Билет на Лысую Гору 14 страница

Она сидела на плече у Хаврона и болтала ногами, совсем выбросив из головы, что недавно по ее милости он едва не лишился жизни.

— Это как? — растерялась Ирка, не сразу включившаяся, кто что определяет.

— Известный магический парадокс Фермопила Одноглазого. Я вижу стул не потому, что он существует, а стул существует потому, что я его вижу, — лениво пояснила фея.

— Во‑во… Я тоже так думаю! Не мы видим глюки, но глюки видят нас! — многозначительно изрек Хаврон.

Внезапно Багров вскинул голову. Ирка ощутила, что там, на шестнадцатом этаже окраинного московского дома, произошло нечто. Прищурившись, она вгляделась в окна истинным зрением. Казалось, в стеклах полыхает закатное солнце. Там, в квартире, появился длинный горизонтальный надрез, из которого в данную секунду вслед за Глиняным Псом прорываются боевые склепы.

Вообразив, в какой бестолковой тесноте и суете все это носится сейчас по его квартире, Эдя содрогнулся.

— Они же все разнесут! Где я буду жить? — спросил он испуганно.

Багров, скрестив на груди руки, смотрел на залитые красным сиянием окна. Он только что убедился, что руны успели уничтожить все следы и немедленной погони не будет.

— Да, так и есть. Разнесут. Но я бы особенно не беспокоился.

— С какой это радости? Посмотрю я, как ты запрыгаешь, когда будут громить твою квартиру! — огрызнулся Эдя.

Ирка подумала, что Матвей‑то как раз и не запрыгает. У него нет квартиры. И дома нет. И даже имение его родителей едва ли уцелело. И снова спохватилась, что думает о Багрове чаще, чем стоило бы.

«Но люблю я все равно Мефодия!» — напомнила она себе.

— Перед тем как исчезнуть, они все вернут на свои места. Есть особые заклинания. Они возвращают пространству прежний вид и стирают память у очевидцев, — сказал Хаврону Матвей.

— Правда? А это еще зачем? — мгновенно успокаиваясь, спросил Эдя.

— Главный принцип магии — не оставить в человеческом мире никаких следов. Именно поэтому, кроме смутных слухов, лопухоидам мало что известно о магии. Я имею в виду о настоящей магии.

Окна перестали полыхать. Розоватое сияние, опоясывающее верхний этаж дома и крышу, размылось и погасло. Наружу не вырвалось ни одного склепа, хотя все ждали, что стекла вот‑вот брызнут осколками.

— Улетели. И даже слишком быстро… Странно, неужели Пес взял след? — с беспокойством произнес Багров.

Эдя вспомнил о визитной карточке и самодовольно ухмыльнулся.

«Получи, фашист, гранату!» — подумал он.

— Столько суеты! А ведь Камень Пути магам не особенно и нужен. Я имею в виду: сам по себе, не как предмет для перепродажи, — задумчиво продолжал Матвей.

— Как не нужен? Почему? — растерялась Ирка.

— Да хотя бы потому, что никакого магистрального пути развития у темных магов нет. Я имею в виду у магов в целом. Варятся в зловонной кашице частных интересов. Даже светлые маги, некогда конкуренты, ныне им не враги. Учатся в одних школах и пакостят друг другу при случае, не более того. После войн с нежитью все потрясения из мира магов исчезли, и лишь Чума‑дель‑Торт ненадолго взбаламутила это мирное болотце. Первым это понял Мировуд, — сказал Багров.

— Тогда кому нужен Камень? Из‑за чего весь сыр‑бор? — спросила Ирка.

— Он нужен Лигулу, — пояснил Матвей.

— Лигулу? Главе Канцелярии мрака? — подпрыгивая на месте, изумленно выпалил Антигон.

Так Ирка впервые услышала это имя. На слух оно показалось ей круглым и скользким.

