Вводная лекция

ЛРР.

Берчфилда, Дж. Браун и других известных лингвистов, а также не­которые данные наблюдений, собранные автором во время пребы­вания в Великобритании.

Завершает книгу краткое резюме «Вместо заключения». В конце книги предлагаются дополнительные материалы (транскрипты ре­альных коммуникативных актов SECE в ее основных разновидно­стях: Phatic I, Phatic П, Meaningful Talk, Interview и др.); даются ссыл­ки на апробированные эталонные записи (на кассете) фрагментов SECE, которые можно рекомендовать слушателям в целях более глубокого понимания особенностей SECE и овладения навыками аудирования (частью этих записей располагает, в частности, Всесо­юзная государственная библиотека литературы на иностранных языках).

Курс рассчитан на 24 — 32 часа. В последнем случае может быть рекомендовано проведение трех собеседований-семинаров (или практических занятий) с целью закрепления знаний ЛРР и форми­рования навыков неподготовленной речи после 5, 9 и 12 лекций с использованием дополнительного материала, предлагаемого в кон­це курса (или материалов и записей SECE, имеющихся в распоря­жении ведущего преподавателя). Желательно весь курс «читать» в разговорном, непринужденном доверительном ключе; в ходе заня­тий широко прибегать к «обратной связи» с аудиторией, использо­вать ТСО и раздаточные материалы.

Практически-прикладной аспект курса имеет целью более прочное усвоение теоретических основ ЛРР/SECE, закрепление знаний материала и становление первичных навыков работы с оригинальными материалами, репрезентирующими современную живую английскую речь. Этому призвана способствовать система практических заданий, частично состоящая из перечня проблем­ных вопросов, призванных активизировать знания теории и стиму­лировать психологически обоснованное вхождение в новый аспект учебной деятельности — работы с реальными дискурсами SECE (в отличие от традиционных «структурированных» диалогов academic English). Вторая часть практических заданий включает систему ди­дактически усложняющихся тренировочных и обучающих упраж­нений. В силу отсутствия современной апробированной методики работы с материалами SECE перед практической частью курса мо­гут быть поставлены лишь ограниченные дидактические цели, од­нако при вдумчивом подходе к материалу курса последний может способствовать заметному улучшению понимания на слух ориги­нальной неподготовленной английской речи, расширить знания студентов относительно богатейших выразительных возможностей

звучащей речи, содействовать совершенствованию других навыков (говорения, чтения, письма, перевода и аналитического подхода к устному и письменному дискурсу).

Предлагаемый раздел пособия выполнен с расчетом оптималь­ного включения в учебную деятельность слушателей элементов интеллектуальной нагрузки, творческого подхода к решению ком­муникативных задач, аналогичных тем, что встают перед нами в повседневной русскоязычной обстановке. Указанные особенности книги помогут стимулировать интерес слушателей к углубленному изучению иностранного языка.

Настоящий лекционно-практический курс, посвященный ком­плексному описанию SECE, является фактически первой попыт­кой подобного рода. Это предопределило особенности представле­ния материала: книга написана по-русски; понятия, представляю­щие известную сложность, получают разъяснения в тексте, терми­нология сведена к минимуму, необходимые термины даются на русском и английском языках, практическая часть в основном анг­лоязычна. Подобное построение книги дает возможность, при соот­ветствующем уровне подготовки лектора, вести курс на английском языке. Значительная часть проблематики ЛРР является общей для многих языков, поэтому курс может представить интерес для пре­подавателей других западных языков.

Предлагаемое пособие рассчитано на студентов старших курсов институтов и факультетов иностранных языков, слушателей ФПК, аспирантов и преподавателей, специалистов в области английского языка. Оно соответствует требованиям программы обучения в спе­циальном вузе и может читаться в качестве отдельного спецкурса, использоваться в курсах стилистики, фонетики и грамматики, при написании курсовых и дипломных работ.

Автор отдает себе отчет в неизбежной неполноте, а, учитывая наличие большого числа «белых пятен» в области изученности ЛРР, и известной односторонности освещения поднимаемых про­блем, хотя основные выводы настоящего пособия являются ре­зультатом осмысления доступных данных коллоквиалистики. Сти­мулирует подобную работу, однако, настоятельная необходимость в овладении теоретическими и практическими основами ЛРР, и ав­тор был бы признателен за критические замечания, советы и реко­мендации.

Автор

Сложнейший комплекс проблем, неизбежно встающих перед исследователем живого языка, рассматриваемого в качестве средст­ва общения, мышления и орудия познания, определяет актуаль­ность исследований, ориентированных на коммуникативный ас­пект языка.

