М.І. ПАНЧЕНКО 12 страница

-------------------------------------------------------------------------------------------

и должны были платить подать или tributum (одновременно и земельную ренту, и подушный налог) в порядке напоминания, что верховные права на завоеванные территории держит в своих руках государство142. Хотя в Италии обширные пространства обрабатываемой земли принадлежали императору и представителям знати, все же преобладающей формой зем­левладения здесь, как и в Греции, была мелкая собственность самостоятельного крестьянина, который обрабатывал свой участок сам или с помощью рабов*. На завоеванных землях обычным делом были существовавшие на основе использова­ния рабского труда латифундии богатых римлян.

Квиритская собственность, распространявшаяся лишь на малую часть земель Римской империи, почти совпадает с собственностью в ее современном значении: земля принадлежала лично главе семьи, который мог ее продать или завещать143. В этом смысле она непосредственно подводила к современным понятиям и законам собственности, чем и опре­деляется ее огромное историческое значение:

“Договорное право и право собственности... несли на себе печать глубокого римского влияния даже в тех частях Ев­ропы, где римское право в полном объеме никогда не действовало. Эти понятия... наряду с этическими установками христианства... лежат в основе непрерывности и цельности истории нашей культуры”144.

9. Феодальная Европа

Во времена раннего, так называемого мрачного средневе­ковья в течение шести или семи столетий, последовавших за падением Рима, римские законы о частной собственности в Западной Европе были в основном забыты. Германские племе­на, наводнившие, а в конечном счете и покорившие европейские провинции империи, первоначально пустили в ход свои, “варварские”, кодексы, но по мере того как оседали на здеш­них землях и смешивались с местным населением, они заменяли личностную систему юрисдикции терриориальной и усваивали некоторые положения римского права. Это приве­ло к соединению римского и германского

-----------------------------------------------------------------------------------

* M. Rostovtseff, A History of the Ancient World, II (Oxford, 1927), 47. Таково преобладающее мнение. Мозес Финли, однако, подвергает это сомнению, утверждая, что у нас нет даже приблизительного представления о том, как была распределена земля в Италии и прочих частях Римской империи. [M. I. Finley, ed., Studies in Roman Property (Cambridge, 1976), 3.]

------------------------------------------------------------------------------------

кодексов. Сначала новопришельцы мало интересовались нормами, регулирующими право частной собственности на землю, потому что сами были прежде всего собранными в кланы скотоводами. Но с переходом к земледелию они взяли на вооружение римскую правовую практику, основанную на частной собст­венности145.

Отношения господства и подчинения, утверждавшиеся в Западной Европе приблизительно между 900 и 1250 годами, отличались необычным слиянием верховной власти и собственности, общественной и частной сфер жизни*. Подобное слияние наблюдалось и в древних вотчинных монархиях Ближнего Востока. Необычность же его в Европе состояла в том, что здесь положение смягчалось принципом взаимных обязательств, неведомым и, более того, немыслимым в восточных деспотиях**. Феодальный правитель был для своих вассалов и верховным властелином и землевладельцем, но по отношению к ним он брал на себя определенные обязательства. Вассал клялся верно служить своему господину, а госпо­дин, в свою очередь, давал клятву защищать его. То была, по словам Марка Блока, “взаимность неравных обязательств”, но элемент взаимности всегда присутствовал; воистину это был контракт146. Если господин не выполнял свою часть сдел­ки, это освобождало от обязательств вассала. Споры об испол­нении клятв, данных каждой стороной, иногда разбирались королевскими судами, иногда судами, составленными вассалами, а иногда поединками с оружием в руках. Взаимные обязательства, принятые на частной основе, со временем при­обрели общественное измерение и послужили основой конституционного правления в Европе и странах, заселенных европейцами, поскольку конституция тоже представляет со­бой контракт, в котором расписываются права и обязанности

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* По мере того как идеал феодализма окончательно входит в жизнь, все, что мы называем публичным правом, растворяется в частном праве: юрисдикция это собственность, должность это собст­венность, сама королевская власть это собственность; одно и то же слово dominium употребляется для обозначения то собственности, то господства ”. [Frederick Pollock and Frederick William Maitland, The History of English Law, 2nd ed., I (Cambridge, 1923), 230.]

