Кнебель М. О. Поэзия педагогики

(Из кн. "Поэзия педагогики")

Педагогика требует от человека качеств, близких материнским. Так же, как мать отдает своим детям лучшее, чем она владеет, так и педагог вкладывает свою душу в учеников. В этом внутренний смысл профессии. Отдавать душу и трудно, и радостно. Трудно потому, что

это требует огромной затраты не только душевных, но и физических сил. Радостно потому, что в ответ ты получаешь такой поток моло­дой энергии, который с лихвой окупает все затраты, все трудности и все твои муки.

Мать, вложив все силы души в ребенка, надеется, что ребенок ста­нет таким, каким она мечтает его видеть. Однако не только мать вос­питывает будущего человека. Он подвержен многим другим, слож­нейшим влияниям, характер его формируется под воздействием тысяч причин, — социальных, физических, психических, — и голос матери нередко теряется в общем гомоне жизни.

Как сделать так, чтобы голос матери или отца остался навеки в па­мяти?

Мы, педагоги, воспитывающие режиссеров, имеем дело не с деть­ми. Будущие режиссеры — взрослые люди, чаще всего сложившиеся, уже имеющие за плечами законченный вуз. Нередко они женаты, имеют детей. Но в профессии, выбранной ими, они делают первые шаги, и, как это ни парадоксально, тут они вновь становятся детьми.

Перед тобой взрослый мужчина (теперь в ГИТИСе таких особенно много), а ты понимаешь, что в Искусстве он еще ребенок, и прежде чем стать взрослым, ему надо пройти еще длинный, трудный путь. Этот путь у каждого свой. Свои извилины, ущелья, обрывы, пропас­ти, ухабы. А ты, педагог, должен ясно видеть дорогу, по которой ты его ведешь.

Легко ли это? Конечно, трудно. Не надо думать, что у хорошего педагога все обязательно получается. Неудач в нашем деле бывает не­мало, и они горькие. Одна из предпосылок неудачи, — если ты, педа­гог, не любишь кого-то из студентов. За что? Допустим, за упрямст­во, за лень, за ложь. И тогда вместо того, чтобы воспитывать, ты обижаешься, замыкаешься. Органический воспитательный процесс таким образом нарушен, оборван. Тебе приходится делать над собой усилие, чтобы привести себя в равновесие, сохранить спокойствие и объективность, восстановить в себе мудрое понимание человека.

Однажды умная женщина, врач-психиатр, рассказала мне такой случай. В их врачебный коллектив был назначен новый заведующий отделением. Предстояло познакомить его с положением дел в психиа­трической больнице. Новый врач оказался молодым, красивым. И вот начался обход. Все шло гладко. Палатные врачи вводили заведу­ющего в курс дела. Он понимающе кивал головой и делал отметки у себя в блокноте. И вдруг какой-то больной, увидев нового человека, кинулся на него с бранью. "Дурак! Дурак!" — кричал он. Наш краса­вец-заведующий страшно обиделся. Он покраснел, сжал кулаки и за­кричал: "Сам дурак!"

Разумеется, его назначение тут же было отменено.

Когда я обижаюсь на студентов, мне всегда вспоминается рассказ о красавце-психиатре. Сохранять ровное, спокойное настроение — ве­ликое дело в педагогике. Это та обязательная техника, которой педа­гог обязан владеть. (Техника педагогики — вот какое понятие рожда­ется в размышлениях о своей профессии.)

Но как полюбить тех, кого учишь? 154

Когда мать рожает ребенка, он целиком принадлежит ей, он ее плоть и кровь. А здесь — чужие. И каждые пять лет новые. Только-только ты привык к ним, они стали тебе близкими, родными, понят­ными, как годы учебы кончаются и ученикам надо разъезжаться по разным республикам и разным странам. У каждого начинается свой, независимо от тебя, путь в искусстве. В этот период, как ни странно, они становятся особенно тебе близкими. Дело в том, что из студентов они превращаются в подлинных учеников. Не все, конеч­но, далеко не все. Многие, наоборот, оказываются всего лишь бывшими студентами. Но те, что стали учениками, уже на­всегда занимают прочное место в сердце и памяти.

Как же происходит таинственное превращение "чужой" группы лю­дей в "своих", "родных", "любимых"?

Экзюпери сказал об этом поразительно верно. В "Маленьком принце" он рассказал словами мудрого Лиса о силе прируче­ния. И об ответе за тех, кого мы приручаем. Педагогика и есть приручение. И ответственность за это приручение.