— Мировуд описывал его как неприятного двуличного горбуна. Некогда — мне рассказывал об этом мой учитель — Лигул приходил к нему и требовал Камень. Мировуд отказал ему. Лигул вынужден был убраться ни с чем. Он знал, что Мировуду осталось жить всего несколько лет, и решил подождать, пока у Камня появится новый хранитель. Я гораздо слабее Мировуда, и Лигул уверен, что меня он скрутит в два счета, — пояснил Багров.

— Но почему Лигул не послал за Камнем стражей? Зачем сторговался с магами?

— Камень Пути — артефакт магического мира, а не мира стражей. К тому же Лигул желает получить Камень тайком от своих.

— Зачем?

— Владение Камнем не стоит афишировать. Его скрывают, как скрывают накладной бюст, парик или фарфоровые зубы. Враги и завистники Лигула начнут говорить, что он стал повелителем мрака потому лишь, что получил Камень и вместе с ним упорство, силу, волю к победе… К тому же Лигул опасается конкурентов. Многие начальники отделов мрака тоже не прочь тайком заполучить Камень Пути. Вслух они, конечно, в этом не признаются.

— А какой смысл магам отдавать Камень стражу? — удивилась Ирка.

Багров усмехнулся.

— Смысл есть. Взамен Лигул обещал отдать темным магам Верхнее Подземье в аренду на три тысячи лет. Сейчас контроль над Тартаром, Средним и Верхним Подземьем — у мрака. Тартаром и Средним Подземьем мрак пользуется, и довольно активно. Верхнее же Подземье мраку особенно не нужно. Зато темные маги очень в нем заинтересованы.

Фея Трехдюймовочка выронила веер.

— Ты точно знаешь, что они заключили такую сделку?

— А то. Это было двести лет назад буквально за несколько дней до смерти Мировуда. За нами уже следили. Причем не только маги, но и какие‑то скользкие, гнущиеся личности.

— Комиссионеры, — процедил сквозь зубы Антигон. — Я их знаю! Прекрасные, благородные личности, не будь я гад ползучий!

— Возможно. Хотя Мировуд называл их каким‑то иным, очень сложным и древним словом. И все, как шакалы, ждали момента, пока глаза моего учителя закроются навечно. Когда я выглядывал во двор, то все дальние кусты шевелились. В них что‑то шмыгало, шуршало, сопело. Порой Мировуд выпускал туда несколько боевых искр. А как‑то я заговорил мертвую ногу и отправил её в кусты… Как она их пинала, пока они ее не сожгли! Вонь была такая, что…

Ирка брезгливо отстранилась. Поняв, что затронул не ту тему, Матвей перевел разговор.

— Тогда Мировуду уже ясно было, что Камень просто так не спрятать. Я же, как хранитель, был еще не готов. У меня Камень сразу отобрали бы. Тогда‑то он и придумал этот план, — Багров благодарно взглянул на свое широкое тусклое кольцо. — К счастью, перстень Мировуда обладал достаточным запасом магии, чтобы вобрать меня в себя и заморозить мое существование на двести лет. Что же касается самого Камня, то Мировуд навеки связал наши судьбы.

Ирка ждала продолжения, однако Багров внезапно замолчал и вышел из охранного круга.

Вольф Кактусов, небезызвестный деятель культуры, случайно проходивший в этот момент мимо, подпрыгнул от неожиданности. Ему почудилось, что мальчик возник из ниоткуда. Кактусов остановился и стал протирать очки, восстанавливая душевное равновесие.

«Спокойствие! Я его не заметил. Подумаешь, мальчик! В этом возрасте все бегают так, будто у них между лопаток реактивный моторчик!» — подумал Кактусов, начиная постепенно успокаиваться.

Он направлялся к вдове недавно почившего художника Пряжкина под предлогом записи интервью о привычках покойного, на деле же собираясь выпросить у размягченной горем дамы один‑два наброска, которые вскоре могли подняться в цене. Такой тип культурного стервятничества был Вольфу Кактусову вовсе даже не чужд.

