Евразийство1

Евразийство - наиболее заметное политическое учение и общественное движение в среде русской эмиграции. Проблема исторической судьбы и предназначения России, ставшая определяющей для духовных поисков подавляющего большинства русской интеллигенции на протяжении всего XIX столетия, нашла в евразийстве свое яркое отражение. «Философические письма» П.Я. Чаадаева, воззрения славянофилов, сочинения Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева, размышления Ф.М. Достоевского и B.C. Соловьева о «русской идее», философско-историческая позиция «Вех» - вот та теоретическая база, на которой строилась идеология евразийства. Но если мыслители XIX - начала XX в. создавали свои концепции в преддверии гибели монархической государственности, то учение евразийцев есть результат принципиально новой исторической эпохи - эпохи советизированной России. Для большинства интеллигентов, оказавшихся в эмиграции, большевистская революция была катастрофой, первоначально воспринималась как конец русской истории. Ощущение глобального кризиса и внутреннее нежелание смириться с мыслью о гибели России стимулировало стремление определенной части эмиграции взглянуть на большевистскую революцию как на новую своеобразную форму развития русского народа, его культуры и государственности. В этом смысле евразийство можно рассматривать как логическое продолжение идеологии «веховцев», которые видели в русских революциях явление глубоко национальное и органическое, ни в коей мере не порывающее с прошлым России. Правда, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк ограничивались признанием естественности, закономерности революции. Евразийцы же предприняли попытку пересмотреть через призму революции всю отечественную историю, представить опыт советской России как поиск самобытного пути национального развития, способного принести позитивные плоды в будущем.

Евразийство начинает свою историю с выхода в 1921 г. сборника «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев». Основными идеологами этого движения были экономист и географ П.Н. Савицкий (1895-2968), языковед и этнограф Н.С. Трубецкой (1880-1938), музыковед и литературный критик П.П. Сувчинский (1892-1985), философы и богословы Г.В. Флоровский (1893-1979), В.Н. Ильин (1891-1974), Л.Н. Карсавин (1882-1952), правовед Н.Н. Алексеев (1879-1964), историк Г.В. Вернадский (1887-1973). Центр евразийского движения находился сначала в Берлине, затем в Париже, а его отделения - в Праге, Брюсселе, Прибалтике, на Балканах. Евразийцы вели активную организаторскую, пропагандистскую, научную и издательскую деятельность («Евразийская хроника», вып.1-12; «Евразийские тетради», вып.1-6; «Евразия», вып.1-25). Программный документ движения - «Евразийство. Опыт систематического изложения» (1926). Обладая с момента возникновения значительным влиянием в среде русской эмиграции, движение уже к концу 1920-х гг. оказалось в кризисе и раскололось. Значительная часть евразийцев (Л.П. Карсавин, П.П. Сувчинский, Д.П. Святополк-Мирский, С.Я. Эфрон) начала открыто поддерживать сталинский режим, и выступила за сближение с советской властью. В 1930-х гг. движение окончательно распалось. Судьба многих евразийцев, либо добровольно вернувшихся в Россию, либо отказавшихся эмигрировать из стран Восточной Европы после прихода Советской Армии, была трагичной: их арестовывали и отправляли в лагеря. Прямым продолжателем евразийства в Советском Союзе был Л.Н. Гумилев (1912-1992), также неоднократно подвергавшийся репрессиям.

Отправной точкой в логических построениях евразийцев был факт большевистской революции. Как говорили сами евразийцы, русская революция стала тем стержнем, вокруг которого двигались их мысль и воля. Они ставили перед собой две основные задачи: во-первых, объяснить новую советскую действительность и, во-вторых, попытаться изменить ее. Русская революция, по мнению евразийцев, есть глубокий процесс, который, несмотря на многие негативные черты, «открывает дорогу здоровой государственной стихии». Большевиков следует рассматривать не как вождей революции, а в качестве ее орудия. Считая большевиков наиболее примитивными и фанатичными представителями русской интеллигенции, евразийцы, тем не менее, признавали в них силу, оказавшуюся способной целенаправленно использовать энергию народной стихии, насильственными методами установить порядок и сохранить русскую государственность. Важнейшим позитивным практическим результатом революции стал разрыв России с европейской культурой. В ходе революции большевики инстинктивно нашли подлинно национальные формы социального бытия русской нации, освободив тем самым Россию от западного влияния.