Приручая, ты привязываешь к себе и привязываешься сам. "Непри­рученные" ученики остаются чужими, и тебе не удается вложить в их души что-то самое существенное и дорогое для тебя.

Чаще всего ты виноват в этом сам. Иногда виноват и тот, кто не желает отзываться на все твои старания. И вот мучительно ломаешь себе голову, раздумывая над тем, в какой момент общения ты что-то упустил, в чем-то ошибся, чего-то не учел.

Думаю, что в основе педагогического чувства лежит жадный инте­рес к людям. Я не случайно употребляю эти слова — педагоги­ческое чувств о. Я думаю, что именно это чувство гонит тебя к молодежи, заставляет находить пути к ней, чтобы передать ей то, что кажется тебе незыблемым и прекрасным. <-..>

Это удивительное, сложное и волнующее общение — педагога с учеником. По таинственному "пятнышку", по лицу совершенно чужо­го человека, по его скупым словам и действиям стараешься угадать, разглядеть в этом человеке художника. Пытаешься понять личность и делаешь все, чтобы помочь этой личности вылупиться из скорлупы.

Часто говорят, что с профессиональными актерами режиссеру труднее, чем педагогу с учениками, — мол, педагог имеет дело с "по­слушной глиной". Не знаю, не думаю. Мне с актерами в театре почти никогда не бывало трудно, — нас всегда объединяла общая цель —

спектакль.

Общая цель в педагогике и для педагога, и для ученика шире и от­даленнее.

Воспитать человека — художника, воспитать в нем образное мыш­ление, раскрыть в нем личность, воспитать в нем тягу к естественнос­ти, которая должна стать основой основ творчества. Легко ли это? Тем более, что "послушная глина" совсем не послушна. Чем меньше человек знает, тем он самоувереннее. А те, которые не верят в себя?

Разве с ними просто?

Педагогика требует огромного запаса терпения, выдержки, уваже­ния, доверия, а иногда — строгости, непреклонности, и во всех случа-155

ях — доброты и юмора. (Кстати, юмор в нашем деле способен сде­лать то, что не под силу ни одному другому качеству человека. Гёте говорил, что юмор — это мудрость души. Человек, лишенный чувст­ва юмора, кажется ограниченным, у него не хватает широты восприя­тия мира. Чаще всего такой человек ставит собственное мнение, соб­ственные переживания выше всего происходящего на свете. Своей подчас надуманной личностью он закрывает от себя мир и мешает росткам живого в самом себе. Взгляд на себя со стороны, умение ви­деть себя не изолированно от мира — необходимые качества для ху­дожника. Минуты, когда мне удается заставить студента не обижаться на смех товарищей, а посмеяться над собой вместе с ними, я считаю крупной удачей. Если человек способен на это, я уверена, что найду с ним общий язык.) <...>

У меня хранится несколько писем. Я попросила некоторых из сво­их учеников ответить мне только на вопрос: что мешало вам учиться?

Вот одно из таких писем.

"...Путь в ГИТИСе был трудным.

Мало отличных оценок, — вы скупо, порой очень скупо, ставили их! Но сейчас, по прошествии пяти лет, начало казаться — нет! Слишком легко прошел он! Мало крови было пролито, мало самого себя и свою профессию познавал! Самое отвратительное, с чем при­шел и что приходилось преодолевать во время учебы (чаще подсозна­тельно), — это желание и, я бы сказал, стремление быть (казаться) умнее, значительнее, чем ты есть на самом деле. Это грех страшный, так как он лишает свободы восприятия, все время держит настороже и в шорах, — как бы не поняли, что этого я не знаю, что я глуп (да, именно глуп! Я доходил именно до такой грани). Некоторых, между прочим, такой страх заставляет часто отмалчиваться — тогда получа­ется "...с ученым видом знатока..." и слывешь временно, очень вре­менно, — мудрецом. (Хотя умение молчать нередко важнее умения говорить.) Необходимо суметь сказать себе: "Я знаю только то, что я ничего не знаю", — и тогда начинается серьезная учеба. Не скрывая своего незнания, активно учиться абсолютно по всей программе. Только после такого признания учеба становится активной и осо­знанной. Как многие не поймут этого?! Или скажут: "Это же само со­бой разумеется! Тоже мне открытие!" — Да, открытие. Если когда-нибудь по-настоящему проникнуть в положение "Кажусь" и "Есть", — только тогда можно понять меня. Как часто мне было стыдно за то, что я "несу" или что делаю! Но вместо преодоления или умения ска­зать то, что думаешь, пусть даже глупость, но искреннюю, — начина­лось высасывание из пальца... Я "глубокомысленно" высасывал из пальца почти все свои ответы. Зачем? Почему я так поздно понял свою основную ошибку? Путь в ГИТИСе был путем к этому понима­нию. Но если бы оно пришло раньше, насколько плодотворнее была бы учеба! "<...>

