Структурная модель сферы культурно-бессознательного

Культурно-бессознательное

Термин культурно-бессознательное, вводимый здесь для определения и систематизации отношений между индивидуально-психическим и общекультурным в сфере бессознательного, не содержит никакой полемики или отрицания хорошо известного юнговского термина «коллективное бессознательное» (последнее, как известно, обозначает хранилище психического наследства и потенциальных возможностей человека и является как бы понятийной осью, на которую нанизываются представления о родовой и социальной памяти, стандартизированных моделях поведения больших социальных или этнических групп). Вводя данный термин, мы стремимся лишь подчеркнуть, что бессознательное на общекультурном уровне не есть просто «размноженное» индивидуальное бессознательное: у него свои собственные законы и принципы функционирования и развития, несводимые к непосредственной экспликации психического. И потом, выражения типа «родовая память» или «социальная память» — скорее образы, чем строгие научные понятия: они не проясняют структуры бессознательной сферы, не дифференцируют сферы общекультурного и индивидуально-психического и не описывают механизмы тех процессов, которые протекают в сфере бессознательного.

Если Фрейд указал на то, что рациональное сознание — это лишь «видимая часть» психики, под которой кроется колоссальный пласт бессознательных инстинктивных детерминации, то сейчас становится очевидным, что и культура как целое прячет от погруженного в нее субъекта свои исходные основания, нормативы и установки. Скрытые законы макрокультурных систем стоят как опосредующее звено между человеком и объектом его деятельности или познания.

Итак, культурно-бессознательное — это обозначение сферы объективных смыслов, скрытых от адекватного осознания. Через сферу культурно-бессознательного универсальные общеантропологические основания культурогенеза связываются с его более поздними, производными и специфическими для каждой культурной традиции, уровнями. Об объеме и специфическом содержании сферы культурно-бессознательного имеет смысл говорить лишь применительно к конкретной историко-культурной традиции. Что же касается структуры культурно бессознательного, — ее можно представить в виде следующей модели.

² Понятие «первотектон» — одно из самых сложных в авторской концепции, его обоснованию и разъяснению в книге уделяется большое место. Вкратце «первотектоны» в определении авторов — это «универсальные инвариантные смыслообразовательные интенции человеческой ментальности,составляющие неотъемлемую антропологическую характеристику человека как вида и всякий раз включающиеся в ситуации полагания дуальных субъектно-объектных отношений. Первотектональные направленности задают онтологические координаты смыслообраэующего субъектно-объектного взаимодействия, определяют содержание и интенсивность первичного переживания этого взаимодействия и направляют процесс рефлексии и кодификации этого переживания в тех или иных знаковых системах. При этом первотектон — не какое-то статичное значение,а первичное условие и направленность на образование значения».
³ О принципиальном дуализме сознания, его характерных коллизиях и способах снятия,а также связанных с этим дуализмом понятиях «партисипация», «синкрезис», «трансцендирование» и некоторых других, встречающихся в настоящем тексте, см. предыдущие публикации (Человек. 1997, ╧5-6).

1. Уровень первотектональных интенций ². Этот уровень — самый абстрактный и всеобщий. Он отмечает границу перехода от природы к культуре. Бессознательная направленность к выходу из дуализированного состояния создает гравитационное поле экзистенциально-психических векторов, складывающихся в интенциональные предрасположенности ментальности. Формируется координатная система первотектональных интенций: имманентное—трансцендентное, сакрально—профаническое, дискретное—континуальное ³.

Фрейдовские биосексуальные комплексы как раз и есть одна из таких первичных предкультурных форм опосредования этих интенций, где биологические по содержанию импульсы сублимируются и реализуются в опосредованных (т. е. несобственных) культурных формах. Такое партисипационное растворение в стихии биологической сексуальности с ее либидозными трансформациями выражает самую архаичную форму бегства от состояния дуальности. Это самый изначальный, а потому самый неизбывный и навсегда закрепившийся в наследуемом фундаменте ментальности способ снятия дуальности через прямой возврат в докультурное состояние. Каннибализм, поедание экскрементов, инцест обычно манифестируют последние стадии «раскультуривания» и деструкции нормативно-смысловой пирамиды последовательного трансцендирования, приобщающего человека к культуре. Верхняя граница этого блока первичных культурных нормативов, вырывающих человека из континуума животной самотождественной витальности, проходит на уровне табу на убийство родителей. Здесь биосексуальная (фрейдистская) основа уже настолько растворена в социальности и ею опосредованна, что этот запрет, как показывает практика, преодолевается наиболее легко и безболезненно.

