От вождества к государству

§ 22

Поскольку феномен вождества открыт сравнительно недавно, существует не так много концепция его возникновения. Наиболее известная из них принадлежит почти уже классику политической антропологии Р. Карнейро. Вот что он пишет по этому поводу: «Несколько факторов привели к тому, что деревни эпохи неолита переросли пре­делы местной автономии и создали политические единицы, состоящие из нескольких общин, которые мы называем вождествами. Этими ус­ловиями, по существу, стали наличие сельского хозяйства, ограниче­ния, налагаемые социальной и естественной средой, демографическое давление и войны. Все вместе они создали необходимые и достаточ­ные условия, которые инициировали процесс. Почти неизбежно они приводили к возникновению вождеств, а затем, на более ограничен­ных территориях, к появлению государства.

Итак, в какого рода идеях выразились эти условия, когда начали формироваться вождества? По моему мнению, соответствующие идеи были просты и немногочисленны и могли прийти на ум любому обыч­ному человеку. Их было немного, помимо следующих:

1. Силой оружия захватить соседние селения.

2. Включить людей и их территорию в свою политическую еди­ницу.

3. Взять пленных и заставить их работать как рабов.

4. Использовать своих ближайших соратников, чтобы управлять захваченными территориями, если местные лидеры организу­ют восстания.

5. Потребовать от подданных периодической уплаты дани.

6. Потребовать от них также предоставления воинов в случае войны.

Этой полдюжины идей было вполне достаточно, чтобы обеспечить интеллектуальный аппарат, вовлеченный в создание вождеств. Можно ли найти еще столько же более простых идей? Неужели такие мысли не могли прийти в голову кому угодно?»[269] Реализация этих идей и привела к возникновению вождества.

Мы вовсе не разделяем оценки приведенных идей как простых. Они кажутся таковыми только когда уже возникли. Эти идеи коренным образом противоречат практике и сознанию акефальных обществ, в которых война с соседними политиями имела целью или защиту, или грабеж, уничтожение и изгнание. Подчинение одним обществом другого – нечто абсолютно неизвестное ранее, и идея эта, якобы простая, в действительности вызревала долго и трудно. Однако мы не будем полемизировать по этому поводу, так как основные наши контраргументы касаются не того, простыми или сложными были некоторые идеи, а самой возможности формирования вождества военным путем. Ограничимся здесь двумя позициями.

Во-первых, акефальную политию, состоящую из неподчиненных друг другу сегментов, устойчиво подчинить невозможно, как невозможно водить на поводке стаю комаров. Подчинить можно только то общество, внутри которого уже существует институциональное социальное подчинение. Значит, подчиняемая полития уже должна быть вождеством, происхождение которого мы как раз и рассматриваем.

Во-вторых, для того, чтобы удерживать завоеванные общества в подчинении, пока не сформируется идеология, легитимизирующая власть завоевателя в восприятии подчиненного населения (а это очень сложный и долгий процесс, обычно так и не достигающий завершения), нужны достаточно сильные и устойчивые принуждающие – то есть государственные – механизмы. Это означало бы, что государство появилось раньше вождества. Дело не только в том, что это противоречит позиции самого Карнейро и большинства антропологов. Если бы такие механизмы сформировались на заре возникновения вождеств, они бы никуда не ушли. Как мы уже отмечали, хотя власть в вождествах обычно относительно устойчива как институт, тем не менее, ее стабильность нередко оказывается недостаточна, чтобы высоконадежно обеспечивать позиции конкретного вождя и даже воспрепятствовать, например, распаду более сложных вождеств на более простые, примеров чему также немало. Иными словами, принудительным механизмам вполне было чем заняться, поэтому их бесследное исчезновение в вождествах необъяснимо.

Мы согласны с Карнейро лишь в том, что возникновение вождества непосредственно обусловлено процессами, имевшими место не внутри тех или иных политий, а в отношениях между ними. Понимание природы процесса кефализации возможно только при отказе от все еще распространенного в постмарксистском пространстве представления о том, что развитие сложных систем детерминируется, прежде всего, некими внутренними противоречиями (марксисты это называют законом единства и борьбы противоположностей). В действительности эволюция обществ (другие системы мы здесь не рассматриваем) обусловлена, главным образом, их конкуренцией, и в первую очередь – военной. Проигравшие исчезают. История обществ есть процесс их взаимного усиления относительно друг друга. Одним из ключевых факторов этой конкуренции является трансформация самих способов социальной организации. Именно в этой логике и возникает централизованная власть, сначала в форме вождества, а затем – государства.