Потребность общения никогда не ощущалась столь очевидно и не реализовывалась повсеместно в таких громадных масштабах, как в настоящее время, если иметь в виду реальности современного мира, социальные последствия научно-технической революции, оказывающие заметное влияние на все стороны и аспекты совре­менной вербальной коммуникации. Существенным результатом этого явилось возникновение в мире новой ситуации для бытова­ния и функционирования развитых литературных языков, вклю­чая современный английский язык в Великобритании. Своеобра­зие подобной ситуации в Англии, в частности, заключается в том, что потребности повседневного устного неофициального личного и массово-ориентированного общения в ряде коммуникативных сфер в полном объеме могут реализовываться ныне не только в ви­де речевых форм кодифицированного литературного языка, но и, все более эффективно, с помощью вербальных и невербальных средств менее регламентированных разновидностей MESE и, прежде всего, ресурсов современной английской литературно-раз­говорной речи Standard Educated Colloquial English (SECE), описа­нию которой посвящена предлагаемая работа.

Всесторонний анализ возникшей языковой ситуации, разносто­ронних факторов, воздействующих на нормы и речевой узус SECE, по-видимому, потребует известного времени для теоретического осмысления, прежде чем будут сделаны основательные выводы и рекомендации в связи со становлением (прежде всего в устной сфе­ре коммуникации) специфической диглоссии MESE: SECE. Между тем, достигнутый уровень изучения SECE в отечественной и зару­бежной лингвистике объективно позволяет перейти от описания отдельных структурных особенностей и специфики функциониро­вания ЛРР на избранном уровне языка к описанию и объяснению этого феномена как целостного явления, сопоставимого с более исследованной кодифицированной формой КЛЯ. Вместе с тем оче­видно, что глубокие изменения в сфере повседневного общения,

приведшие к известному перераспределению функций и задач, ре­шаемых ныне с помощью устного и печатного слова: усиление влияния на массы устного слова, с одной стороны, и значительное расширение технических, эстетических и воздействующих возмож­ностей печатного слова — с другой, побуждают по-новому оценить их соотносительную роль в реализации общения, стимулируют их изучение с «двух сторон» с учетом взаимовлияния и зависимости от условий коммуникации. Решение этих проблем в Англии фак­тически только начинается.

Возросший интерес к области ЛРР в отечественной и зарубеж­ной лингвистике¹ (начиная с середины 60-х годов), еще более обо­стрившийся благодаря выступлениям в печати и звучащих средст­вах массовой коммуникации (СМК), а в Великобритании — также в связи с проведением общенациональной кампании за демократи­зацию речевого общения (Plain English Campaign) и двукратным об­суждением проблемы в парламенте (в 1982 и 1984 гг.), побудил язы­коведов пристальнее взглянуть на это явление прежде всего пото­му, что в нем своеобразно переплетаются повседневные коммуни­кативные потребности различных общественных слоев и социаль­ных групп, затрагиваются проблемы культуры общения и этико-стилистических норм литературно-разговорного узуса, речевых вкусов и традиций.

Одной из серьезных трудностей на пути воссоздания адекват­ной картины JIPP/SECE, помимо гетерогенности самого объекта и «размытости» исходного понятия «разговорность», является отсут­ствие общепринятого понимания сути ЛРР. Чтобы преодолеть эту трудность, не утонуть в частностях, необходимо принять какую-ли­бо концепцию ЛРР, которая может служить своего рода методоло­гическим ориентиром. Отправными моментами подобной концеп­ции в данном курсе служат, в частности, положения известного тру­да «Функциональная стратификация языка» (Гухман, 1985). По мнению Л.П. Крысина, основным в этой концепции является по­нятие функциональной парадигмы, т.е. модели «...отражающей иерархическое построение системы форм существования конкрет­ного языка» (Крысин, 1987:4). При этом существенна констатация

Отмечая значимость исследований современной русской разговорной речи, Ю.М. Скребнев, например, полагает, что «обращение к языку повседневного неофи­циального устного общения сформировало новое направление в современном языко­знании» и что «эта отрасль языкознания... может быть без преувеличения названа пе­редним краем фронта современных лингвистических исследований» (Скребнев, 1987:44).

динамического характера функциональных парадигм современ­ных развитых национальных языков, подвижность их компонен­тов в социальном и территориальном плане. Выявление сущест­венных черт подобных парадигм требует поэтому сочетания собст­венно лингвистического анализа с анализом историко-культурных и социальных условий, в которых язык функционирует в опреде­ленную эпоху. Особенно актуальными для целей курса являются следующие положения: «интенсивное взаимодействие составляю­щих, т.е. литературного языка, литературно-разговорной речи и других компонентов, и утрата ими «узкоспециальных черт», «отсут­ствие жестких границ между ее компонентами/формами языка», «территориальная и социальная вариативность литературных язы­ков в связи с расширением и качественным изменением их носите­лей...» (Крысин, 1987:4). Именно эти положения, на наш взгляд, подводят к принципиальному выводу о сосуществовании и опреде­ленной конкуренции в рамках литературного языка двух феноме­нов: «кодифицированного литературного языка» и «литературно-разговорной речи» в специфических условиях языковой ситуации в Великобритании, о чем пойдет речь ниже.

