Модель общества и модель человека: грани единого

Возможно, именно ощущение бездонности межчеловеческого бытия обусловило возникновение наиболее сильной тенденции со­временной социологии: стремления «снять» проблему человека за счет повышенного интереса к его методам конструирования и ин­терпретации социальной реальности. Иными словами, вопросы «от­куда"?» и «зачем?» уступают место вопросу «как, каким образом?».

,'•4-

* Schutz A., Luckmann Th. The Structure of the Life World. Evanston, III., 1973. P. 225.

69

Так, П. Бергер и Т. Лукман пишут об обществе как реальности од­новременно и объективной, и человеческой, создаваемой людьми в процессе взаимодействия. «Именно двойственный характер обще­ства в терминах объективной фактичности и субъективных значе­ний придает ей характер «реальности sui generis»...»*. Исследова­ние типов и структур этих субъективных ориентации, выстраиваю­щих мир, —суть их научной перспективы.

Рассмотренная тенденция особенно отчетливо выражена в тру­дах ученых, которые трактуют социальное взаимодействие прежде всего какязыковое на основе здравого смысла. По мнению специали­стов, в современной социологии вообще очевиден явный лингвис­тический излом, знаменующий новую научную парадигму**.

Сторонник этой тенденции, этнометодолог*** Гарольд Гарфин- кель, доказывая многомерность человеческого общения, вычленя­ет в нем непосредственно наблюдаемый разговор и лежащие в его основе молчаливо подразумеваемые смыслы.

Члены любой социальной группы пользуются основанными на повседневном опыте понятиями и суждениями об окружающем их мире, или, иначе говоря, здравым смыслом для того, чтобы извле­кать смысл из происходящего.

Гарфинкель впервые употребляет термин «этнометодология» в 1945 г., изучая работу судей. Его интересовало, каким образом незнакомые друг с другом люди, не вдаваясь в технические тонкости механизма правосудия, способны принимать согласованные решения. К какому же выводу он приходит?

Основу деятельности судей составляет не столько следование «за­конности», сколько растерянность перед возникшей ситуацией. Не рациональное обсуждение всех обстоятельств случившегося, а оп­равдание post factum своего предварительного, сформулированно­го на основе здравого смысла решения является существом их деятельности.

Очевидности здравого смысла, пишет Гарфинкель, гораздо важ­нее для нашего понимания, нежели детальный анализ видимой информации о происходящем. Они аксиоматичны, структурирова­ны, а потому подвластны социальному анализу.

Идеи Гуссерля о том, что логически необъяснимые предпосыл­ки всякого опыта — скорее возможность конструирования действи­тельности, осуществимая только как собственное, человеческое творческое усилие, в сложившихся обстоятельствах принимают

почти гротесковые формы, ибо пытаются сохранить свою жизнен­ную силу в условиях структурализма. Последний же зиждется на поиске неких неосознаваемых глубинных структур, скрытых зако­номерностей знаковых систем, которым подчиняется человек.

Происходит довольно любопытная вещь. Несостоятельность мно­гочисленных попыток «запереть» человека в границах изначально заданных характеристик, причин-условий его жизнедеятельности (скажем, в «школах одного фактора») настоятельно требует разру­шения этой замкнутости, выхода человека за пределы предписан­ных границ в неизбежное для социологов социальное пространство. Однако и этого оказывается недостаточно. Человек уже не просто локализуется между «Я» и «Ты», «поглощается» социальной свя­зью, но все более теряет свою одушевленную определенность в соб­ственных порождениях.

Сама возможность социальной жизни видится уже в языковых универсалиях, взаимодействии элементов внутри разговора, языка. И все это результат, казалось бы, довольно невинного и вполне оправданного с научной точки зрения стремления локализовать че­ловека в социальном пространстве. Стоит упустить из виду непре­ложную истину о том, что человеческая жизнь, пусть даже ограни­ченная социальной сферой, — это всегда путь, деяние, процесс самоосуществления, как научная г логика становится превыше ре­альности.

Вправе ли мы предположить, что разговор о человеке в принци­пе не актуален для социологии?

