Историко-философские предпосылки 3 страница

К оценке исторического материализма, трактовавшегося им то как вульгарный экономизм, то как технологический детерми­низм, Боас подходил с позиций эмпиризма и релятивизма, считая, что марксизм, как и всякая общая теория развития, адекватен лишь в том случае, если он объясняет каждый факт, всякое яв­ление общественной жизни. Например, в статье 1928 г. _ Боас писал, что «даже различия в положении мужчины и женщины не являются чисто экономического порядка. Это скорее следствие различий в физиологической жизни мужчин и женщин. На основе этих различий возникли различия в занятиях, интересах и умственных склонностях. Они вызывали в свою очередь эконо­мическую дифференциацию. Но экономический статус не главная причина положения мужчин и женщин» ^9S.

В работе 1932 г., признавая, что «взаимосвязь между экономи­кой и другими аспектами культуры более непосредственная, чем между географической средой и культурой», он писал, что «нель­зя каждую черту культурной жизни объяснять как детерминиро­ванную экономическим положением... Нам неясно, например, каким образом стили в искусстве, формы ритуала или специфи­ческие формы религиозных представлений могут быть выведены из экономических сил. Мы скорее видим, что экономика и осталь­ная культура взаимодействуют то как причина и следствие, то как следствие и причина» ⁹⁹. Тут Боас, справедливо высказыва­ясь против вульгарного экономического детерминизма, совершен­но ошибочно подразумевал под ним исторический материализм.

В том же плане экономического детерминизма Боас крити­кует изложенную в труде Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» теорию развития семьи. Формы семьи, по мнению Боаса, не могут быть объяснены как следствие экономических потребностей, «но последние могут пре­пятствовать, либо способствовать их развитию. В то же время сами экономические потребности всегда подвергаются влиянию социальной организации... (т. е. семейной.— Ю. А.). Данные про­тиворечивы и не позволяют заключать, что экономическая жизнь и организация семьи тесно связаны в отношении их внутренних форм» ^ш. Здесь как нельзя кстати вспомнить полемику В. И. Ле­нина с Михайловским. Последний также критиковал взгляды Эн­гельса на историю семьи и также понимал марксизм как эконо­мический детерминизм.

«...Где читали Вы у Маркса или Энгельса,— писал В. И. Ленин, обращаясь к Михайловскому,— чтобы они говорили непременно об экономическом материализме? Характеризуя свое миросозер­цание, они называли его просто материализмом» ¹⁰¹. Неоднократно отмечали классики марксизма и то, что взгляды и учреждения, возникающие на данной материальной основе, в свою очередь, оказывают на нее свое влияние, однако подчеркивали при этом важность прослеживания причинно-следственной последователь­ности возникновения и развития различных явлений обществен­ной жизни. Неоднократно подчеркивалось также в марксистской литературе, что марксистская диалектика — это метод исследо­вания, методология объяснения явлений в их общей причинной, обусловленной взаимосвязи, а не азбука формул, применяемых к каждому конкретному факту¹⁰².

Одрако Боас не всегда был последователен в своей оценке «экономического детерминизма». Огромный накопленный наукой конкретный этнографический материал неизбежно толкал его на признание важной роли экономических условий в жизни народа. Он допускал, например, что более высокими можно признать культуры, в которых меньше усилий затрачивается на приобрете­ние необходимых жизненных средств и больше технических дости­жений сделано в областях, непосредственно не связанных с по­вседневными нуждами.

В работах 1930, 1932, 1938 гг. он подчеркивал преимущества и большую привлекательность теории экономического детерминизма в сравнении с теориями географического детерминизма и, иллю­стрируя это фактическими данными, часто оказывался на пози­циях стихийного материализма Он писал, например, в статье 1930 г., что исследования культуры американских аборигенов по­казывают, как «производство избыточного продукта вызывает рост населения и рост досуга, который может быть использован для занятий, не обязательно направленных на производство пред­метов повседневного потребления; в то же время досуг может быть использован на новые изобретения, которые способствуют росту производства средств существования, которое в свою оче­редь способствует дальнейшему росту досуга.