2. Уровень «нулевого цикла» первотектональных проекций. Переход к собственно культурной форме существования в дуализованном мире, самообнаружение инвариантных матриц, в которых структурируются смыслы и формы. Такое структурирование — средство постоянного самовоспроизведения синкрезиса — недифференцированного (не-дуального) идеала.

За этим общекультурным (общеантропологическим) уровнем следуют уровни специфических опосредований в той или иной конкретной культурной традиции.

3. Уровень этнических детерминации. То, что называется национальной психологией: устойчиво воспроизводящаяся сумма детерминации этнографического характера, определяющих основные принципы опосре дования первичных первотектональных импульсов. Складывается этот компендиум главным образом на основе этногенетических факторов и, соответственно, его формирование и кристаллизация идет параллельно с процессом этногенеза. Данный слой относится к базовым уровням культурно-бессознательного и не знает индивидуальной дифференциации. Здесь действуют законы больших чисел и макродоминант, так что отдельно взятые персоналии не могут быть материалом для наблюдения и ни о чем не говорят.

4. Уровень социокультурных детерминации. Социальный опыт той или иной культуры — это не что иное как дальнейшее опосредование первичных первотектональных интенций и формирование на их основе многослойных смысловых конструкций, совокупно образующих целостное, самодостаточное и самовоспроизводящееся культурно-цивилизационное пространство. Бессознательное на этом уровне — сумма скрытых от осознания культурой механизмов, принципов и установок, лежащих в ее основе и определяющих ее системное функционирование. Собственно социокультурный срез бессознательного особенно наглядно выявляется при сопоставлении автомодели культуры с ее реальным (эмпирическим) образом. Иначе говоря, этот слой определяет дистанцию между тем, как культура видит и описывает сама себя (или за что она себя выдает) и тем, чем она в действительности является. Тут, конечно, можно прицепиться и задать каверзный вопрос: а кто знает, какова культура на самом деле? Но какова бы она ни была, ее реальный план никогда не совпадает с идеологическим (в широком смысле, автопортретом), как Должное никогда не совпадает с Сущим, как бы это сущее ни оценивать. Такая неадекватность культурной самоидентификации и самоописания, проистекающая из подмены образа реальности идеалом и из онтологического доминирования Должного над Сущим, — свойство не только отдельного субъекта, но и всей социокультурной традиции в целом. Это даже особый род связи, объединяющей отдельного субъекта и макрокультурную общность единой формой самообмана в погоне за трансцендирующей партисипацией.

5. Уровень индивидуально-бессознательного. Этот уровень можно рассматривать прежде всего как единичный модус социокультурного бессознательного. Бессознательные сферы на общекультурном и на индивидуальном уровне изоморфны, хотя и не тождественны. Воспроизводя в своем бессознательном скрытые и неосознанные интенции той культуры, к которой он принадлежит, единичный субъект всегда окрашивает эти интенции своеобразием своей собственной ментальности и невольно преломляет их в призме собственного опыта, как приобретенного, так и генетически наследуемого. Всеобщее культурно-бессознательное хотя эмпирически и складывается из суммы бессознательного единичных субъектов, но в то же время не выводится из нее онтологически, как язык, эмпирически формируемый суммой отдельных носителей, является, тем не менее, онтологически первичным по отношению к каждому из них.

6. Далее начинается «видимая часть айсберга» — осознаваемые культурой смыслы. Ее можно представить в виде конуса, в основании которого лежит самый широкий пласт — объективированные смысловые системы, закрепленные в традиции и воспроизводимые в стандартизированных семиотических формах — то, что в старые добрые времена именовали «формами общественного сознания». Обыденное, научное, религиозное, художественное сознание и другие формы сознания, отрефлектировавшие себя в качестве таковых, выступают своеобразными полями. Включаясь в эти поля с их специфическими ценностями и языковыми формами, субъект осуществляет свою социокультурную идентификацию, осознает субъектом своего «я» именно как субъекта культуры, а не просто как некую абстрактную экзистенциальность.

