Gucci for men 4 страница

глаза, вытащил из кармана маленькую жестяную коробочку и высыпал на

стол горку белого порошка.

- Давай, - сказал он, - присоединяйся.

Когда процедура была закончена, Морковин намусолил палец, собрал

оставшиеся на столе белые крупинки и слизнул их.

- А ты спрашивал - да как это, да на что все опирается, да кем все

управляется, - сказал он. - Я ж говорю, тут только о том и думаешь,

чтобы жопу свою уберечь и дело сделать. На другие мысли времени не

остается. Кстати, ты вот что: деньги в карман переложи, а конвертики

эти, в которых они пришли, спусти прямо сейчас в унитаз. На всякий

случай. Туалет по коридору налево...

Запершись в кабинке, Татарский распихал пачки банкнот по карманам -

он никогда еще не видел такой кучи денег одновременно. Разорвав

конверты на мелкие клочки, он бросил обрывки в унитаз. Из одного

конверта выпала записка - поймав ее в воздухе, Татарский прочитал:

Ребята! Спасибо вам огромное, что иногда позволяете жить

параллельной жизнью. Без этого настоящая была бы настолько

мерзка!

Удачи в делах,

Б.Б.

Текст был отпечатан на лазерном принтере, а подпись была синим

факсимильным отпечатком. "Опять Морковин шуткует, - подумал Татарский.

- А может, и не Морковин..."

Перекрестившись, он сильно ущипнул себя за ляжку и спустил воду.

Критические дни

Стреляли, как водится в Москве, с моста. Старенькие Т-80 работали с

большими интервалами - похоже, у спонсоров не хватало денег на снаряды

и они боялись, что все кончится слишком быстро, так и не попав в

мировые новости. Был, кажется, какой-то негласный лимит на сообщения

из России - показывать начинали не то с трех, не то с четырех танков,

ста убитых и что-то там еще, Татарский не помнил точно. Но в этот раз,

видимо, было сделано исключение из-за крайней живописности

происходящего: хоть танков было всего два, вдоль набережной плотно

стояли телевизионные команды со своими оптическими базуками и били из

них мегатоннами осовелого человеческого внимания по Москва-реке,

танкам, бронзовому Петру I и по окну, за которым прятался Татарский.

Стоящий на мосту танк долбанул из пушки, и одновременно Татарскому

в голову пришла интересная идея - предложить людям из имидж-службы

группы "Мост" силуэт танка на мосту как перспективный символ вместо их

непонятного орла. За долю секунды - быстрей, чем снаряд долетел до

цели, - сознание Татарского взвесило возможные перспективы ("образ

танка символизирует агрессивную мощь группы и вместе с тем вносит

традиционно русскую ноту в космополитический финансовый контекст"), и

идея была отброшена. "Обоссутся, - констатировал Татарский. - А жаль".

Снаряд попал Петру в голову - но не взорвался, а прошил ее

насквозь, улетев куда-то в сторону парка Горького. Вверх ударил

высокий плюмаж пара. Татарский вспомнил, что в голове монумента был

маленький ресторан со всеми надлежащими коммуникациями, и решил, что

болванка перебила систему отопления. С набережной долетели

восторженные крики телевизионщиков. Из-за клубящегося плюмажа Петр

стал похож на монстра-рыцаря из романа Стивена Кинга. Вспомнив, как по

плечам чудовища из "Талисмана" растекался гниющий мозг, Татарский

подумал, что сходство будет полным, если следующий снаряд разорвет

канализационную трубу.

Голову Петра защищал комитет "Оборона Севастополя". В новостях

говорили, что имеется в виду не город, а гостиница "Севастополь", за

которую борются две мафии - чеченская и солнцевская. Еще говорили, что

солнцевские наняли каскадеров с "Мосфильма" и забили такую странную

стрелку, чтобы привлечь телевидение и вообще нагнать антикавказских

эмоций (судя по обилию пиротехники и спецэффектов, это было правдой).

Простодушные чечены, мало разбирающиеся в PR-кампаниях, не поняли, в

чем дело, и наняли под Москвой два танка.

Каскадеры пока держались и даже отстреливались - в дыре возле

вывороченного петровского глаза пыхнул дымок, и на мосту разорвалась

граната. Танк выстрелил в ответ. В голову Петра ударила болванка, и

вниз полетели вырванные клочья бронзы. Почему-то каждое новое

попадание делало императора чуть пучеглазее.

