником и стремился осмыслить закономерности исто­рического бытия через познание человека, через раскрытие потаенных движений его души.

Основной мотив творчества Гоголя – это боль за человека, за по­руганное человеческое достоинство, горькое чувство от сознания не­возможности в существующих условиях воплотить светлые и гуман­ные идеалы в действительность. И в то же время он всегда верил, что в любом, даже самом дурном человеке не может до конца угаснуть жи­вая человеческая душа. Есть погибающие, но нет окончательно погиб­ших людей, считал Гоголь и неустанно искал в каждом человеке чело­веческое.

Гоголь – писатель не совсем обычный, его восприятие жизни суще­ственным образом отличается от других великих художников. В своей «Авторской исповеди» он писал: «Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но главного существа моего не определили. Ее слышал один только Пушкин, он мне говорил всегда, что ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем. Вот мое главное свойство, одному мне принадлежащее и которого нет у других писателей».

Окружающий мир, характеры, явления и предметы Гоголь рассмат­ривает не в реальном обличий, а в их крайнем проявлении. В его произ­ведениях действительность часто теряет свою осязаемую конкретность и становится призрачной, фантастической, вызывая у читателя чувство отвращения к ней.

Внимание Гоголя-художника сосредоточено на изображении повсе­дневной жизни, обыкновенных, заурядных людей, русского человека «на разных степенях своих мест, должностей и образований». Гоголь го­ворил о себе как о писателе, «дерзнувшем вызвать наружу все, что еже­минутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи». Он увидел «всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земля...». Гоголь писал, что он изображал «безответно мертвых обитателей, страшных неподвижных холодом души своей и бесплодной пустыней сердца».

Главное оружие Гоголя-художника – смех. Писатель подвергает осмеянию все, даже то, что, казалось бы, не может быть осмеяно – ве­ликие идеи, выдающихся исторических деятелей, возвышенное искусст­во. Но одновременно в его смехе чувствуется тоска по тем же великим идеям, возвышенному искусству и т. п. Гоголь считал, что судьба угото­вила ему особую миссию, что ему суждено указать России (а через нее и всему человечеству) путь к очищению и обновлению. Пророчество всегда было характерной чертой нашей литературы. Русский писатель не только верил, он поучал, стремился пробудить в своих соотечественни­ках чувство человечности, сострадания к ближнему, искал универсаль­ные пути к постижению идеалов добра, правды и справедливости. И Го­голь был одним из первых русских писателей, в чьем творчестве проро­ческое начало проявилось столь отчетливо и определенно. Он возложил на себя задачу не только громадную, но и едва ли осуществимую и где-то в глубине души понимал это. Отсюда его вечное недовольство собой,

муки и терзания от сознания бессилия своих усилий изменить россий­скую действительность. «Русь! чего же ты хочешь от меня?» – вопро­шал он. «Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?..»

Чувство невыполненного долга перед Россией и ее многострадаль­ным народом не давало покоя Гоголю, заставляло пристально вгляды­ваться в окружающий мир, и прежде всего в русского человека, в кото­ром он не терял надежды найти живую душу.

Николай Васильевич Гоголь родился в семье помещика среднего до­статка в селе Большие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии. Начальное образование получил дома, а затем учился в Пол­тавском уездном училище. В 1821 году Гоголь поступил в Нежинскую гимназию высших наук, которую окончил в 1828 году. Уже тогда он вынашивал мысль о государственной службе, полезной для общества. С этой целью Гоголь отправился в Петербург. К этому времени отно­сятся и его первые литературные опыты. В начале 1829 года он опуб­ликовал под псевдонимом В. Алов «идиллию в картинах» «Ганц Кюхельгартен», написанную в духе господствовавшего тогда романтизма. Поэма встретила резко негативную оценку, что глубоко огорчило авто­ра. Он сжег нераспроданные экземпляры книги и уехал в Германию. Однако вскоре вернулся в Петербург и пробовал стать актером, худож­ником и даже преподавателем истории. В конце 1829 года Гоголь опре­делился на службу в Департамент городского хозяйства и публичных зданий Министерства внутренних дел.