Едва Вольф надел очки, как тотчас, словно издеваясь, навстречу ему из пустоты шагнула девчонка. Симпатичная и, судя по выражению лица, редкостно неглупая, из тех девчонок, которым Кактусов, вздыхая, порой смотрел вслед, размышляя, что вот достанется же кому‑то такое сокровище, а ты знай себе маринуй старых сельдей и выманивай у них картины и рукописи. За девчонкой, переваливаясь на коротких ногах, двигался сердитый карлик с рыжими бакенбардами. Последним невидимую черту переступил молодой мужчина, на плече у которого сидела и болтала ногами толстая фея. За спиной у феи топорщились жесткие, как у стрекозы крылья.

Сознание бедного Вольфа не выдержало стольких потрясений разом. Сердце упало с большой высоты. Кактусов пошатнулся и, заторможенно улыбаясь, опустился на натертый шинами бордюр. Ему было грустно и тоскливо. Холодный пот сбегал по позвоночнику маленькой Ниагарой. Хотелось хлебнуть валерьянки, а еще лучше «Мартини», к которому Кактусов незаметно пристрастился в последние два года.

«Ну‑ну‑ну… Ну‑ну‑ну…» — говорил он себе, а что именно означали эти «ну‑ну‑ну» он и сам не знал, хоть убей.

Багров, смилостивившись, махнул рукой. Искра (Антигон заметил, что она была все же красная, а не зеленая) — по воздуху скользнула к Кактусову и нежно коснулась его уха.

Вольф Кактусов удивленно огляделся и рывком встал. У него в голове не укладывалось, что он, культурный человек средних лет с мягким животиком, ценитель испанской литературы и русских пельменей, мог сидеть на тротуаре на окраине Москвы. Он смутно помнил, что шел куда‑то, но куда? зачем?

Весь сегодняшний день смазался в его памяти, казался дробным и расплывчатым. Вместе с недавними событиями из головы Кактусова таинственным образом выпала и ожидавшая его вдова почившего художника.

«Надо завтра сходить к врачу и обследоваться! Со здоровьем не шутят! Здоровье дается только один раз! Все остальные разы оно забирается», — сказал себе Кактусов и потрусил к метро.

Мыслил и писал он всегда очень правильно, предсказуемо, стандартными захватанными шаблонами, и именно это было, возможно, причиной того, что в журналах его не любили, и даже лишенный эйдоса Басевич то и дело обскакивал его своим пингвиньим галопом.

Глава 12. Далила Петровна и Герострат Андреич

После появления Эссиорха Улита мгновенно переиграла все планы. Прежде предполагалось, что Мошкин отправится с Натой, Чимоданов — с Улитой, а Мефодий и Даф вместе. Теперь же Эссиорха зацапала себе Улита, Чимоданов же, третий лишний по жизни, и здесь оказался третьим лишним. В результате он увязался с Евгешей и Вихровой. Мефодий и Даф умчались раньше вслед за слинявшим Депресняком.

Адский котик высмотрел из окна мелкую трехглавую моську и отправился с ней разбираться. Бедняга не знал, что одна пасть моськи выдыхает метан, другая — пропан, центральная же выстреливает кинжальной струей огня метров так в десять. Пока Депресняк по ходу дела знакомился с этими ее особенностями и, пикируя сверху, пытался вцепиться когтями в жирный загривок, Мефодию и Дафне ничего не оставалось, кроме как носиться за ним с банальными криками: «Фу Брысь! Кыш!» Крики эти относились в равной мере как к Депресняку, так и к развоевавшейся моське.

Наконец разбушевавшийся кот был обуздан, а поджигающая все на своем пути моська загнана остывать в пруд. Даф спрятала флейту и прочитала коту длинную нотацию, которую тот выслушал, мурлыча у нее на плече.

— Не скрипи — не заржавел! — сказал ему Мефодий.

— Не груби! Ему же обидно! — возмутилась Даф.

— Ага… Чтобы его обидеть, нужно напоить его вместо молока нитроглицерином, а затем как следует встряхнуть за хвост! — заявил Буслаев.

Возвращаться в гостиницу не имело смысла, и они отправились по проспекту с перспективным названием «Тупиковый», который начинался одним болотом и заканчивался другим. Посредине же располагалась Площадь Демонократии с виселицами и избой‑пытальней.