Из всех участников драмы Татарский сочувствовал разве что

бронзовому истукану, медленно умиравшему под стеклянными глазами

телекамер. Да и то не очень - работа была не закончена, и энергию

эмоционального центра надо было беречь. Татарский опустил жалюзи,

полностью отрезав себя от происходящего, сел за компьютер и перечитал

цитату, написанную маркером прямо по обоям над монитором:

Чтобы подействовать на воображение русского заказчика и

внушить ему доверие (в качестве заказчиков рекламы в России

как правило, выступают представители бывшего КГБ, ГРУ и

партноменклатуры), рекламная концепция должна по возможности

ссылаться на гипотетические полузакрытые или закрытые

разработки западных спецслужб по программированию сознания,

отдающие невероятным цинизмом и бесчеловечностью. К счастью,

на эту тему импровизировать несложно - достаточно помнить

слова Оскара Уайльда о том, что жизнь имитирует искусство.

"The Final Positioning"

- Ну да, - пробормотал Татарский, - несложно. Напрягшись, как перед

прыжком в холодную воду. он зажмурился, вдохнул, задержал воздух в

легких, сосчитал до трех и обрушил пальцы на клавиатуру:

Обобщая вышесказанное, можно сказать, что основным

каналом внедрения шизоблоков заказчика в сознание россиян в

течение достаточно долгого обозримого периода будет

оставаться телевидение. В связи с этим представляется крайне

опасной тенденция, наметившаяся в последнее время среди т.н.

среднего класса - прослойки зрителей, наиболее перспективной

с точки зрения социальных результатов телевизионного

шизоманипулирования. Речь идет о полном отказе или

сознательном ограничении объема просматриваемых

телевизионных передач с целью экономии нервной энергии для

работы. Так поступают даже профессиональные телесценаристы,

поскольку в постфрейдизме принято считать, что в

информационную эпоху сублимации подлежит не столько

сексуальность, сколько та энергия, которая растрачивается на

бесцельный ежедневный просмотр телепрограмм.

Чтобы в корне пресечь наметившуюся тенденцию, в рамках

настоящей концепции предлагается воспользоваться методикой,

разработанной Ми-5 совместно с Центральным разведывательным

управлением США для нейтрализации остатков национально

мыслящей интеллигенции в странах третьего мира. (Мы исходим

из того, что средний класс в России формируется как раз из

интеллигенции, переставшей мыслить национально и

задумавшейся о том, где взять денег.)

Методика чрезвычайно проста. Поскольку в программе любого

телеканала содержится достаточное количество

синапсдеструктивного материала на единицу времени...

За окном грохнуло, и по крыше забарабанили осколки. Татарский

втянул голову в плечи. Перечитав написанное, он зачеркнул "синапс" и

заменил его на "нейро".

...задача шизосуггестирования будет выполнена в

результате удержания нейтрализуемого лица у телеэкрана в

течение достаточно длительного промежутка времени. Чтобы

добиться этого результата, предполагается использовать такую

типическую черту национально мыслящего интеллигента, как

сексуальная неудовлетворенность.

Внутренние рейтинги и данные закрытых опросов показывают,

что наибольшем вниманием у представителей национально

мыслящей интеллигенции пользуются ночные эротические каналы.

Но максимальный эффект был бы получен, если бы не

определенный набор передач, а сам телеприемник как таковой

получил в сознании обрабатываемого лица статус эротического

раздражителя. Учитывая патриархальный характер российского

общества и ту определяющую роль, которую играет в

формировании общественного мнения мужская часть населения,

наиболее целесообразным представляется сформировать

подсознательную ассоциативную связь "телевизор - женский

половой орган". Эту ассоциацию должен вызывать сам телевизор

вне зависимости от фирмы-производителя или характера

транслируемой передачи, что позволит добиться оптимальных

результатов шизоманипулирования.

Самый недорогой и технически простой способ достижения

этой цели - развертывание широкомасштабно-избыточной

телерекламы женских гигиенических прокладок. Их следует

постоянно поливать жидкостью голубого цвета (задействуется

ассоциативное поле "голубой экран, волны эфира и т. п."), а

сами клипы должны быть построены таким образом, чтобы

прокладка как бы наползала на телеэкран, вводя требуемую

ассоциацию прямым и непосредственным образом...

Татарский услышал за спиной легкий звон и оглянулся. На экране

телевизора под странную) словно бы северную музыку появился золотой

женский торс невыразимой и непривычной красоты. Он медленно вращался.