Нет, не вправе. Рассуждения о происхождении и характере со­
циального, общечеловеческого по логике вещей предполагают по­
нимание природы нашего бытия, сущности человека и смысла его
жизни. Более того, как показывает история теоретической социо­
логии, их деликатное замалчивание не только ведет к легковеснос­
ти авторских претензий на сколько-нибудь значимое представле­
ние о действительности, но и злоумышляет против целостности
мировосприятия ученого и его человеческого достоинства*. Просто
те, кто решается на этот разговор, вполне разумно предпочитают
вести его в весьма своеобразной, чисто «социологической мане­
ре», предлагая все ту же идеально-типическую, не существующую
в реальности модель человека, которая по сути близка их трактовке
общества.,

* Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности, с. 35. ** См., например: Lemert Ch. Sociology and Twilight Man: Homocentrism and Discourse in Sociological Theory. Carbondale, 1979.

*** Этнометодология '— направление в социологии, которое изучает механиз­мы толкования людьми социального мира, скрытые, неосознаваемые, но тем не менее определяющие характер их взаимодействия,

70

* Общеизвестно, например, что 3. Фрейд никогда не пытался с помощью пси­хоанализа, сексуальной энергии и бессознательного рассмотреть пути разви­тия психологической науки, а тем более собственной научной деятельности. Свою теорию он считает справедливой только для объяснения жизни других людей, но не своей. Деление на «нас» — аналитиков и «них» — изучаемых при­тягательно, но, увы, невыполнимо.

71

Поскольку наиболее «удобным» для практической работы и со­циологического прогноза, как уже отмечалось, является структур­ное направление в современной социологии, то обусловленная им функциональная модель человека социального — Homo sociologicus — выглядит следующим образом.

Ее характер раскрыл голландский социолог Линденберг в акро­ниме SRSM*. Основу концепции «социализированного, исполняю­щего роли и подвергающегося санкциям человека», без сомнения, составляют взгляды французских просветителей, а затем и Дюрк-гейма на общество как реальность особого рода, малозависимую от личной инициативы и взаимодействия индивидов и обладающую по отношению к ним принудительной силой. В соответствии с этой перспективой общество структурировано в виде ролей, обладаю­щих строго определенными характеристиками и обязанностями, поэтому задача и назначение его членов — адаптироваться к этим ролям, благо предписанные ролевые ожидания позволяют предви­деть поведение окружающих, а социализация и возможные санк­ции в состоянии предотвратить серьезные конфликты.

Достойным оппонентом Homo sociologicus становится Homo economicus — модель, разработанная шотландскими философами-моралистами, получившая развитие в трудах А. Смита и обретшая современные черты в работах У. Меклинга и К. Бруннера. Ее харак­тер определяет акроним REMM, который можно перевести как «на­ходчивый, оценивающий, максимизирующий человек»**. Его глав­ный жизненный стимул — личный интерес, который в самом об­щем виде следует понимать как всепоглощающее стремление со­хранить за собой право по своему усмотрению решать имеющиеся проблемы. Этот человек не слишком зависим от социального окру­жения, а его изобретательность в стяжании благ беспредельна.

Кратко описанные гносеологические модели суть доминанты, гармонически согласующие собой звукоряд человека социального. Можно спорить о достоинствах и недостатках обеих моделей, счи­тая, например, первую жизнеспособной лишь в условиях стабиль­ного общества и, следовательно, частным случаем второй. Можно рассматривать обе модели как восполняющие пробелы друг друга (себялюбец Homo economicus, разучившийся общаться с себе по-

* SRSM — Socialized, Role-playing, Sanctioned Man. Lindenberg S. An Assesment of the New Political Economy: Its Potential for Social Sciences and for Sociology in Particular//Sociological Theory. Spring 1985. P. 99—113.

"REMM — Resourceful, Evaluative, Maximizing Man. Meckling W.H. Values and the Choice of the Model of the Individual in the Social Sciences (REMM)//Schweizerische Zeitschrift fur Volkswitsch und Statistik. Bd. 4. P. 545-560; Вгиппег К., Meck­ling W.H. The Perception of Man and the Conception of Government/'/Journal of Money, Credit and Banking. Febr., 1977. P. 60—85.