Новым положением, обосновываемым в курсе, является кон-ституирование SECE как функционально-целевого варианта MESE. Представляется, что этот вывод, опирающийся на данные совре­менных исследований SECE, может содействовать пониманию ос­новных проблем ЛРР, стимулировать альтернативные подходы к комплексному описанию устно-литературной парадигмы нацио­нального языка, в частности, идентификации официальной устной неподготовленной (полуподготовленной) речи, в отличие от устной непринужденной (неподготовленной) речи — ЛРР.

Выделение разговорных элементов для анализа в курсе осуще­ствляется, с одной стороны, на основе их противопоставления сис­теме единиц КЛЯ/MESE и элементам внелитературного просторе­чия (Cockney, slang), а с другой (в рамках литературного язы­ка)—на основе их оппозиции нейтральному/используемому во всех функционально-стилистических разновидностях, в текстах любой степени официальности/неофициальности.

Условно элементы SECE можно было бы определить как вне-стилевые, ибо автор разделяет точку зрения тех лингвистов, кото­рые четко разграничивают понятия «разговорная речь» и «разго­ворный стиль»: об этом подробно говорится в курсе. Метод выделе­ния элементов SECE в курсе в значительной мере облегчен тем об­стоятельством, что в силу понятных трудностей получения ориги­нальных аутентичных записей SECE автор вынужден в ряде случа-

ев использовать уже апробированные материалы, приводимые в исследованиях других коллоквиалистов, в особенности если их принадлежность к SECE сомнений не вызывает. К этому необходи­мо добавить также следующее соображение. Для идентификации речевых единиц и форм КЛЯ/MESE в течение длительного време­ни лингвисты в своих теоретических изысканиях вполне обосно­ванно опирались на данные полевых экспериментов, опрос инфор­мантов, различного рода анкетирование носителей языка. Резуль­таты подобного подхода используются частично и в данном курсе (главным образом в виде ссылок на авторов исследований, прово­дившихся в Великобритании). Однако между методиками полевых исследований MESE и SECE существует принципиальная разница, заключающаяся в том, что для осуществления последних традици­онные приемы не подходят: как только носители SECE осознают, что образцы их речи фиксируются, непринужденному спонтанно­му речепроизводству приходит конец. Нужны особые условия, осо­бая методика, специальная аппаратура (в частности, фильтрующая нежелательный «шум», обычно сопутствующий разговорной речи; приспособления для уменьшения темпа речи говорящих, так на­зываемые speech compressors при анализе записи фрагментов); на­конец, эти процедуры сопряжены с правовыми моментами, ибо да­леко не каждый информант согласен на скрытую запись его речи. Кроме того, некоторые лингвисты ныне выдвигают обоснованные сомнения относительно того, что объективные результаты исследо­вания разговорной речи непосредственно связаны с количествен­ной репрезентацией материала: не отвергая последнюю в принци­пе, они акцентируют качественные аспекты. Эти и другие сообра­жения стимулировали такой подход к описанию ЛРР/SECE в дан­ной книге, в котором иллюстративная часть призвана главным об­разом объяснять, демонстрировать основные параметры SECE.

Поскольку наиболее естественной формой реализации разго­ворной речи является устная форма, может возникнуть вопрос о правомерности содержащихся в данном курсе речевых примеров и иллюстраций, представленных в письменной форме. Мнения спе­циалистов на этот счет неоднозначны. Конечно, было бы идеально иметь указанные примеры в магнитной записи на кассете, прилага­емой к данному тексту лекций, а в ряде случаев и сопроводить их принятой фонетической транскрипцией. Однако это сопряжено со значительными трудностями технического порядка. Кроме того, обнаруживаются заметные расхождения в системе фонетической транскрипции, которой придерживаются различные авторы, цити­руемые в книге, а приводить их к «общему знаменателю» было бы

некорректно. Между тем, представляется правомерным суждение, высказываемое таким авторитетным специалистом в области кол-локвиалистики, как Р. Диксон. По его мнению, «фонетическая транскрипция вполне адекватно отражает тщательно артикулируе­мую речь, произносимую в замедленном темпе (slow and careful speech), в особенности в тех случаях, когда зачитывается фрагмент печатного текста, но она не может быть адекватно использована для передачи неподготовленной речи из-за присущих последней компрессии и элизии. В случае передачи такой речи в виде фонети­ческой транскрипции нередко возникают серьезные затруднения в понимании смысла сказанного также из-за многочисленных опу­щений, ассимиляции и нечеткого произношения» (missed-out or "slurred" syllables) (Dixon, 1965:112).