"Иштар, - догадался Татарский, - кто же еще..." Лица статуи не было

видно за краем экрана, но камера медленно поднималась, и лицо должно

было вот-вот появиться. Но за миг до того, как оно стало видимым,

камера так приблизила статую, что на экране осталось только золотое

мерцание. Татарский щелкнул откуда-то взявшимся в руке пультом, но

изменилась не картинка на экране телевизора, а сам телевизор - он стал

вспучиваться по краям, превращаясь в подобие огромной вагины, в черный

центр которой со звенящим свистом полетел всасываемый ветер.

- Сплю, - пробормотал Татарский в подушку, - сплю...

Он осторожно повернулся на другой бок, но звон не исчез.

Приподнявшись на локте, он хмуро оглядел посапывающую рядом

тысячедолларовую проститутку, совершенно неотличимую в полутьме от

Клаудии Шиффер, протянул руку к лежащему на тумбочке мобильнику и

прохрипел:

- Але.

- Что, опять с перепою? - жизнерадостно заорал Морковин. - Забыл,

что на барбекю едем? Давай спускайся быстро, я уже внизу. Азадовский

ждать не любит.

- Сейчас, - сказал Татарский. - Только в душ зайду.

Осеннее шоссе было пустынным и печальным. Особенно грустно делалось

оттого, что деревья по его бокам были еще зелеными и выглядели вполне

по-летнему, но было ясно, что лето кончилось, так и не выполнив ни

одного из своих обещаний. В воздухе висело какое-то смутное

предчувствие зимы, снегопада и катастрофы, - Татарский долго не мог

понять источника этого ощущения, пока не обратил внимания на

инсталляции у обочины. Через каждые полкилометра машина проносилась

мимо рекламы "Тампакса" - огромного фанерного щита, на котором была

изображена пара белых роликовых коньков, лежащих на девственно-чистом

снегу. С предчувствием зимы все стало ясно, но было по-прежнему

непонятно, откуда берется всепроникающая тревожность. Татарский решил,

что они с Морковиным попали в одну из депрессивных психических волн,

носящихся над Москвой и окрестностями с самого начала кризиса. Природа

этих волн была необъяснима, но в их существовании у Татарского не было

никаких сомнений, поэтому он немного обиделся, когда его слова вызвали

у Морковина смех.

- Насчет снега ты правильно просек, - сказал тот. - А вот насчет

волн каких-то... Ты приглядись к этим щитам. Ничего не замечаешь?

Возле следующего щита Морковин притормозил, и Татарский вдруг

заметил большое граффити, нанесенное кроваво-красным распылителем

поверх коньков и снега: "Банду Эльцина под суд!"

- Точно, - сказал он восхищенно. - Ведь и на остальных то же самое

было! На прошлом - серп и молот, на позапрошлом - свастика, а до этого

- что-то про чурок... Обалдеть. Ведь ум просто отфильтровывает - не

замечаешь. А цвет-то, цвет! Кто придумал?

- Будешь смеяться, - ответил Морковин, набирая скорость. - Малюта.

Правда, тексты мы почти все переписали. Уж больно страшно было. Но

идея осталась. Как ты любишь выражаться, формируется ассоциативное

поле: "критические дни - может пролиться кровь - Тампакс - ваш щит

против эксцессов". Прикинь, сейчас по Москве только два брэнда

продаются с прежним оборотом - "Тампакс" и "Парламент Лайтс".

- Нормально, - сказал Татарский и мечтательно цокнул языком. -

Слоган просится: "Тампакс ultra safe: красные не пройдут!" Или

персонифицировать - не красные, а Зюганов. И по Кастанеде: менструация

- трещина между мирами, и если вы не хотите, чтобы из этой трещины...

Или эстетизировать - "Красное на Голубом". Какие горизонты...

- Да, - сказал Морковин задумчиво, - надо будет в оральном отделе

мыслишку подкинуть.

- Еще можно тему белого движения поднять. Представляешь - офицер в

песочном френче на крымском косогоре, что-то такое набоковское... В

пять раз бы больше продали.

- Да какая разница, - сказал Морковин. - Продажи - это побочный

эффект. Мы же на самом деле не "Тампакс" внедряем, а тревожность.

- А зачем?

- Так у нас же кризис.

