Становление вождества

§ 21

Простое вождество включает несколько общин, одна из которых возвышается над другими, а ее вождь является вождем по отношению и ко всем остальным. Численность простых вождеств варьирует от нескольких сотен человек приблизительно до тысячи. Сложные вождества возникают через объединения простых, становящихся подсистемами. Существуют и формирующиеся из сложных суперсложные вождества, насчитывающие тысячи и даже миллионы людей.

«Вождества известны у многих этнографических народов мира: в Африке у ашанти, банту, баганда, волоф, зулу, свази, тсвана, в Бенине, в Азии, у качинов Бирмы, у многих номадов Евразии (пуштунов Афганистана, бедуинов Северной Африки, казахов, киргизов, монголов), в Океании – на Фиджи, Таити, Тонга, Гавайях, у североамериканских индейцев северо-западного побережья, на Гаити, Пуэрто-Рико, у чиба в Андах, инков в Перу и т. д.»[255].

Вождь принципиально отличается от бигмена, индивидуально зарабатывающего свой статус. Как пишет М. Салинз, в вождестве «политический каркас обеспечивается связями родства. Но эти связи имеют условием своей организации наличие формального лидера. Здесь люди не устанавливают личными усилиями свою власть над другими, а приходят к власти в силу особой позиции в сети родственных связей. Власть заключена в формальной позиции, в организационном признании подобающих вождю привилегий и организационных средствах их обеспечения. Сюда входит также особый контроль над имуществом и работой подвластного населения»[256]. Антрополог и философ Л.Е. Гринин, отмечает, что «главный принцип построения политической организации власти в гавайских вождествах был жестко связан c родственной иерархией, которая основывалась на генеалогической близости к предкам, линиджу верховного вождя и к самому вождю. Линии старших братьев и сыновей считались более высокими. Таким образом, вся политическая и социальная иерархия строилась вокруг родственных отношений»[257].

Важным механизмом поддержания власти вождя является редистрибуция (перераспределение). Она возникает в результате трансформации прежнего дарообмена, который теперь наряду с горизонтальным обретает вертикальное измерение: снизу вверх и сверху вниз. Вот как описывает этот процесс известный антрополог Р. Фирт: «Снизу к вождю тикопиа течет поток подарков, но и он обязан быть щедрым, во всяком случае в не меньшей степени, чем способен накапливать вещи. Щедрость в самом деле была ревностно охраняемой прерогативой вождя: "За вождями признавалось право контролировать большое количество пищи и немалое число ценностей, хранимых в их домах… Но ожидалось, что запасы эти будут использованы во благо народа. Накопления рядовых общинников также должны были раздаваться другим. Однако такой человек рисковал быть обвиненным семействами вождей в фиа пассак – "желании гордиться". Вожди следили, чтобы он не попытался узурпировать некоторые из их привилегий. В истории тикопиа имеются прецеденты, когда вожди при случае завладевали добром такого общинника или даже убивали его»[258]. Преподносимые вождю обильные дары образуют общий фонд вождества, которым он распоряжается в общих интересах, одаривая других и тем самым усиливая их зависимость. Возникшая в вождестве, редистрибуция широко используется как способ укрепления власти государствами и сегодня.

Исходно вождь выступал лишь распорядителем имущества. Обратимся еще раз к Фирту: «Приверженцы и родственники приносили отборные дары... Помимо расточительных увеселений для иноплеменников и посетителей, вождь также с легкостью раздавал добро в качестве подарков своим сторонникам. Так он добивался их преданности и отплачивал им за подарки и оказанные ему личные услуги.... Он был своего рода каналом, по которому перетекали материальные ценности, а копил их он только для того, чтобы снова с легкостью сорить ими»[259].

Однако «при развитых формах вождеской организации… подобное перераспределение не лишено материальной выгоды для вождя»[260]. Вождь «не возвращает всего».[261] «Раздавая общественный продукт от своего имени, вождь повышал тем самым свой престиж, а общинники, получая дар, вынуждены были отвечать ответными подарками, как правило, превосходившими по объему первоначальный дар. Помимо этого за отправление своих общественных функций вождь пользовался частью коллективного прибавочного продукта для личных нужд, для обеспечения домочадцев и слуг и для "расходов на представительство". Первоначально такие расходы были невелики. Но аппетит приходит во время еды. Со временем запросы становились все больше и больше. В некоторых самых развитых предгосударственных иерархических структурах правители могли себе позволить, что называется, без зазрения совести залезать в общественный карман и использовать произведенный народом продукт исключительно на собственные нужды»[262].