Поэтому в ряде случаев представляется целесообразным, в осо­бенности там, где фонетическая сторона менее релевантна, исполь­зование так называемой орфографической транскрипции (типа "yeah", "whatsit", T, означающих "yes", "what is it", "F). В необходи­мых случаях используются дополнительные символы и условные знаки, отражающие сегментные и супрасегментные элементы (ин­тонацию, ударение, направление движения тона, ритмо-акцентные группы, паузы).

Разговорная речь вообще и литературно-разговорная речь ЛРР/SECE, в частности, нередко ассоциируются с понятием «уст­ная речь» (aural, oral speech, spoken English). Это обусловлено также широким толкованием понятия «речевое произведение», связанно­го с дихотомией «единицы языка»:«единицы речи». Кроме того, ряд новейших исследований SECE осуществляется в рамках «дис­курса». Поэтому было бы целесообразно коснуться рабочих опреде­лений этих понятий, в соответствии с которыми строятся наши дальнейшие рассуждения и выводы.

Словосочетание «устная речь» не терминологично, если иметь в виду «устную форму реализации той или иной разновидности на­ционального языка». Именно последнее является термином (ср.: устная/письменная формы реализации языка). Еще более диф­фузное понятие скрывается за сочетанием «устная речь» в традици­онном академическом употреблении типа «обучение устной речи», «темп устной речи» и т.п. Строго говоря, обучать «устной речи» нельзя, ибо за ней стоит конгломерат разновидностей варианта того или иного языка — от литературного языка до диалектов и просто­речия. Вероятно, можно и нужно обучать устно-литературной или литературно-разговорной речи, что не исключает того, что слуша­тели могут быть ознакомлены с особенностями диалектных обра-

зований, просторечия, а, может быть, и говоров (существующих преимущественно в устной, звучащей форме).

Из сказанного очевидно, что «разговорная речь» в анализируе­мом смысле — более узкое понятие. Она является лишь частью «ус­тной речи», отличаясь по комплексу формально-содержательных признаков от других компонентов, конституирующих устную фор­му реализации национального языка. Существенно подчеркнуть, что «разговорная речь» (ЛРР) — особое специфическое понятие, в основе которого лежит дихотомия «специфическая разговорная подсистема литературного языка» и «ее функционирование». «Раз­говорная речь» в подобном толковании соотносится с известным термином «книжно-письменная (литературная) речь», при этом и та и другая могут быть принципиально реализованы как в устной, так и в письменной форме. Например, личные записки, дневники, интимные послания — в рамках разговорной речи или официаль­ное выступление, доклад, лекция — как устное проявление книжно-письменной речи.

Недифференцированному употреблению аналогов понятия «ус­тная речь» в английском языке, типа "oral speech" ("aural speech"), "spoken language" ("spoken English"), "casual speech" и пр., в последнее время противостоят попытки лингвистов конкретизировать содер­жание этих терминов.

Английскими эквивалентами понятий «устная речь/письмен­ная речь», обозначающими форму реализации языка, являются со­четания слов oral (aural) speech/written language (speech).

Принципиальным различиям между этими понятиями посвя­щены серьезные исследования последнего времени, выполненные Й. Вахеком, Б.М. Гаспаровым, КА. Долининым, Д. Таннен и дру­гими учеными.

В понимании терминов «единицы речи», «единицы языка» мы придерживаемся определений, данных В.М. Солнцевым (Солнцев, 1977:146 —150), который трактует их на основе логико-структурных оппозиций. По его мнению, единицы речи — это любые единицы, свободно образующиеся в процессе речи (слова, словосочетания, предложения). Они отличаются сложностью строения (в отличие от единиц языка). Даже однословная речевая единица «Пожар!», благодаря интонации, отягощается категориями'предикативности и модальности. Об этих единицах можно сказать, что они свободны (т.е производимы в речи), нестабильны и отличаются новизной. В то же время единицы языка несвободны (воспроизводимы), ста­бильны и традиционны. Что касается понятия «речевое произведе­ние», то этим термином в книге мы будем называть единицу речи

любой протяженности, отвечающую конкретному коммуникатив­ному замыслу. В некоторых случаях оказывается практически удобным использовать этот термин в качестве синонима таких по­нятий, как «фрагмент разговорного дискурса», «дискурс», хотя по­следний отличается от него, по крайней мере, одним дифференци­альным признаком — относительной завершенностью высказыва­ния.