Евразийцы развивают традиционную для русской консервативной мысли идею о «загнивающем и враждебном России Западе». «Романо-германский мир, - отмечает Н.С. Трубецкой, - наш злейший враг, мы должны безжалостно свергнуть и растоптать кумиры западных общественных идеалов». Первая мировая война показала, что западные государства - главные мировые агрессоры, смотрящие на Россию и другие страны Востока как на возможные колонии. В основе психологии западноевропейских народов лежит эгоцентризм, высокомерное превознесение своей культуры и пренебрежительное отношение к культурам других наций. Более того, сами народы Востока, страдая евроцентризмом, считают свои культуры не вполне полноценными, и стремятся дорасти до «настоящих» европейцев. Такая позиция неевропейских народов лишает их твердой основы и ведет к гибели. Поэтому евразийцы призывают произвести коренной переворот в сознании этих наций и по-новому взглянуть на соотношение Запада и Востока.

В методологическом плане евразийская оценка взаимоотношений Востока и Запада непосредственно опирается на идею о самодостаточности и замкнутости национальных культур. С точки зрения евразийцев, культурные ценности есть не объективные, а субъективные категории; каждая национальная культура вырабатывает свои собственные, только ей присущие критерии совершенства. В этом смысле сравнительный анализ культур различных народов не показателен, а так называемый универсальный прогресс, присущий всему человечеству, представляет собой умозрительную фикцию. Национальные культуры существуют не иерархично и во взаимосвязи, а горизонтально и автономно. Наличие некой общечеловеческой культуры, одинаковой для всех народов, есть вредная выдумка рационалистической мысли. Отсюда евразийцы делают вывод о том, что европейская культура - лишь одна из мировых культур, которая уже во всех своих частях (кроме науки и техники) клонится к упадку и ни в коей мере не может выступать в роли идеала для других народов. Каждая нация должна создать свою собственную культуру. В современную эпоху на смену угасающей европейской культуре идет молодая культура стран Востока. Русская революция, по мнению евразийцев, как раз и знаменовала собой переход исторической инициативы от Запада к Востоку. Понятно, что под Востоком имелась в виду прежде всего Россия.

В основе евразийской теории лежат геополитические идеи. Россия, говорят евразийцы, представляет собой особый мир, судьбы которого «в основном и важнейшем» решаются отдельно от жизни народов Европы и Азии. «Особый мир этот должно называть Евразией», под которой понимается срединный континент, включающий части Европы и Азии и территориально совпадающий с границами Российской империи и Советского Союза. Благодаря климатическим и другим географическим условиям Евразия предстает в виде замкнутого целого, сбалансированного и самодостаточного во всех отношениях (экономическом, политическом, идеологическом, культурном, национальном, религиозном). Природа Евразии толкает людей к объединению, она крайне неблагоприятна для всякого рода сепаратизма. Основным географическим фактором процесса объединения евразийского мира является степь, которая обусловливает активную миграцию населения и его интенсивное взаимодействие и перемешивание.

Евразийцы отводят России-Евразии центральную, ведущую роль в Старом Свете. По их мнению, Европа и Азия - окраины Старого Света, связанные между собой исключительно благодаря евразийскому континенту. Если устранить этот объединительный центр (Евразию), то вся система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Китай, Япония) распадется. Только в той мере, делают вывод евразийцы, в какой Россия выполняет интегрирующую роль, снимается противостояние Востока и Запада.