В акефальных обществах нет внутренних причин для того, чтобы некая подсистема (община, линидж и т.п.) обрела власть над другими. Более того, такое возвышение коренным образом противоречит устойчивому способу бытия подобных политий, характеру взаимодействия их подсистем, равенство которых, взаимопризнание и взаимоуважение являются важнейшими условиями самого существования этих обществ. Как пишет М. Салинз, «Эти сообщества политически равны. При некотором стечении обстоятельств одни могут превосходить других в доблести; однако никак не в более высокой субординационной позиции, но все они равны в глазах людей… и это декларируется при малейшей провокации. Ревниво оберегая собственный суверенитет, они не признают никакого более значительного политического резона, который мог бы быть выше и против их собственных интересов»[270].

Централизованную власть порождает война. Когда численность воюющих сторон начинает превышать некоторый уровень, важным фактором военного успеха становится организация боевых действий. Последняя возможна только на основе командования. Все армии мира во все времена строились на принципе единоначалия.

Антропологами описано много случаев, когда равные в мирной жизни группы, подсистемы одного общества, иногда даже взаимно враждебные, объединялись в войне под командованием лидера одной из них, становившегося военным вождем. Однако по окончании военных действий все возвращалось на круги своя. Обратимся еще раз к М. Салинзу: «Определенные группы могут образовывать временные целевые союзы, например, для военных предприятий, но коллективный дух остается эпизодическим. Когда цель, вызвавшая его, оказывается достигнутой, союз прекращает свое существование, и племя возвращается к своему нормальному состоянию разобщенности»[271]. То же пишет и Кревельд: «Когда боевые действия заканчивались, братства неизменно распускались, и вожди лишались своей власти. Например, так было в племенах чероки с их так называемыми красными вождями, так же было у пуэбло, дживаро, динка и масаи»[272].

Л. Е. Гринин замечает: «Поскольку война всегда связана с определенной иерархией и необходимостью командовать и подчиняться, равно как и с неизбежным проявлени­ем личной инициативы, она способствует развитию политогенеза…»[273]. Логично думать, что в условиях длительной острой конкуренции политий за ресурсы – а такие условия раньше или позже обязательно возникают – боевые столкновения становятся постоянным фактором жизни обществ, и, соответственно, централизованная власть также устанавливается на постоянной основе. «Если военный лидер избирается на время войны… а военные действия никогда не прекращаются, то он начинает выглядеть абсолютно необходимым» [274], - пишет Х. Льюис. Следует иметь в виду, что в рассматриваемый период войско включает всех взрослых, часто даже женщин, так что войско и общество фактически совпадают, «и латинское слово populus и германское folk изначально означали и «народ» и «армию»[275], в силу чего власть распространяется не на обособленную силовую подструктуру, которой тогда еще не существовало, а на все общество.

Этот тип социальной организации обретает подлинную устойчивость тогда, когда под него трансформируется идеология. Такая трансформация, утверждающая, как уже было упомянуто, родственную связь вождя со сверхъестественными силами, и знаменует собой формирование вождества.

Обсуждая непосредственно переход к государственно организованному обществу следует иметь в виду, что параллельно с ним возникали и существовали другие формы социальной организации. Как пишет Л.И. Гринин, «даже когда появились первые ранние государства, политогенез никогда не сводился только к одной – государственной - линии. Напротив, таких линий было много, и государственная среди них была снача­ла исключением[276]; «в начале государственной фазы полито­генеза, на раннегосударственной ее стадии начинается длительное эволюционное соперничество между различными аналогами госу­дарства и примитивными ранними государствами»[277]. Эти аналоги государства часто не уступали государственным обществам в уровне своего социального развития в целом – по характеру социальной структуры, экономики, правовых начал и т.п. Сегодня они достаточно активно изучаются, однако их рассмотрение не входит в тематику нашего учебника. Поэтому далее мы будем рассматривать логику движения именно к государству, опуская другие, альтернативные ему, формы организации политий.

Переход к государству включал целый ряд сложных взаимосвязанных процессов и, возможно, логически необходимых относительно дискретных этапов и переходных форм, в результате чего произошло, во-первых, возникновение подсистемы, обладающей несомненным силовым превосходством над другими надындивидуальными социальными субъектами, во-вторых, обретение этой системой внутренней репрессивной функции, т.е. силового принуждения по отношению к собственному обществу.

Дата добавления: 2014-12-29