Термин "discourse" восходит к классической риторике, где он оз­начал «язык, рассматриваемый в действии, в реальном примене­нии». Этот деятельностный, динамичный аспект понятия сохраня­ется и в современном толковании термина. Однако для отграниче­ния его от смежных или родственных феноменов ныне акцентиру­ются дополнительные дифференциальные признаки, включая формы реализации языка, относительную длину синтагматиче­ской цепи, формально-содержательные параметры, отличия от по­нятий «текст», «речевой акт» и т.д. Суммировав современные взгля­ды, относящиеся к понятию «дискурс» (если рассматривать его с лингво-коммуникативных позиций), можно было бы попытаться сформулировать следующее рабочее определение этого понятия.

Дискурс — категория (естественной) речи, материализуемая в виде устного или письменного речевого произведения¹, относи­тельно завершенного в смысловом и структурном отношении, дли­на которого потенциально вариативна: от синтагматической цепи свыше отдельного высказывания (предложения) до содержатель­но-цельного произведения (рассказа, беседы, описания, инструк­ции, лекции и т.п.).

Понятие «дискурс» соотносимо с понятием «текст» и характери­зуется аналогичными параметрами завершенности, цельности, связности и др., однако отличается от последнего тем, что оно рас­сматривается одновременно и как процесс (с учетом воздействия социокультурных, экстралингвистических и коммуникативно-си­туативных факторов), и как результат в виде фиксированного тек­ста. Некоторые лингвисты поэтому склоняются иногда к формуле «дискурс=текст+«затекстовая информация». Но при подобной трактовке «смазывается» существенное различие между ними: если в тексте элементы языка доступны непосредственному наблюде­нию реципиента и даны (в основном) в статике, в дискурсе извест­ная часть лингво-коммуникативных элементов недоступна непос­редственному наблюдению реципиента (например, интонация и

См. трактовку термина «речевое произведение» выше.

просодия могут быть воссозданы непосредственно лишь с по­мощью звуковоспроизводящей аппаратуры), и все компоненты вы­сказывания даются, в основном, в динамике. Оговорка «в основ­ном» означает, что элементы динамического подхода принципи­ально возможны и не исключаются и при традиционном понима­нии и анализе «текста» (например, при трактовке параметра связ­ности частей текста); с другой стороны, динамическому восприя­тию и анализу дискурса обычно предшествует уяснение его стати­ческих составляющих (слов, выражений, структур). По мнению Э. Бенвениста, существенной чертой дискурса, понимаемого им в ши­роком смысле, является также соотнесение дискурса с конкретны­ми участниками акта, т.е. с говорящим и слушателем, а также с коммуникативным намерением говорящего (пишущего) каким-либо образом воздействовать на слушателя (читателя) (Benveniste, 1985:83).

Жанры и композиционные типы дискурса разнообразны. В уст­ной разговорной реализации это может быть относительно закон­ченная реплика, бытийный рассказ о случившемся, поучение в ви­де дружеского совета, инструкция о пользовании каким-либо при­бором, о кратчайшем пути до места назначения, неофициальное спонтанное выступление перед аудиторией, устная лекция, воспо­минания о пережитом и т.п. Мнения лингвистов относительно вы­членения дискурса в диалоге расходятся. Дж. Браун, М. Стаббс и некоторые другие ученые полагают, что к дискурсу относятся не только монологизированные реплики участников коммуникатив­ного акта (КА), но и относительно завершенные диалогические произведения в целом. Временные отступления от темы диалога и вводные включения участников, вызванные появлением третьих лиц или вынужденным перерывом в ходе диалога, связанным с тем, что одного из собеседников позвали к телефону (вызвали к на­чальнику и т.п.), не являются при этом маркерами окончания диа­лога, если оба участника пришли к солидарному решению (хотя бы краткому или даже моментальному) относительно того, что пре­рванный разговор будет продолжен или завершен позже.

Диапазон жанров письменного дискурса совпадает в целом с жанрами письменного текста, хотя можно идентифицировать не­которые примыкающие к ним жанры полуотмеченного, переход­ного плана: так, полуподготовленное выступление на митинге или собрании по тезисам или письменным наметкам, видимо, следует квалифицировать как устную трансформацию письменного дис­курса. С другой сторны, жанр студенческого конспекта, являющего­ся результатом прослушанной лекции, может быть отнесен к пись-

менной трансформации устного дискурса. К сожалению, особенно­сти этих жанров совершенно не исследованы.

