Литературно-общественное движение 1840–1855 годов

Великие художественные завоевания середины XIX века: романы Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, И.А. Гончаро­ва, драматургия А.Н. Островского, лирика Н.А. Некрасова, сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина – были подготовлены литературным дви­жением 40–50-х годов. Процесс формирования реализма, начатый в 1830-е годы, в эти десятилетия достигает наибольшей полноты и интен­сивности. Как указывает П.В. Палиевский, «40-е начинали новый цикл. Естественно, они были ниже по уровню – зато выше в инициативе».

Эти годы – пора творческого самоопределения для целого ряда пи­сателей: Н.А. Некрасова, А.И. Герцена, М.Е. Салтыкова, И.С. Тур­генева, Ф.М. Достоевского. А.Н. Островского, И.А. Гончарова, Д.В. Григоровича. Борьба за новое содержание литературы, в котором

реалистическая тенденция решительно вытесняла «фальшивую идеали­зацию действительности» или «риторику» (В.Г. Белинский), определи­ла и содержательность образа «человека сороковых годов», отождест­вившегося с личностями писателей-классиков.

Критика и литературоведение сходятся в том, что 40-е годы состав­ляли «противоречивое единство» и в этом отношении явились «переход­ным временем». Разработка эстетики реализма сопровождалась осмыс­лением каждого из ее компонентов, его проверкой на степень жизненной убедительности и духовной значимости – на подлинную, самой дейст­вительностью подтвержденную ценность.

И безусловно, во главе этого движения стоял В.Г. Белинский (1811–1848), сумевший разглядеть ростки новой эстетики и с макси­мальной точностью сформулировавший ее главные тенденции. Однако еще большей заслугой критика стало то, что он сумел связать литературу с той самой действительностью, которая одна была основой истинного искусства. Виссарион Григорьевич Белинский не просто угадал, что на­стало новое время в литературе и в жизни, он первым проанализировал их взаимопересекающиеся направления. И как бы ни были глубоки за­блуждения и страсти в душе критика, никто из его современников не об­ладал таким широким и верным взглядом на все современное ему искус­ство, в котором он видел единственный путь к обновлению во всех сфе­рах жизни огромной и многострадальной России. Он мечтал увидеть свою страну в 1940 году, полагая, что народ, обладающий такой великой литературой, не может не быть счастливым, хотя бы через сто лет.

Но, как и Гоголь, которого он в конце жизни обвинил в отступниче­стве от великих идеалов, он надеялся, что именно литература наша по­двигнет народ к освобождению, он полагал, что художественное слово способно повлиять не только на душу человека, но и на все стороны его материальной жизни. Особенно примечательно то, что отчаянный про­пагандист социалистических идей, почерпнутых из Гегеля, Шлегеля и Сен-Симона, ставил искусство выше науки. В знаменательной статье 1840 года «Полное собрание сочинений А. Марлинского» он писал: «Наука есть плод умственного развития народа, плод его цивилизации, результат сознательных усилий со стороны людей, которые ей посвя­щают себя, тогда как поэзия есть прямое, непосредственное сознание народа».

А сознание – результат практической деятельности этого самого народа, терпение которого, по мнению критика, иссякает. Белинский ви­дит это через призму искусства, которое начинает поворачиваться в сто­рону простого человека, которому чужды романтические порывы героев

Марлинского и всех остальных эпигонов романтизма, еще не ушедших со сцены русской литературы к концу 1830-х годов.

Белинский увидел не только ростки нового направления в родной литературе, но и точно определил их происхождение: «Причина этого дивного явления заключается в глубине и могуществе духа народа, в со­кровенном источнике его внутренней жизни». Вслед за Пушкиным и Гоголем он пришел к выводу, но не интуитивному, как у людей искус­ства, а логически обоснованному, что искусство не может существовать вне общества, вне своих народных корней. Приводя обширные цитаты из произведений А. Марлинского, писателя яркого и безусловно та­лантливого, критик убедительно доказывает, что романтизму в России приходит конец ввиду его неспособности питаться соками народной жизни, нашедшей свое отражение в фольклоре, о котором он пишет: «Наша народная или непосредственная поэзия не уступит в богатстве ни одному народу в мире».