Новый геополитический подход к оценке России логически привел евразийцев к пересмотру многих традиционных постулатов российской истории. С точки зрения евразийцев, история России есть, прежде всего, история Евразии как особого географического и культурного мира, берущего свое начало на Востоке. Евразийцы отвергли устоявшееся мнение о том, что русская история начинается с объединительных процессов, происходивших внутри восточнославянских племен. Подлинной предысторией России, по их мнению, была история скифов, гуннов и монголов, которые еще во времена медного и бронзового веков стремились к объединению евразийского пространства. Русская история есть лишь закономерный этап, непосредственно вытекающий из предшествующих трех периодов развития народов Евразии. Длительное время восточнославянские племена находились в стороне от основного русла евразийской истории. Киевская Русь возникла на западной окраине Евразии в эпоху временного ослабления общеевразийских объединительных тенденций. И далее евразийцы выдвигают принципиально новый и базовый для их теории тезис о том, что монголо-татарское нашествие втянуло Русь в общеевразийскую историю и создало предпосылки для ее дальнейшего возвышения.

Как полагают евразийцы, Киевская Русь, бывшая всего лишь провинцией евразийского мира, к XIII в. уже клонилась к упадку в политике, экономике и культуре, что не могло не привести к установлению чужеземного ига. И то, что Русь завоевали именно монголы, евразийцы считают большой исторической удачей для русских. Во-первых, культура монголо-татар была нейтральной, что позволило свободно развиваться православной вере и русским национальным традициям. Во-вторых, империя Чингисхана привила русскому сознанию ощущение континента, стремление господствовать на территории Евразии и быть ее объединителем. В-третьих, монголо-татары заложили основы государства, обладающего политической и военной мощью и способного к экстенсивному расширению своего влияния. Так же, как и у монголо-татар, представители всех слоев российского общества являлись «служилыми», и значение каждой социальной группы определялось ее отношением к государству. Начиная с XVI в., считают евразийцы, Московская Русь наследует от монголо-татар дело евразийского объединения и постепенно формируется как Россия-Евразия. Но в результате европеизации России, происходившей в императорский период, отечественное сознание было извращено, оторвано от национальной почвы, что не могло не закончиться общим крахом и революцией.

Итак, в результате длительного развития на континенте Евразия образовалась уникальная культура, органично сочетающая в себе элементы как Европы (в меньшей степени), так и Азии (в большей степени). Евразийцы уверены в том, что культурный мир Евразии по силе своего влияния праве претендовать на руководящую и первенствующую роль среди культур других народов. Неповторимость евразийской культуры проявилась в оригинальных политических, экономических, идеологических, бытовых и национальных формах. Сущность евразийской культуры - ее многонациональный состав. Но именно в русской нации (основной среди евразийских) наиболее ярко воплощается полиэтнический характер населения Евразии. «Мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими» - таков тезис евразийцев. Они полагают, что за время монголо-татарского ига на Руси появился особый этнос, включающий в себя как славянские, так и туранские (урало-алтайские) национальные компоненты. Туранский элемент (представлен у угрофиннов, самоедов, тюрков, монголов, маньчжуров) оказал решающее воздействие на формирование русской культуры и привел к появлению нового этнопсихологического типа.

Психология туранца, по мнению евразийцев, отличается ясностью, устойчивым равновесием, симметричностью. Туранец предпочитает простые смысловые схемы, в которые укладывался бы весь мир во всей его конкретности; он не любит вдаваться в тонкости и запутанные дела. Самостоятельный идейный поиск и выработка собственного мировоззрения мучительны для туранца, поэтому он предпочитает пользоваться плодами чужого духовного творчества. Обретя заимствованную систему ценностей, туранец в дальнейшем крепко держится за нее, нисколько ее не изменяя и проявляя необычайную косность и консерватизм. Не случайно, замечает Н.С. Трубецкой, туранцы не дали исламу ни одного крупного богослова или мыслителя. Вместе с тем пассивное и созерцательное сознание туранца придает нации устойчивость и мощь, утверждает культурно-историческую преемственность, создает условия для экономии национальных сил и благоприятствует всякому экстенсивному созиданию. Такой тип психологии, указывают евразийцы, благотворно сказался уже в эпоху Московской Руси. Православная вера как раз и стала той элементарной схемой, которая все объясняла и скрепляла в единое целое частную жизнь, государственный строй и бытие Вселенной. Важнейшей составляющей православного средневекового сознания был принцип беспрекословного подчинения - основы русской государственности, где обязанности власти и подвластных воспринимались как служение высшему началу.