Трудности в идентификации ЛРР усугубляются также расхож­дениями в трактовке таких терминов, как «разговорная речь», «го­ворящий» (адресант), «слушающий» (адресат), «разговор» (речевой акт), «норма», и некоторых других. Неоднозначность, а порой про­тиворечивость оценок одного и того же явления (примером чего может служить, в частности, непрекращающаяся дискуссия отно­сительно соотношения «разговорный стиль»:«разговорная речь», позиция автора по которому четко обозначена в предлагаемом кур­се), диктует необходимость позитивного изложения проблем ЛРР как реального целостного объекта, через призму авторского пони­мания. Трудностей на этом пути немало: по справедливому замеча­нию М. Стаббса, коллоквиалистика переживает «младенческий пе­риод» и по уровню исследованности литературно-разговорная речь не может идти ни в какое сравнение с кодифицированным литера­турным языком.

Литературно-разговорная речь —явление системного порядка. Самым убедительным доводом в пользу этого положения служит то, что когда общающиеся (члены данного социокоммуникативно-го сообщества, носители литературного языка) хотят придать сво­им речевым формам специфическую «разговорную» окраску, то в определенных условиях коммуникации они с завидной последова­тельностью и легкостью придают своему голосу и своей речи такие модуляции и оттенки, которые безошибочно (хотя и интуитивно) укладываются у них в понятие разговорной нормы. Любые откло­нения от этих установившихся норм в сторону большей или мень­шей регламентации незамедлительно фиксируются участниками общения. Задавшись вопросом, можно ли описать в терминах грамматики «разговорный дискурс» (ordinary conversational discourse), P. Фейсолд отвечает на него утвердительно: «Я пола­гаю, — пишет он, — что в пользу существования грамматики (разго­ворного дискурса) говорит то, что те, кто им пользуется, замечают нарушения норм, допущенные либо самими, либо собеседника­ми»... (Fasold,1983:306)

Между тем, ЛРР и в функциональном и в структурном плане не однородное понятие, в «чистом виде» она, видимо, не существует: даже в сфере ее преимущественного употребления (в повседневном непринужденном общении) наряду с ней практически используют­ся и регламентированная устная форма литературного языка, и внелитературные образования; это не может не привести и дейст­вительно приводит к известному взаимопроникновению элементов

указанных разновидностей национального языка. В этом случае «суммарные» количественные и функциональные факторы одного из них могут задавать тон тому или иному дискурсу. Это подтверж­дает, правда, в другой, параллельной области (функциональных стилей) Ф. Мико, говоря о том, что «когда... разговорный стиль при­сутствует в литературном жанре, художественный стиль сохраняет свою целостность, в связи с чем именно разговорному стилю следу­ет отказать в самостоятельной функции» (Мико, сб., 1988:240).

ЛРР не однородна в структурном отношении: это иерархиче­ская структура, в центре которой находятся языковые средства, тя­готеющие к литературной норме, а ближе к периферии те, что на­ходятся при синхронном рассмотрении в переходной зоне между нормативными единицами и просторечием, сленгом и прочими внелитературными образованиями. Это можно проиллюстриро­вать следующим примером.

В соответствии с орфоэпической нормой RP слово government произносится fgAvanmant]. P. Берчфилд в недавно изданном руко-дстве для дикторов Би-Би-Си (Burchfield, 1980) специально огова­ривает, что первый сонорный [п] в этом слове должен произносить­ся полностью, без редукции и оглушения. В непринужденном об­щении в SECE закрепилось, между тем, произношение fgAvamant]. Однако допустимы и вариантные произнесения fgAmnt] и даже ['gAbmnt]. В то же время fgAvammt] манифестирует Cockney, a ['govamant], как и fkontn], свидетельствует о том, что говоря­щий — носитель территориального диалекта (район Ливерпуля).

Неоднородность литературно-разговорной речи просматривает­ся еще в одном аспекте. ЛРР — это не только субстанция и структу­ра, это также специфическое употребление, способ отбора глобаль­ных средств языка, в рамках которого собственно разговорные эле­менты (на всех уровнях языковой системы: от фонетики до стили­стики и фразеологии) переплетаются со стилистически нейтраль­ными, книжными и другими, коррелируя с требованиями комму­никативной ситуации. Однако в этом «конгломерате» обязательно присутствует цементирующее начало — «разговорная тональность», устанавливающаяся в результате взаимоприемлемой установки на разговорность в ситуации неофициального непринужденного об­щения (об этом подробно говорится в лекциях 6 — 9).

По мнению А. Коумана и П. Шефарда, «практически невозмож­но установить границы для многогранного использования англий­ского языка. Мы не можем изолировать слова или фразы, разло­жить их «по полочкам» и утверждать, что одни из них всегда «офи­циальны» (Formal), а другие «неофициальны», «разговорны»

сказа?

