Сократ и ученики

Толстых В.И.

(Из кн. "Сократ и мы")

Мне кажется, всякий, кто в здравом уме, все­гда стремится быть подле того. кто лучше его самого.

Платон

На первый взгляд содержание этического рационализма Сокра­та — а именно так принято издавна определять смысл его "моральной философии" — уяснить и передать нетрудно: человек по своей приро­де добр (нравствен), если же он поступает безнравственно, то причи­ной его морального несовершенства является недостаток "разумения", этического знания. Во всех случаях аморального поведения человек оказывается, таким образом, жертвой собственного неведения или невежества. Казалось бы, ключ к пониманию философской позиции Сократа, столь раздражавшей его современников, найден. Но не бу­дем торопиться. Если вникнуть в существо этических размышлений Сократа, все обстоит гораздо сложнее, хитрее, капризнее.

В одной из сцен пьесы уже приговоренный и ждущий своего смертного часа Сократ делает весьма неожиданное признание, спо­собное смутить всякого, кто мало-мальски знаком с его философией. Гордый и непреклонный в своих убеждениях, он "вдруг" ощутил пре­лесть жизни и, испытывая радость от каждого лишнего прожитого дня, признается в том, что, казалось бы, начисто перечеркивает сло­жившееся представление о Сократе как беспощадном аналитике и по­следовательном рационалисте от этики. Это признание вызывает не­доумение и чувство откровенного разочарования у одного из его уче­ников.

"...Раньше я был горд, уважаем, здоров. У меня были дети, дом, же­на. А вся моя нищета была попросту выдумка, я в нее играл: ведь я мог всегда заработать много, если бы захотел. Оказывается, нужно

было потерять все: дом, детей, семью, здоровье, стать беззащитным перед смертью, как затравленный зверь, нужно было, чтобы созна­ние погрузилось во тьму и проснулось утром вместе с солнцем; нужно было, чтобы я лежал, бессильный, в поту и во мне уже ничего не бы­ло, кроме благодарной радости — жить, жить... — все это нужно бы­ло, чтобы я вдруг понял... Я часто говорил, что зло — это отсутствие просвещения и что все в жизни можно исследовать разумом. Это не так. Я понял в тюрьме то, что не смог додумать... Любовь... Любить всех. Понять, что другой — это ты... И любить его... Если есть в тебе это, тогда разум сможет подсказать истину... И я никогда не был сча­стлив так, как в тот миг, когда почувствовал эту любовь в себе. И от­того мне так хочется жить сейчас. И немало из того, что я утверждал прежде, перестало мне казаться сейчас истиной..."

Как будто это говорит уже не Сократ, а будущий христианин, на место знания поставивший веру и провозгласивший примат нравст­венности. Или, иначе, устами Сократа говорит современный автор, художник, которому известны многочисленные факты послесокра-товской истории, позволяющие увидеть, какие сложные и конфликт­ные взаимоотношения возникнут между знанием и нравственностью, заставляя мучиться над их разрешением по сей день. Не следует ли в этом случае, даже учитывая право художника на домысел и вымысел, упрекнуть его в "охристианивании" Сократа, в "насилии" над истори­ческой правдой? Сделать это не позволяют следующие соображения.

Претензии христианства на понятие добра сильно преувеличены, и не религии принадлежит приоритет в утверждении его значимости и ценности. Нельзя не согласиться с Л. Фейербахом, настаивавшим на том, что идею добра философия исторически, задолго до христиан­ской эры, включила в круг своего рассмотрения, сделав это вполне самостоятельно и собственными средствами¹. Выдвинув на первый план не "отдельное", а "всеобщее" сознание, Сократ понимает его как сознание истинного и доброго в единстве (будущих христиан подоб­ный "союз" не устраивал, а потому и не интересовал). Если не путать сократовское понимание разума с мнимым рационализмом, апелли-рующим к модной "научности" и подменяющим разум рассудочнос­тью, что стало ныне распространенным явлением, внутренняя, кров­ная связь разума и добра в его философии очевидна. Связь эта на­столько крепкая и органичная, что разум действительно "сможет подсказать истину" только тогда, когда он опирается на добро. Иное дело — разум, который настолько оторвался от своего естествен­ного союзника или партнера, что состояние "самовозвышающего обмана" рассматривает как признак собственного всесилия и все­могущества. Такому разуму добро, разумеется, ничего уже не "под­скажет".

