Производящие акефальные общества. Общества с бигменами

§ 19

Прежде всего, следует сказать, что у части охотников-собирателей вообще нет того, что мы обычно называем обществами. Они просто не имеют сколь-нибудь устойчивых надсемейных групп. Все межсемейные объединения носят временный характер и иногда не имеют даже устойчивого ядра.

Это очень важное открытие, опровергающее, казалось бы, несомненный тезис о социальности самой человеческой природы, если понимать его так, что всякий человек в норме принадлежит какому-либо обществу. Оказывается, люди могут быть организованными в общества, а могут и не быть. Значит, существование (как и несуществование) обществ должно иметь конкретные причины, а не вытекать из человеческой природы как таковой. Для нас это имеет значение, в частности, потому, что проблема общесоциальной власти, то есть власти, распространяющейся на все общество, есть только там, где общество существует.

Логично думать, что люди объединяются в общества для более эффективной борьбы за ресурсы в случае их дефицита. Как пишет Н.Н. Крадин, «при низкой плотности населения степень развития конкуренции между отдельными индивидами и группами бывает относительно невысока. Однако когда численность населения возрастает и конкуренция за ресурсы увеличивается, усиливаются трения между отдельными индивидами и учащаются столкновения между группами»[233]. Защита или захват людьми ресурсов гораздо эффективнее в составе большой устойчивой сплоченной группы. Там же, где ресурсы в избытке, необходимости в таких объединениях нет.

В большинстве случаев охотники-собиратели все же объединены в относительно стабильные группы, для обозначения которых антропологи чаще всего используют термин бэнд. При этом бэнды не являются жестко замкнутыми, наподобие постприродных групп. Напротив, обычно «Меньшие группы комбинируются в большие, и может формироваться несколько уровней такой инкорпорации. Большие появляются как социальные объединения меньших, интегрируемых персональными связями родства, клановости и браков»[234].

Общества охотников-собирателей изредка бывают подлинно эгалитарными. Однако эта эгалитарность отнюдь не является естественной и автоматической, а обеспечивается специальными социальными техниками[235]. Однако обычно между членами группы есть статусные различия, в том числе ролевые. Например, есть лидер, представляющий группу во внешних взаимоотношениях, могут быть колдуны, знахари и т.п. Но в то же время никто не обладает властью как таковой. Даже лидер – не командует, а принимает решения на основе стремления к консенсусу, он не может никому приказать.

Воспроизводство культуры и системы социальных отношений обеспечивается, прежде всего, идеологически, а именно, через соблюдение норм, за которыми стоят сверхъестественные существа, и они обязательно накажут в случае нарушения.

В некоторых социокультурных системах охотников-собирателей имеет место неравенство не только личностных и ролевых, но и групповых статусов, наиболее развитое в системе т.н. возрастных классов в Австралии. Переход в более высокий класс осуществляется через процедуру инициации; связь с возрастом не носит жесткий характер. В известной мере между возрастными классами имеют место отношения власти-подчинения. Особо следует подчеркнуть, что НИКАКИХ имущественных различий между классами нет. Привилегированное положение базируется на монополизации социально значимой информации высшими классами и на дезинформации низших[236].

Наряду со своего рода человеческими обменами, связанными с браками, между группами существует система отношений дарообмена. «В целостном виде учение о дарообмене было сформулировано в работах французского антрополога и социолога Марселя Мосса (1872-1950) и впоследствии развито в трудах американских антропологов К. Поланьи, Дж. Далтона и М. Салинза»[237]. Дарообмен – это, прежде всего, именно межгрупповой процесс: «Субъектами обмена, как правило, выступают не отдельные индивиды, а коллективы или же такие индивиды, которые выражают интересы какой-либо группы (например, вожди), то есть как бы аккумулирующие в себе силу данной группы»[238].

Система обмена подарками носит в рамках общества обязательный характер. «Клан, семья, компания, гость не вольны не просить гостеприимство, не принимать подар­ки, не торговать…»[239]; «Отказаться дать, пригласить, так же как и отказаться взять, тождественно объяв­лению войны; это значит отказаться от союза и объедине­ния»[240]. Фундаментальная функция обмена дарами та же, что у обмена людьми. Как пишет, анализируя работу Мосса, М. Салинз, «Дар — это союз, солидарность, общность, — короче говоря, мир… Дар — это примитивный путь достижения мира, мира, который в цивилизованном обществе обеспечивается Государством[241]».