Опорой евразийского культурного мира, утверждают евразийцы, являются идеология и государство. Характерной приметой именно XX в. было то, что информационные и техногенные общества становились идеальным объектом идеологического манипулирования со стороны властей. Евразийцы, по сути, были восхищены и силой влияния коммунистических идей, и самой системой их внедрения в массовое сознание, почему они и придавали огромное значение идеологии как эффективному политическому средству. «Нам необходима идеология, - заявляли они, - которая одушевляла бы пафосом вечного, абсолютно-ценного, властно призывала к абсолютно-оправданной деятельности и была несомненно, т.е. абсолютно, обоснованной в своих истоках». Подлинная идеология, отмечают евразийцы, должна раскрывать смысл действительности, выявлять цель нации и указывать правильный путь к ее достижению. Любой социально-политический строй есть, прежде всего, проявление какой-либо идеи, а государство всегда представляет собой идеократию («власть идеи»). «Идея-правительница» должна быть «огромной, всесторонней и положительной»; ее вырабатывают интеллектуалы нации, после чего она переходит в народ. В известном смысле для евразийцев идея первична, а действительность вторична, так как именно идея формирует личность, способную к целеполагающей деятельности, и организует нацию в государство. Евразийцы подчеркивают активный, наступательный характер своей идеологии, выступают за единство идеи и деятельности. Применительно к России, идеократичность которой проявляется особенно ярко, «идея-правительница» может быть основана только на православной вере и должна содержать в себе «чрезвычайно широкий размах». Такой идеей становится тезис о мировом призвании России, ее ведущей роли во всеобщей истории.

Фактически евразийцы выступают за идеологическую монополию, отвергающую возможность существования иных политических воззрений. Выдвигая тезис о необходимости единой идеологии, господствующей в обществе, они прибегают к хорошо известным в новой, и особенно в новейшей истории аргументам, страдающим утопизмом и демагогией. С их точки зрения, идеология будущего евразийского государства будет выражать подлинные духовные и материальные интересы русского народа, его национальную волю. Единство идеологии обеспечивает единство и силу государства. Соответственно лица, выступающие за идеологический плюрализм, объективно ведут к ослаблению государства, противопоставляют себя воле нации.

Евразийцы строят свою теорию государства, отталкиваясь от критики «прогнившей западной демократии» и используя опыт итальянского фашизма и русского коммунизма в качестве «блестящих» моделей новой народной государственности. Многое из того, что говорят евразийцы о традиционных демократических режимах, не отличается оригинальностью, так как в первой половине XX в. уже накопилась огромная литература, содержащая самые разные точки зрения по этому вопросу (монархистов, анархистов, марксистов, либералов, фашистов и др.). По мнению евразийцев, в основе демократии лежит индивидуалистическое мировоззрение, в конечном счете, лишившее западные общества органичности, целостности и единства. В условиях демократии народ представляет собой дезорганизованное население, не способное самостоятельно управлять собой и потому передающее эту функцию парламенту. Парламентаризм, всеобщее избирательное право, многопартийная система - все это жалкие попытки использовать внешние механистические средства для выявления народной воли, изначально обреченные на неудачу. Идеологический и политический плюрализм, разделение властей резко ослабляют силу государства, снижают его организующие возможности. Основная болезнь демократии - оторванность власти от народа, противопоставление государства и общества, личности и государства. Политическая элита, «правящий слой» западных обществ представляет собой олигархию, чуждую народу и обнаружившую свое бессилие.

Политическая система, которую предлагают евразийцы, отличается ярко выраженным этатизмом, национализмом, анти либерализмом. Для евразийцев государство есть основополагающий социальный институт, органично объединяющий в себе основные элементы культуры (техника, хозяйство, духовные ценности). Евразийский культурный мир представляет собой среду, наиболее благоприятствующую развитию этатизма. Стержнем русской истории было и остается активное вмешательство государства в общественную жизнь.