(Informal) (Coman et al, 1972:162). Авторы иллюстрируют срзанное следующей гипотетической схемой:

BRITISH ENGLISH

Standard Usage

Informal Formal

Non-Standard Usage

(Uneducated)

На схеме этноязык (British English) представлен как континуум, где нет четких границ между составляющими, но рельефно выделяют­ся полюса (Uneducated, Non-Standard Usage -»• Standard Formal Usage).

Относительная упорядоченность употребления разновидностей ЛРР прослеживается, если попытаться соотнести их с жанрами и композиционными типами ЛРР. Ближе всего к стандартным коди­фицированным относятся те речевые единицы и структуры ЛРР, которые используются в жанрах официальных (полуофициаль­ных) неподготовленных интервью, непринужденных бесед на спе­циальные темы: монолог типа «инструктаж» (как пройти до места назначения, собрать какой-либо прибор, вычертить или нарисовать какую-либо фигуру, изображение и т.п.).

С другой стороны, к внелитературным формам тяготеют жан­ры и композиционные типы бытовой беседы, монологизированно-го рассказа о случившемся (особенно на определенную тему, на­пример, пользующуюся предпочтением в мужской аудитории), не­которые композиционные типы светской беседы (small talk).

Лекционно-практический курс посвящен проблеме SECE — Standard Educated Colloquial/Informal English. Семантика ключевого слова этого термина "colloquial", однако, весьма расплывчата и неоп­ределенна: оно может фактически употребляться для обозначения речевого произведения любого ранга (от устно-литературного до просторечного), характеризуемого непринужденностью, неподго­товленностью, широко понимаемой «разговорностью», или любой единицы языка, отличающейся разговорной окрашенностью, «раз­говорным колоритом». Именно поэтому в курсе используется со­ставное наименование описываемого феномена (Standard Educated...), для краткости упоминаемое как SECE. В последнее вре­мя лексикографы предпочитают вместо colloquial употреблять сло­во informal, как более соответствующее емкому понятию «литера­турно-разговорная речь», поскольку одна из сем informal означает неофициальность, непринужденность — наиболее существенные параметры ЛРР. К сожалению, обозначение informal в этом смысле также небезупречно с терминологической точки зрения. Это учи-

\

тывают известные коллоквиалисты Д. Дейви и Д. Кристал, подчер­кивающие, что объектом их исследований является не непринуж­денная речь вообще, а записи реальных речевых произведений, от­вечающие определенным условиям. «Мы используем термин informal conversation, — пишут они в своем труде, — чтобы сосредото­чить внимание на той части разговорного спектра, который нас больше всего интересует: это непринужденные разговоры в обста­новке, лишенной официальности, между собеседниками, которые знают друг друга, в условиях, когда участники разговора не испы­тывают никакого внешнего давления, что позволяет им участво­вать в беседе, не контролируя свою речь» (Crystal et al, 1981:2). И да­лее они уточняют: «Используемые материалы отличаются от ком­мерческих курсов (записей) разговорной речи в двух отношениях: а) это записи спонтанной речи, которой не предшествовала подго­товка, участники не использовали записей или заметок; б) исполь­зуемые материалы репрезентируют искомую часть разговорного спектра, т.е. исключают речевые образцы, типичные для офици­альной обстановки, например, наблюдаемые в ходе дебатов или ди­скуссий. Вместо этого они манифестируют тип речи, характерный для непринужденного дружеского разговора между людьми анало­гичного социального статуса, тематика которого вызывает взаим­ный интерес» (там же: 12).

Здесь следует высказать одно соображение принципиального характера. Сосредоточение внимания коллоквиалистов на указан­ной части разговорного спектра в целях идентификации ЛРР/SECE, вероятно, методологически обосновано. Однако, на наш взгляд, этот подход небезупречен. Дело в том, что выявление сути ЛРР объективно требует не только ее конституирования (т.е. определения ее интралингвистических и экстралингвистических компонентов и условий функционирования), но и уточнения ее дифференциальных признаков, отграничения ее от внешне анало­гичных (родственных, смежных) разновидностей, в частности и в первую очередь — от обиходно-разговорной речи.

Знакомство со многими работами последнего времени, посвя­щенными проблемам разговорной речи, свидетельствует о том, что, к сожалению, этот существенный момент, как будет отмечено ниже, иногда выпадает из поля зрения исследователей. Акцент на «взаимное знакомство» общающихся, на «взаимный интерес к теме сообщения», исключение из спектра разговорности речевых произ­ведений типа дискуссий и т.д. невольно сближают методологиче­ские установки исследователей с апробированными подходами к идентификации монофункциональной обиходно-разговорной, а не

:,-все

полифункциональной литературно-разговорной речи, —все это
также освещается в предлагаемой книге. /

Более адекватным, на наш взгляд, является отстаиваемое в дан­ной книге широкое понимание (английской) литературно-разго­ворной речи как конкурентной разновидности современного (анг­лийского) литературного языка на уровне коммуникативных обра­зований. Сходного представления придерживаются известные ис­следователи SECE Дж. Браун, Дж. Юл, К. Фостер, Дж. Моррис, Р. Кверк, справедливо распространяющие свой познавательный интерес на речевые произведения не только интеракциального, но и трансакциального общения и анализирующие проявления разго­ворности в повседневном общении в семье, на работе, в сфере нау­ки, политики, военного дела, спорта. Сказанное поясняет широту разговорного спектра, рассматриваемого в книге.