По дороге Даф присматривалась к прохожим, то и дело толкая Мефодия локтем.

— Чего ты молчишь? Спрашивай давай про Лигула! — подзуживала она.

— А ты?

— Мне врать нельзя! У меня перья! — возмутилась Даф.

— А мне можно?

— У тебя перьев нет! И потом я, как твой хранитель, тебе разрешаю, — заявила Даф, испытывая сомнение, имеет ли она такое право.

Мефодий собрался с мыслями и, подойдя к старушонке, торгующей гипофизами в медовой заливке, спросил:

— Простите, бабуля! Вы местная?

Старушонка, ловящая последние лучи вечернего солнца, открыла глаза и заморгала, как сова. Кажется, она была ужасно удивлена, что к ней кто‑то подошел.

— Вы местная, бабуля? — повторил Мефодий громче.

Старушонка приветливо заулыбалась пустыми деснами.

— Ась? Не слышу, милок! Прикинув, что разговор с глухой бабкой может затянуться до бесконечности, Мефодий решил пропустить вводную часть и перейти сразу к делу.

— Я ищу своего друга, горбуна Лигула! — прокричал он.

— Дрыгало? Какое дрыгало?..

— ЛИГУЛА!

— Ась? Ближе подойти, милый! Не слышу я! — снова пропищала старушонка и, горя желанием помочь, вцепилась Мефодию в руку около пульса.

— Лигула! Он хотел сообщить мне свой секрет, не знаете случайно, какой? — прокричал Мефодия прямо ей в ухо.

На этот раз старушонка явно услышала, заулыбалась и, не отпуская руки Мефодия, принялась совать ему под нос стаканчик с гипофизами.

— Все знаю, милый! Все скажу! Дай только до шейки дотронуться! — забормотала она, закатывая глаза.

Даф поспешно схватила Мефа за локоть и оттащила в сторону.

— Нет, ты видела эту глухую тетерю? Ась! Тупая как пробка! Я ей про Лигула, а она на руке виснет! — с негодованием обратился он к Дафне.

— Тупая не тупая, а пока ты орал, она обшарила все твои карманы! Кроме того, она высосала у тебя дней десять жизни, не меньше… Хорошо, что я вовремя отсекла ее! — хладнокровно заметила Дафна.

— Что за чушь? Откуда ты знаешь?

— Видишь ли, когда орешь в уши полуночным ведьмам, неплохо иметь в поле зрения их руки. Цеплялась она тебе за запястье? Пальцы к пульсу тянула? Теперь смотри!

Дафна бесцеремонно закатала Мефодию свитер, и он увидел синие следы пальцев, глубоко отпечатавшиеся на коже.

— Чувствуешь что‑нибудь?

— Не‑а.

— Само собой. Чистая работа. Ну‑ка подвигай.

Мефодий послушно пошевелил пальцами. Они онемели и были как чужие.

— Ладно, не забивай голову… До похорон заживет, до свадьбы расчихается. Десять дней не десять лет. В другой раз будешь умнее, — утешила его Даф.

— Почему ты мне раньше не сказала, что у этой бабки ничего нельзя спрашивать? — возмутился Мефодий, издали грозя старухе кулаком.

Та поспешно, как паук, забивалась в дыру между домами.

— Прости. Я сама не сразу сообразила. И потом спрашивать‑то можно было сколько угодно. Нельзя было только, чтобы она тебя хватала, — пояснила Даф.

У Мефодия, потерявшего много энергии, кружилась голова. Заметив это, Даф решила рискнуть цветом своих перьев, а заодно устроить Буслаеву мастер‑класс.

— Так и быть! Учись! — сказала она, решительно направляясь наперерез мрачному, маньячного вида детине в кожаном фартуке, который волок куда‑то за ногу белую блеющую овечку.

Мефодий смутно забеспокоился и на всякий случай нашарил рукоять меча. Детина, дорогу которому преградила хорошенькая девушка с котом на плече, нахмурился.

— Топай, малявка, чего встала! — грубо сказал он.

