Личность как социокультурный тип

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ

Индивиду не дано осознать трагизм бытия ввиду его собственной невычлененности из синкретического с этим бытием целого. Паллиат, если не осознаёт этот трагизм до конца, то по крайней мере чувствует. Более того, осознание трагизма бытия — главный экзи­стенциальный рубеж паллиата. Он пытается преодолеть его посредством партисипации к положительно отмеченному полюсу. Лич­ность же не просто осознает, но принимает трагическое как непреодоли­мое и фундаментальное обстоятельство, вытекающее из самой природы бытия. И проблема эта осмысляется ею как проблема внутренняя.

Соответственно, для индивида трансцендирование как преодоле­ние отчуждения связано с максимальным погружением в ритмический континуум репродуктивной деятельности. Для паллиа­та это активная социальная практика во имя установления должного космического порядка. Для личности — творчество в самом широком понимании.

Что такое личность как тип, как модальность homo? Направлен­ность эволюционного процесса, рассматриваемого предельно широко, начиная с космологии и кончая социальной историей, развивается в сторону все большей и большей индивидуализации. Или ина­че говоря, все более плотной концентрации идеальных потенций во все более свернутых и локализованных материальных структурах. В этой теоретической перспективе личность оказывается завершающим типом культурной эволюции. А формирование западно-европейской цивили­зации, саморазвитие которой привело к третьей великой революции во всемирной истории, обретает статус исторически неизбежного процесса, опирающегося на закономерности космоэволюционного уровня'. Пере­числяя наиболее значимые черты личности (как социокультурного типа), следует выделить ее максимальную автономность, самодостаточность и постоянную ориентированность на свершение выбора. Эти черты не только главные но и критериальные, ибо они от личности не отчуждае­мы. Личность демонстрирует такую точку диалектического перетекания в спектре отношения партисипации, где партисипационое пережи­вание осуществляется не через растворение переживающего я во внеположенном объекте, а напротив, путем ассимиляции этого объекта в я, в духовном пространстве субъекта. Причем надо отметить, что на уровне оформления и осознания этих переживаний возможны неадек­ватные и замещенные представления, иллюзорные формы. Так, к при­меру, современная личность вполне может осознавать свои религиозные переживания как движение к Богу, то есть описывать их во вполне традиционных моделях. На самом же деле происходит ассимиляция идеи Бога в достаточно релятивном духовном пространстве современ­ной личности. Сегодня не Бог выбирает личность, а личность выбирает Бога.

Это связано с тем, что личность по определению снимает в своем духовно-ментальном пространстве целостный, а не локальный опыт своей культурной системы. Этот опыт включает в себя не только семантиче­ские конструкции и нормативные установления, но и многообразную, разветвленную антиномичность культурного целого. Так антиномичность не только познается, но и осознается как органическая характеристика бытия. Для индиви­да ситуация антиномичности не проблематизуется. Паллиат решает эту проблему путем глобальной партисипации к одному из полюсов, выво­дя другой за пределы единосущной себе онтологии. Личность же, подоб­но гегелевскому духу, способна терпеть противоречия внутри себя.

Именно поэтому обреченность на постоянный выбор составляет ядро, сердцевину природы личности. Экзистенциальное самоманифестирование, самоподтверждение личности свершается в выборе. Перма­нентное расширение поля выбора — экзистенциальный императив лич­ности, определяющий её историческое саморазвитие. Личность не только делает выбор сама, но и не склонна доверять его кому бы то ни было. А также делегировать это право внешним инстанциям. Поэтому личность в минимальной степени может быть объектом социальной манипуляции и идеологических внушений. Если для личности и есть что-то им­перативное, то это сугубо индивидуальная, априорно заданная програм­ма культурного творчества. Родившись личностью, человек не выбирает, выполнять ее или нет. Ибо программа культурного творчества состав­ляет природу личности, а ее реализация оправдывает существование. В этом отношении для личности снимается вопрос о смысле жизни, все­гда с неизменной остротой стоящий для паллиата. Зато перед личностью во всей полноте разворачивается поле путей и форм реализации своей программы.

Само обнаружение творческой программы ни в коей мере не ума­ляет проявления самостности личности, поскольку в итоге ее выполне­ния рождается результат, в котором абстрактный ментальный импульс, чистая интенция опосредуется в специфически индивидуальных формах. Можно говорить о том, что культура Ренессанса требовала, пред­полагала и ожидала появления такой фигуры, как Микеланджело, и в этом смысле появление этого титана было необходимым и закономер­ным. Но тот культурный продукт, который был им создан, совершенно немыслим вне сугубо индивидуальных, особенных характеристик его личности, со всеми её психологическими, характерологическими и пр. особенностями. С этих позиций наивысшими сферами личностной само­реализации являются те сферы культурного творчества, которые в наи­большей степени соответствуют ролевому образу демиурга (см. гл. II). Помимо выработки новых макрокультурных парадигм мироустройства, как правило, в форме религиозных или социальных учений, это филосо­фия и искусство. Поясним, что в творчестве научном имеет место изве­стное растворение субъективного в объективном. Научные законы объек­тивны. Они не создаются, а открываются. Не умаляя достоинств великих, скажем, что закон всемирного тяготения был бы открыт и без Ньютона. Что же касается высших проявлений искусства и философии, то здесь личность в полном смысле слова творит миры. Научное творчество соотносимо скорее с первотектональными ролевы­ми функциями культурного героя, тогда как художественное и фило­софское — с функцией собственно демиурга. Это разделение не следует, разумеется, понимать абсолютно. Выходящая на философский уровень наука вполне достигает демиургических высот (тот же Ньютон, Эйнш­тейн, Дарвин и др.), а большая часть авторов художественных произве­дений находится в русле традиции и тем самым соответствует функ­ции культурного героя.