- А, ну да, - сказал Татарский. - Конечно. Слушай, насчет кризиса -

я все никак понять не могу, как этот Семен Велин все правительство

стер? Там же три уровня защиты было.

- Да ведь Сеня не просто дизайнер был, - ответил Морковин, - а

программист. Он знаешь с каким размахом работал? У него на счетах

потом тридцать семь лимонов грин нашли. Он даже Зюганову пиджак

поменял с Кардена на Сен-Лорана. Как он в оральную директорию с нашего

терминала залез, никто до сих пор понять не может. А что по галстукам

и сорочкам творилось, вообще не описать. Азадовский, когда отчет

прочел, два дня болел.

- Круто.

- А ты думал. Так вот, очко у Семена, видно, играло - знал, с чем

дело имеет. И решил он себя обезопасить. Написал программу, которая в

конце каждого месяца всю директорию должна была стирать, если он ее

вручную не тормознет, и подсадил в файл с Кириенко. А дальше эта

программа сама все правительство заразила. От вирусов у нас, ясно,

защита есть, но Семен очень хитрую программу придумал, такую, что она

по хвостам секторов себя записывала, а в конце месяца сама себя

собирала, и по контрольным суммам ее никак нельзя было найти. Только

ты не спрашивай, что это значит, я сам не понимаю - просто разговор

слышал. Короче, когда его в твоем "мерседесе" за город увозили, он

пытался про это Азадовскому рассказать, а тот даже говорить не стал. А

потом - дефолт всему. Леня волосы на себе рвал.

- А скоро новое правительство будет? - спросил Татарский. - А то

устал уже от безделья.

- Скоро, скоро. Ельцин уже готов - послезавтра выпишем из ЦКБ. Его

заново в Лондоне оцифровали. По восковой фигуре у мадам Тюссо, есть у

нее такая в запаснике. Третий раз уже восстанавливаем - так он всех

замучил, не поверишь. А по остальным нурбсы дошиваем. Только

правительство какое-то совершенно левое выходит, в смысле с

коммунистами. Оральный отдел интригует. Вообще, я на самом деле не

боюсь - нам только легче станет. И народу тоже легче - одна identity

на всех плюс карточки на масло. Вот только Саша Бло тормозит пока с

русской идеей.

- Эй, погоди-ка, - настораживаясь, сказал Татарский, - ты меня не

пугай. Кто следующий будет? После Ельцина?

- Как кто? За кого проголосуют. Выборы у нас честные, как в

Америке.

- А на фиг нам это надо?

- Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не

продали. У них там какая-то поправка есть к закону о торговле - все,

короче, должно быть как у них. Маразм, конечно, полный...

- Да какое им до нас дело? Зачем им?

- Потому что выборы стоят дорого, - мрачно сказал Морковин. - Хотят

экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая

версия... Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо

оцифровывать, а новых политиков делать, нормальных, молодых. С нуля

разрабатывать, через фокус-груп - идеологию вместе с мордой.

- Чего ты Азадовскому не посоветуешь?

- Попробуй ему посоветуй... Так, приехали.

От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная

знаками "Stop". Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по

лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной

стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина

въехала в огромный, как футбольное поле, двор.

Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она

напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший

множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были

украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а

все окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору

ходило несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек

поднималась струя сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский

в окружении небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на

ступенях ведущей в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером,

которая очень ему шла и даже придавала его полному лицу что-то

благородно-разбойничье.

- Как раз вас дожидаемся, - сказал он, когда Татарский с Морковиным

подошли. - Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.

Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь

приятное.

- Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?

Азадовский посмотрел на него с недоумением.

- Он все время переодевался и ходил по Багдаду, - пояснил

Татарский, уже жалея, что начал разговор. - Смотрел, как народ живет.

И рейтинг свой выяснял.

- По Багдаду? - спросил Азадовский подозрительно. - Что еще за

Гарун?

- Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.

- Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у

нас - только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По

тачкам.

Татарский сел в последнюю машину - красный "рэйнджровер" Саши Бло.

Саша был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.

- Я тебя все поздравить хочу, - сказал он. - Этот твой материал про

Березовского с Радуевым - лучший компромат за всю осень. Реально.

Особенно то место, где они собираются пронзить мистическое тело России

своими бурильно-телевизионными вышками в главных сакральных точках. И

какая надпись на этих монопольных денежках - "In God we Monopoly" ["На

Бога у нас монополия" (англ.)]! А на Радуева кипу надеть - это ж надо

допереть было...