— Добрый день! Можно задать вам несколько вопросов? Прежде всего, как вас зовут? — обворожительно улыбаясь, спросила Даф.

В руках у нее сами собой возникли маленький блокнот и тонкое перо. Опешив, детина дернул овечку за ногу. Овечка жалобно заблеяла.

— Фредди я! А че такое? — спросил он.

— Здравствуйте, Фредди! Мы проводим социологический опрос. Не затруднит ли вас ответить, как часто вы болеете птичьим гриппом?

Фредди осклабился. Зубы у него были с прозеленью, треугольной формы.

— Че я псих, что ли, птиц жрать! Мы по другой части… — сказал он, нежно глядя на овечку.

Даф сделала в блокнотике пометку.

— И второй вопрос анкеты, касающийся вашей личной осведомленности: какие секреты горбуна Лигула известны конкретно вам? — продолжала она.

Фредди тягостно задумался и поскреб щетину. Щетина издала звук новой наждачной бумаги. Почуяв, видно, что хватка ослабла, белая овечка вырвалась и шустро дунула по проспекту. Фредди с воплями погнался за ней. Опасаясь, что он ее нагонит, Даф легонько дунула в свою флейту. Споткнувшись на ровном месте, маньячный детина растянулся во весь рост и дальше гнался за овечкой, уже прихрамывая.

— Наивно было ожидать, что тайну Лигула нам сообщит первый же встречный. Но подход‑то хоть ясен? — спросила Даф, вручая Мефу блокнот.

Буслаев машинально заглянул в него. Там ничего не было. Даже пометок.

— Ты врешь очень профессионально. Ты точно уверена, что никогда раньше этим не занималась? — поинтересовался он.

Светлые хвосты Даф негодующе заметались.

— Как ты можешь так говорить?.. Только пару раз подделывала справки из Эдемской стражеклиники. Иного выхода не было. Освобождение от физкультуры там давали только на четырнадцать лет. Нет, ну не звери, а? Я им что, златокрылый качок, что ли?

Заметив, что Мефодий и Даф двинулись по Тупиковому проспекту, Ната, Чимоданов и Мошкин забрали круто вправо и оказались на Колумбарной улице.

Чистенькая, мощенная камнем улица вела в торговый центр города. Почти в каждом доме первые этажи занимали лавки восточных ароматов, конторы букмекеров, оружейные лавки и банки. Дома прилегали друг к другу очень тесно, без разрывов, образуя нечто вроде естественных крепостных стен. На ночь улица запиралась с двух концов железными воротами, центр же охранялся усиленными нарядами боевых магов.

Пока же все двери были гостеприимно распахнуты. Стены домов пестрели рекламными вывесками.

Красота и привлекательность всего

за пять процентов жизни ежегодно!

Штопка ковров‑самолетов с гарантией!

Заштопанное место сохранится даже тогда,

когда не будет самого ковра!

Драконьи яйца — всего за 29, 999 мозолей!

0% кредит!

Стоматологическая клиника.

Зубы от Зубодерихи.

Усмирим ведьму! Загоним в бутылку джинна!

Скажем мертвякам: «Гоу хоум!»

Надоела жена?

Загляни к Василисе Премудрой (тм).

Вдвоем что‑нибудь придумаем!

Фирма «Живая вода».

Превратим вечную старость в вечную молодость!

Не хочешь отдавать долги?

Фирма «Мертвая вода» подскажет выход.

Высший, средний и низший пилотаж.

Обивка летательных диванов.

Починка магических инструментов.

— О, «Салон красоты!» — воодушевился Петруччо, останавливаясь у большого плаката, оформленного в стиле тех плакатов и реклам, которые так любят продавцы лечебного питания и пилюль с карнитином.

Плакат венчала крупная надпись:

Салон красоты.

Приведешь лягушку — уведешь принцессу!

Ниже надписи плакат был разбит на две большие колонки — «До» и «После». Для примера в колонке «До» был нарисован коротконогий худосочный король с кислым лицом язвенника, который справа, в колонке «После», становился длинноногим, пышущим здоровьем гигантом.