Личность может быть и фигурой синкретической. Это почти всег­да связано с привнесением в мир новых религиозных или мировоззрен­ческих учений. Таковыми были первые личности эпохи осевого време­ни, таковыми были виднейшие деятели культуры, в системном качестве которых сохранялся синкрезис и в позднейшие времена (Толстой, Ганди, Вивекананда, У. Моррис и т. д.). Как может заблуждаться паллиат, пре­увеличивая свою самостность, а в действительности являясь агентом внеположенной идеи, так может заблуждаться и личность, но в обрат­ном смысле. То есть, осознавая свою деятельность как служение чему-то внешнему, личность в действительности разворачивает инновативное поле культуры в выражение индивидуализованных формах.

Как уже было сказано, личность как прецедент рождается в эпоху осевого времени одновременно в разных культурных ареалах. Деятель­ность этих личностей была еще всецело подчинена синкретическому характеру культуры эпохи. Полем их самореализации было формиро­вание новых мировоззренческих парадигм под эгидой религиозных или натурфилософских учений. Дальнейший генезис личности связан с евро­пейским культурным кругом. Дело в том, что европейская макрокультурная парадигма (см. о гносеологических парадигмах) ориентирована на последовательную прогрессию семантических форм партисипационного переживания со смещением последнего к их семиотическим образам. Переживающее я-сознание в этом случае проходит последова­тельную цепь актов партисипации/отчуждения, по ходу которых первоначальные синкретические блоки последовательно дробятся, семиотизуются и онтологизуются как самостоятельные дискретные элементы смыслового пространства.

Именно этот процесс и оказался прямым продолжением того ге­нерального вектора космоэволюционного процесса индивидуализации, с формулирования которого начиналась настоящая глава. Итак, евро­пейская цивилизация стала рождающим лоном личности. Трудно сказать, да это и не так важно, что первично и что вторично: личность ли с индивидуализующими установками, или сама гносеологическая парадигма, способная пронизывать, пропитывать культурный контекст, в котором этой личности надлежало развиваться. Мы считаем, что здесь причинно-следственные связи, если и могут быть установлены (что не очевидно), то не играют принципиальной роли. Здесь скорее можно гово­рить о когеренции сущностей, а не явлений.

Каковы фазисы исследуемого процесса? Сначала появляется личность-в-себе, когда инновативно-творческая функция осознается в не­собственных формах. Личности осевого времени и последующих веков, включая и адептов монотеистических вероучений, всегда рассматрива­ли свою деятельность как служение внеположенному идеалу, либо рет­роспективному, либо хилиастическому. Иначе говоря, новые культур­ные парадигмы, вырабатываемые личностью, внедрялись под лозунгами вернуть, восстановить, воссоздать. Это связано с тем, что в культуре доминировал синкрезис. Рефлектирующего отщепления личности от это­го синкрезиса ещё не произошло. Одним словом, личность проявляла свою личностность всегда по поводу чего-то. Еще в эпоху Ренессанса мастера искусств соперничали не в сфере индивидуальных манер, тех­ник и эстетических приоритетов, а в сфере наибольшего приближения к некоему общепризнанному эстетическому идеалу (античному). Можно сказать, что от внерефлективного в-себе-бытия личности в начале ново­европейской эпохи происходит переход к следующей стадии вычлененности: внеположенная парадигма деятельности в виде той или иной традиции или системы продолжает оставаться скрепляющей синкретической оболочкой, но личность уже обретает полную свободу внутри нее. Иначе говоря, личность обретает возможность по своему усмотре­нию интерпретировать и комбинировать смысловые структуры внутри традиции. К примеру, если традиции магии, оккуль­тизма, алхимии, герметизма, кабалистики были для средневекового че­ловека неукоснительной инструкцией, то для человека Ренессанса они превратились в основу для широчайшего поля творческих эксперимен­тов, комбинаций и вариаций.