Главным в политическом учении евразийцев была идея максимального сближения власти и народа, придания государству «подлинно народного», демократического (от греч. demos - народ) характера. Таков, по их мнению, императив русского национального правосознания. Установление демократического государства предполагает наличие народа, сознающего и осуществляющего свою органическую целостность и единство. В понимании евразийцев народ - это не случайный набор граждан, а «совокупность исторических поколений, выраженная в единстве культуры». Демократическое государство с необходимостью становится идеократическим, т.е. государством, где выявлена национальная идея, выражающая глубинные интересы народа и ставшая целеполагающей основой деятельности власти.

Основы русской демократической и идеократической государственности евразийцы усматривают в созданном большевиками светском государстве, где 'диктатура партии выражает идею, а представительные органы ее лишь конкретизируют. Советская система их привлекает тем, что депутаты, по существу, не выбираются, а делегируются, являются партийными назначенцами. Депутат, получивший таким способом мандат, ограничен в своем поведении жесткими рамками партийной программы, что должно стать гарантией от возможного искажения основной идеи государства. Вслед за большевиками евразийцы предлагают упразднить многопартийный механизм и заменить его системой «единого правящего слоя», подчиненного национальной идее и тесно связанного с массами. Государство должно создаваться путем делегирования представителей от территории, профессиональных групп и национальностей. По замыслу евразийцев, все элементы политической системы общества должны быть «огосударствлены», т.е. включены в систему исходящего от государства властного механизма. Демотическое государство опирается не на индивида, а на социальные группы - органические ячейки общества, иерархически связанные друг с другом. Естественная соединенность социальных групп в единое целое на базе общих интересов и единой воли должна обеспечить, по мнению евразийцев, политическую стабильность и силу государства, которое вследствие такой своей природы будет служить нации, культуре и православной вере.

Определенную трудность представляет попытка интерпретировать одну из ключевых категорий учения евразийцев - «правящий слой», представленную у них крайне абстрактно и расплывчато. В целом под «правящим слоем» евразийцы понимают совокупность управленцев разного уровня, находящихся на государственных и государственно-общественных (так как общественные организации огосударствлены) должностях. Ядром «правящего слоя» является «государственно-идеологический актив», который аккумулирует в себе демотические и идеократические ценности, организует снизу доверху «правящий слой» в систему государственных органов, осуществляет непосредственную связь государства и народа. Евразийцы подчеркивают, что «государственно-идеологический актив» - не традиционная партия западного типа, а скорее эзотерическая организация наподобие средневековых католических орденов или масонских лож. Если в условиях демократии партии представляют только часть населения, то режим демотии и идеократи предполагает наличие такой идеологической организации, которая претендует на роль безусловного духовного лидера всего общества. «Правящий слой», вырастая из народной среды и изначально воспринимая ее ценности, должен быть, по мнению евразийцев, органично соединен с нацией.

По утверждению евразийцев, Россия-Евразия, демотическая и идеократическая по сути, должна найти собственные формы, соответствующие историческим традициям и мировоззрению нации. Попытки перенести заимствованные (в частности, европейские) политические формы на русскую почву грозит разрывом между народом и властью, а значит, гибелью государства. Так, удачной находкой большевиков евразийцы считают создание в России федерации. Поскольку политическое объединение евразийского пространства стало результатом усилий многих народов, каждому из них должна быть обеспечена область самостоятельной государственной (а не только культурной) жизни. Это, однако, не означает для евразийцев возможности выхода народов из федерации. С их точки зрения, наблюдавшийся в годы революции сепаратизм был вызван болезненными амбициями национальной интеллигенции, оторванной от широких слоев населения. Евразийцы убеждены в том, что развитие народов России пойдет по пути гармонизации их отношений и формирования единого общеевразийского национализма. Факт создания федеративного государства - яркий пример сдвига культурного самосознания евразийских народов.