В начале 1830 года Гоголь познакомился с известными литератора­ми: В.А.Жуковским, П.А. Плетневым и другими, а годом позже встре­тился с А.С. Пушкиным. В это же время он интенсивно работает над сборником повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», первая часть которого вышла в конце 1831 года, а в следующем году – вторая.

Сборник вызвал всеобщее восхищение, и Гоголь становится одним из самых известных и читаемых писателей.

Вот что писал В.Г. Белинский о «Вечерах на хуторе близ Дикань­ки»: «Это были поэтические очерки Малороссии, очерки, полные жиз­ни и очарования. Все, что может иметь природа прекрасного, сельская жизнь простолюдинов обольстительного, все, что народ может иметь оригинального, типического, все это радужными цветами блестит в эти поэтических грезах г. Гоголя. Это была поэзия юная, свежая, благоуханная, роскошная, как поцелуй любви...»

Обращение Гоголя к изображению украинской жизни не было слу­чайным. Не следует забывать, что писатель родился и вырос на Украине

и поэтому хорошо знал то, о чем рассказал в «Вечерах...». Позднее в «Авторской исповеди» он говорил: «У меня только то и выходило хо­рошо, что взято мною из действительности, из данных мне извест­ных». Но было еще одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что в 20-х и в начале 30-х годов русское общество проявляло повышен­ный интерес к Украине, к ее истории, быту, нравам, обычаям, фолькло­ру. Это объяснялось тем, что Украина многим казалась местом, где в своей первозданности сохранилась естественная жизнь, едва затронутая тлетворным влиянием цивилизации, а украинский народ не утратил сво­его свободолюбия, поскольку крепостное право там было введено лишь во второй половине XVIII века и черты рабской психологии еще не пу­стили глубоких корней в сознании сельских тружеников. Украинская те­ма становится одной из ведущих в произведениях писателей и поэтов-декабристов К.Ф. Рылеева, Ф.Н. Глинки, А.А. Бестужева и др. К изо­бражению жизни Украины обратились такие писатели, как В.Т. Нарежный, А.И. Подолинский, А.А. Погорельский, О.М. Сомов и многие другие, а также А.С. Пушкин («Полтава»). Так что «Вечера на хуторе близ Диканьки» полностью вписывались в общий контекст развития русской литературы того времени.

В «Вечерах...» Гоголь нарисовал пленительный, полный обаяния об­раз милой и дорогой ему Украины, воспроизвел во всем ее многообразии народную жизнь, попытался раскрыть сущность национального харак­тера народа, показать его храбрость и свободолюбие, незлобивость и до­верчивость, веселость и простодушие. Главное внимание писатель сосре­доточил на поэтической стороне народной жизни, на изображении геро­ев с благородными порывами и светлым складом души.

Общая атмосфера «Вечеров...» – ясная и жизнеутверждающая. Го­голь погружает нас в радостный и счастливый мир чистых и возвышен­ных человеческих отношений, подчас далеких от реальной действитель­ности. Это скорее мир поэтический, мир сказки, мечта о прекрасной и свободной жизни. И здесь нельзя не видеть отзвука просветительской идеи о гармонии, якобы существовавшей в период «естественного со­стояния» человечества, о пагубном и разрушительном влиянии цивили­зации, на характер и сознание современного человека. Мысль о нару­шении целостности и гармонии народной жизни, о проникновении в нее чуждых и враждебных элементов отчетливо проступает во многих по­вестях «Вечеров...». Так, в повести «Ночь перед Рождеством» «есте­ственный человек» кузнец Вакула с удивлением и неприязнью воспри­нимает жизнь бюрократического Петербурга; в повести «Вечер нака­нуне Ивана Купала» показано растлевающее душу влияние денег.