— Тема лягушки раскрыта не полностью. Но все равно прикольно, — заметил Чимоданов. — Может, зайдем — разузнаем?

— Оно тебе сильно надо? Хочешь нос переделать? — лениво поинтересовалась у Чимоданова Ната.

Уж что‑что, а комплексы, связанные с внешним видом, у неё точно отсутствовали. Да и какие тут комплексы, когда достаточно просто повести бровью — и любой упадет к твоим ногам?

— Нет. Я и так красивый! Он Зудуке нужен! — запротестовал Чимоданов.

Зудука возмущенно запрыгал у него на плече и, колотя мягкими ладонями по голове, стал показывать на пришпиленную к дверям бумажку.

— О, тут про оказание услуг! Ну‑ка, ну‑ка! — сказал Чимоданов, наискось пробегая ее взглядом.

— Все‑таки я обожаю мою мамочку! Она научила меня читать договоры с конца, обращая внимание на мелкие буквы! Все же прочее за отсутствием времени можно и пропустить! — внезапно воскликнул он.

— И чего там?

— Тут написано, что в этом салоне улучшают одну часть тела, ухудшая при этом другую, ибо ничто не берется из ничего и ничто не исчезает бесследно. Ишь ты, философскую базу подвели! — озвучил Петруччо.

— Как это: улучшают, ухудшая? — тормозил Мошкин.

— Чего тут непонятного? Придешь с кривыми ногами — уйдешь с кривыми зубами! Твои же зубы отдадут кому‑нибудь третьему, забрав у него взамен волосы или подтянутый живот! — расшифровала Ната.

После этого открытия желающих заглянуть в «Салон красоты» не стало. Прохожие здесь попадались редко, те же, кто встречался, выглядели так нелюдимо, что задать им вопрос о горбуне Лигуле можно было решиться только посмертно.

— Хм… — вдруг сказала Ната. — Занятно! Вы видели?

Чимоданов и Мошкин приблизились. Вихрова стояла у лестницы в полуподвал, над которым белела единственная, скромная до ненавязчивости надпись: «Маленький магвазинчик».

— Ну, магвазинчик и магвазинчик! Тебе то что? — не включился Мошкин.

— Как что? Столько навязчивой рекламы, громких обещаний, и вдруг здесь, на этой пафосной улице, где каждый сантиметр пахнет не деньгами — деньжищами, маленький магвазинчик! Разве не трогательно? — спросила Ната.

— А что там продают?

— Понятия не имею. Заглянем? В конце концов должны же мы когда‑нибудь начать вынюхивать секреты Лигула? Скорее всего владельцы этого магвазинчика — прекраснейшие люди! — заметила Ната.

Она толкнула дверь, звякнувшую колокольчиком в стиле модного мага Фена ибн Шуя, и вошла. Чимоданов и Мошкин, толкая локтями в узком проходе, протиснулись следом. Дверь закрылась, без церемоний хлопнув Петруччо по сутулым лопаткам.

Они оказались в темноте, в огромной гулкой полуподвальной комнате. Над головой угадывался сводчатый потолок. Евгеша поднял руку и, пытаясь коснуться потолка, задел что‑то рукой. Что‑то закачалось, тонко и жалобно зазвенело. Ноздри защекотал сладострастный запах индийских благовоний.

— Ау! — нервно сказала Ната. — Хозяева! Есть тут кто?

Тишина.

— Мне тут не нравиться, нет? А вам тут не нравиться, нет? — спросил Мошкин.

Ему никто не ответил.

— Открой дверь! Темно же! Зачем ты вообще ее закрыл? — велела Ната Чимоданову.

Она надеялась, что свет, проникающий снаружи, поможет разглядеть хоть что‑то. Петруччо послушно попытался нашарить дверь — он был уверен, что она окажется сразу за ним — но так и не нашарил. Предположив, что незаметно удалился от нее, он вытянул руку и сделал несколько шагов, однако двери нигде не было. Пальцы его натолкнулись лишь на что‑то железное и безумно холодное. Он отдернул их, однако ощущение холода в пальцах осталось.