Производство прибавочного продукта способствует росту плот­ности населения, усложнению и развитию всех сторон обществен­ной жизни. Благоприятные экономические условия содействуют усложнению культурной деятельности... Занятия, которыми чело­век обеспечивает себя пищей и жилищем, определяют направле­ние, в котором развиваются его открытия и изобретения- Изобретения — это результат глубоких наблюдений и практиче­ской деятельности... Когда необходимость добывания пищи и жилища не заполняет всего времени бодрствования... досуг ис­пользуется для других занятий... Вместе с досугом увеличивается количество домашней утвари... Кроме того, когда остается время для деятельности, не связанной с обеспечением непосредственных нужд в жизни человека и с развитием технических усовершен­ствований, то получают развитие различного рода общественные мероприятия и религиозные обряды...

Экономические условия,—признавал он далее,—оказывают воздействие на сами ритуалы, хотя они не определяют форм графики или пластического искусства, литературы или музыки, но они способствуют, либо препятствуют их развитию» ¹⁰⁴. Здесь Боасом хорошо охарактеризовано значение материальной осно­вы для развития идеологий в условиях доклассового общества американских аборигенов. Подобного рода высказывания дали повод П. Радину называть Боаса «крайним экономическим де­терминистом» ¹⁰⁵. Это отчасти справедливо, потому, что Боае упускал из виду чрезвычайно важный момент — значение посред­ствующего звена между экономикой и идеологией — социальной структуры общества, обычно игнорируемый вульгарным материа­лизмом.

Как известно, аборигенные общества индейцев Америки стоя­ли на различных ступенях развития: от раннеклассовых, военно- демократических до родо-племенных. Отмечаемые Боасом воз­можности развития религиозных ритуалов, искусства, литерату­ры, музыки предполагали также процесс отделения умственного труда от физического, зарождения классов.

Марксистская гносеология, подчеркивая решающую роль мате­риального производства, не выводит непосредственно из эконо­мики ни формы обычаев или религиозных ритуалов, ни стили искусства. Как писал Маркс, «из определенной формы материаль­ного производства вытекает, во-первых, определенная структура общества, во-вторых, определенное отношение людей к природе. Их государственный строй и их духовный уклад определяется как тем, так и другим. Следовательно, этим же определяется и характер их духовного производства» ^<06.

Как видим, наряду с верной критикой вульгарного экономиз­ма Боас подменял причинно-следственную связь явлений закол­дованным кругом взаимодействия явлений. Признание же только взаимодействия неизбежно вело к индетерминизму агностицизма.

Во всех своих высказываниях против экономического детер­минизма Боас исходил из атомарного понимания общественной жизни данного народа, или этноса — как суммы независимых, но взаимодействующих элементов.

Экономика же трактовалась им то как один из этих элемент- тов, то как «экономическое окружение» наряду с географическим окружением¹⁰⁷. Естественным следствием такого подхода было отрицание Боасом марксистского учения о базисе и надстройке. Попытка его прямого опровержения сделана была Боасом в его новом (1938 г.) издании книги «Ум первобытного человека». Признавая, с одной стороны, что экономическая жизнь является интегральной частью культуры и тесно связана со всеми ее сто­ронами, он писал, однако: «Нет оснований называть все другие стороны культуры надстройкой на экономическом базисе, потому что экономические условия всегда воздействуют на уже предсу- ществующую культуру и сами зависят от других аспектов куль­туры. Не более оправдано говорить, что социальная структура определяется экономическими формами, чем утверждать обратное, потому что предсуществующая социальная структура будет вли­ять на экономические условия ж наоборот: нет ни одного народа, социальная структура которого не подвергалась бы влиянию эко­номических условий. Культурная жизнь всегда экономически обусловлена, но и экономика всегда обусловлена культурой» ¹⁰⁸.

В конечном счете экономика уже не выглядит «интегральной частью» «предсуществующей» и существующей культуры, она лишь воздействует на них сама, подвергаясь их влиянию. Итак — кольцо взаимодействия.