Русское читающее общество к началу 40-х годов еще способно бы­ло зачитываться Марлинским и Бенедектовым, оно способно было на­зывать зарождающийся великий русский реализм «натуральной шко­лой», способной лишь копировать тоскливую обыденность и брать в ге­рои (!) жалких башмачкиных, писать о вещах очевидных и совершенно неинтересных. И только Белинский осмелился защитить такую литера­туру, и не только защитить, но и сказать, что за нею будущее, что лю­бимый всеми романтизм умер.

Он так и писал: «Простота есть необходимое условие художест­венного произведения, по своей сущности отрицающее всякое внешнее украшение, всякую изысканность. Простота есть красота истины». И понятно, что простоту нельзя путать с натурализмом, чего не допус­кал и сам Белинский.

Естественно, что, несмотря на то что статьями Белинского зачиты­валась вся грамотная и преимущественно молодая Россия, а мы безус­ловно отдаем ему первое место и в критике, и в области общественной мысли, его мнение отнюдь не было единственным. С ним спорили и В. Майков, имевший собственное мнение о роли и месте романтизма, и Ф. Булгарин (это он обозвал направление «натуральной школой»), и блистательная плеяда русских славянофилов, среди которых были бра­тья Аксаковы, С. Шевырев, А. Хомяков и другие, а также и друзья его, западники Т. Грановский, М. Катков, К. Кавелин и т.д. Были и другие, поскольку журнальная жизнь того времени была довольно актив­ной. Ведь журнальная трибуна была в России единственным местом, где можно было высказываться, несмотря на цензуру, довольно откровенно.

Если в 30-е годы, после разгрома декабристского движения, обще­ственная жизнь сосредоточилась преимущественно в салонах (Карам­зиной, Елагиной, Майковых и др.). то с 1839 года возобновленные А. Краевским «Отечественные записки» сделались (в особенности по­сле того, как в журнал пришел Белинский) наиболее популярным пе­риодическим изданием и оставались им вплоть до реорганизации «Со­временника» И.И. Панаевым и Н.А. Некрасовым в январе 1847 года. С 1839 по 1846 год Белинский публиковал в «Отечественных запис­ках» почти все свои статьи, вел важнейший критико-библиографический отдел. Здесь появились цикл статей о Пушкине, статьи о Лермонтове, о «Мертвых душах» Гоголя. Текущая литература находила в журнале теоретически концептуальное обоснование в больших годичных обзорах, имеющих программное значение для осознания литературного развития. Шедевры лирики Лермонтова и отдельные главы «Героя нашего вре­мени» впервые явились на страницах «Отечественных записок». Здесь печатались роман А.И. Герцена «Кто виноват?», первые пове­сти М.Е. Салтыкова – «Запутанное дело» и «Противоречия», про­изведения тех писателей, которые составили ядро «натуральной шко­лы»: Д.В. Григоровича, В.А. Соллогуба, В.И. Даля, Е.П. Гребенки, И.И. Панаева, Я.П. Буткова. Журнал знакомил с передовыми научны­ми теориями (отечественными и зарубежными), лучшими сочинениями иностранной литературы: Жорж Санд, Ф. Купера, Э.Т.А. Гофмана, В. Шекспира и др.

С «Отечественными записками» вступили в борьбу журналы, объе­динившие вокруг себя откровенных защитников идейно-политической программы правительства и соответствующих ей официозно-моралисти­ческих тенденций в литературе. «Сын отечества» и «Русский вестник» Н.И. Греча и Н.А. Полевого, «Библиотека для чтения» О.И. Сенковского, издания Ф.В. Булгарина, и в том числе популярная «Северная пчела», – смещали представления о ценностях в литературе, подвер­гали разносу произведения Пушкина, Гоголя, всего передового, что шло за ними.

После ухода из «Отечественных записок» Белинского в 1846 году (к этому привели принципиальные разногласия с редактором А.А. Краевским) журнал постепенно терял репутацию прогрессивного печатного органа, а впоследствии и совсем перестроился на началах уме­ренного либерализма.