Иногда в качестве разрушительного начала, пытающегося сокрушить гармонию народной жизни, в «Вечерах...» выступают фантастические си­лы зла в виде всякого рода колдунов, чертей, ведьм и прочей нечисти. И хотя светлое, человеческое начало, как правило, одолевает темные си­лы, добро оказывается сильнее зла, любовь побеждает ненависть, тем не менее это вносит во многие повести элемент тревоги, ощущение непроч­ности и хрупкости бытия. И тогда, по словам Белинского, «комическое одушевление», пронизывающее «Вечера...», сменяется «глубоким чувст­вом грусти и уныния». Уже в повести «Сорочинская ярмарка», открывав­шей сборник, звучат горькие раздумья автора о скоропреходящей юнос­ти, о быстротечности жизни, о тяжком бремени одиночества: «Не так ли резвые други бурной и вольной юности поодиночке один за другим, теря­ются по свету и оставляют, наконец, старинного брата их? Скучно остав­ленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему».

И это – «Скучно оставленному!» – очень скоро выльется в горест­ное восклицание: «Скучно на этом свете, господа!» – которым Гоголь закончит повествование в «Миргороде». Скучно не одному только че­ловеку, потерявшему друзей и близких, скучно всем в этом неустроен­ном мире, где господствует мелочность и пошлость.

Особое место в «Вечерах...» занимает повесть «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», в которой уже почти отсутствует поэтизация украинской жизни и в своей неприглядности выступает современная пи­сателю действительность, а в ее персонажах угадываются отдельные черты характеров будущих произведений Гоголя. Так, пассивность и мечтательность Шпоньки в какой-то мере напоминает Манилова, а его душевное состояние, вызванное предстоящей женитьбой, совпадает с тем, что чувствует и переживает Подколесин, оказавшийся в подобной же ситуации.

Кстати, многое из того, что едва намечено в «Вечерах...», будет рас­крыто и углублено в дальнейшем творчестве писателя.

Как уже отмечалось, господствующим в литературе 1830-х годов оставался романтизм, хотя в это время уже возникает реалистическое направление. Это, несомненно, сказалось на художественном методе «Вечеров...», проявившемся в стилевой двуплановости, которая в каж­дой повести обнаруживается по-своему, в своеобразном использовании Гоголем устного народного творчества.

«Повести, служащие продолжением вечеров на хуторе близ Диканьки» – такой подзаголовок дал Гоголь следующему своему сборнику – «Миргород» (1835), подчеркнув тем самым идейно-художественное

единство обоих сборников и общие принципы циклизации. И действи­тельно, «Старосветские помещики» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» из «Миргорода» тематиче­ски и стилистически примыкают к повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», а «Тарас Бульба» и «Вий» можно поставить в один ряд со многими произведениями «Вечеров...», и в первую очередь с по­вестью «Страшная месть».

Композиционное построение «Миргорода» отличается стройностью и целостностью. Если говорить о сборнике в целом, то нельзя не обра­тить внимания, что героический и фантастический мир, отраженный в повестях «Тарас Бульба» и «Вий» и связанный преимущественно с про­шлым, дан в обрамлении современной, мелкой и ничтожной жизни, изо­браженной в «Старосветских помещиках» и «Повести о том, как поссо­рился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В свою оче­редь, каждая из двух частей включает в себя произведения контрастные по содержанию и эмоциональной тональности. В первой части – растлительному существованию старосветских помещиков противопостав­лена героическая, полная опасности и тревог жизнь запорожских каза­ков, а во второй – бесшабашная удаль бурсаков из повести «Вий» от­теняет пошлое прозябание миргородских обывателей.

Героическое и обыденное, великое и ничтожное, прошлое и настоя­щее в «Миргороде» сосуществуют, они для Гоголя – явления одного порядка и стоят в одном ряду. Для него, например, нет никакой разни­цы между «наследником-реформатором», разорившим некогда процве­тавшую деревеньку старосветских помещиков, и Наполеоном, которого, по словам одного из гостей Афанасия Ивановича, снова вознамерились выпустить на Россию «француз с англичанином», а ссора Ивана Ива­новича с Иваном Никифоровичем напомнила писателю столкновение «римских трибунов».