Отвергая концепцию базиса и надстройки, сам базис Боас понимал узко, только как технику или как направление хозяйства, а не как совокупность производительных сил и производственных отношений.

«Многие племена охотников и рыболовов,— писал, например. Боас в 1928 г.,— экономическая жизнь которых построена на одинаковых основах, различаются по своим обычаям и верова­ниям». В качестве примера он перечисляет африканских бушме­нов и австралийских аборигенов, арктических индейцев и приреч­ные сибирские племена, индейцев Аляски, Чили и племена Саха­лина, которые якобы «могут быть сравниваемы, когда речь идет об их экономических ресурсах. Однако их социальная организа­ция, верования и обычаи различны» ^iM. Увлекшись подчеркива­нием необходимости прослеживания специфичности, уникальности явлений, Боас фактически игнорировал не меньшую необхо­димость установления социальной сущности явлений, их типич­ности и повторяемости в обществах, находящихся на одном уров­не социально-экономического развития.

При ближайшем рассмотрении «экономической жизни» пере­числяемых Боасом племен и народов оказывается, что она не сопоставима. Одни из названных им народов в недавнем прошлом были собирателями растительной пищи и охотниками на мелкую дичь (бушмены, австралийцы), индейцы американской Арктики — охотниками-рыболовами, но главное значение в экономике по­следних уже с XVII в. имел промысел товарной пушнины. Ин­дейцы Аляски, приречные племена Сибири и аборигены Сахалина были с древних времен оседлыми рыболовами и охотниками, а с XVII в. занимались также товарным пушным промыслом. Хотя у всех этих народов хозяйство носило присваивающий характер, но общий уровень развития их производительных сил, а следова­тельно, и характер производственных отношений, были различны. Поэтому не удивительны и различия в их социальных институ­тах, обычаях и верованиях, своеобразие которых определялось также различиями в исторических судьбах этих народов, своеоб­разием географической среды, в которой они жили.

Думается, что неправ был Б. Стерн, когда писал, что на Бо- аса не оказал влияние марксизм. Ошибочно также высказанное им в связи с этим положение, что у Боаса не было понимания класса в экономическом его значенииВысказывания Боаса в различных его работах убедительно говорят о том, что он понимал и экономические основы классов, и исторически преходящий их характер. Например, в работе 1928 г. «Антропология и современ­ность» он подчеркивал изначальность коллективизма собствен­ности на племенные земли и экономические ресурсы в перво­бытном обществе и отмечал затем, что «из этого примитивного контроля развивается централизованная собственность, сосредото­ченная в руках привилегированных классов и индивидов»^ш. Б статье 1930 г. «Антропология», исходя из того же признания коллективизма собственности племен и племенных подразделений на кормовые участки, он писал: «Когда же особенно благоприят­ные участки объявлялись частной собственностью, равенство на­рушалось, возникало экономическое и социальное неравенство» ¹¹². В своем выступлении 1937 г. «Раса: классовое самосознание» Боас отмечал, что примитивные племена дают примеры «бесклас­сового общества». Но когда появляются различия «в экономиче­ском положении, то они ведут к формированию классов, которое достигает высшего уровня в нашей цивилизации» ^1U. Таким об­разом, если даже марксизм не оказал влияния на взгляды Боаса, он стихийно пришел к материалистическому объяснению проис­хождения классов.

Теория факторов. Боас подчеркивал необходимость поставить ■науку на почву «исторически» достоверных фактов. Но эта абсо­лютизация факта неизбежно подавляла теоретическое мышление, которое вылилось в скептицизм Боаса ко всякого рода обобще­ниям. Но накопление знаний об образе жизни, культурах раз­личных племен и народов неизбежно толкало научную мысль к переходу от простого описания уникальных явлений к установ­лению и объяснению существующих между ними связей. Инде­терминизм же в трактовке явлений общественной жизни народов естественно приводил к попыткам объяснения связей между этими явлениями на основе позитивистской теории факторов, широко распространенной в историографии Запада конца XIX и первой половины XX в. Суть ее — в релятивистском подчеркивании оди­накового значения всех явлений общественной жизни, в призна­нии взаимодействия различного рода факторов как ключа к объ­яснению хода истории. Эта эклектическая теория плюрализма причин была противопоставлена монистическому объяснению ис­тории общества. Идея единства человеческой истории понималась Боасом как «одинаковость» развития отдельных компонентов культуры. Свои неоднократные попытки опровержения этой «одинаковости» он строил на множестве примеров, якобы дока­зывающих, что внешне сходные явления возникают чаще в силу разных причин.

