Портрет эпохи «застоя» в прозе С.Довлатова. Автобиографичность его циклов рассказов «Зона», «Компромисс», «Чемодан», «Ремесло», «Наши»

В основе всех произведений Довлатова – факты и события из биографии писателя. Зона – записки лагерного надзирателя, которым Довлатов служил в армии. Компромисс – история эстонского периода жизни Довлатова, его впечатления от работы журналистом. Наши – семейный эпос Довлатовых. Чемодан – книга о вывезенном за границу житейском скарбе, воспоминания о ленинградской юности. Ремесло – заметки «литературного неудачника». Однако книги Довлатова не документальны, созданный в них жанр писатель называл «псевдодокументалистикой». Цель Довлатова не документальность, а «ощущение реальности», узнаваемости описанных ситуаций в творчески созданном выразительном «документе». В своих новеллах Довлатов точно передает стиль жизни и мироощущение поколения 60-х годов, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, абсурд советской действительности, мытарства русских эмигрантов в Америке.Свою позицию в литературе Довлатов определял как позицию рассказчика, избегая называть себя писателем: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди. Для Довлатова драгоценен сам процесс рассказывания – удовольствие от «некоторого количества текста». Отсюда декларируемое Довлатовым предпочтение литературы американской литературе русской, Фолкнера и Хемингуэя – Достоевскому и Толстому. Опираясь на традицию американской литературы, Довлатов объединял свои новеллы в циклы, в которых каждая отдельно взятая история, включаясь в целое, оставалась самостоятельной. Циклы могли дополняться, видоизменяться, расширяться, приобретать новые оттенки. Нравственный смысл своих произведений Довлатов видел в восстановлении нормы. Изображая в своих произведениях случайное, произвольное и нелепое, Довлатов касался абсурдных ситуаций не из любви к абсурду. При всей нелепости окружающей действительности герой Довлатова не утрачивает чувства нормального, естественного, гармоничного. Писатель проделывает путь от усложненных крайностей, противоречий к однозначной простоте. Стремлением «восстановить норму» порожден стиль и язык Довлатова. Зона – модель мира, государства, человеческих отношений. В художественном мире Довлатова надзиратель – такая же жертва обстоятельств, как и заключенный. В противовес идейным моделям «каторжник-страдалец, охранник-злодей», «полицейский-герой, преступник-исчадие ада» Довлатов вычерчивал единую, уравнивающую шкалу: «По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир. Мы говорили на одном приблатненном языке. Распевали одинаковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения… Мы были очень похожи и даже – взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы». Цикл “Наши” связан одновременно с традициями одесских произведений Бабеля и автобиографической прозы Искандера. Рассказы цикла посвящены близким родственникам автобиографического героя. Он рассказывает о своих дедах по линии отца и матери, о родителях, двоюродном брате, жене и дочери. История рода, проникнутая юмором и любовью, заканчивается рождением сына – ребенка с иностранным именем, увидевшего свет с Америке. “Это то, к чему пришла моя семья и наша родина”, – с печалью заключает автор. Сюжет цикла “Чемодан” развивается по принципу реализованной метафоры: в чемодане, случайно обнаруженном в шкафу, герой находит вещи, вывезенные с родины, которые ему так и не пригодились. С каждой из вещей связана безуспешная попытка героя найти себе применение на родине. В результате рассказы о вещах складываются в историю неудавшейся, нереализованной жизни. Случайным вещам из чемодана противопоставлена куртка Фернана Леже. Чемодан напоминает Довлатову о чемодане с рукописями Платонова, пропавшем в годы войны.

Цикл “Ремесло”, скептически названный автором “признаниями литературного неудачника”, представляет собой творческую биографию Довлатова. Время восстановило подлинные ценности и отбросило сомнения писателя в том, что его упрекнут, будто он “возомнил себя непризнанным гением”. Художник, которого обрекли на родине на “чувство безнадежной жизненной непригодности”, создал правдивую летопись литературной жизни эпохи застоя. Ее центральным героем у Довлатова выступает высоко ценимый и любимый им И. Бродский. Оставленный Довлатовым литературный портрет поэта является непревзойденным по точности и глубине содержания: “Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал”.

Дата добавления: 2015-05-06