** Неведомо оно было и в Японии, где сложился строй, несколько напоминавший европейский феодализм.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------

правительства и граждан. Великая хартия вольностей является в толковании одного историка “выражением принципа феодального контракта, который вырван вассалами у господина, не исполнившего своих обязательств перед ними”147.

Теоретически прирежиме, построенном на отношениях сюзерена и вассала, земля полностью принадлежала влас­ти­телю, все прочие были ее условными держателями. Как пра­вило, вассал был держателем поместья, которое он получал в качестве феода от собственника-сюзерена. Однако си­лой не­умолимой инерции условное владение с течением времени превращалось в полную собственность. согласно фео­даль­­ному обычаю, сложившиеся с вассалом отношения сюзерен не был обязан сохранять и с его отпрыском. Тем не менее все к этому подталкивало. В глазах сюзерена сыновья вассала, коль скоро от них можно было ожидать сознательного исполнения обязательств их родителя, выглядели наиболее желательными его преемниками, поскольку были людьми зна­комыми и располагали к мысли, что о своих обязанно­стях они осведомлены лучше любого новопришельца148. По той же при­чине феодальные должности, изначально предо­став­лявшиеся на определенных условиях и на определенный срок, со временем становились наследственной собствен­ностью их держателей. Уже в десятом и одиннадцатом веках во ­Франции, Англии, Италии и Германии наследование фьефов вассалами вошло в обычай149. при норманнах в Англии, куда обычаи были завезены из Нормандии, земля с самого на­чала могла передаваться по наследству, причем и по муж­ской, и по жен­ской линиям: Мейтленд считает, что в “Книге страшного суда”, то есть в кадастре английских земель, со­став­ленном при Вильгельме Завоевателе, термины “feodum” (условное держа­ние) и “alodium” (полная собст­венность) ­используются, по-видимому, как равнозначные и относятся к “передаваемому по наследству поместью, составляющему земельную собствен­ность, абсолютную в такой степени, какую только можно себе представить”*. Это под­ тверж­дается и тем, что родовые имена главных держателей

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* F. W. Maitland, Domesday Book and Beyond (Cambridge, 1921), 154, n. 1. Приведя эти слова, Дж. С. Холт добавляет: “Сам язык фео­дализма со времени его появления в Англии при норманнах ука­зывал на признание права наследования. Не передаваемый по на­следству фьеф являл собой противоречие в определении...” [In Past and Present, No. 57 (1972), 7. Cf. Theodore F. T. Plucknett, A Concise History of the Common Law, 5th ed. (Boston, 1956), 524.]

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

от ко­роля (его 124 прямых вассала) производились от на­званий ­местности, где находились их поместья. Хотя формально ­отчуждение таких наследственных фьефов не допускалось, к двенадцатому столетию оно ста­ло обычным ­делом150. Таким путем фьефы незаметно преобразовались в частную собственность. заново открытое в одиннадцатом веке римское право с его однозначными опре­делениями частной ­собственности подвело под этот процесс юридическую ос­нову.

У скандинавских викингов права частной собственности существовали как для мужчин, так и для женщин. Это можно вывести из рунических надписей, сохранившихся на камнях, которые в большинстве своем были поставлены в удостоверение прав собственности либо наследственных прав отдельных лиц и семей151.

10. Средневековые города

Становлению частной собственности и развитию связанных с ней прав на Западе ничто не поспособствовало так сильно, как появление в позднем средневековье городских общин. Ибо то, что в сельских землях складывалось постепенно и без закрепления в законах, в городах приняло четкие правовые формы.

