Мужская и женская модели

Функциональной женственности соответствует мужская модель или функциональная мужественность. Совершенно естественно, что модели предлагаются для обоих. Они вырастают не из различной при­роды полов, а из дифференциальной логики системы. Отношение мужского и женского креальнъш мужчинам и женщинам относитель-

но произвольно. Сегодня все более и более мужчины и женщины без­различно обозначают себя на обоих уровнях, но две большие облас­ти значащей противоположности ценны, напротив, только их разли­чием. Названные две модели не описательны: они организуют по­требление.

Мужская модель - это модель требовательности и выбора. Вся мужская реклама настаивает на «деонтологическом» правиле выбо­ра в смысле строгости, несгибаемости даже в мелочах. Современ­ный мужчина требователен. Он не пренебрегает никакой деталью. Он оказывается «избранным» не в результате пассивности или вслед­ствие естественной благодати, а по причине практики избрания. (Что это избрание управляется другими, а не им, это иное дело.) Речь не о том, чтобы позволить себе идти своим путем, или о том, чтобы нра­виться себе, а о том, чтобы отличаться. Уметь выбрать и не впасть в ошибку эквивалентно здесь военным и пуританским добродетелям: непримиримости, решительности, добропорядочности («virtus»). Эти добродетели приписываются самому незначительному из юнцов, ко­торый одевается у Ромоли или Кардена. Добродетель состязательно­сти или выбора - такова мужская модель. Если смотреть глубже, вы­бор, знак выбора (тот, кто выбирает, кто умеет выбирать, избран, выбран из всех других) оказывается в наших обществах ритуалом, равнозначным вызову и соперничеству в первобытных обществах: он классифицирует.

Женская модель в большей степени предписывает женщине нра­виться себе самой. Не выбор и требовательность, а любезность и нар-циссическая заботливость требуются от них. По существу, продол­жают приглашать мужчин играть в солдатики, а женщин - в куклы с самими собой.

Даже на уровне современной рекламы все время существует сегрегация двух моделей, мужской и женской, и иерархический пережиток мужского превосходства. (Именно здесь, на уровне моделей прочитывается неизменность системы ценностей: мало­важным считается смешение «реальных» форм поведения, ибо глубинная ментальность сформирована моделями, а оппозиция Мужского/Женского, как и противоположность ручного/интеллек­туального труда, не изменилась.)

Необходимо, таким образом, заново перевести эту структурную оппозицию в понятия социального главенства.

1. Мужской выбор агонистичен*: по аналогии с вызовом, это пре­имущественно «благородное» поведение. В игру введена честь, или «Bewâhrung»¹ (самопроявление), аскетическая и аристократическая добродетель.

¹ Ср. далее: «Насилие».

«подтверждение (на деле); проверка, испытание» (нем.). - Пер.

1292. В женской модели увековечивается, напротив, ценность произ­водная, ценность действия через других («vicarious status»¹, «vicarious consumption»², no Веблену). Женщина включена в деятельность удов­летворения самой себя только для того, чтобы лучше войти как объект соперничества в мужскую конкуренцию (нравиться себе, чтобы луч­ше нравиться другим). Она никогда не вступает в прямое соперниче­ство (разве что с другими женщинами в отношении мужчин). Если она красива, то есть если эта женщина - женщина, она будет избра­на. Если мужчина действительно мужчина, он выберет свою женщи­ну среди других объектов/знаков (своя машина, своя женщина, своя туалетная вода). Под видом самовознаграждения женщина (женская модель) отодвинута на второй план, определена на осуществление «услуги», на действие через других. Ее определение не автономно.

Этот статус, проиллюстрированный рекламой в духе нарциссиз­ма, имеет также и другие реальные аспекты на уровне производи­тельной деятельности. Женщина, обреченная на владение собствен­ностью (домашними объектами), выполняет не только экономичес­кую функцию, но и функцию Престижа, производную от аристократической или буржуазной праздности женщин, которые этим свидетельствуют о престиже их хозяина: «женщина у очага» не производит, она не оказывает влияния на национальные подсчеты, она не попадает в перепись как производительная сила. Она обрече­на иметь ценность как показатель престижа в силу своей офици­альной бесполезности, в силу своего статуса рабы «на иждивении». Она остается принадлежностью, царящей над вторичными принад­лежностями, каковыми являются домашние предметы.

В средних и высших классах она отдает себя «культурной дея­тельности», бесплатной, не поддающейся учету, безответственной, то есть не требующей ответственности. Она «потребляет» культуру даже не в ее настоящем понимании, а именно декоративную культу­ру. Это культурное продвижение, вопреки всем демократическим алиби, также всегда соответствует одному и тому же принуждению к бесполезности. По существу, культура становится при этом допол­нительным пышным эффектом «красоты» - культура и красота ока­зываются не столько самостоятельными ценностями, используемы­ми ради них самих, сколько очевидностью излишка, это «отчужден­ная» социальная функция (практикуемая по доверенности от других).

Следует еще раз отметить, что речь здесь идет о дифференциру­ющих моделях, их не нужно смешивать с реальными полами или об­щественными слоями. Повсюду существует диффузия и взаимопро­никновение. Современный мужчина (предстающий повсеместно в

«статус по доверенности» (англ.). — Пер. '■ «потребление по доверенности» (англ.). - Пер.

рекламе) также принуждается нравиться самому себе. Современная женщина призывается выбирать и конкурировать, быть «требователь­ной». Все это складывается в образ общества, где относительно сме­шаны соответствующие социальные, экономические и сексуальные функции. Между тем различие мужских и женских моделей остается полным. (Впрочем, само смешение социальных и профессиональных задач и ролей остается в конечном счете слабым и маргинальным.) Может быть даже, что в некоторых пунктах структурная и иерархи­ческая оппозиция мужского и женского усиливается. Появление в рекламе обнаженного юноши Publisis* (реклама Селимэй) свидетель­ствовало как будто в чрезвычайной степени о сломе различия. Она между тем ничего не изменила в различных и антагонистических моделях. Она сделала особенно очевидным появление «третьей» модели гермафродита, связанной с юностью и молодостью, амбисек­суальной и нарциссической, но гораздо более близкой к женской мо­дели любезности, чем к мужской модели требовательности.

Впрочем, сегодня очень широко настаивают нарасширении на всю область потребления женской модели. То, что мы здесь говорили о женщине и ее отношении к ценностям престижа, о ее статусе «по до­веренности», касается виртуально и абсолютно «homo consumans»¹ вообще - безразлично мужчин и женщин. Это же относится ко всем категориям, обреченным более или менее (но все больше и больше, в соответствии с политической стратегией) на «параферналиа»**, на домашние блага и наслаждение «по доверенности». Целые классы ока­зываются, таким образом, обречены, подобно женщине (которая оста­ется как женщина-объект эмблемой потребления), функционировать как потребители. Их существование в качестве потребителей было бы, таким образом, завершением их судьбы рабов. Однако, в отличие от домоправительниц, их отчужденная деятельность, далеко не подлежа­щая забвению, делает сегодня погоду в национальном счетоводстве.

¹ «человек потребляющий» (лат.). Часть третья СМИ, СЕКС И ДОСУГ

Дата добавления: 2015-05-06