По мысли Гоголя, все в этом мире взаимосвязано, все люди прини­мают участие в историческом процессе и творят жизнь. Однако жизнь скоротечна, хотя она порой проявляется бурно и страстно, горит яркими красками, но в конце концов все равно пресекается смертью. Умирают Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович, гибнет Тарас со своими сыновьями и Хома Брут, угасают, теряя человеческий облик, Иван Ива­нович и Иван Никифорович. Все это вызывает у автора-повествователя горестные раздумья, выразившиеся в завершающей сборник реплике: «Скучно на этом свете, господа!»

«Упоение» и «лирический разгул», добродушный юмор и редко омрачаемый беспечный смех «Вечеров...» сменяются в «Миргороде»

внутренней сосредоточенностью, стремлением писателя осмыслить про­шлое и настоящее и заглянуть в «неразгаданное будущее», юмор стано­вится «грозным и открытым», а в смехе все отчетливее стали проступать «невидимые миру слезы».

Художественный мир произведений, включенных Гоголем в «Мир­город», сложен и многогранен. Это достаточно полно проявляется уже в первой повести, открывающей сборник.

В «Старосветских помещиках» речь идет конечно же не только о жизни людей «пустых, ничтожных и жалких», хотя «добрых и радуш­ных» (В.Г. Белинский). Не без иронии рисуя картину безмятежного су­ществования милых старосветских старичков, Гоголь одновременно раз­мышляет о непрочности человеческого бытия и о том, как порой какое-нибудь незначительное событие может все изменить и послужить при­чиной разрушения на первый взгляд прочно устоявшихся основ жизни независимо от того, идет ли речь о государстве или о затерянной в глу­ши усадьбе, которая и на карте-то не отмечена. «По странному устрой­ству вещей, – пишет Гоголь, – всегда ничтожные причины родили ве­ликие события и, наоборот, великие предприятия оканчивались ничтож­ными следствиями. Какой-нибудь завоеватель собирает все силы своего государства, воюет несколько лет, полководцы его прославляются, и на­конец все это оканчивается приобретением клочка земли, на котором не­где посеять картофеля, а иногда, напротив, какие-нибудь два колбасни­ка двух городов подерутся между собою за вздор, и ссора объемлет на­конец города, потом веси и деревни, а там и целое государство».

Мысль, что никто в этом мире не застрахован от случайностей, что несчастье может в любой момент обрушиться как на простого смертно­го, так и «на царей и повелителей мира», будет звучать у Гоголя и позд­нее (например, в повести «Шинель»).

Прочно и вечно на земле только одно – любовь, которая непод­властна никаким жизненным потрясениям и выше всех мировых ката­клизмов и катастроф. И хотя чувство Пульхерии Ивановны и Афана­сия Ивановича писатель называет «привычкой», но оно, по его пред­ставлению, гораздо надежнее романтической «страсти», высмеянной им в той же повести. Подобная «страсть» скоропреходяще и эгоистич­на, поскольку в ней человек любит прежде всего самого себя и свое собственное чувство, не думая о другом человеке. А вот Пульхерия Ивановна, умирая, думает не о себе, не о своей жизни, а о том, кто остается жить, о своем муже. И Афанасий Иванович, едва услышав зов умершей жены, не страшась смерти, последовал за ней. Зачем ему

жизнь, если ушла та, которая так любила его и без которой ему так груст­но и одиноко в мире.

Для Гоголя жизнь старосветских помещиков при всей своей духов­ной убогости более привлекательна, нежели та, которая приходит ей на смену. Ретивый наследник, решивший «непременно искоренить, испра­вить и ввести во всем порядок», в несколько месяцев вконец разорил пусть не процветавшее, но достаточно крепкое хозяйство. Писателя страшит «деятельность» новых «реформаторов», их беспринципность и некомпетентность, которая ничего, кроме вреда, не приносит.

Нельзя не обратить внимания, что добродушная ирония, сопровож­дающая рассказ о жизни старосветских старичков, в конце повести пе­рерастает в едкий сарказм, а в образе «страшного реформатора» отчет­ливо проступают черты характера Ноздрева из «Мертвых душ».