Значение частной собственности для рыночной экономики, образующей “мускулатуру” городской жизни, определяется вот чем. Если землей владеть и пользоваться можно, даже не имея на нее четко подтверждаемых прав и не располагая возможностью ее продать, то с товарами или деньгами дело обстоит иначе: они лишь в том случае обретают какую-то хозяйственную роль, когда могут быть пущены в оборот или инвестированы, а пущены в оборот или вложены в дело могут, только являясь предметом бесспорной собственности своего владельца.

• Поскольку торговля предполагает собственность торговцев на все то, чем они торгуют, и поскольку сделки, относящие поставки или платежи на будущее, образуют сердцевину контрактов, городская жизнь неизбежно вы­двигает собственность и контракт в сущности на то самое место, какое они занимают среди институтов капи­тализма*.

Таким образом, если распространение земледелия сделало воз­можным соблюдать права собственности более строго, чем во времена охотников и собирателей, то в экономике, основанной на торговле (и промышленности), собственность стала по существу господствовать в отношениях людей к имуществу и между собой.

Во второй половине первого тысячелетия христианской эры некогда процветавшие европейские города пришли в упа­док. О причинах идут споры, хотя сам факт безоговорочно признается. Бельгийский медиевист Анри Пиренн утверждал, что это было вызвано не нашествиями варваров, как при­нято считать, а тем, что в седьмом — восьмом веках мусульмане, завоевав Средиземноморье, прервали торговые связи Европы с Ближнем Востоком. Некоторые историки отвер­гают это объяснение, предпочитая искать причины упадка городов в развитии внутриевропейских событий. Так или иначе, но все согласны, что в течение пяти или шести столетий после падения Рима европейские города превратились в крепости, которые защищали своих жителей, но выполняли лишь небольшую, если вообще хоть какую-нибудь, хозяйст­венную роль. Своим обитателям они не давали ни общественного положения, ни прав.

Возрождение городов началось в десятом веке, а к одиннадцатому они превратились в центры расцвета торговли. Венеция и Генуя собирали барыши с возобновленной торговли с Ближним Востоком, а города Фландрии богатели за счет экспорта тканей. Процветающая торговля породила новый го­родской класс. В отличие от прежних странствующих торговцев и принадлежавших к самым низам общества разнос­чиков товаров, не находивших себе места в феодальных и сельскохозяйственных структурах деревени, новые горожане были людьми состоятельными, обладателями собственно­сти, представленной товарами, недвижимостью и капиталом. Обра­зуя впервые в истории сложившийся городской

---------------------------------------------------------------------------------------------

* Nathan Rosenberg and L. E. Birdzell, Jr., How the West Grew Rich (New York, 1986), 50. Ср. у Макса Вебера: “Не бывает, чтобы вещь с отличительными свойствами денег не находилась в чьей-нибудь личной собственности”. [ General Economic History (New Brunswick, N. J.,1981), 236.]

--------------------------------------------------------------------------------------------------

средний класс152, они были неким исключительным явлением в мире, где все прочие пребывали у кого-нибудь в подчинении и оста­вались привязанными к земле.