Важное место в политической теории евразийцев занимает вопрос о соотношении государства и церкви. Как полагают евразийцы, государство и церковь органично связаны друг с другом, основы организации и идеологии, принципы демотии и идеократии государство берет у церкви. Поэтому они отвергают положение западных демократий об отделении церкви от государства, считая его фактически неосуществимым, и выступают за возвращение в Россию средневекового принципа симфонии, согласно которому сферы деятельности государства и церкви разделены, но глава государства и другие должностные лица являются членами церкви и признают ее духовное лидерство. У церкви не может быть политической программы, от нее не следует ожидать каких-либо конкретных указаний в области общественно-политической жизни. Евразийцы, по сути, поддержали решения Поместного собора Русской православной церкви (1917-1918), провозгласившего отказ от политических пристрастий.

Из культоролгической и политической концепци евразийцев вытекают их правовые воззрения, отличающиеся антииндивидуализмом и отрицанием идеологии естественного права. Как полагают евразийцы, в основе правалежит соборная религиозная воля нации, выражающая идею Бога, справедливости и правды. Иначе говоря, право представляет собой совокупность национальных стереотипов поведения, сложившихся в течение веков, отражающих вид волевых установок. Право не создается искусственно, оно творится самой жизнью и лишь в последнюю очередь предстает как воля. Правотворческий процесс сводится евразийцами к выявлению и формулированию норм права, уже существующих в национальном быте и правосознании. Непосредственным субъектом правотворчества выступает «правящий слой», который в силу своего положения и своих качеств оказывается единственно пригодным к этому делу. Соответственно народу здесь отводится роль пассивного созерцателя и, так сказать, материалосодержащей среды. Основные функции права - создавать и охранять внешние условия религиозно-нравственной деятельности государства, общественных организаций и индивидов. Право должно соблюдаться, в том числе и «правящим слоем».

Евразийцы отвергают формальное и индивидуалистическое понимание прав человека и предлагают рассматривать их через призму национальной воли и соборного сознания. С их точки зрения, субъективные права человека не являются абсолютными. Укорененность прав человека в воле и интересах нации, с одной стороны, ограничивает, но с другой - гарантирует их реализацию. «Соборная воля» нации обеспечивает равноценность как субъективных прав, так и юридических обязанностей. Перекос в сторону субъективных прав может привести к эксплуатации слабых сильными.

Отвергая равным образом капитализм и коммунизм за их материализм и атеизм, поклонение хозяйству, а не религиозной идее, евразийцы были полны надежд на скорое падение западных демократических режимов, власти коммунистической партии в России и возникновение там демотических государств. Как считают евразийцы, опыт итальянского фашизма и большевистской революции показал, что Европа уже созрела для такого перехода, правда, при условии установления на довольно длительный период жестких диктатур с целью проведения необходимых преобразований. Свое участие в этом процессе евразийцы видели в том, чтобы создать собственную партию и установить контакты с «наиболее здоровой частью правящего слоя» в России. Коммунистическая партия должна быть отстранена от власти не путем военной интервенции, а вследствие естественного развития демотического строя из недр советской систему. После краха большевистского режима евразийцы надеялись занять место коммунистической партии, с тем, чтобы использовать ее организационные, людские и материальные ресурсы для проведения мероприятий переходного характера.

6. История старообрядчества на Южном Урале (к 340-летию Русского Раскола)

Территория Урала в силу своей отдаленности от российского центра, а также в связи с природно-географическими особенностями (труднодоступные горы и густые леса), представлялась удобной для заселения скрывавшимся от гонений старообрядцам. Привлекательность региона усиливала и его малая хозяйственно-культурная освоенность. В этой связи репрессивные меры, предпринимаемые государством по отношению к крупным старообрядческим центрам, сопровождались притоком сюда их сторонников. Началом процесса считается время после разгрома Керженца (1722 г.)1.

Старообрядчество не было занесено к казакам извне, а существовало с древности, как органическая форма их религиозного миросозерцания.

Согласно данным 1872 г., число старообрядцев в Уральском казачьем войске значительно превышало число приверженцев официального православия (в форме единоверия) - 46347 и 32062 человек соответственно2. В Оренбургском казачестве это соответствие составило 8899 человек старообрядцев на 61177 человек православных3.