Совершенно иной мир изображен Гоголем в повести «Тарас Бульба», которую Белинский назвал «дивной эпопеей, написанной ки­стью смелою и широкою». В противовес растительной жизни старосвет­ских помещиков здесь представлена яркая картина национально-осво­бодительной борьбы украинского народа. В этом противопоставлении, несомненно, содержится скрытый упрек современному поколению, по­грязшему в бездействии и мелочной пошлости. Но, восхищаясь героиче­ским прошлым, Гоголь не скрывал своего негативного отношения к жестокостям и необузданным нравам, господствовавшим в те далекие вре­мена. По его словам, «они были порождением тогдашнего грубого, сви­репого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских по­двигов и закалялся в них душою, не чуя человечества». А зло, по мне­нию писателя, могло породить только зло, жестокость одних неминуемо приводила к крайнему ожесточению других. Страшную смерть принял Остап, но не менее ужасны были и «поминки», устроенные Тарасом по казненному сыну, сопровождавшиеся неслыханными зверствами каза­ков, творимыми над мирными жителями польских местечек, «от кото­рых подвигнулась бы самая сырая земля, и стеновая трава поникла бы от жалости долу».

Безжалостность и бесчеловечность отношений между народами не­минуемо влекли за собой непримиримость и жестокость также и в отно­шения близких людей. Примером может служить убийство Тарасом сво­его младшего сына.

Да, Андрий, захваченный «страстью», позабыл все на свете – от­чизну, родных, товарищей. Но не слишком ли дорогая плата за любовь к прекрасной полячке – смерть от руки отца? Гоголь не оправдывает своего героя, однако пытается понять и объяснить его поведение. Ради

своего чувства Андрий пожертвовал «святыми узами товарищества», и во имя того же «товарищества» Тарас вершит страшный суд над сыном. И нелегко ответить на вопрос, кто из них более прав и более грешен. Не дает ответа и сам Гоголь. Для него Тарас не только отважный борец за родину и веру, но и «сыноубийца» (великий грех с точки зрения христи­анской морали), а Андрий – храбрый воин, любящий сын и в то же время – предатель. Нет оправдания ни тому, ни другому. И писатель скорбит об утрате человеческого в человеке, когда бы это ни происходи­ло, в прошлом или настоящем, и какими бы высокими не были цели и на­мерения.

В повести заложена еще одна мысль, связанная с образом Андрия. Это мысль о губительности индивидуализма, о неминуемом крахе чело­века, пытающегося, не считаясь ни с чем, следовать только своим эгоис­тическим побуждениям и чувствам.

В повести «Вий» Гоголь продолжает разработку многих тем, к кото­рым он обращался как в «Тарасе Бульбе», так и в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Это прежде всего борьба человека с темными силами, испытание человека, его стойкости, проверка того, что он представляет собой и на что способен. В то же время в «Вне» с гораздо большей си­лой подчеркнута мысль о трагической неустроенности жизни. Человек живет в мире, где происходит вечная борьба добра и зла, прекрасного с безобразным, человеческого с бесчеловечным. И очень важно, чтобы он сохранил силу и мужество, не дрогнул бы в минуту опасности. А вот Хома Брут испугался нечистой силы и погиб. «А я знаю, почему про­пал он: оттого, что побоялся, – говорит приятель Хомы Горобець. – А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать».

Но главная причина гибели Хомы не в его слабости и малодушии, а в его разобщенности с миром, оторванности от людей. Хома очень оди­нок: нет у него ни родных, ни друзей, и даже со своими товарищами Горобцом и Халявой он мало чем связан. Один на один оказался Хома и перед лицом жестоких и враждебных сил. А в одиночку человек бесси­лен противостоять злу.

Рассказ о трагической гибели Хомы в повести заканчивается коми­ческой сценкой поминок, которые устраивают по своему пропавшему «ни за что» товарищу Горобець и Халява. И в этом нет ничего удиви­тельного. Ведь, по мнению Гоголя, в жизни всегда соседствуют, а ино­гда и теснейшим образом переплетаются, возвышенные стремления и низменные страсти, героизм и пошлость, красота и безобразие (напри­мер, панночка-ведьма). И чаще всего светлое начало оказывается по­бежденным. Вот и здесь гибнет удалой бурсак Хома, а его приятели,

новоявленный философ Горобець и потерявший человеческий облик от беспробудного пьянства звонарь Халява, продолжают жить.