Именно в силу того обстоятельства, что их образ жизни не вписывался в феодальную среду, горожане смогли — более того, были вынуждены — добиваться самоуправления. Не будучи частью феодального общества, которое в те бурные времена обеспечивало своим членам определенный уровень безопасности, буржуазия была жизненно заинтересована в получении от князей, знатных господ и епископов, на чьих землях она проживала, некоторых привилегий, а именно гарантий личных прав и собственности. Эти привилегии предполагали право горожан на самоуправление и на свое, городское судопроизводство, что очень походило на права граждан древнегреческого полиса. Свое судопроизводство имело для горожан особенно большое значение, потому что в качестве торговцев они часто заключали контракты, об исполнении которых не стали бы заботиться ни королевский, ни феодальные суды. Со временем сюда прибавились и другие права. Если феодальный контракт послужил основой современного конституционного строя, то о хартиях, добытых средневековыми городами у властителей земель, где они находились, можно сказать, что они заложили основу современных гражданских прав*. Самых больших успехов в этом отношении города добились в странах, где не было национальных монархий, — в Италии, в Нидерландах и в Германии. В Англии, во Франции и в Испании их достижения были не столь велики.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Великую хартию вольностей, в которой обычно видят краеугольный камень здания современной свободы, некоторые сегодняшние ученые считают точным слепком прав, впервые обретенных жителями городов. Действительно, по настоянию баронов в Великой хартии король подтвердил права Лондона и других городов королевства. Городскую модель средневековых свобод можно также заметить в венгерской Золотой булле (1222), в которой обедневший король обещал ежегодно созывать сейм, не под­вергать знатных людей произвольным арестам, не облагать налогами ни светских, ни церковных вассалов и уважать права собствен­ности землевладельцев. [Robert von Keller, Freiheitsgarantieren für Person und Eigentum im Mittelalter (Heidelberg, 1933), 76–77, 82.]

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Свои свободы города завоевывали иногда мятежами, иногда путем соглашения с местными правителями. На протяжении всего одиннадцатого столетия в Западной Европе вспыхивали городские восстания, в ходе которых горожане, иногда при поддержке королей, вырывали уступки у ­местных феодальных властителей. Такие города становились самоуправляющимися коммунами с собственным судопро­изводством. Одним из первых городов, получивших в конце десятого века право самоуправления, был Магдебург в Саксонии; в своде его законов, составленном к концу тринадцатого века, свобода определялась как “естественная свобода человека делать, что он хочет, при условии, что это не за­прещено законом”153. Магдебургское право было при­нято за образец многими городскими общинами Восточной Европы. В начале одиннадцатого века такие же права обрели несколько городов в южной Италии, а чуть позже в Ломбардии.

Все мужчины — члены таких городских общин имели равный статус и были наделены правом участия в общих собраниях, что представляло собой огромного значения новшество, поскольку таким образом утверждался принцип права, имеющего своим источником место жительства, а не положение на социальной лестнице. Жители таких городов, независимо от их социального происхождения, были свободными людьми: беглый крепостной, которму удавалось прожить в городе год и один день, обретал свободу. Должностные лица избирались на ограниченные сроки. Таким об­разом, понятие общего гражданства, зародившееся в древности в Афинах, возродилось в городах, разбросанных как вкрапления в строго стратифицированное феодальное общество. Вывеска со словами “ Работа делает свободным ” (“ Arbeit macht frei ”), водруженная нацистами над входом в лагерь массового уничтожения Освенцим с целью усыпить бдительность людей, отправляемых в газовую камеру, была кощунственной пародией на принцип “ Stadtluft macht frei ” — “ Городской воздух делает свободным ”, — который как бы стоял у истоков современного понятия граж­данства. (Этимология подсказывает, что само слово “гражданин” первоначально относилось только к жителю города.) Замечено, что если в начале двенадцатого века в окраинных странах Европы словом “бюргер” обозначался всякий, кто проживал на территории города, то в срединных

европейских государствах оно подразумевало члена городской общины*.

Горожане постепенно образовали “третье сословие” — наряду с духовенством и дворянством. Их, людей состоятельных, монархи, вечно нуждавшиеся в деньгах для ведения войн, все чаще призывали к участию в законодательной ра­боте: около 1300 года и в Англии, и во Франции горожане были впервые приглашены на собрания парламентов, созванных для одобрения налогов.

Именно в средневековых городах недвижимость впервые пред­стала как товар, которым можно было распоряжаться без каких бы то ни было ограничений. Владельцы городских до­мов, служивших обычно и жилищем, и местом деловых опе­ра­ций, были также полными собственниками земли, на которой эти дома стояли, и могли распоряжаться ею, как им было угодно.