Чимоданов не выдержал:

— Подчеркиваю: вы меня достали! Включите свет! Дышать темно и воздуха не видно! — сказал он сердито.

Точно услышав его, где‑то в глубине магвазина замерцал огонек. Вначале это была крошечная дрожащая точка, будто кто‑то шел к ним со свечой. Но нет, это была не свеча. Точка разрослась; у нее появился расплывчатый красный обод. В воздухе повис неясный, дрожащий звук, похожий на далекое пение сотен голосов.

Достигнув размера большого мяча, искра лопнула и распалась на сотни блуждающих огоньков. Сталкиваясь, огни скользили по подвалу, касались светильников, пока те, наконец, разом не вспыхнули.

Они стояли в узком подвале, уходившем вдаль и казавшемся бесконечным. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи, на которых без системы помещались бронзовые сосуды, скатанные в трубки ковры, ржавые рыцарские шлемы, узконосые туфли, непарные сапоги громадных размеров, удавки, чучела грызунов, амбарные замки без ключей и ключи без замков; заварные глиняные чайники, из тех, которые, подкармливая чайного духа, полагается поливать спитым чаем; наконечники стрел, черепа в золотой и серебряной окантовке, банки неизвестно с чем и крышки непонятно от чего.

Зудука вырвался у Чимоданова и метнулся к полкам. Юному вредителю было где развернуться и что сцапать своей загребущей ручонкой. Петруччо попытался перехватить его, да где там! Зудука уже затерялся между полок. Выкурить его можно было, только устроив пожар. Оставалось надеяться, что среди хлама на стеллажах нет ручных гранат.

— Смахивает на антикварный магазин! — сказала Ната, точно игральные карты, тасуя случайно взятые фотографии.

С желтоватой, плотной бумаги, наклеенной на тисненый картон, смотрели лица. На лицах, не по‑сегодняшнему спокойных, несуетливо отражалось, что фотография — дело торжественное, неспешное, праздничное. Белые платья, дамы с зонтами, мужчины с тросточками. Внизу написано: «Фотограф Макс Эйфель. Каменный проспект, в собственном доме».

— Все‑таки не пойму, где хозяева. Стоит все открытое — бери не хочу! — с беспокойством сказал Чимоданов.

Взяв с полки ржавую саблю, он шарил под стеллажом, стараясь выцарапать Зудуку. Тот хихикал, изредка высовываясь и запуская в Петруччо какой‑нибудь бронзовой ложкой.

Ната дернула Чимоданова за локоть. Тот обернулся, по привычке сердито буркнув: «Чего тебе?»

— Ты не чеготебекай! Расчеготебекался тут! Я не Мошкин! — осадила его Ната. — Смотри туда! СЛЫШИШЬ?

Крайний стеллаж скрипнул. Из примыкавшего к подвалу коридорчика вышли двое — мужчина и женщина. Средних лет. Невысокие. Упитанные. Улыбчивые. Глубинно чем‑то похожие. Так бывают похожи брат с сестрой или за многие годы совместной жизни сбившие все острые углы и обтершиеся друг о друга, как морская галька, супруги.

— Здравствуйте, Наташа! Здравствуйте, Петр и Евгений! Очень, очень польщены!.. — звучным красивым голосом сказала дама.

— Да, но откуда… наши имена? — от удивления пропуская слова, начала Ната.

— Возможно, когда вы спускались, вы заметили внизу окошко? Там наш кабинет. Не правда ли, мой пингвинчик, там наше гнездышко?

— Да, моя канареечка! — глухим басом отвечал мужчина.

«Телепаты! Влипли!» — с беспокойством подумала Ната.

Хозяйка укоризненно посмотрела на нее.

— Не подумай чего плохого, птичка! Ваши секреты нас совершенно не интересуют! Мы знаем столько чужих секретов, что сразу все забываем. Не правда ли, ежик?