Распространение старообрядчества в исследуемом регионе шло параллельно с процессами русской колонизации края. Переселенческая волна 30-40-х годов XVIII в захватила территорию современных Челябинской и Курганской (Шадринский район) областей, т.е. бывшей Исетской провинции4. Очагом старообрядчества здесь в ранний период был Долматов монастырь. Его игумен Исаак Мокринский предоставлял земельные владения для проживания беглых. В 1669 г., по некоторым данным, Исаака даже устранили от сана5.

Мощным толчком для нового притока русского населения на Южный Урал стала деятельность Оренбургской экспедиции в 30-40-х гг. XVIII в., когда было построено шесть линий крепостей с центром в Оренбурге6. Жителями последних становились солдаты гарнизонных полков, уфимские, самарские, исетские и яицкие казаки, а также служилые с упраздненной Закамской черты. Использовались также ссыльные и беглые. В этой пестрой массе легко было затеряться и опальным старообрядцам7. Все эти люди составили впоследствии ядро Оренбургского войска, значительная часть которого была также набрана из пришлых великороссийских крестьян8.

Таким образом, период с конца XVII в. до 40-х годов XVIIIв. определяется нами как первый, самый ранний этап в формировании старообрядчества на Южном Урале. Процесс шел по двум направлениям. Во-первых, с юго-запада, со стороны территорий, занимаемых издавна яицким казачеством, и из Керженских скитов. Во-вторых, - с северо-востока, из Исетского края. Таким образом, основная масса старообрядцев была сосредоточена по периметру изучаемого региона.

Дальнейшее распространение здесь старообрядчества обусловилось продолжавшимся хозяйственным освоением края, где наличие богатых залежей медных и железных руд, а также обширных лесных массивов способствовало развитию горнозаводской промышленности.

Заинтересованные в дешевизне производства, заводовладельцы смотрели сквозь пальцы на конфессиональную принадлежность своих рабочих.

Кроме того, некоторые из крупных предпринимателей, в частности Демидовы и Осокины, имели к старой вере самое непосредственное отношение, и рабочий контингент на их предприятиях во многом формировался из крестьян-старообрядцев.

Анализ архивных документов позволяет выявить места расселения старообрядцев и их приблизительную численность в середине ХIХ в. В 1840-50-х годах они фиксировались, на Благовещенском (169 чел.), Архангельском (277 чел.), Воскресенском (35 чел.), Верхоторском (57 чел.), Богоявленском (169 чел.), Саткинском (46 чел.), Кусинском (167 чел.), Катав-Ивановском (61 чел.), Юрюзань-Ивановском (167 чел.), Златоустовском заводах и в относящихся к ним многочисленных деревнях9, в Миасском заводе в 1827 г. их насчитывалось 227 человек и, еще четыре десятка было разбросано по ближайшим рудникам - Поляковскому, Кирябинскому, Кирниковскому10. Реальные цифры всегда существенно занижались, но даже по официальным данным только на восьми предприятиях в 1911 г. было 17346 старообрядцев.

Население деревень, приписанных к горнозаводскому ведомству, также по большей части было старообрядческим. В Златоустовском уезде это были деревни Орловка, Карауловка, Анненская, Рудничная, Тюбеляс, Тюлюк, Никольская слобода, Муратовка, Ерал и т.д.11., в Стерлитамакском - Карагал, Алексеевка, Скворчиха. Имелись они и в других уездах Уфимской губернии12.

Таким образом, горнозаводское строительство в 40-90-х годах XVIII в. способствовало значительному увеличению численности старообрядцев на Южном Урале. Это позволяет нам обозначить данный период как второй этап складывания здесь старообрядческого анклава. Кроме того, определенную роль сыграла и продолжавшаяся крестьянская колонизация.

Итак, в течение почти всего XVIII столетия русское старообрядческое население на Южном Урале локализуется преимущественно в горной зоне, вдоль Уральского хребта, т.е. в местах концентрации промышленных предприятий и относящихся к ним сел, а также (после указа 1762 г.) на территории современной Оренбургской области.

Процессы горнозаводского строительства сопровождались земледельческой колонизацией края выходцами из внутренних губерний России, Западной Сибири, средне- и северноуральских областей13. В их составе прибывали и старообрядцы. Период с конца XVIII до начала XX веков выделяется нами как третий этап в формировании старообрядчества на Южном Урале. Преобладающим фактором теперь становится крестьянское движение.