После Белинского критический отдел на недолгое время возглавил талантливый публицист и критик В.Н. Майков (1823–1847). Совре­менники увидели в нем яркую и самобытную личность, во многом не

похожего на Белинского и вместе с тем его безусловного преемника. Ф.М. Достоевский позднее писал о нем с сожалением: «Валериан Май­ков принялся за дело горячо, блистательно, с светлым убеждением, с первым жаром юности. Но он не успел высказаться. Он умер в первый же год своей деятельности. Много обещала эта прекрасная личность, и, может быть, многого мы с нею лишились».

В.Майков вполне испытал на себе подавляющую «систему казенно­го воспитания» и «религию слепого повиновения» (А.И. Герцен), ти­пичные для социальных отношений в 40-е годы.

Решая вопрос соотношения национального и общечеловеческого на­чал, В.Майков приходил к убеждению, что сохранение нормального че­ловеческого типа возможно лишь в массе трудового народа. Эта мысль стала одной из определяющих в статье «Стихотворения Кольцова»: на первый план выдвинулась «жизненность в высочайшем ее развитии» – она явилась в стихах, где отразились «история России и вся ее нацио­нальность». «Наука, искусство и общественность входят в состав идеа­ла нормальной человеческой жизни» – таков ведущий тезис антропо­логической философии В.Н. Майкова.

Для журнала «Современник» новая эпоха началась с момента, когда его редакторами стали И.И. Панаев и Н.А. Некрасов, неуклонно прово­дившие в журнале реалистическую тенденцию и привлекшие к нему всех тех, кто ненавидел крепостничество, бюрократизм, «риторику» под ви­дом искусства, не принимали пассивности, когда дело касалось общест­венных проблем. Замечательные писатели и критики пришли в «Совре­менник» в 40–50-е годы и определили его первенствующее место в оте­чественной литературе, публицистике и журналистике. Посылая в жур­нал первую повесть «Детство» и другие свои сочинения 1850-х годов, Л.Н. Толстой был вполне уверен, что ему удастся на страницах «Совре­менника» «оставаться верным всегда одному направлению и взгляду в литературе» (письмо И.И. Панаеву от 8 авг. 1855 г.). В «Современни­ке» печатались «Записки охотника» И.С. Тургенева, «Антон Горемыка» Д.В. Григоровича, «Обыкновенная история» И.А. Гончарова, сочине­ния А.И. Герцена, стихотворения Н.А. Некрасова, Н.П. Огарева, А.Н. Майкова, М.Л. Михайлова, критические обозрения Белинского за 1846 и 1847 годы, Т.Н. Грановского, А.В. Дружинина.

С совершенно иной программой вступил в общественное движение журнал «Москвитянин» (редактор М.П. Погодин), просуществовав­ший с 1841 по 1856 год. И название журнала, и его идейная концепция отражали специфический характер отношения к Москве как центру российско-славянского просвещения. Идея «славянского возрождения»

выразилась в противопоставлении «московского» духа «петербургско­му». Публицистика и критика журнала (критический отдел курировал соратник Погодина С.П. Шевырев) проводили мысль об особой функ­ции самодержавия в устройстве российской государственности, концеп­цию славянской основы русской «народности», ведущую в итоге к «сла­вянской» эпохе в мировой истории. Установка на «самобытность» сгруппировала вокруг журнала идейно не близких писателей – в нем печатались В.И. Даль, А.Ф. Вельтман, М.Н. Загоскин. Публиковали свои стихи поэты, пришедшие из «Московского вестника»: Н.М. Язы­ков, А.С. Хомяков, М.А, Дмитриев, Ф. Глинка, а также новое поэти­ческое поколение: Ф.Б. Миллер, Н.В. Берг, К..К. Павлова. Благода­ря «Москвитянину» вошли в литературную жизнь Я.П. Полонский, А.А. Григорьев, А.А. Фет.

В связи с расколом внутри славянофильской партии и ввиду крити­ческого отношения к журналу в широких кругах общественности, он не раз оказывался на грани распада. Оживление внесло формирование но­вой, так называемой «молодой редакции» «Москвитянина» на рубеже 40–50-х годов. Характер ее деятельности стали определять А.Н. Ост­ровский и критик Аполлон Григорьев. В начале 50-х годов, когда в жур­нале публиковались сочинения этих авторов, а также проза А.Ф. Писем­ского, научные изыскания М.М. Стасюлевича, Ф.И. Буслаева и А.Ф. Гильфердинга, яркие мемуарные свидетельства, он стал одним из центров литературной жизни, несмотря на крайние позиции, резкое неприятие идейно-эстетической программы демократического лагеря, тенденцию к идеализации патриархальных отношений и т.д.