— Без сомнения, лисонька! Моя память не вмещает таких сложных фамилий, как Чимоданов, Мошкин и Вихрова! Я забыл их немедленно, как услышал! — предупредительно откликнулся ее спутник.

— Давайте знакомиться! Меня зовут Далила Петровна! — продолжала женщина. — А это мой муж Герострат Андреич… Не правда ли, пупсик, тебя так зовут? Он у меня, знаете ли, грек. В свободное время ходит с зажигалочкой и ищет, чего бы такое поджечь. Храм Артемиды или что другое. За неимением великого поджигает занавесочки и всякие ненужные бумажки. Хи‑хи, ежик?

— Хи‑хи, лисонька! — басом отвечал Герострат Андреич. — Не обращайте внимания, крысяточки! Это мы с лисонькой так шутим! Да, лисонька?

— Конечно, ежик! — заверила Далила Петровна и восторженной наседкой заметалась вокруг гостей, улыбаясь, мельтеша и быстро касаясь их, точно сроду не видела ничего более прекрасного. — Ах, какие головки! Какие чудные умные головки! Сколько всего в этих головках! — кудахтала она.

— Лисонька! Прекрати, ты увлеклась! Еще рано! — укоризненно произнес Герострат Андреич.

Далила Петровна покраснела.

— Да, попугайчик! Прости, я забыла! — спохватилась она. — А теперь, дорогие мои, ходите по магвазинчику, сколько вздумается, и выбирайте, выбирайте, выбирайте! Мы будем просто счастливы! Мы уже счастливы! Не так ли, суслик?

— Да, лисонька!

Герострат Андреич и Далила Петровна обменялись взглядами, такими сладкими, просто приторными, что едва ни приклеились друг к другу.

— Мы не можем ничего купить! У нас нет денег. Мы просто зашли посмотреть, — переглянувшись с Натой, виновато сказал Мошкин.

Герострат Андреич и Далила Петровна искренне удивились.

— Какие деньги, лисонька? Ты говорила им что‑то про деньги?

— Нет, зайчик!.. Как я могла?

— А я разве говорил, лисонька?

— И ты не говорил, дельфинчик! Они просто не в курсе!

Герострат Андреич доброжелательно похлопал Петруччо по плечу и подтолкнул его к стеллажу.

— Никаких денег, ребята! Забирайте все, если унесете! Взамен хоть плюньте на пол — и то считается! — сказал он, сияя.

— Что, правда, что ли? Как‑то странно! — усомнился Чимоданов.

Герострат Андреич грозно надвинулся на него.

— О Тартар! Неужели я похож на лжеца? Моя бедная прабабушка перевернется в гробу и придет разбираться!.. Ты же не хочешь, чтобы она пришла, нет?

— Э‑э, нет. Не хочу! — пятясь, подтвердил Петруччо.

Герострат Андреич моментально успокоился и снова похлопал его по плечу.

— Это правильно, что не хочешь. Я вот тоже не хочу! — сказал он шепотом. — Вы ведь недавно на Лысой Горе, не так ли?

— Да, с утра, — признал Чимоданов, решив, что телепаты и так это знают.

Герострат Андреич оставил его и повернулся к Мошкину. Он никого не обделял вниманием.

— И как вам здесь? — спросил он, лучезарно улыбаясь.

— Очень х‑хорошо, — вежливо заикнулся Евгеша.

Хозяин довольно закивал.

— Уютнее, чем в вашей Москве, не так ли? Огромный город, бестолковый, шумный! Имел счастье как‑то бывать там.

— П‑правда? А где вы останавливались? — вежливо спросил Евгеша.

Герострат Андреич замялся, вспоминая. За него поспешила ответить любящая жена.

— Где останавливался? Ты же говорил, что нигде не останавливался! Вас отвезли прямо на Лобное место. Не правда ли, котик?

— Да, лисонька! Именно на Лобное место! А вид, вид оттуда какой! — в полном восторге воскликнул Герострат Андреич, за рукав буксируя Мошкина к стеллажам. — Да берите вы, берите! Не стесняйтесь! Для москвичей все бесплатно!

Дата добавления: 2015-05-08