Такая ситуация породила уникальную (хотя все культурные ситуа­ции уникальны) ситуацию особого равновесия восходящих и нисходя­щих тенденций: с одной стороны некая всеобщность синкретических ценностных оснований культуры, всеобщий характер ее базовых топосов (антично-библейская мифология, комплекс оккультных традиций и т. д.) и с другой стороны нарастающая автономизующаяся самостность человеческого существа, то есть личности. Никогда единичное не нахо­дилось в такой гармонии со всеобщим, а свобода индивидуального твор­чества так органично не укладывалась в нишу традиции как всеобщей необходимой формы самопресуществления культуры. В этом неповто­римое своеобразие и недостижимость культурных результатов эпохи Ренессанса, Реформации и ранних буржуазных революций.

Любые антиномии понимаются личностью как проблемы внутрен­ние, а поэтому высшей ценностью и средоточием, фокусом ее экзистен­циальных ориентации является свобода. Свобода в данном случае понимается как конкретная возмож­ность выхода из внутренней антиномичности. Презумпция свободы как высшей ценности свойственна личности, и только личности. И, повторимся, нет большего заблуждения, чем приписывать это стремление всему человеческому роду, как это делает европейская культурно-антропологическая традиция, берущая начало от Просвещения. Не-личность ищет не свободы, а “хозяина получше”.

Со временем процесс переламывается; диалектика единичного и всеобщего все более смещается в сторону ассимиляции всеобщего еди­ничным или, иначе говоря, личность все более и более автономизуется. Дробятся и умножаются семиотические подсистемы, сужается и лока­лизуется сфера коммуникаций. В конце концов в результате этих про­цессов европейская личность испытывает сильнейший кризис отчужде­ния, первая фаза которого наступила в XIX веке.

Разумеется, маятник взлётов и кризисных падений европейского антропоцентрического гуманизма, служившего идейным основанием цивилизации личности, был запущен ещё в веке XVI, когда ренессансный гуманистический проект оказался ниспровергнут податливой реаль­ностью. Однако лишь век XIX довёл дело до обвального крушения идеа­лов. Показательным планом выражения этого процесса служило утверждение атеизма в мировоззрении, материализма и позитивизма в философии и реализма в искусстве. Провозвестником следующего этапа был Ницше. А эпоха начала XX века окончательно похоронила ка­залось бы полностью исчерпавшиеся идеалы Истины, Добра и Красоты. Если в эпоху романтизма трагически отчужденная от социума личность еще могла обрести духовную опору в неких метафизических идеалах, то в веке XX ей оставалось надеяться только на себя. И черпать силы исключительно в глубинах своего духа, который при этом все более подвергался эрозии отчуждающей рефлексии.

Как говорилось, личности присуще выстраивание системы отноше­ний с внешним миром по принципу интерсубъективности. Становле­ние этого принципа вызревало постепенно и во вполне определившихся формах появилось, пожалуй, лишь в последнее время. Но основы интерсубъективного принципа были заложены в личности изначально. Понимание всего во Вселенной через себя самого, уподобление иного себе относится к видовым характеристикам человека. Об этом говорят психологи, свидетельствует история культуры. Об этом же говорит наш собственный жизненный опыт. Отношение ко всякому иному субъекту как к себе подобному утверждается в эпоху формирования широких цивилизационных общностей, когда рушатся архаические перегородки, а в “чужих” перестают видеть оборотней. Эта тенденция закладыва­лась еще в эпоху осевого времени в монотеистических учениях. С этим же связана идея равенства людей перед Богом. Бог естественно понимает­ся не только как внеположенный онтологический и нравственный абсо­лют, но и как внутренний этический императив. Синтез в очередной раз оборачивается новым синкрезисом.

Следующий уровень становления личности достигается в ходе ре­волюции личности, или в эпоху великой духовной революции. Рево­люция личности охватывает Ренессанс, Реформацию, великие буржуазные революции. За субъектом признается свобода выбора веры и утверждает­ся в широком смысле религиозная терпимость. Расширяются и дефор­мируются границы сословно-корпоративной социальности, а в дальней­шем, в эпоху Просвещения, оформляется презумпция неотчуждаемых прав и складывается относительно завершенная система европейского правосознания. Становящаяся интерсубъективность европейского созна­ния выражается в том, что субъектная саморефлексия личности эксп­лицируется вовне. Личность видит во всяком субъекте, индивидуаль­ном или коллективном, себе подобного, хотя часто это может быть завуалировано различного рода эгоцентрическими декларациями. Но в сущности, отношения личности с миром иных субъектов строятся на основе равного признания неотчуждаемых прав. В э т о м смысле лич­ность ничем не отличается от предшествующих культурно-антропологических типов, которые также творят образы иного по своему подобию.

Равно тому как индивид не способен видеть в другом ничего кро­ме индивида, личность не желает видеть во всяком ином субъекте ни­чего кроме личности. Отсюда вырастает специфическая картина мира, сформированная буржуазно-либеральной цивилизацией, которая на се­годняшний день переживает очевидный кризис. Синкретические тен­денции в культуре лишний раз демонстрируют свою неустранимость на всех уровнях, так как даже для личности с ее бесконечной внутренней антиномичностью целые блоки реальности оказываются табуированы к дифференцированию.

Дата добавления: 2015-05-09