Актуальным для 40–50-х годов оставался вопрос, сформулирован­ный историком литературы, прозаиком и педагогом А.Д. Галаховым: «Главное – согласить чувство изящного с неизящными предметами, действительно то общество, среди которого мы живем и должны жить». Этот вопрос в первую очередь волновал писателей, составивших про­грессивную группу в литературе. Современникам бросался в глаза имен­но групповой характер их художественного творчества, мировоззренче­ская и духовная однонаправленность. В этом, самом широком, смысле уже в 40-е годы было введено понятие «школы», которая получила впоследствии определение «натуральной». Впервые этот термин упо­требил противник нового направления Ф.В. Булгарин: в фельетоне, по­мещенном в «Северной пчеле» 26 января 1846 года, разбирая «Петер­бургский сборник», он высказался о «натуральной школе» в уничижи­тельном, подчеркнуто ироническом смысле. Для Булгарина «правда» в искусстве представлялась внеэстетической, «голой», если предмет не

возводился к «идеалу». В то время как писатели новой «школы» сдела­ли своим объектом жизнь каждого социального организма, каждого ти­пического лица и в особенности после «Шинели» Гоголя – личности «маленького человека», Булгарин продолжал рисовать (невзирая на жизненную достоверность) некий вымышленный образ – не сущего, а должного, согласного с его теорией: «...чиновники не берут взяток! Это промысел подьячих, так называемых приказных... Чиновник патриот по превосходству... Чиновник любит всем сердцем отечественную сло­весность и душевно уважает русских литераторов... дай Бог всем жить так тихо и счастливо, как живет чиновник с женою...»

Сложность формирования реализма, основой которого стала «на­туральная школа», выразилась в неоднозначном отношении ее пред­ставителей к романтизму: с одной стороны – в презрении и откровен­ном развенчивании романтической «риторики» (в прозе Н.А. Некра­сова, И.И. Панаева, В.А. Соллогуба, Е.П. Гребенки), с другой – в ис­пользовании теми же писателями ее устойчивых форм для возвышения духовно ярких, «избранных» натур. Заслуживает внимания суждение К.Ф. Головина (Орловского), высказанное в начале XX века: «У нас укоренилось мнение, будто под влиянием Гоголя и Белинского роман­тизм безвозвратно исчез из нашей литературы, обратившейся от погони за идеальными героями к воспроизведению трезвой действительности... Мнение это между тем крайне поверхностно». О положительных геро­ях в литературе этого времени сказано следующее: «Романтизм сидел в их крови, как он был и в жизни тогдашнего общества, по крайней мере той его части, которая не довольствовалась пошлой действительностью. А вся суть движения сороковых годов и заключалась в старании осво­бодиться от этой действительности».

Обе линии «натуральной школы», сатирическую и социально-психо­логиичес-кую, осложненную сентиментально-романтическими веяниями, а также воздействием антропологической философии и идей утопического социализма, в 40-е годы, естественно, возводили к Гоголю, в котором видели объемность, органическое сочетание «писателя-сатирика» и «пи­сателя-гуманиста» (Н.И. Якушин). «Натуральная школа», и хроноло­гически и идейно не отдаленная от Гоголя дистанцией, необходимой для исторического осмысление деятельности «вождя», по выражению ис­следователя, «лишь с течением времени» раскрывала «различные уров­ни этого объема».

В конце нашего обзора вернемся к словам Белинского о том, что общество и поэт связаны неразрывно и никакой гений не станет пи­сать того, что недоступно или ненужно его народу. Критик, как никто

другой и до и после него, умел связать искусство с общественной жиз­нью. И дело не в его социологичности, вытекавшей из приверженности к идеям социализма, а в том, как тонко и органично он это делал. О том, что крепостное право безусловное зло, от которого надо как можно ско­рее избавляться, знали и думали не одни революционно настроенные молодые люди 30–40-х годов, но и правительство. Это ведь А. Бен­кендорф назвал крепостное право «пороховой бочкой», это ведь Нико­лай I создавал комитет по разработке условий отмены крепостного пра­ва. И до 1848 года правительство в какой-то мере даже терпело литера­турную оппозицию.