Именно принятие этой части конуса или пирамиды культурных смыслов за целое и формирование на ее основе автомодели культуры, т. е. ограничение одной лишь видимой частью айсберга, и порождает ту извечную неадекватность самооценок, самоописаний и самоидентификаций культуры, о которой мы говорили в предыдущих разделах.

Сужение конуса означает движение от наиболее общих «форм общественного сознания» к более частным и локальным. Таковыми могут быть те или иные групповые, субкультурные или узкопрофессиональные культурные подсистемы, специализирующие культурную самоидентификацию субъекта.

И, наконец, на вершине пирамиды находится точка, обозначающая сферу индивидуального рационального сознания. Здесь сходятся векторы всех уровней детерминации ментальности, которые, преломляясь сквозь призму индивидуальной психологии, складываются в равнодействующую, рождая противоречивый сплав всеобщего и особенного в реальном мышлении и культурной деятельности субъекта.

Возвращаясь к области культурно-бессознательного, важно отметить, что в каждом из уровней, надстраивающихся над общеантропологическими (первогектональные интенции и «нулевой цикл» их проекций) — можно выявить три зоны.

Зона смыслов, в принципе заблокированных для осознания. Эти смыслы еще не отпали от синкрезиса и могут быть выявлены лишь извне традиции в ретроспективном анализе. Так, сфера быта до XVII в. существовала как бы «в себе», не будучи представленной в рационально конструируемой автомодели культуры. Сюда же можно отнести и образы «взрослых детей», которые донесло до нас искусство: до XVIII в. мир детства не был открыт и отрефлектирован в самоописании культуры.

Далее следует зона смыслов, осознаваемых неадекватно. Чтобы не входить в долгую дискуссию о критериях адекватности вообще, поясним, что, собственно, здесь имеется в виду. Опыт индивида или социальной группы, включенных в культуру, семиотизуется в знаковых формах самых высших уровней описанной здесь многослойной пирамиды семантико-семиотических конструкций, скрытых в области культурно-бессознательного, и, по существу, сам представляет собой лишь верхние этажи этой пирамиды. Однако нижние, базовые этажи от субъекта скрыты (почему, точнее, для чего это происходит, мы поговорим немного позднее), и субъекту подобный опыт представляется завершенным целым. Эти верхние этажи, данные субъекту в виде осознанного опыта, переживаются им как вечные и последние ценности, как итог и средоточие всего смыслового универсума. На самом же деле этот слой есть как раз самый неустойчивый, изменчивый и динамичный: рожденные в этом слое ценностные мотивы и трансцендирующие устремления в процессе объективной культурной самоорганизации оборачиваются своей противоположностью.

Платон порицал письменную культуру за то, что письменность-де убила память. Ностальгируя по сакрально-мифологической традиции и искренне желая ее сохранить и вернуть, он доказывал свою правоту, прибегая к изысканнейшим фигурам именно письменной культуры и задавая тем самым, мощнейший импульс к ее дальнейшему развитию. Так культура, оглядываясь назад, двигалась вперед. Конфуций, также стремясь исправить имена и вернуть все как было во времена священных династий Яо и Шуня, и не помышлял о каком-либо культурном новаторстве в нашем понимании. Однако в результате родилась принципиально инновационная культурная парадигма. Буддизм, предложивший освобождение от страданий путем практически полного отказа от цивилизационного способа бытия, несмотря на героические попытки «выдавить» человека из культуры посредством аскезы и психотехнологий медитативного трансцендирования, расцвел целым букетом собственно культурных форм: искусство, философия, мифология, культ, монастырская организация и специфические формы хозяйственной деятельности и т. д.