Критикуя всякого рода «догматические», упрощенные «одно- факторные» концепции объяснения социальной жизни народов, относя к ним в одинаковой мере и историко-идеалистические концепции, и биологический, географический, технологический детерминизм, и исторический материализм, он сам оказывался неизбежно на позициях плюралистической теории факторов. Это было неизбежным следствием понимания Боасом общества как совокупности «различных аспектов культуры, которые развива­ются из различных условий, хотя во многих отношениях взаимо­связаны» ^1U. Экономика, социальная организация, религия, ис­кусство, мораль представлялись ему как самостоятельные, но взаимодействующие «аспекты культуры». Общество развивается, по Боасу, как следствие этого взаимодействия. Экономические от­ношения рассматривались им лишь как один из факторо^«изме- нений культуры». «Экономические условия,—писал он,—явля-

ЮТСЯ причиной МНОГИХ ИЗ ЭТИХ (проявлений культуры.— Ю. А.)г но и сами являются их следствием» ^ш.

Боас отрицал первостепенность значения того или иного фак­тора. «Взаимодействие различных сил,— писал он,— настолько тесно переплетено, что выбор одной из них в качестве единствен­ной созидательной силы даст ошибочное представление о процес­се» ^iiS. В другой работе он подчеркивал также, что «каждая по­пытка вывести формы культурной жизни из одной причины обре­чена на провал» "⁷. Само признание взаимодействия общественных явлений было, конечно, известным шагом от крайнего ато­мизма и партикуляризма. Оно означало в какой-то мере признание целостности изучаемого конкретного общества. Но одно это при­знание не только ничего не объясняло, но и свидетельствовало о том, что атомизм в понимании общественной жизни не был прео­долен и различные стороны общественной жизни (хозяйство, культура и т. д.) рассматривались им как некие изолированные друг от друга силы, которые-де «развиваются из различных усло­вий», находясь в случайном переплетении.

Но остановиться на признании взаимодействия означало отказ от вскрытия сущности процесса общественного развития. Подчер­кивание взаимодействия явлений снимало вопрос об их причинно- следственной последовательности. Критикуя теорию факторов уже на рубеже XX в., Г. В. Плеханов справедливо отмечал, что «признание взаимодействия между данными силами уже предпо­лагает существование этих сил, и сказать, что они действуют од­на на другую, вовсе не значит объяснить их происхождение»

В начале своей научной деятельности Боас, настаивая на де­тальном, эмпирическом изучении конкретных явлений, институ­тов, обычаев в жизни различных народов, подчеркивал, что эти исследования не есть конечная цель этнографа. Признавая объек­тивное существование общих законов, «управляющих ростом че­ловеческой культуры», задачу этнографической науки он видел в открытии их на основе предварительно собранных эмпирических данных о конкретных культурах. «Мы должны прежде понять процесс роста индивидуальных культур,— писал он,— а потом уже попытаться установить законы развития всего человечества» Он подчеркивал, что сравнение истории развития отдельных пле­мен «поможет найти общие законы развития человеческой куль­туры... Законы, управляющие ростом культуры, должны быть выведены из сравнения процессов роста происходящих в культу­рах небольших географических ареалов» ⁱ²°.

Эта же идея об объективном существовании законов и задаче науки их открыть высказывалась Боасом и в его более поздних работах¹²¹. Перед этнографической наукой он ставил две зада­чи: 1) накопление эмпирического материала о развитии конкрет­ных культур; 2) выведение на основе этого материала общих за­конов развития человеческой культуры.