Свободы, завоеванные в конечном счете горожанами, об­ра­зуют внушительный список. Его можно представить в разбивке на четыре разряда: свободы политические, личные, экономические и правовые154:

Политические свободы

Свобода самоуправления.

Личные свободы

1. Свобода вступать в брак без разрешения.

2. Свобода от феодальных повинностей.

3. Свобода завещательных распоряжений.

4. Свобода передвижения.

5. Освобождение от крепостного состояния по истечении года и одного дня проживания в городе.

6. Свобода отчуждения собственности (то есть передачи ее другому лицу).

7. Свобода от воинской повинности.

Экономические свободы

1. Свобода от постоя: расквартирование короля и его вассалов подлежит соответствующему возмещению.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* Ernst Pitz, Europäisches Städtewesen und Bürgertum (Darm­stadt, 1991), 392. Тем не менее, как будет замечено в главе 4, в средние века северорусский городгосударство Новгород, хотя и расположеный на окраине Европы, вплоть до его покорения Москвой своей внутренней организацией сильно напоминал западно­европейскую городскую общину.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

2. Освобождение от негородских налогов.

3. Право облагать налогами сограждан.

4. Свобода от уплаты пошлин.

5. Право содержать рынки.

Правовые свободы

1. Право граждан на рассмотрение их дел городскими судьями.

2. Право на соблюдение законного порядка в случае привлечения к ответственности.

3. Защита от произвольных арестов и обысков.

4. Свобода от обязательной службы.

Таким образом, посреди аграрного общества, основанного на повинностях и привилегиях, торговля вместе с промышленностью и выпестованным ими обеими капиталом создали оазисы свободы с подведенной под нее правовой основой. Трудно поэтому не согласиться с утверждением, что современная демократия берет свое начало в средневековых городах и что свободное предпринимательство, породившее эти города, является “основным или единственным средством продвижения свободы человека”155. Существовали эти институты только в Европе: “Нигде за пределами Запада не было городов в виде единых общин”156.

В течение четырнадцатого и пятнадцатого веков ввиду подъема национальных государств и в результате внутригородских социальных раздоров, а также и по другим причинам (таким как изобретение пороха, которое сделало защитные городские стены бесполезными) европейские города в большинстве своем утратили самостоятельность. Шестнадцатый и семнадцатый века были эрой абсолютизма, совершенно не выносившего городского самоуправления. Но идеалы, выдвинутые городами, и учреждения, ими созданные, составили не­отъемлемую часть западной политической традиции.

11. Европа в начале нового времени

К шестнадцатому веку в Западной Европе общепринято стало считать, что король правит, но не владеет имуществом своих подданных, и что королевская власть кончается там, где начинается частная собственность. Все были согласны с тем, что “собственность принадлежит семье, а верховная власть князю и его судьям”157. Изречение Сенеки: “короли имеют власть надо всем, люди же — над своей собственностью” воспринималось как банальная истина. В пятнадцатом веке один испанский юрист провозгласил: “Королю дано только управлять королевством, а не владеть вещами, ибо собственность и права государства суть дело общее и не могут быть чьей-либо вотчиной”158. Жан Бодэн, в шестнадцатом веке сфор­мулировавший современное понятие суверенной власти, установил, что верховная власть не равнозначна собственности и что право властителя на его доходы неотчуждаемо159. Эти представления легли в основу европейского понятия сво­боды и приобрели особенно большое значение после того, как в семнадцатом веке понятие “собственность” вобрало в себя не только принадлежащее человеку вещественное имущест­во, но также и его жизнь и свободу. В таком качестве собст­венность автоматически выпадала из ведения государства.