- Да ладно тебе, - сказал Татарский и мрачно подумал: "Просили же

этого мудака Малюту, чтоб не трогал Радуева. Теперь вот бабки назад. И

хорошо, если без счетчика обойдется". - Ты лучше скажи, когда твой

отдел нам идею родит нормальную? - спросил он. - На какой стадии

проект?

- Вообще все строго секретно. Но если в общих чертах, то идея на

подходе. И такая, что все припухнут. Осталось додумать роль Аттилы и

доработать стилистику - чтобы был как бы постоянный контрапункт органа

и гармошки.

- Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?

- Аттила - значит "человек с Итиля". Сказать по-нашему - Волжанин.

Итиль - это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?

- Не очень.

- Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на Волге. Так

что и в поход ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая

самодостаточность и национальное достоинство.

Татарский оценил мысль.

- Да, - сказал он, - сурово.

Поглядев в окно, он увидел над кромкой леса верхушку гигантской

бетонной постройки - косо поднимающийся вверх спиральный скат,

увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их

снова - бетонная глыба не исчезла, только чуть-чуть сместилась назад.

Татарский пихнул Сашу Бло под локоть, так, что машина вильнула на

дороге.

- Ты чего, одурел? - спросил Саша.

- Гляди быстрее, - сказал Татарский, - вон, видишь, башня из

бетона?

- Ну и что?

- Не знаешь, что это такое?

Саша поглядел в окно.

- А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут начинали станцию

ПВО строить. Чего-то там раннего оповещения. Успели только фундамент

доделать и стены, а потом, сам знаешь, оповещать стало некого. У

Азадовского есть план все это приватизировать и достроить, только не

локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не знаю - я,

например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?

- Ничего, - сказал Татарский. - Вид очень странный. А как станция

называется, куда мы едем?

- Расторгуево.

- Расторгуево, - повторил Татарский. - Тогда все понятно.

- Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый грязный пивняк

под Москвой. Леня любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить

как следует, чего он в жизни достиг.

Пивная, помещавшаяся в подвальном этаже облезлого кирпичного дома

недалеко от железнодорожной платформы, действительно была на редкость

грязна и зловонна. Народ, жавшийся по столикам с чекушками водки, был

вполне под стать заведению - несколько не вписывались в среду только

два бандита в спортивных костюмах, стоявшие за столиком возле входа.

Татарского поразило, что Азадовский поздоровался с несколькими

посетителями - видимо, он действительно был здесь завсегдатаем. Саша

Бло зацепил одной рукой две кружки бледного пива, схватил другой

Татарского под руку и потащил его за дальний столик.

- Слушай, - заговорил он, - а у меня к тебе дело. У меня два брата

сюда переехали из Еревана и решили бизнес начать. Короче, открыли

эксклюзивное похоронное бюро с высшим классом обслуживания. Просто

прикинули, сколько здесь бабок зависло между банками. Их все сейчас

выбивать начинают друг из друга, так что на рынке возникла реальная

ниша.

- Это точно, - сказал Татарский, поглядывая на бандитов у входа,

которые пили чешское пиво из принесенных с собой бутылок. Было

непонятно, что они делают в таком месте, - хотя, возможно, ими двигала

та же мотивация, что и Азадовским.

- В общем, чисто по дружбе, - продолжал тараторить Саша Бло, -

напиши мне для них нормальный слоган, чтобы по целевой группе реально

работал. Раскрутятся - заплатят.

- А чего, тряхну стариной, - ответил Татарский. - Какая легенда у

нашего брэнда?

- Я ж сказал - смерть экстра-класса.

- А фирма как называется?

- По фамилии. Похоронное бюро братьев Дебирсян. Подумаешь?

- Сделаю, - сказал Татарский. - Какие проблемы.

- Кстати, - продолжал Саша, - ты смеяться будешь, но у них один наш

знакомый уже клиентом был. Жена, перед тем как свалить отсюда,

проплатила похороны по первому разряду.

- Это кто же?

- Помнишь Ханина из агентства "Тайный советчик"? Завалили.

- Вот ужас. Я и не слышал. Кто?

- Кто говорит - чечены, а кто говорит - менты. Что-то там из-за

бриллиантов. Темное, короче, дело... Ты куда?

- В туалет, - ответил Татарский.