Нуждается в уточнении дихотомия "conversation: talk". По мне­нию некоторых лингвистов, conversation (как речевой акт) более точно отражает суть SECE, поскольку это слово используется в социолингвистике и психолингвистике в частном значении focused interaction (т.е. речевого и поведенческого взаимодействия собесед­ников, имеющих некий общий интерес). В то же время talk чаще ассоциируется с бесцельным, малозначащим пустым разговором и в этом смысле сближающимся с образцами small talk, о которых го­ворится в книге.

При изучении SECE целесообразно обратить внимание на диф­ференциацию понятий "speaker", "listener" ("hearer"), "participants of a conversation". Имеет смысл подчеркнуть, что речевое произведение может квалифицироваться как относящееся к литературно-разго­ворной речи в случае, если есть общение, т.е. взаимодействие лич­ностей, что в свою очередь предполагает, что "speaker" (говорящий) и "listener" (слушающий) в коммуникативном акте потенциально выступают в обеих ролях (при этом правила вступления в разговор, его ведение и выход из него, правила, касающиеся мены ролей и пр., — это особая тема, характеризующая ЛРР). «Говорящий» в ЛРР всегда строит свою речь с учетом слушателя (это то, что коллоквиа-листы называют «психологическим фоном» речевого акта). Данное положение принципиально важно потому, что, в отличие от неко­торых лингвистов, ограничивающих понятие ЛРР обязательным наличием собеседника (interlocutor), мы придерживаемся взглядов тех ученых, которые рассматривают так называемую «дистантную речь», например, по телефону, а также «наблюдаемую» на экране телевизора, по радио как органическую часть корпуса речевых ак-¹ товЛРР/SECE.

Соответственно следует уточнить понятия "listener" ("hearer") и "participants of a conversation". Нередко при двустороннем речевом обмене могут присутствовать третьи лица: лицо, ставшее неволь­ным участником данного коммуникативного акта, хотя и не заин­тересованное в разговоре и не принимающее в нем активного уча­стия (overhearer), или лицо или лица, заинтересованные в обсужда­емом вопросе. Последние могут квалифицироваться как «ратифи­цированные»¹ слушатели (ratified listeners, hearers), т.е. лица, при­сутствие которых в рамках данного коммуникативного акта экспли­цитно (подсознательно или сознательно) фиксируется говорящим. Те из них, к которым говорящий, отвлекаясь от разговора с основ­ным собеседником, спорадически обращается (манифестация «со­лидарного общения»), называются ratified addressed hearers (усл.: «ратифицированные полуактивные слушатели»); другая категория лиц, присутствие которых говорящим фиксируется, но к которым он не обращается, называется ratified non-addressed hearers. Автор солидаризируется с мнением Г.Г. Почепцова относительно важно­сти учета описываемых факторов (участие третьих лиц в двусто­роннем речевом обмене²) при исследовании сути разговорной ре­чи, поскольку говорящий в этом случае вольно или невольно мо­дифицирует свою речь. Наконец, существенно подчеркнуть прин­ципиально активную роль «слушающего» в ЛРР (которую играют обе стороны в коммуникативном акте), призванного стимулиро­вать «говорящего», манифестировать обратную связь, существен­ную для успешной реализации коммуникативного замысла.

ЛРР — это не только и не столько вербальное общение, сколько интеракция, психологическое взаимодействие и взаимовосприятие общающихся. Об этой стороне ЛРР говорится в ряде разделов предлагаемой книги. Здесь же уместно было бы напомнить об од­ной особенности восприятия звучащей речи, в основе которой на­ходится феномен «повышенной радиации» разговорных и просто­речных средств языка, подмеченный Д.Н. Шмелевым, ВД. Девки-ным и другими лингвистами и заключающийся в том, что одна или несколько таких единиц способны стилистически окрасить значительный фрагмент в целом нейтрального текста или текст целиком³. Этот факт лишний раз подчеркивает мысль о зыбкости

¹ Термин-калька не очень удачен и, видимо, может использоваться лишь как ус­
ловный. То же соображение относится и к друшм подобным терминам выделяемой
категории.

Дата добавления: 2015-05-06