Время от времени неприкосновенность собственности под­вергалась попранию. Евреев, находившихся под защитой светских властей и поэтому зависевших от их милости, нещадно обирали ради пополнения королевской казны и сундуков принцев, баронов и городов. Законы английского коро­ля Эдуарда Исповедника устанавливали, что “евреи и их имущество принадлежат королю”160. То же правило действовало в Германии: в 1286 году Рудольф фон Габсбург провозгласил, что евреи вместе с их имуществом принадлежат лично ему161. Из Англии евреи были изгнаны в 1290 году после захвата королем их имущества, а из Франции в 1306 году — при схожих обстоятельствах. В 1307 году французский король конфисковал собственность рыцарского ордена тамп­лиеров, процветавшего в роли международного банковского синдика­та. В 1492 году евреев лишили имущества и изгнали из Испа­нии, а четырьмя годами позже из Португалии. В 1502 году та же участь постигла мавров в Кастилии. Во всех этих слу­чаях, однако, жертвами были иноземцы либо межнациональные организации, как правило, носители чужой веры.

Необычное (для Европы) нарушение прав собственности имело место в конце семнадцатого века в Швеции. За предшествовавшие сто лет шведская корона, постоянно страдавшая безденежьем, распродала местной знати бóльшую часть королевских владений. В 1650 году король и мелкие кресть­янские замелевладельцы имели со своей собственности лишь 28 процентов обрабатваемой земли, тогда как остальное на­ ходилось в руках знати162. В 1680 году Карл XI, опираясь на поддержку мелких землевладельцев и налогоплательщиков, провел через риксдаг закон о “сокращении” земельных владе­ний знати, которое вылилось в конфискацию крупных помес­тий. В результате корона завладела примерно третью шведской земли. Это новообретенное богатство легло в ос­но­ву королевского абсолютизма, недолго, впрочем, продер­жавшегося. В начале 1700-х годов, после сокрушительного по­­ра­же­ния в войне против России, закон о “сокращениях” был отозван, и король вынужден был смириться с серьезными огра­ничениями своей власти. Бóльшая часть отобранной им земли перешла в руки крестьян, а власть шведского мо­нарха была урезана так, что от нее, по существу, ничего не осталось.

В семнадцатом и восемнадцатом веках европейские монархи и некоторые идеологи королевского абсолютизма лю­били требовать для короны неограниченной власти, которую они порой распространяли и на имущество подданных: в Англии и Яков I, и Карл I были уверены, что могут распоряжаться собственностью своих подданных, если сочтут, что того требуют национальные интересы163. В 1666 году Людовик XIV, наставляя дофина, своего старшего сына, снабдил его следующим сомнительным советом: “Таким образом, тебе следует пребывать в убеждении, что короли являются абсолютными господами и по природе обладают несомненным и ничем не стесненным правом распоряжаться всем имущест­вом одинаково как мирян, так и духовных лиц, дабы в любое время оно могло быть употреблено с ответственностью благо­разумного управляющего, а именно сообразно общим интересам государства”164.

Но такие назидания не имели смысла. Что бы там ни твер­дила абсолютистская теория, монархи, даже столь могуще­ст­венные, как Бурбоны, не смели покушаться на имущество своих подданных, потому что принцип частной собственно­­сти укоренился так глубоко, что любое на него посягательст­во наверняка вызвало бы насильственное сопротивление, а то и революцию. Лучшее тому подтверждение — судьба Карла I, который в непоколебимо монархической стране ли­шился и трона, и головы, потому что упрямо творил, как считали под­данные, произвол со сбором налогов.

К восемнадцатому веку общепринято стало видеть в обла­дании собственностью, особенно земельной, главное основа ние гражданства, и в той мере, в какой гражданам предостав­лялись избирательные права, получали их только те, кто вла­дел недвижимостью или осязаемым имуществом. Оправданием проявлявшейся таким образом дискриминации служили те соображения, что лица, которые не имеют приносящей доход собственности, лишены хозяйственной самостоятельности и могут поэтому оказаться орудием в чужих руках. в своих “Комментариях к законам Англии”, получивших отклик и в Британии, и в ее американских колониях, Блэкстоун утверж­дал: “Истинная причина, по которой требуется отбор изби­ра­телей сообразно некоему имущественному цензу, (состоит в том, что) необходимо отсечь людей, находящихся в столь жал­ком положении, что оно лишает их собственной воли. Если бы у этих людей было право голоса, их не оставляло бы искушение распорядиться своим голосом в угоду тому или иному дурному влиянию”165.