Но к решению этой второй задачи науки Боас подходил с по­зиций эмпиризма, с позиций чисто индуктивного метода исследо­вания. Он призывал к выявлению сначала динамики единичных явлений, отдельных аспектов культуры, к изучению «историческо­го роста» различных сторон общественной жизни данной племен­ной группы (экономики, социальной структуры, религиозных ве­рований, искусства), «внутреннего развития, внешних влияний, способствовавших росту последних в определенной культуре» ¹²². На следующем этапе определялась задача «выяснить процессы роста отдельных культур, прежде чем выводить законы роста культуры всего человечества» ^пз, и уже на третьем этапе — фор­мулирование законов роста культуры всего человечества. Но та­кой подход к проблеме не мог ничего дать, ибо из закона движе­ния единичного нельзя выводить закон развития совокупности явлений.

Как считают философы-марксисты, закон есть существенная связь в явлениях, которая проявляется двояко: 1) или как закон сходных явлений, обнаруживающийся в каждом явлении,— это элементарный закон, соответствующий динамическому закону в физике; 2) или как статистический закон совокупности данных явлений (например, культуры как единства), который не опре­деляет судьбы каждого отдельного явления в этой совокупности, потому что отдельные явления в своем существовании подверже­ны действию элементарных, динамических законов.

Боас же не отличал элементарные законы единичных явлений от закона совокупности этих явлений. На методологических под­ходах Боаса к изучению культуры сказалось влияние на него естествоиспытателей-эмпириков. Подобно физикам-эмпирикам, культуру он разложил на ее микрочастицы (элементы культуры) и призывал ученых изучать аналитическим методом динамику этих микрочастиц. Он устанавливал в результате, что различные микрочастицы культуры развиваются самостоятельно, в силу раз­личных причин. Какие же можно было вывести из динамики эле­ментов культуры закономерности относительно культуры как совокупности этих самостоятельных микрочастиц? Никаких! Ди­намические законы микроявлений могут лишь дополнять, уточ­нять статистические законы движения, развития совокупностей. Главное же состоит в том, что законы совокупности существуют независимо от того, познаны ли элементарные законы изменения единичных явлений. Боас же ошибочно считал задачей науки открытие сначала элементарных законов движения единичных явлений и из них уже выведение статистических законов движе­ния совокупностей.

Закон же представлялся Боасу как некая «формула», "кото­рая была бы «применима к каждому случаю, объясняя его прош­лое и предсказывая его будущее» ¹²⁴. Таких формул, вполне справедливо считал он, не может быть, ибо общие, статистические законы совокупности не определяют судьбы каждого единичного явления этой совокупности.

«Ничего не обещают попытки свести все социальные яь.-;е- ния,— писал он,— к закрытой системе законов, одинаково при­менимых к каждому обществу и объясняющих их структуру и историю» ¹²⁵. Метафизическое понимание закона «вообще» как некого абсолюта, как «формулы», которая объясняла бы все — и общее и частное — привело Боаса в конце концов к полному агностицизму, к убеждению в невозможности открытия каких- либо социологических законов.

Более чем полувековой период эмпирических исследований п собирания фактов не привел Боаса к открытию и формулиро­ванию общих законов.

Если сопоставить выступления Боаса по вопросу о задачах этнографической науки: первое в 1888 г. в статье «Задачи этно­логии» и последующие в 1928 и 1932 гг.,— то изменение теорети­ческих позиций ученого по этому вопросу будет особенно рази­тельным. В 1888 г. он писал: «Сравнение социальной жизни раз­личных народов доказывает, что основы их культурного развития удивительно сходны. Из этого следует, что существуют зако­ны, которым подчиняется это развитие. Открытие этих законов является второй и, возможно, самой важной целью нашей нау­ки» ^12S. Он подчеркивал в этой статье, что главной задачей этно­логии является «формулирование законов развития общественной жизни народов». Но начиная с 1928 г. он все чаще стал высказы­вать мысль о невозможности открытия общих закономерностей, потому что случайности снимают действие закономерностей. На­пример, в работе «Антропология и современная жизнь» после 40 лет конкретных исследований Боас писал: «Я далек от того, чтобы отрицать существование общих законов роста культуры. Но каковы бы они ни были, они в каждом конкретном случае пере­крываются массой случайностей, которые, вероятно, более могу­щественны в конкретных событиях, чем общие законы» ^т. Он часто подчеркивал свою мысль, что «случайности являются пра­вилом в каждом обществе»¹²⁸. Культура «в огромной степени определяется внешними случайностями, не вытекающими из внут-

о 4 OQ

реннеи жизни народа»,— писал он.

