Художественное искусство

Если новое искусство понятно не всем, это значит,
что средства его не являются общечеловеческими. Ис-
кусство предназначено не для всех людей вообще, а то-
лько для очень немногочисленной категории людей,
которые, быть может, и не значительнее других, но
явно не похожи на других.

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА

Прежде всего, есть одна вещь, которую полезно
уточнить. Что называет большинство людей эстети-
ческим наслаждением? Что происходит в душе челове-
ка, когда произведение искусства, например театраль-
ная постановка, «нравится» ему? Ответ не вызывает
сомнений: людям нравится драма, если она смогла
увлечь их изображением человеческих судеб. Их сердца
волнуют любовь, ненависть, беды и радости героев:
зрители участвуют в событиях, как если бы они были
реальными, происходили в жизни. И зритель говорит,
что пьеса «хорошая», когда ей удалось вызвать ил-
люзию жизненности, достоверности воображаемых ге-
роев. В лирике он будет искать человеческую любовь
и печаль, которыми как бы дышат строки поэта. В жи-
вописи зрителя привлекут только полотна, изобража-
ющие мужчин и женщин, с которыми -в известном
смысле ему было бы интересно жить. Пейзаж покажет-
ся ему «милым», если он достаточно привлекателен
как место для прогулки.

Это означает, что для большей части людей эсте-
тическое наслаждение не отличается в принципе от
тех переживаний, которые сопутствуют их повседнев-
ной жизни. Отличие—только в незначительных, вто-
ростепенных деталях: это эстетическое переживание,
пожалуй, не так утилитарно, более насыщенно и не
влечет за собой каких-либо обременительных после-
дствий. Но в конечном счете предмет, объект, на ко-
торый направлено искусство, а вместе с тем и прочие
его черты, для большинства людей суть те же самые,
что и в каждодневном существовании,— люди и людс-
кие страсти. И искусством назовут они ту совокуп-
ность средств, которыми достигается этот их контакт
со всем, что есть интересного в человеческом бытии.
Такие зрители смогут допустить чистые художествен-
ные формы, ирреальность, фантазию только в той
мере, в какой эти формы не нарушают их привычного
восприятия человеческих образов и судеб. Как только
эти собственно эстетические элементы начинают пре-
обладать и публика не узнает привычной для нее ис-
тории Хуана и Марии⁵, она сбита с толку и не знает
уже, как быть дальше с пьесой, книгой или картиной.
И это понятно: им неведомо иное отношение к пред-
метам, нежели практическое, то есть такое, которое

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

вынуждает нас к переживанию и активному вмеша-
тельству в мир предметов. Произведение искусства,
не побуждающее к такому вмешательству, оставляет
их безучастными.

В этом пункте нужна полная ясность. Скажем сра-
зу, что радоваться или сострадать человеческим судь-
бам, о которых повествует нам произведение искус-
ства, есть нечто очень отличное от подлинно художест-
венного наслаждения. Более того, в произведении
искусства эта озабоченность собственно человеческим
принципиально несовместима со строго эстетическим
удовольствием.

Речь идет, в сущности, об оптической проблеме.
Чтобы видеть предмет, нужно известным образом
приспособить наш зрительный аппарат. Если зритель-
ная настройка неадекватна предмету, мы не увидим
его или увидим расплывчатым. Пусть читатель вооб-
разит, что в настоящий момент мы смотрим в сад
через оконное стекло. Глаза наши должны приспосо-
биться таким образом, чтобы зрительный луч прошел
через стекло, не задерживаясь на нем, и остановился на
цветах и листьях. Поскольку наш предмет—это сад
и зрительный луч устремлен к нему, мы не увидим
стекла, пройдя взглядом сквозь него. Чем чище стекло,
тем менее оно заметно. Но, сделав усилие, мы сможем
отвлечься от сада и перевести взгляд на стекло. Сад
исчезнет из поля зрения, и единственное, что остается
от него,—это расплывчатые цветные пятна, которые
кажутся нанесенными на стекло. Стало быть, видеть
сад и видеть оконное стекло—это две несовместимые
операции: они исключают друг друга и требуют раз-
личной зрительной аккомодации.

Соответственно тот, кто в произведении искусства
ищет переживаний за судьбу Хуана и Марии или Три-
стана и Изольды и приспосабливает свое духовное
восприятие именно к этому, не увидит художествен-
ного произведения как такового. Горе Тристана есть
горе только Тристана и, стало быть, может волновать
только в той мере, в какой мы принимаем его за
реальность. Но все дело в том, что художественное
творение является таковым лишь в той степени, в ка-
кой оно не реально. Только при одном условии мы
можем наслаждаться Тициановым портретом Карла V,

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА

изображенного верхом на лошади: мы не должны смо-
треть на Карла V как на действительную, живую лич-
ность— вместо этого мы должны видеть только пор-
трет, ирреальный образ, вымысел. Человек, изобра-
женный на портрете, и сам портрет—вещи совер-
шенно разные: или мы интересуемся одним, или дру-
гим. В первом случае мы «живем вместе» с Карлом V;
во втором «созерцаем» художественное произведение
как таковое.

Однако большинство людей не может приспосо-
бить свое зрение так, чтобы, имея перед глазами сад,
увидеть стекло, то есть ту прозрачность, которая и со-
ставляет произведение искусства: вместо этого люди
проходят мимо — или сквозь—не задерживаясь, пред-
почитая со всей страстью ухватиться за человеческую
реальность, которая трепещет в произведении. Если
им предложат оставить свою добычу и обратить вни-
мание на само произведение искусства, они скажут,
что не видят там ничего, поскольку и в самом деле
не видят столь привычного им человеческого матери-
ала—ведь перед ними чистая художественность, чис-
тая потенция.

На протяжении XIX века художники работали
слишком нечисто. Они сводили к минимуму строго
эстетические элементы и стремились почти целиком
основывать свои произведения на изображении челове-
ческого бытия. Здесь следует заметить, что в основном
искусство прошлого столетия было, так или иначе,
реалистическим. Реалистом были Бетховен и Вангер.
Шатобриан—такой же реалист, как и Золя. Роман-
тизм и натурализм, если посмотреть на них с высоты
сегодняшнего дня, сближаются друг с другом, обнару-
живая общие реалистические корни.

Творения подобного рода лишь отчасти являются
произведениями искусства, художественными предме-
тами. Чтобы наслаждаться ими, вовсе не обязательно
быть чувствительными к неочевидному и прозрачно-
му, что подразумевает художественная восприимчи-
вость. Достаточно обладать обычной человеческой вос-
приимчивостью и позволить тревогам и радостям бли-
жнего найти отклик в твоей душе. Отсюда понятно,
почему искусство XIX века было столь популярным:
его подавали массе разбавленным в той пропорции,

8 Заказ № 1435 225

Дата добавления: 2015-05-09