Люди, не имевшие никакой собственности, считались так­же “беспомощными” и лишенными всякой заинтересованно­сти в благополучии страны и успехах ее правительства. На заре существования североамериканских колоний, которые воспроизводили порядки Британии, право голосовать было обусловлено наличием земельной собственности: его “требовали без малого точно так же, как держатель акций мог бы требо­вать себе права голоса в корпорации”166. К праву голоса отно­сились, стало быть, как к одному из прав собственности и предоставляли его, соответственно, только собственникам*.

Англия с ее наиболее далеко уходящей в глубь веков не­прерывной историей парламентских выборов еще в средние века обзавелась сложной избирательной системой, ставившей жителей городов (boroughs) и сельской местности (shires — графств) в разные условия. В графствах избирательным правом после 1430 года пользовались только взрослые мужчины-фригольдеры, владевшие земельными участками, которые при­носили не менее 40 шиллингов дохода в год, что считалось минимумом, необходимым для сохранения финансовой самостоятельности.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

* “Я тщетно пытался, — пишет Джекоб Винер, — обнаружить хотя бы одно достойное внимания подтверждение тому, что до 1770-х годов существовали представления о желательности немедленного или скорого введения всеобщего или близкого ко все­общему (для мужчин) избирательного права”. [ Canadian Journal of Economics and Political Science, 29, No. 4 (1963), 549. ]

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

В 1710 году парламент ввел имущественный ценз для членов палаты общин; отменен он был лишь в 1858 году. По закону 1832 года о парламентской реформе избирательное право в городах было предоставлено всем лицам мужского пола, кто имел в собственности или арендо­вал недвижимость, приносившую 10 и более фунтов годового дохода, а в сельской местности избирателями становились все владельцы земли, дававшей 50 фунтов в год, и арендаторы и субарендаторы, получавшие годовой доход как минимум в размере 10 фунтов. Закон о реформе 1867 года расширил из­бирательное право в городах, а по закону 1884 года оно было распространено и на большинство сельскохозяйственных ра­бочих, но отменены были все имущественные цензы лишь в 1918 году, после чего условием участия в выборах стало всего-навсего проживание в данной местности167.

В американских колониях, как и в Англии, избирательное право было ограничено имущественным цензом. В большинстве мятежных колоний имущественный ценз вводился в виде обладания недвижимостью, хотя в других допускалось просто наличие достаточных личных средств. В некоторых колониях, где избирательным правом пользовались все налогоплательщики, имущественный ценз устанавливался для соискателей выборных должностей. По обретении независимости все тринадцать колоний ввели имущественный ценз как усло­вие предоставления избирательного права168. Логика состояла в том, что “оплачивающие существование правительства должны обладать исключительным правом держать его под своим контролем”169. Но были также и более веские причины для того, чтобы ограничить состав избирателей состоятельными людьми. На них указал Джеймс Мэдисон: это опасения, что при “всеобщем и равном голосовании” права собственности не будут защищаться так же действенно, как права личности, зато избиратели, владеющие землей, скорее всего будут одинаково отстаивать и то, и другое170. Тем не менее в Соединенных Штатах избирательное право было меньше стеснено ограничениями, чем в Великобритании, потому что в Америке обзавестись землей было проще и, более того, час­то ее просто раздавали, так что к 1750 году большинство бе­лых мужчин были землевладельцами171. Постепенно даже остававшиеся ограничения были смягчены. К середине девят­надцатого века они исчезли повсеместно; последним отменившим их штатом стала в 1856 году Северная Каролина.

Дата добавления: 2015-05-10