В статье же 1932 г. задачи антропологии сведены уже к од­ной первой задаче, к «пониманию индивидуальных явлений», а не «установлению общих законов». Релятивизм Боаса в трактов­ке уникальности явлений снял вопрос о сходствах и повторяе­мости.

«Явления, изучаемые нашей наукой, столь индивидуальны, настолько подвергнуты внешним случайностям,— писал он,— что никакие закономерности не могут их объяснить... Явления куль­туры настолько сложны, что мне кажется сомнительным, что ка- кие-то важные культурные законы могут быть открыты» ¹³°. Вы­ступая по существу против идеи общей закономерности развития человечества, Боас пытался прежде всего опровергнуть закон сходных явлений путем приведения множества фактов, свиде-

4 Ю. П. Аверкиева

тельствующих о том, что сходные явления возникают в силу раз­ных причин, поэтому сходства поверхностны, случайны и из них нельзя выводить какие-либо закономерности. Но ошибка Боаса при этом заключалась в отождествлении причинности и законо­мерности; в действительности не всякая причинная связь есть закон. Она может быть единичной и случайной, а именно на такие связи обращал внимание Боас и обосновывал свой индетерминизм. «Конечно, каждое событие имеет причину,—писал он в 1932 г.,— но причины не объединены так, чтобы представлять одну нить. Вмешивается множество случайных причин, которые не могут быть предсказаны и которые нельзя реконструировать как опре­деляющие ход прошлого»

Очевидно, что случайность и необходимость Боас трактовал метафизически, как взаимоисключающие явления. Критикуя ис­торические концепции эволюционистов, он в противовес им на­громождал массу единичных, якобы случайных явлений, которые- де снимают действие законов, отрицают наличие необходимых причинных связей между явлениями.

Боас неправомерно отождествлял единичное явление и слу­чайное явление, что и повело его к ошибочному, механистическо­му пониманию соотношения необходимости и случайности. По­нятие же случайного не тождественно понятию единичного. Диа­лектическая сущность каждого единичного явления состоит в том, что оно заключает в себе момент необходимости и момент слу­чайности. Марксисты различают необходимые и случайные явле­ния в зависимости от соотношения в них этих двух моментов, не забывая при этом, что в каждом случайном явлении заключен элемент необходимости.

«...Где на поверхности происходит игра случая,— писал К. Маркс,— там сама эта случайность всегда оказывается под­чиненной внутренним, скрытым законам. Все дело лишь в том, чтобы открыть эти законы» ¹³².

Да уже само признание явления как случайного постулирует его отношение к какому-то закону. Но формально-логический ме­тод научного мышления Боаса помешал ему понять диалектику случайного и необходимого.

Скептицизм Боаса в отношении старых позитивистских исто­рических концепций, а также и исторического материализма по­вел его к агностицизму и субъективизму, который проявился и в признании им наличия субъективизма в самих научных подходах исследователей. Поэтому он призывал этнографов глубже приспо­сабливаться к образу мышления и чувствования чужого племе­ни или народа, отделываться полностью от мнений, эмоций, осно­ванных на специфической социальной среде, в которой каждый из них родился. Современные критики Боаса эту веру его в возмож­ность ученого отвлекаться от воспитанных социальной средой взглядов п установок называют «наивным эмпиризмом», убеди­тельно показывая ее несостоятельность. Да и сам Боас, дума­ется, не всегда верпл в эту возможность, считая, например, что полевая работа этнографа обусловливается «теоретическими спо­рами» в науке и в свою очередь результаты полевой работы ока­зывают «обратное влияние на антропологическую теорию» ^ш„ «Наивный эмпиризм» Боаса был направлен на опровержение об­щеисторических концепций эволюционной школы, и это определя­ло характер собираемых им фактов. В результате проповедуемая «объективность» исследований выливалась в субъективизм.