Часто это осознание, это проникновение в суть вещей, происходит в результате столкновений с трудностями. Труднее всего обрести свое Я, свою простоту и естественность. Поэтому так много сил мы тра­тим на то, чтобы студенты научились действовать от себя: я вижу, я

слышу, я воспринимаю, я думаю, я представляю себе то-то и то-то. <...>

Молодежь чутка и молниеносно ощущает, когда педагог, по тем или иным причинам, начинает отставать. Иной раз не хочется идти на какой-нибудь спектакль, но сразу же стрелой пронзает мысль: "Обя­зательно надо идти, студенты увидят спектакль, а ты нет!" И идешь — и в театр, и на выставки, и на концерты, читаешь все, что выходит но­вого...

Иначе педагог, порой незаметно для себя, сдает свои педагогичес­кие рубежи. Я не раз наблюдала эту трагическую для человека ситуа­цию. Нет, я не хочу в ней оказаться и не окажусь. В конце концов, это одна из сторон педагогической совести. Нельзя требовать от дру­гого того, что не выполняешь сам. Нельзя требовать, чтобы ученики изучали живопись, если ты сам не интересуешься ею. Ты должен, ты обязан быть впереди. Это нелегко, тем более когда между тобой и учениками — полвека разницы.

Знаний, которых хватило бы на всю жизнь, нет. Значит, этот за­пасник надо пополнять ежедневно. Только тогда можно заниматься педагогикой с открытой душой и чистой совестью.

Ты растешь, — и курс растет вместе с тобой. Ты замер, — и твой курс начинает влачить творчески жалкое существование. Творческий рост необходим и студенту, и педагогу.

Микеланджело говорил: "Так и я родился и явился сначала скром­ной моделью себя самого для того, чтобы родиться снова более со­вершенным творением". Надо помнить, что рост творческой индиви­дуальности не имеет границ, даже Микеланджело, создав свои вели­кие скульптуры, назвал себя не совершенством, а только более совер­шенным творением сравнительно с той скромной моделью, которой

был когда-то.

Преждевременный творческий склероз крайне опасен для педаго­га. Само положение учителя порой толкает к творческой окаменело­сти. Все знать нельзя, да, как будто бы, и не нужно. И вот педагог, не зная, делает вид, что знает. С этого момента начинается гибель его

авторитета.

Студенты не прощают лжи, и сто раз правы в этом. К.С. Стани­славский нашел гениальную формулу педагогического процесса:

учить — учась. Она раскрывает секрет педагогики. Подлинный учи­тель богат тем, что умеет брать у ученика, поэтому богатство его не­исчерпаемо. Он берет полной пригоршней. Нет такого ученика, нет такой ситуации, которая не таила бы в себе возможность чему-то на­учиться. И так же как человек, живой и талантливый, черпает знания и опыт всюду, так и для педагога его ученики являются сокровищни­цей, в которой он черпает новые мысли, задачи, проблемы. <...>

...Я жалею режиссеров, которые не занимаются педагогикой. Они не знают, что это за удивительное чувство — наблюдать, как рас­пускаются почки, как у тебя на глазах рождается то, что ты только предполагал, предчувствовал. Ты помог этому, твое терпение и твоя любовь сделали свое дело. Ты помог родиться чему-то новому, живому.

Но я жалею тех педагогов, которые замкнули круг своей деятель­ности только педагогикой. Они перестают ощущать дистанцию, отде­ляющую первые шаги молодого художника от подлинно художест­венных свершений. У таких педагогов пропадает ощущение профес­сионального театра, в который наши ученики обязательно попадут и начнут там самостоятельную, бурную жизнь...

Нет, нужно пока только хватает сил, заниматься и педагогикой, и режиссурой. Надо ставить спектакли в театре и воспитывать молодых в институте, брать и давать там и тут, самой учиться и у старых, и у молодых.

Дата добавления: 2015-03-31