В этом и ловушка, и хитрость культуры. По существу, она не может, не имеет права открывать субъекту свои базовые основания, ибо если субъект познает макрокультурную традицию в ее целостной конечности, — это убьет трансцендирующий импульс, заранее погасит и профанизует любые возможные формы партисипационного переживания, т. е. сделает существование человека в культуре безысходным и бессмысленным. И дело не в настроениях и эмоциях, не в том, что такого рода познание «приумножает скорбь», которой и так хватает. Оно практически подрубает самые основания и мотивационные поля бытия человека в культуре. Поэтому культура всегда является человеку как нечто бесконечное и трансцендентное, и та культурная традиция, в которой рождается и пребывает субъект, представляется ему если не вообще единственной, как в первобытные времена, то, по крайней мере, «самой-самой-самой». И никакое теоретическое признание и терпимое отношение к другим культурным традициям не способно принципиально изменить данную ситуацию: эти конвенциональные наслоения лишь смягчают формы проявления центричности своей культуры; бессознательная и автоматическая партисипация к ее нормам и установкам все равно выступает универсальной точкой отсчета по отношению к другим культурам. Макрокультурная традиция, таким образом, «прячет концы в воду», в сферу бессознательного, шифруя свои базовые структуры, по которым можно было бы отрефлектировать ее конечность и особенность и являя себя субъекту в иллюзорном образе универсальной формы трансцендирования. Поэтому закат и гибель культурной традиции, с пребыванием в которой партисипационно связывает себя ее субъект, переживается им как крах всего мироздания и тотальная хаотизация вселенной.

Лишь к XX в., когда стала складываться качественно иная информационная ситуация и, что не менее важно, само информационное отношение к восприятию элементов опыта, когда во второй половине века начал распадаться принцип иерархии и утверждаться «горизонтальный локализм» культурных парадигм, — положение стало некоторым образом меняться. Автономизовавшаяся личность свободно пересекает границы макрокультурных топосов. Этот процесс еще только начался, но такое состояние уже, как это и бывает в культуре, воспринимается его носителями как единственно приемлемое. Любое замыкание в локальных культурных системах — это уже ошейник, ограничивающий свободу самореализации. Впрочем, культурологический смысл постмодернизма — тема особая.

И, наконец, третья «зона» смыслов бессознательного — это мир рутинизованных и профанных феноменов, давно прошедших через процедуры культурного сознания. Став застывшими знаками — неважно, материализованными или идеализованными — тех или иных культурных функций или отношений, эти феномены используются автоматически, как инертные формы некоего «семантического конструктора». Из своеобразного «облака» семантических возможностей, онтологически присущих всякому объекту, культура выявляет, семиотизует и закрепляет в традиции лишь те, которые отвечают ее имманентным гносеологическим установкам. Так изначальная «вещь в себе», у которой нет четкой семантики, а есть лишь интуитивно схватываемые «семантические предрасположенности», задаваемые материалом, формой и другими эмпирическими характеристиками и контекстуальными отношениями, превращается в дискретный, семантически ограниченный и семиотически оформленный феномен культуры. Но в ходе такого превращения сознание отсекает все остальные возможности семантической онтологизации данного объекта. Иначе говоря, культура делает из чего угодно только то, что способна увидеть, освоить, назвать и использовать. Неонтологизированное, неназванное, неосвоенное образует потенциал чистых возможностей, скрытых от рефлексии культурного сознания.

Этот мир нереализованных семантических возможностей образует в культуре второй пояс синкретической недифференцированности — после первично отчужденного континуума природы. А третий пояс синкрезиса связан уже с миром вышеупомянутых дискретных феноменов, профанизованных рутинно-автоматическим употреблением. Это синкрезис не до рефлексии, а после нее.

Стихийно дрейфующий и изменяющийся контекст внутрикультурных связей столь же стихийно и бессознательно меняет структуру смыслового функционирования этих профанизованных феноменов: сохраняя закрепленные и рутинно воспроизводимые семиотические формы, эти феномены начинают незаметно для носителя культуры выполнять совершенно новые смысловые функции, теряя, разумеется, при этом первоначальные. Примеры такого рода трансформаций легко найти в языковой практике: сакрально-ритуальные фразы, утратив в результате рутинного употребления свои первоначальные священные функции, превратились в декоративный элемент композиционной структуры речи. Здесь можно вспомнить и слова-паразиты, чья роль в речи не имеет уже никакого отношения к их первоначальной семантике и состоит в основном в сохранении ритмического континуалитета речевого потока и в создании определенных психотерапевтических эффектов для говорящего. Примеров смещения реальных культурных функций профанно-рутинизованных феноменов в область бессознательного великое множество во всех срезах реальности. В совокупности эти феномены составляют область нового синкрезиса, располагающегося уже не перед, а за фронтом рефлексии.

Дата добавления: 2015-05-09