Кардинальными проблемами, на которых строилась в прошлом и строится ныне идеологическая борьба в области философии ис­тории, являются проблемы закономерности, причинности, необ­ходимости и случайности. Это нашло свое проявление и в выска­зываниях Ф. Боаса и его последователей в США.

Таким образом, справедливо критикуя реакционные течения в буржуазной философии истории XIX в., Боас вместе с тем по­ставил под сомнение и достижения отдельных ее представителей, ставивших проблему закономерности и прогрессивности развития человеческого общества.

Общественно-политические взгляды Ф. Боаса. Сильной сто­роной научной деятельности Боаса была его критика открыто реакционных концепций в этнографии, историографии и социоло­гии Запада: расизма, географического и психологического детер­минизма. Но, следуя неопозитивизму, он отвергал и марксизм и вместе с ним все положительное, что было сделано эволюционной школой в этнографии. В то же время, можно сказать, что Ф. Боас относился к той категории ученых, о которых говорят, что сами они лучше своих философско-исторических концепций. Боас прожил большую жизнь скромного труженика, целиком посвя­тившего себя служению науке. По своим общественно-полити­ческим убеждениям он был представителем леволиберального крыла американских ученых. Он не замыкался, подобно многим своим коллегам, в «башне из слоновой кости», в рамках «чистой науки».

Характерны в этом отношении его слова, сказанные в 1941 г. в одном из его публичных выступлений: «Мы не можем больше считать поиск истины привилегией ученых. Мы должны позабо­титься о том, чтобы задача преодоления привязанности к тра­диционным суждениям и переходу к научному мышлению раз­делялись вместе с нами все большими массами народа» ⁱ³\ Он настаивал на широкой пропаганде научных знаний и сам стремил­ся как можно шире популяризировать результаты научных ис­следований, разоблачающих расизм, националистические и шови­нистические предрассудки, резко проявлявшиеся во всех областях жизни американского общества.

Во многих из своих работ Боас с глубокой научной эруди­цией и убежденностью последовательно вскрывал научную не­обоснованность различного рода расистских концепций. Особое место занимают в этом плане две его работы: «Ум первобытного человека» (1911 г.) и «Антропология и современность» (1928 г.). Примечательно, что первая из них была предана сожжению гит­леровцами в Германии в 1933 г. Но как бы в ответ на этот акт нацистов Боас опубликовал на немецком языке брошюру «Ариец я неариец», разоблачавшую антинаучность и реакционную соци­альную сущность расистских концепций фашизма. Она распро­странялась антифашистами-подпольщиками в Германии. Антира­сизм Боаса оказал огромное влияние на общественную мысль США.

Известны политические антиимпериалистические выступле­ния Боаса как в первую мировую войну, так и в годы второй мировой войны в Америке и за ее пределами. Особенно полити­чески заостренными были выступления Боаса в последний пе­риод его жизни. Большой интерес в этом отношении представля­ют его статьи: «Классовая сознательность и расовые предрассуд­ки» а также «Миф о расе» ¹³⁶. В газетах США был опубли­кован ряд заявлений Боаса о войне, о военных целях, о после­военном будущем. Таковы, например, «Дома умалишенных для нацистских лидеров» (с подзаголовком: «Что мы сделаем с нем­цами?») ¹³\ «Эксплуатация должна прекратиться» (с подзаго­ловком: «Нужно ли возвращать королеве Вильгелъмине ее импе­рию?») ¹³⁸, «Письмо сенатору Георгу Норрису»¹³³, «Замечания на речь вице-президента Уоллеса о наших военных целях»¹⁴⁰ и другие заявления о войне и демократии, о военных целях Бри­тании, о том, весь ли немецкий народ ответствен за преступления правительства Гитлера.

Дата добавления: 2015-05-09