Крестьянский наплыв испытывают Троицкий и Оренбургский уезды (до начала ХIХ в. здесь большей частью существовали казачьи станицы)14. В последующие годы во многих населенных пунктах, обнаруживается присутствие старообрядцев: Александровском, Преображенском, Петровском и др15.

С затуханием переселенческого бума в конце XIX - начале XX вв. процессе формирования старообрядчества на Южном Урале можно считать практически завершенным. К этому времени определяется его окончательная география в масштабах изучаемого региона, становятся возможными выявление и локализация субконфессий. Архивные источники позволяют картографировать старообрядческие согласия, границы которых не имеют достаточно четких очертаний, мобильны и взаимопроникаемы.

Поскольку первоначальный приток старообрядцев на Южный Урал происходил из крупных поповских центров, здесь практически до начала XIX в. преобладала беглопоповщина, популярная среди казачества, населения крепостей и горных заводов.

Из беспоповских согласий первым с территории современ­ной Курганской области и Среднего Урала было занесено поморское. Образовавшаяся в 1824 г. община города Златоуста считала своим родоначальником С.К. Тельминова, известного зауральского наставника. Из Златоуста поморское учение разошлось по Кусе, Нязепетровску, Сатке, Тургояку, Сыростану и т.д.16 Удельный вес поморцев в Оренбургской губернии, согласно официальной статистике, был довольно высок (44% от общего числа старообрядцев). Однако большинство общин располагалось на востоке Челябинского уезда, т.е. за пределами Южного Урала17.

Активизация хозяйственно-культурного освоения восточной окраины Российского государства способствовала распространению там вместе с переселенцами других беспоповских согласий. Из Пермской губернии в конце XVIII в. на территорию северо-восточных районов современной РБ проникают федосеевское18, а на рубеже XIX и XX столетий - странническое19 согласия. Спасовское20 и рябиновское21 вероучения появились во второй половине XIX в. из центра России и Поволжья. В 1850-х годах в Троицком уезде и Златоусте существовала некая митрофановщина, которая «походит на секту морельщиков или филипповщину»22. Среди уральского казачества были известны «никудышники», название которых дореволюционные авторы выводили из наречия «никуда», оно «обозначает на Урале людей, которые не признавая современного священства греко-российской церкви, не присоединились также ни к одному из «поповских» старообрядческих согласий»23. В начале XX в. в казачьих станицах насчитывалось 769 никудышников24. Имелось также множество мелких толков - Калмацкий, Першинский, Захаровский и т.д.25, выделившихся из беспоповщины в результате догматических разногласий.

Борьба со старой верой, развернувшаяся в 30-х гг. XIX в., привела к трансформации довольно многочисленного беглопоповского софонтиевского согласия в беспоповское часовенное26. Это обстоятельство предопределило перевес в сторону беспоповщины на Южном Урале. Только на юго-западе (Белебеевский уезд Уфимской и Бугурусланский, Бузулукский уезды Оренбургской губерний, г.Оренбург) сохранились беглопоповские общины27. Часть казаков, в основной массе тяготевших к поповщине, объединилась вокруг единоверческих приходов, остальные - приняли белокриницкую иерархию. В 1852 г. первый уральский епископ Виталий (Мятлев) вместе с Симбирским архиереем Софронием (Жировым), совершая поездки по стране, добрались и до здешних мест. Первые белокриницкие скиты стали возникать в горнозаводской зоне: на горах Юрме, Таганай, в лесах, близ Ильменского, Чебаркульского и Трудоярского озер28. К концу века только в Уфимской епархии было уже 6099 сторонников белокриницкой иерархии, то есть практически половина всех поповцев (13229чел.)29.

Софроний побывал и в знаменитых скитах Уральской области - Сергиевском и Бударинском, однако на первых порах его миссия не увенчалась успехом30. О широком распространении среди уральских казаков нового старого вероучения, видимо, можно говорить уже после посещения их епископом Арсением (Швецовым).

Дата добавления: 2015-05-29