Дарообмен и человеческий обмен между группами тождественны не только функционально. В сознании, в идеологии рассматриваемых обществ обменная циркуляция людей и вещей чрезвычайно близки, между ними нет кардинальных различий, это некий единый круговорот. Салинз так резюмирует анализ Мосса: «Во взаимных предоставлениях (prestations) между кланами вещи в некотором смысле взаимодействуют как люди, а люди — как вещи»[242]. Сам Мосс пишет: «Связь по­средством вещей — это связь душ, так как вещь сама обла­дает душой, происходит от души. Отсюда следует, что по­дарить нечто кому-нибудь — это подарить нечто от своего «Я»[243]. И вещь, и человек, происходящие из одной группы и пребывающие в другой, представляют в ней душу своей родной группы.

Обмен дарами, таким образом, принципиально отличен от рациональных торговых отношений. Его обоснование и регуляция носят мифологический характер. В то же время иррациональный по содержанию и способу действия миф обеспечивает вполне рациональный и справедливый характер обмена, гарантируя и наличие и эквивалентность «отдарка», ибо в противном случае неминуемо последует кара. Принципиально важно для понимания рассматриваемых обществ иметь в виду, что участниками обменных процессов выступают и боги, и сверхъестественные могущественные предки. Это они, предоставляя в обмен на жертвоприношения ответные «услуги», обеспечивают успешную охоту, благоприятную погоду и т.п.

Общество как целое представляло собой единую материально-духовную субстанцию, объединяющую богов, предков, современников, и все, что им принадлежит, материально-духовную связь, причем прежде всего духовную, невидимую связь, осуществлявшуюся через различные материальные процессы. «Все уходит и приходит так, как если бы между кланами и индивидами, распределенными по рангам, полам и поколениям, происходил постоянный обмен духовного вещества, заклю­ченного в вещах и людях»[244].

Следует обратить внимание на то, что, в отличие от досоциальных атомарных групп рассматриваемые общества не однородны. Для первых есть свои-родные-люди и враги-чужие-нелюди. Для вторых все гораздо сложней. Здесь есть градации. С одной стороны – «совсем свои», начиная от членов семьи, ближайших родственников и далее по мере ослабления родства. С другой стороны – «совсем чужие = нелюди»: внешние по отношению к максимальной базовой группе, то есть обществу как целому.

Отношения между «совсем своими», то есть самыми близкими, наиболее напоминают отношения в атомарной досоциальной группе (роде). Здесь крайне редко насилие и не бывает мести. Н. Рулан приводит доисламскую пословицу иорданских бедуинов: «Это мои родственники убили моего брата Омайана, и если я пущу свою стрелу, она попадет в меня»[245]. Нет здесь и юридического разбора конфликтов, поскольку, как мы видели выше, юридическое рассмотрение возникает как замена силовому мщению. Конфликты, если уж они возникают, носят здесь не социальный, а межиндивидуальный характер и разрешаются полюбовным примирением.

В случае межгрупповых конфликтов имеют место некие судебные процедуры, часто при наличии посредников. Однако возмещение ущерба не происходит автоматически. Чем ближе группы, тем выше вероятность и тем проще добиться возмещения. Но чем дальше группы, тем в большей мере компенсация обеспечивается угрозой силой от потерпевших. При этом важно, что на их сторону встают родственники, тогда как у виновной группы нет надежного способа обеспечить поддержку.

Между группами внутри общества могут существовать и длительная вражда, и военные столкновения. При этом первичные (минимальные) группы, входящие в одну вторичную, поддерживают друг друга, как и вторичные, входящие в одну третичную, и т.д. Вероятность примирения между первичными группами, входящими в одну вторичную выше, чем между двумя вторичными, и т.д. Непримиренные конфликты могут приводить к разделению максимальной базовой группы на два разных общества. «Если экологические условия позволяют, то можно разбежаться в разные стороны»[246].

Возможность рассмотрения конфликтов по справедливости обусловлена взаимным признанием равенства членов общества в качестве людей. Это признание опирается на идеологическое обоснование, включающее в себя единство происхождения. Это конечное единство обусловливает объединение всего общества в случае военного столкновения с внешними контрагентами.

Завершая рассказ об охотниках-собирателях, следует отметить, что в культурном отношении их социокультурные системы могут быть весьма сложны. В качестве иллюстрации можно указать, например, на наличие у австралийских охотников-собирателей групповой интеллектуальной собственности на продукты духовного творчества (песни, танцы и т.п.), которыми они могут обмениваться на постоянной или временной основе. Мнение о том, что производящие акефальные общества представляют собой более высокую фазу социокультурной эволюции, является сильным упрощением. Культуры части охотников-собирателей развивались ИНАЧЕ, в иных направлениях, которые не привели к формированию институтов централизованной власти.

Дата добавления: 2014-12-29