Основной пафос повести «Вий» – призыв к жизни, достойной че­ловека, к противостоянию злу и пошлости, в какой бы форме они ни проявлялись.

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Ни-кифоровичем», завершающая «Миргород», пожалуй, самое грустное произведение сборника. Герои повести являют собой страшные в своей бездуховности и пошлости типы, о которых Белинский писал, что это «существа совершенно пустые, ничтожные и притом нравственно гадкие и отвратительные, ибо в них нет ничего человеческого...». Отсюда и горькое восклицание писателя, которым он заканчивает свое повество­вание: «Скучно на этом свете, господа!» Скучна, ничтожна и безнрав­ственна жизнь миргородских обывателей, и, глядя на нее, надобно, что­бы люди, говорил Белинский, «иногда просыпались от своего бессмыс­ленного усыпления и вспоминали о своем человеческом достоинстве».

Эта мысль пронизывает все произведения, вошедшие в «Мирго­род», независимо от того, идет ли речь о прошлом или настоящем, о ге­роическом или ничтожном, великом или смешном.

Нельзя не отметить, что в «Миргороде» совершенно новую окраску приобретает смех Гоголя, в котором все чаще начинают слышаться «не­видимые миру слезы».

Почти одновременно с «Миргородом» вышел из печати сборник «Арабески», куда вместе со статьями исторического содержания Гоголь включил повести «Невский проспект», «Портрет» и «Записки сумас­шедшего». Эта произведения, а также позднее опубликованные повести «Нос» и «Шинель» составили цикл, который принято называть «петер­бургским», поскольку местом действия в них является Петербург.

То, что петербургские повести в «Арабесках» напечатаны в окруже­нии исторических статей, имеет глубокий смысл и во многом продолжа­ло традиции «Вечеров...» и «Миргорода», где Гоголь постоянно соотно­сил прошлое и настоящее. Писатель был убежден, что «одно твердое ис­торическое познание теперь действительно», что теперь нужно «знание истории более полное и более глубокое, чем когда-либо прежде», что «корни и семена всех нынешних явлений там».

Интерес Гоголя к историческому прошлому был связан прежде все­го с общими тенденциями общественно-политического и литературного развития 1830-х годов, когда необычайно остро встал вопрос о будущем России. «История сделалась теперь, – писал Белинский, – как бы об­щим основанием и единственным условием всякого живого знания: без

нее стало невозможно постижение ни искусства, ни философии». Гоголь также считал, что изучение мировой истории может помочь художнику не только понять величие «человеческого духа», зафиксированное на разных этапах исторического процесса, но и показать его безграничные возможности в ходе развития национального и общечеловеческого про­гресса. Что же касается современной действительности, запечатленной в петербургских повестях, то она, по мнению писателя, является опреде­ленным моментом всеобщей истории, и поэтому необходимо осмыслить ее сущность, постигнуть глубинные процессы, происходящие в ней.

Главный лейтмотив произведений петербургского цикла – обманчи­вость блеска столичной жизни, за внешним великолепием которой скры­ваются пошлость и ограниченность. Жизнь Петербурга предстает перед нами «призрачной», противоречивой и вместе с тем глубоко трагичной.

Проблематика петербургских повестей широка и многогранна. В каждой из них затрагивается множество проблем. Но главный вопрос, который волнует писателя, – это судьба человека, оказавшегося один на один перед страшной и полной кричащих противоречий жизнью. По-разному складывается судьба героев повестей: гибнет, не выдержав не­соответствия романтических мечтаний и суровой действительности, ху­дожник Пискарев («Невский проспект»), становится жертвой страсти к наживе Чартков («Портрет»), приспособились к существующим об­стоятельствам и в принципе довольны своей участью Пирогов («Нев­ский проспект») и Ковалев («Нос»), проходят мучительно сложный путь осознания своего «я» Поприщин («Записки сумасшедшего») и Башмачкин («Шинель»).