Сократовское понимание разума вполне согласуется с марксовым определением его как той универсальной независимости мысли, "ко­торая относится ко всякой вещи так, как того требует сущность са-

См.: ФейербахЛ. История философии: В 3 т. М., 1967. Т. 2. С. 261.

мой вещи"¹. И стало быть, сила разума заключена не в сознании (тем более — не во "мнениях"), а в объективной всеобщности, следовать которой и значит быть разумным.

Понятый так разум становится у Сократа универсальным принци­пом самосознания, источником энергии последнего. Его формула "познай самого себя" помимо собственно познавательного значения имеет и нравственную сторону, ибо признает за субъектом свободу поступать согласно своему разумению и убеждению. То, что "откры­лось" впервые Сократу, позднее развил Аристотель, раскрыв саму суть специфики нравственности: моральная деятельность предполага­ет не только совершение требуемых поступков, но и сознательно мо­тивированное отношение к ним; не только достижение искомого ре­зультата, но и исполнение долга, подчинение общему принципу бе­зотносительно к частноцелесообразному соображению полезности. Согласно Аристотелю, "самый лучший человек не тот, кто поступает сообразно с добродетелью по отношению к себе, а тот, кто поступает так по отношению к другим, а это — трудное дело"².

Для Сократа разумное поведение есть синоним действительно че­ловеческого поведения. Рассматривая нравственность, добродетель как некую установку разума, Сократ противопоставляет гедонистиче­скому принципу "жить в согласии с природой" другой принцип — че­ловек должен жить в согласии с собственной, то есть общественной, природой. Поэтому, говоря словами Гегеля, Сократ за "воцарение морали", когда "каждый должен сам заботиться о своей нравственнос­ти"³, то есть он за мораль гражданскую. Все общепринятое и обще­признанное оценивается в моральном отношении с точки зрения "по­добающего человеку" содержания. Поскольку разум способен управ­лять волей, овладеть страстями и инстинктами, моральность (разум­ность, мудрость) определяется степенью возвышения личности над данным от рождения "природным" началом.

Разумеется, в реальной жизненной практике людей мораль вынуж­дена считаться с многообразием человеческих устремлений, желаний, потребностей (в силу этого благо может измеряться пользой или удовлетворением), но это вовсе не оправдывает этический реляти­визм, который проповедовали софисты. Именно Сократу принадле­жит мысль о том, что все частные цели, интересы и поступки людей, живущих в обществе и обществом, должны подчиняться общей и выс­шей цели, которая и есть высшее благо.

Сократовская мораль не знает разлада с нравственным началом жизни и потому адекватно выражает ее человеческую сущность. Вре­мя типичного для современного буржуазного общества конфликта между "нравственным" и "моральным", когда, чтобы поступать нрав­ственно (по велению собственной совести, согласно своим убеждени­ям и вере), надо то и дело переступать и нарушать официально приня­тые моральные нормы, а следование последним нередко вынуждает

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 7.

² Аристотель. Этика. СПб. 1908. С. 84—85.

³ Гегель. Соч. М., 1932. Т. 10. С. 55.

идти на сделку с собственной совестью, — такое время еще не при­спело. Для Сократа знание добродетели и нравственное действие не­отделимы, а быть разумным в своем поведении — значит и поступать общественно (а, напротив, подлинно общественным можно признать лишь разумное поведение). Утверждая необходимость морали как об­щесоциального регулятора поведения людей, Сократ предвидит воз­можность (а на примере собственной судьбы — и реальность) кон­фликта между обществом и личностью. И логика его моральной фи­лософии подводит к выводу: человек должен обратиться внутрь само­го себя и там искать основание для выбора линии поведения. А это означает признание личностного начала нравственной жизнедея­тельности, предполагающего сознательное и ответственное поведе­ние индивида в обществе. "Личность, обладающая высокоразвитым нравственным сознанием, становится способной не только безуслов­но следовать велениям и понуждениям извне, но и в той или иной сте­пени самостоятельно осваивать общественные императивы, выраба­тывать для себя нравственную программу действий, определенным образом оценивать и уяснять смысл действующих в обществе норма­тивов"¹.