Вплоть до того, что поначалу дискуссионный кружок Буташевича-Петрашевского начал превращаться в антиправительственную органи­зацию, идею чего активно поддерживал своим страстным темперамен­том молодой Федор Достоевский. Уже забрезжила надежда на скорые перемены, как вдруг в Европе разразилась новая буржуазная револю­ция. Самое сильное влияние она оказала на российское правительство, которое было смертельно напугано тем, что эта революция послужит вдохновляющим примером для горячих голов в России.

Немедленно были приняты надлежащие меры: запрещен выезд за границу, прекращена работа по подготовке реформ, начались репрессии. Было арестовано большинство петрашевцев, среди них и Достоевский, в приговоре которому среди прочих преступлений значилось чтение (!) письма Белинского к Гоголю (как известно, критик избег наказания только по причине вскоре случившейся смерти). Весь правительствен­ный либерализм сдуло ветром французской революции. Самым страш­ным для отечественной словесности было образование постоянного не­гласного «Комитета 2 апреля 1848 года для высшего надзора... за ду­хом и направлением печатаемых в России произведений». Служаки из этого чисто репрессивного органа с завидным рвением принялись каз­нить журналы и журналистов, доходя, как и полагается в России, до аб­сурда, о котором потом вспоминали и с юмором и с сарказмом. Но в тот момент было не до смеха: только что набравший силу некрасовский «Современник» пострадал больше всех.

В период этого мрачного семилетия (с 1848 года до смерти Николая I) только несгибаемая воля и фантастическая изворотливость Некрасова помогли журналу выжить. И тем не менее в продолжение семи лет каждый номер был под угрозой срыва. Все его материалы подвергались либо уродующей правке, либо простому запрету. И Некрасову поне­воле (часто вместе с А. Панаевой) пришлось переквалифицироваться

в прозаика и помещать вместо выброшенных материалов куски своего довольно длинного романа.

Нетрудно догадаться, что подобная политика царя, как всегда, при­вела лишь к ускорению разложения власти и правящих сословий. Окон­чание мрачного семилетия ознаменовалось приходом Добролюбова, Чернышевского, Писарева и других не менее ярких и теперь уже не про­сто критиков, а пропагандистов тех самых революционных идей, кото­рые привели Россию к 1917 году.

Голоса либерально-демократических критиков, а тем более почвен­ников вроде Аполлона Григорьева, а потом и вернувшегося Достоев­ского не были услышаны публикой, склонной видеть в творчестве Тур­генева, Толстого и большинства других выдающихся писателей совсем не то, что они хотели сказать. Страна вместе со своей литературой вступила в новый период истории. Карающая рука власти становилась все слабее, а попытки увести литературу на путь чистой эстетики (под влиянием В. Боткина, А. Дружинина, П. Анненкова и Др.) увенчались полным крахом.

Вопросы и задания

1. Почему понятие «натуральной школы» в литературно-общественном со­знании 40-х годов соотносилось с понятием реализма? Какими свойствами оп­ределялась его художественная специфика?

2. Назовите течения внутри «натуральной школы» и их главных предста­вителей. Охарактеризуйте этапы эволюции стилевых и жанровых исканий пи­сателей «гоголевского направления»: от «физиологии» к повести и роману.

3. Чем объяснить преобладание прозаических жанров в литературе 40–50-х годов?

4. Подготовьте «литературные портреты» наиболее значительных прозаи­ков и поэтов этого времени.

5. Какими тенденциями определялось развитие русского театра в «пере­ходный» период – от Гоголя к Островскому?

6. Какие изменения произошли в литературной теории и практике в 50-е годы?

Литература

Бухштаб Б.Я. Русская поэзия 1840–1850-х годов // Поэты 1840– 1850-х годов. Л., 1972. С.5–60.

Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. М., 1982.

Лобанов М. Сергей Тимофеевич Аксаков. М., 1987.

Манн Ю.В. Философия и поэтика «натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969. С.241–305.

Могилянский А.П. Писемский: Жизнь и творчество. Л., 1991.

Цейтлин А. Г. Становление реализма в русской литературе (Русский физиологический очерк). М., 1965.

Дата добавления: 2014-11-29