Сложна и порой причудлива художественная структура произведе­ний петербургского цикла. В каждом из них лежит, как правило, нео­быкновенная история или чрезвычайное происшествие, оказывающее самое существенное влияние на судьбу героя, который то покупает зага­дочный портрет, то теряет нос, то у него крадут новую шинель и т. д. Все это лишний раз подтверждает, что гоголевские герои живут в парадок­сальном, полном трагических несообразностей мире, который безжалост­но коверкает их судьбы, приводя одних к гибели, а других – к мораль­ной деградации.

«Невский проспект» – программное произведение цикла. Описа­ние главной улицы столицы, которым открывается и завершается по­весть, и представленные на ней «тысяча непостижимых характеров и яв­лений» становятся символом современного мира, мира бездуховного, стертого, фальшивого, лишенного человечности. Поэтому, изображая яркую и пеструю толпу, движущуюся по Невскому проспекту, Гоголь

видит не лица, а вереницу «удивительно сшитых сюртуков», разных «сортов шляпок, платьев, платков», «превосходных» бакенбард, «чуд­ных» усов, «тоненьких, узких талий», «ножек в прекрасных башмач­ках» и т.п. Показывая Невский проспект в разные часы дня и вечера, писателю удалось показать социальный срез всех этажей петербургско­го общества. Но центральное место занимает описание средних и выс­ших слоев, стремящихся казаться лучше, нежели они есть на самом де­ле. За парадным великолепием столицы писатель видит жалкую нище­ту, убогость и разврат. «О, не верьте этому Невскому проспекту! – предостерегает Гоголь. – Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!»

Из разношерстной толпы, снующей по Невскому, писатель как лу­чом прожектора высвечивает фигуры двух «приятелей» – художника Пискарева и поручика Пирогова, приключения которых и составляют сюжетную основу повести. Судьба этих героев лишний раз подтвержда­ет нелепость и странность современной действительности, соединяющей в себе взаимоисключающие начала – возвышенную мечтательность, веру в добро, в справедливость и неистребимую пошлость. И самое главное – торжествует и преуспевает в этой жизни безнравственность и наглый эгоизм, воплощенный в лице поручика Пирогова, и гибнет робкий и застенчивый художник Пискарев.

В повести «Невский проспект» Гоголь говорит о поруганной красо­те, о взаимоотношениях художника и общества, искусства и действи­тельности, о неминуемой гибели таланта в мире, где господствуют без­нравственность и пошлость.

Теме гибели таланта в обществе, в котором царит дух наживы и при­обретательства, посвящена и повесть «Портрет». При ее оценке основ­ное внимание преимущественно сосредоточивается на судьбе художни­ка Чарткова, предавшего во имя корысти и сиюминутных благ свое не­заурядное дарование и превратившегося в прозаического ремесленника, «все чувства и порывы» которого «обратились к золоту»: «Золото сде­лалось его страстью, идеалом, страхом, наслаждением, целью. Пуки ас­сигнаций росли в сундуках, и, как всякий, кому достается в удел этот страшный дар, он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем...» Осо­знав в конце концов всю глубину своего падения, Чартков проникся страшной завистью ко всему прекрасному, в припадках бешеного безу­мия стал скупать и уничтожать произведения великих мастеров. Его смерть – закономерный итог жизни художника, не выдержавшего ис­кушения призрачными благами, которыми его поманила «фантастичес­кая» действительность.

Но в повести звучит еще одна важная мысль, близкая самому Гого­лю: служить искусству можно, только очистившись от всего дурного, сиюминутного, злого и скверного. Художник, создавший когда-то порт­рет ростовщика с демоническими глазами, который сыграл трагическую роль в судьбе Чарткова, ушел в монастырь, чтобы изгнать из своей ду­ши обаяние зла, побудившее его воспроизвести образ страшного стари­ка. Только годы неустанного труда и покаяния позволили ему преодо­леть бесовские чары и обрести внутренний покой.

Дата добавления: 2014-11-29