Итак, вождь со временем все больше использует дары на собственное потребление, а также своей общины, ближайших родственников и свойственников. Формируется имущественное расслоение. В противоположность марксистскому представлению, мы видим, что власть не производна, а первична по отношению к имущественному расслоению. «Слишком часто и слишком механически объясняют антропологи появление организации вождей появлением излишков общественного производства. В историческом процессе зависимость должна была быть по меньшей мере взаимной, а при функционировании примитивного общества она, скорее всего, была обратной»[263]. Заметим здесь, что конвертация власти в материальные блага сохраняется как органический и системообразующий элемент всех докапиталистических государств и только в Новое время трансформируется в противозаконную коррупцию. Во многих современных странах, находясь формально вне закона, фактически этот механизм остается системообразующим.

При всей важности редистрибуции, она может лишь усиливать вождя, укреплять его формальный статус, но не выступает основой его власти. Власть в вождестве обеспечивается прежде всего идеологией, носящей религиозный характер и представляющей вождя находящимся в наиболее близкой родственной связи с богами. «Вождества, в соответствии со своим названием, управлялись вождями — индивидами, возвышавшимися над другими людьми и имевшими право повелевать им. Это право неизменно основывалось на предполагаемом божественном происхождении вождя, что, в свою очередь, естественным образом предполагало наследование титула от отца к сыну»[264]. «Именно он [вождь], совершая необходимые ритуалы и принося правильные жертвы, отвечал за сохранение плодородности земли и за обеспечение хорошего урожая[265]. «Постепенно во многих позднепервобытных обществах вырабатывались представления об отрицательной, магической силе власти и о том, что только вожди и их родственники обладают набором специфических качеств, позволяющих правильно распорядиться властью, установить контакты с потусторонним миром, чтобы благоприятствовать своему обществу со стороны сверхъестественных сил. Простому народу эти качества недоступны, более того, попавшая в его руки власть может стать опасной и нанести вред ему лично и всем окружающим. Вследствие этого постепенно формируется тенденция к сохранению власти и должности в рамках одной родственной линии»[266]. Неподчинение вождю оказывается неподчинением богам. Р. Карнейро так говорит об этой ситуации: «Ко­гда желание вождя становится также и волей божеств, а согласие с ним награждается обещанием славной загробной жизни или еще како­го-то сверхъестественного вознаграждения, кто будет возражать? И чтобы придавить хребет тем, кто мог бы возразить, часто добавляется угроза скорых и ужасных кар со стороны божеств, если приказ не бу­дет исполнен»[267].

Религиозная легитимизация власти, возникшая в вождестве, сохраняется вплоть до Нового времени. Изучение вождества показывает, что действительным базисом любого общества и в целом, и в т.ч. системы власти, выступает идеология, тогда как специфичные для государства силовые механизмы лишь надстраиваются над ней.

И все же вождества не вполне стабильны. Точнее говоря, они весьма стабильны как форма социальной организации. Но положение вождя далеко не всегда характеризовалось устойчивостью. Вот как представляет эту тему Н.Н. Крадин, опираясь на данные ряда других антропологов: «Внешне правители многих вождеств выглядели как единовластные самодержцы. Однако в реальности их власть была сильно ограничена. Это подтверждается многочисленными примерами. У некоторых бантуских групп существовали весьма развитые механизмы социального контроля. У готтентотов вождь мог штрафовать провинившихся, у гегеро даже выносить смертные приговоры, хотя опасался использовать данное наказание на практике. Сомнения вождей, несомненно, были вызваны отсутствием институтов принуждения. В том же источнике сообщается, что многие вожди банту были убиты за притеснения своих соплеменников (Schapera). Если вождь не прислушивался к советам старейшин, пытался изменить традиции, нарушал табу или совершал убийства, его могли заменить (ашанти, йоруба и эгба). Многие из гавайских вождей также были убиты за то, что притесняли простых общинников. Последние признавали права своих вождей на некоторую долю произведенного продукта, однако настаивали на соблюдении "справедливости" в подобных отношениях. Если же вожди и их люди злоупотребляли своим положением, это могло вызвать взрыв народного возмущения. Поскольку правители вождеств не имели специализированного аппарата принуждения, их положение в такой ситуации было незавидным (Салинз)»[268].

Итак, конспективно описав, что представляло собой вождество как тип политии и прояснив характер первой в истории институционально организованной социальной власти, мы теперь можем перейти к вопросу о причинах и механизмах его возникновения.

Дата добавления: 2014-12-29