С нравственной точки зрения признаком личностного развития че­ловека выступает его способность поступать по внутреннему убежде­нию в самых сложных житейских ситуациях, не перелагать ответст­венность на других, не полагаться слепо на обстоятельства и даже не просто "считаться" с обстоятельствами, но и противостоять им, вме­шиваться в ход событий, проявляя свою волю, свой характер. Надо ли объяснять, как поверхностно и малопродуктивно представлять мо­раль чем-то вроде свода "готовых правил", годных на все случаи жиз­ни? Кое-что существенное диктуется самим человеком, повелевая ему в любой ситуации поступать морально, "по совести".

Совесть есть категория нравственная, и, стало быть, социальная, она не предзаложена в человеке от рождения и не покоится в геноти­пе человека, как пытаются ныне доказать некоторые ученые авторы, а пробуждается и формируется в процессе общественного и индивиду­ального развития личности. Жить совестливо, соизмеряя свои инди­видуальные потребности, желания и хотения с тем, что вменяется чув­ством долга, — значит поступать ответственно, сознательно, мотиви­рованно, то есть личностно в самом широком смысле этого слова.

Разговор об этой важной стороне нравственной жизни вновь по­буждает нас обратиться к искусству — на этот раз к искусству кино, а именно к фильму "Восхождение" (экранизация повести В. Быкова "Сотников", осуществленная режиссером Л. Шепитько), в котором интересующая нас проблема морального потенциала личности по­ставлена предельно остро и общественно значимо.

Острая, "пограничная" ситуация, в которой очутились центральные персонажи фильма — Сотников и Рыбак, исключительна и по своим обстоятельствам, и по характеру предъявляемого им выбора, где став­ка — жизнь. А по сути своей она узнаваема для многих, ибо испыта-

* Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974. С. 27.

ние морального потенциала — явление каждодневное, обычное для любой личности, живущей более или менее напряженной духов­ной жизнью. Ведь часто возникают ситуации, когда человек оказыва­ется один на один с самим собой, когда помощи ждать не от кого и неоткуда, когда моральную опору приходится искать не вовне, а в са­мом себе. И если этой опоры нет, или, скажем иначе, моральный по­тенциал личности "на нуле", то никакого чуда героизма, муже­ства или просто нравственно безупречного поступка не произойдет, так как они всегда есть проявление сознания, воли и характера лич­ности.

Именно в подобных ситуациях раскрывается "до конца" нравствен­ный потенциал человека, как это случилось с Сотниковым и Рыба­ком. Товарищи по отряду не знали, что много раз ходивший с ними в атаки Рыбак, способный быть храбрым и даже отчаянно храбрым "вместе со всеми", может стать предателем и трусом. Теперь же он, прежде удачливый и слывший храбрецом, вдруг испытывает жутчай-шее отрезвление от иллюзий по поводу собственной личности. Так где же "прятались" эти иллюзии, представления Рыбака о самом себе, прежде чем они обнаружились столь неожиданно, непредвиденно и трагически в образе собственного поступка, ужасность и непоправи­мость которого он в конце концов сознает, но ничего "поделать с со­бой" не может? Причина в том, что в острой ситуации Рыбак обнару­жил внутри себя духовную пустоту, то есть отсутствие какой-либо об­щественно значимой связи с миром и другими людьми. И он мечет­ся, суетится, цепляется за любую возможность остаться в живых по­тому, что ему просто не на что опереться, когда он остался наедине с собой.

Сотников же, наоборот, ощущает и осознает внутри самого себя то, что определенным образом связывает его с другими людьми — друзьями и врагами, единомышленниками и противниками, — и то, что повелевает поступать в согласии с собственной совестью, исклю­чающей любые компромиссы.

Мораль, как давно замечено, руководствуется принципом "дол­жен — и потому могу", а не "могу — и потому должен". Но мораль­ный принцип реализуется лишь тогда, когда он стал деятельной сове­стью, внутренним убеждением и нравственным чувством личности. Иначе говоря, когда требование "должен" для человека не есть нечто навязанное извне, а результат собственного выбора, и пренебречь им или отказаться от него — значит отказаться от самого себя, от своей индивидуальности. А индивидуальность истинная (не мнимая и не "дурная", как метко определил Гегель) состоит вовсе не в том, чтобы выпячивать свою "особенность" или "бросаться в глаза" по пустякам, но в том, чтобы в любом акте своей жизнедеятельности научиться по­ступать по совести. Поступить по совести есть выстраданное всей предшествующей жизнью отношение к самому себе как существу подлинно общественному, остро чувствующему связь своего поступка с интересами и благом других людей.

Дата добавления: 2015-03-31