Уборная была даже грязнее, чем остальная часть пивной. Глядя на

стену в геологических потеках, поднимавшуюся над писсуаром, Татарский

заметил треугольный кусок отслоившейся штукатурки, удивительно похожий

по форме на бриллиантовое ожерелье с фотографии, висевшей в туалете у

Ханина. При первом взгляде на это образование жалость к бывшему

начальнику, заполнившая душу Татарского, алхимически

трансформировалась в заказанный Сашей Бло слоган.

Выйдя из туалета, он остановился - его поразил внезапно открывшийся

вид. Видимо, раньше в коридоре была двойная дверь, которую выломали

вместе с рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и потолка торчал

выступ кирпичной кладки, замазанный черной краской. Этот ведущий в

пивзал пролом удивительно напоминал своим чуть закругленным контуром

окантовку телевизионного экрана, напоминал до такой степени, что

Татарскому на миг показалось, что он смотрит самый главный телевизор

страны. Азадовский с компанией оставались за границей поля зрения,

зато были видны два бандита у крайнего столика и новый посетитель,

который появился рядом с ними. Это был высокий худой старик в

коричневом плаще, берете и мощных очках со слишком короткими дужками,

за стеклами которых его глаза казались непропорционально большими и

по-детски честными. Татарский готов был поклясться, что где-то его

видел. Старик уже успел собрать вокруг себя нескольких бомжеватых

слушателей.

- Мужики, - говорил он тонким и полным изумления голосом, - вы не

поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да?

Стою в кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс! Мать твою... На

нем пальтишко такое серое, шарфик мохеровый и кепка, а охраны -

никакой. Только правый карман оттопыривается, как будто ствол там.

Подошел к консервному отделу, взял трехлитровую банку болгарских

маринованных помидоров - зеленые такие, знаете, да? И сунул в сетку. Я

на него гляжу, рот открыл - а он заметил, подмигнул и на улицу. Я к

окну. А там машина черная с мигалкой, тоже типа подмигивает... Он в

нее прыг! И уехал. Вот ведь бывает, мать твою...

Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.

- Народная воля, - сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.

Он произнес эти слова совсем негромко, но старик услышал - дернув

одного из бандитов за рукав, он кивнул в сторону прохода. Бандиты

синхронно поставили на стол недопитое пиво и, чуть улыбаясь, пошли на

Татарского. Один из них сунул руку в карман, и Татарский понял, что

сейчас его, вполне возможно, убьют.

Адреналиновая волна, прошедшая по телу, придала его движениям

удивительную легкость - повернувшись, он выскочил из пивной и побежал

через площадь. Когда он был уже на самой ее середине, за его спиной

раздались хлопки и что-то несколько раз прожужжало совсем рядом.

Татарский удвоил скорость. Он позволил себе оглянуться только возле

высокого бревенчатого дома, за углом которого можно было спрятаться, -

бандиты уже не стреляли, потому что к ним бежали охранники Азадовского

с автоматами в руках. Прислонившись к стене, Татарский негнущимися

пальцами вытащил сигареты и закурил. "Вот так оно и бывает, - подумал

он, - именно так. Просто и неожиданно". Следующий раз он решился

выглянуть из-за угла, когда сигарета почти догорела. Азадовский с

компанией рассаживались по машинам; оба бандита с разбитыми в кровь

лицами уже сидели на заднем сиденье джипа с охраной, а старик в

коричневом плаще горячо оправдывался перед равнодушным телохранителем.

Татарский наконец вспомнил, где он видел этого старика, - это был

преподаватель философии из Литинститута. Вспомнил он его не столько по

чертам лица - тот успел сильно постареть, - сколько по этой изумленной

интонации, с которой он когда-то читал свои лекции. "А у объекта нрав

крутой, - говорил он, запрокидывая лицо к потолку аудитории, - он от

субъекта раскрытия требует! И тогда, ежели повезет, может произойти

слияние..."

Слияние, как понял Татарский, наконец произошло. "И так тоже

бывает", - подумал он, достал книжечку и записал придуманный в пивной

слоган:

Diamonds are NOT forever!

[Бриллианты НЕ навсегда (англ.)]

Похоронное бюро братьев Дебирсян

"Наверно, уволят, - подумал он, когда кавалькада машин скрылась за

поворотом. - Куда теперь? Черт его знает, куда. К Гирееву. Он как раз

где-то здесь живет".

Дом Гиреева нашелся неожиданно легко - Татарский узнал его по саду,

Дата добавления: 2014-12-23