72

добными и утративший свои потребности, волю к принятию реше­ний и находящийся в анонимной зависимости от социального ок­ружения Homo sociologicus). Их гибридом станет Homo socioeconomicus, но и он по-прежнему лишь приспосабливается, не преображаясь внутренне.

Удивительно точно подметил свойство предложенных моделей со­циолог и экономист П. Вайзе: «...homo sociologicus разучивает, ин-тернализует и играет свои роли с тихой радостью субъекта, для которого нет большего удовольствия, чем минимизировать разницу между должным и сущим; homo economicus с превеликим удоволь­ствием максимизирует свою полезность и изыскивает все новые возможности для удовлетворения своих потребностей... Не шизоф­реник ли человек в социальных науках?»*

Полагаю, что ответить на этот вопрос следует отрицательно, но от­нюдь не потому, что диагноз поставлен неверно. Дело в том, что состояние пациента можно определить лишь в том случае, если этот пациент.... существует как таковой. В рассмотренных нами моделях его попросту нет. Для Homo sociologicus реальны нормы, санкции, роли. Понятия, относящиеся к самому человеку, оказываются избы­точными. Его участь — не «узнавание» себя в открытости другому, не рождение собственного «Я» в событии «Мы», но «подгонка» себя под имеющиеся стандарты. Все очевидной прозаично. «Сам чело­век может отсутствовать, его заменяют доводы разума и ожида­ния»**.

Рассмотренный нами сюжет — своего рода дисплей, на котором современные социальные теоретики могут увидеть свои победы и неудачи, а главное, еще раз продумать возможности и границы своей науки. Без сомнения, сознание пределов собственных возмож­ностей — признак профессионализма. Назначение всякой научной деятельности — познание истины не как реальности в самой себе, открытой нам абсолютно и непосредственно, а как доступной в большей или меньшей степени нашему восприятию. Темболее это справедливо для выражения и передачи воспринятого, еще более преобразованного нами в процессе логической формализации.

Собственно всю историю социологии можно представить как решение единственного вопроса: что есть познание социального мира и насколько полным оно может быть? Искушение ответить на этот вопрос окончательно и исчерпывающе весьма велико, ибо невоз­можно быть убедительным без уверенности в самодостаточности своей модели. А значит, велика опасность отождествления после­дней с социальной реальностью как таковой, человеком как тако­вым. Грань здесь весьма деликатна, тонка и очень часто неприметна

* Вайзе П. Homo Economicus и Homo Sociologicus: монстры социальных наук: Пер. с англ.THESIS. — Осень 1994. —Т. 1i — Вып. 3. с 115—116. "Там же, с. 117.

для исследователей, стремящихся «до конца» разъяснить природу социальной жизни имеющимися научными средствами, что небез­обидно. Как правило, это приводит к предпочтению причинно-след­ственных зависимостей (т.е. натурализму в его обновленных фор­мах) любой недосказанности или сомнению.

Уподобляясь уайльдовскому Дориану Грэю, который пытался обрести покой, убив.сверхъестественную жизнь души в портрете, ученый, как правило, обретает вескую схему социальной жизни, лишая при этом человека его личностной целостности. Возникают необратимые изменения в самом познавательном процессе: люди теряют способность воспринимать друг друга в качестве... людей.

Поэтому очень важно помнить как минимум о двух вещах. Во-первых, всякая модель, как и модель человека социального, вво­дится в сферу социологического анализа неизменно на правах petitio principii*. Она всегда высветляет нам одну из граней искомого, но никогда — его полноту в единстве многообразия. Логичность не значит истинность. Во-вторых, суть любого теоретического постро­ения (упрощения) заключается в совпадении способа построения объекта исследования и понимания его сущности.

Именно воззрения на человеческое естество во многом опреде­ляют наши представления о социальном порядке и ценностях, ему подлежащих; в этом сложность критики любых социологических теорий, ибо оппонент волен не согласиться с определенными воззрени­ями, но не вправе отказать им в возможности существования.

Дата добавления: 2014-12-29