Методологические проблемы выведения общественного времени 2 страница

По сравнению с позитивизмом мистической историо­софии, естествознание было более прогрессивным – поло­жение Ньютона об «абсолютном пространстве» и «абсо­лютном времени» связывалось ученым с универсализацией пространства и времени истории периода распространения классического капитализма и его атрибутивного модуса – товарно-денежных отношений. Но время Ньютона имело и другое звучание, которое выходило за рамки соотношения его естественнонаучного и общественно-экономического аспек­тов: «Время представало как глубокая метафизическая ирония и как его разум. Ньютон утверждал себя через данное время, чтобы заметить своей собственной ложностью в форме абсолюта; или же он порождал «детей мгновения», которых уничтожал так же, как и Кронос» (К. Нойка) [27, с. 53]. Пространство также представало по принципу индивидуа­лизации через локальные самодетерминации, отрицая в то же время какие-либо локализации. Именно поэтому Гегель обозначал абсолютное время как «самое мощное и наиболее уязвимое». Однако «линейное время» в толковании Ньютона было наделено «началом», «серединой» и «концом», а также соотносилось с пространством, расположенном по принципу «верх», «низ», «лево», «право», отражало и проблему «линей­ности» классического становления всемирной истории.

Толкование времени Эйнштейном в его теории отно­сительности также выходило на фундаментальные измерения и критерии общественного времени путем выдвижения материальных объектов как критерия отчисления движения. Но современная философия легко абстрагируется от этого «начала» – в попытке аргументировать отказ от абсолютов (что для философии равняется отказу от собственных прин­ципов, предметности и общезначимой целесообразности), а также в стремлении к становлению релятивизма как способа аргументации сомнительного «императива» «истины нет!» (не является ли это аргументом в пользу нравственной легализации лжи?) и в борьбе с абсолютностью диалектики она подчеркивает именно релятивизм Эйнштейна. При этом теряется из виду, что принятие относительности в виде абсолюта не утверждает ее (относительности) абсолютность, а отрицает – ведь, если все относительно, то относительна и сама относительность. И в этом отрицании абсолютной относительности присутствует момент абсолютного в смысле закона развития, который выражает и развивает через преходящие (и в этом смысле – относительные) материальные формы абсолютное время. Природа же конечного заключается в том, чтобы выходить за собственные пределы. Поэтому истина есть процесс, что совпадает с законом развития и является выражением содержания абсолютного времени. В этом смысле относительность времени трансформируется в измерения феноменологического пространства его пережи­вания и способа само-реализации человека в и через развитие мира. Так истина общественного времени предстает «узловой линией мер» реального развития и творческого опредмечи­вания сущностных сил человека в основание и формы общественно-исторического развития.

Вместе с тем, отсутствие самостоятельных исследований феномена общественного времени не отрицает факт при­сутствия тех или иных его аспектов в различных областях философского познания. Источниками, которые характери­зуются воплощением фундаментальных поисков в этом направлении, можно, в частности, назвать исследования Ф. Броделя [28], в третьем томе которого осуществлена попытка определить время мира; Э. Ильенкова [29], пред­ставлявшего общественное время через развертывание и разрешение фундаментальных противоречий истории в кон­тексте эволюции и развития космоса; В. Босенко [30], который вывел методологические основы понимания всеобщ­ности времени в контексте развертывания форм движения и диалектического развития мира; А. Канарского [31], который вывел общественно-историческое время через исторические формы соотношение теоретических, нравственных и эстети­ческих акциденций человеческой сущности; А. Босенко [32], описывающего аспекты эстетического распада общественного времени настоящего, а также эстетическую природу свобод­ного времени; А. Гуревича [33], который вывел особенности об­щест­венного времени в эпоху феодализма; В. Муравьева [34], рас­крывающего трагический характер соотношения вре­мени чело­веческой жизни и времени истории; Х. Аргуэльеса [35], исследо­вавшего уникальное в качестве примера теорети­ческого обоб­щения и расшифровки этно-феноменоло­гических основ куль­туры майя в способности «конструиро­вания» космогони­ческой архитектоники времени; П. Гайденко [36; 37], которая ставит проблему времени в контексте эволюции естествознания; Л. Стародубцевой, в трудах которой очерчены многогранные контуры общественного времени в искусстве [38; 39]; В. Межуева [40], который определяет проблемные моменты соотношение рабочего и свободного времени в социокуль­турном самоопределении человека; М. Шкепу, представившей концепцию социокультурной меры времени [41] и выра­зившей некоторые аспекты регрессий общественного времени в экзистенциализме [42, с. 137–154] и др.

То что феномен общественного времени доныне долж­ным образом не исследован, содержит еще одну гносеоло­гическую предпосылку – для того, чтобы стать теоретической проблемой явления должны проявляться в «очищенном» от собственной материальности виде. Именно поэтому идея универсального движения и изменений угадана раньше (1813, Наука логики Гегеля), чем ее начали применять к пониманию жизни и общества, а к обществу применена раньше (1847, материалистическое понимание истории Маркса), чем обоснована относительно человека (1859, теория происхож­дения видов Ч. Дарвина).

Но выхолащивание абстрагирования теоретических проблем из реальных феноменов возможно при определенных исторических условиях. Подобные условия также требуют дифференциации не по принципу простой различенности, а в контексте временных модусов фундаментального основания истории. Необходимо обозначить различия таких абстраги­рований на этапе классической и современной истории, ведь историко-философские и физические концеп­ции времени отличаются мерой их предметности. Однако сказанное не отрицает необходимость и наличие эмпирического генезиса общественного времени, отраженного в истории средств его измерения и «расписавшего» себя в исторической науке как «время событий», качество которых определяли критерии временных (периодизаций), пространственных (географи­ческих, цивилизационных, социокультурных и т.д.) опреде­лений истории землян. И если естественные науки отражали пространственно-временной генезис материальных форм дви­жения планетарного генезиса, а историческая наука пере­числяла «периоды», «подпериоды», «события» и «факты», то необходимо понять, что абсолютное размежевание времени природы и времени истории неправомерно. Понятно, что календарное время зависит от «начала отсчета», которым является вращение Земли вокруг Солнца[7], но потребность и способность точного отчисления циклов этого вращения зависели от уровня развития произво­дительных сил, которые не только делали возможной научную и практическую способность более точного измерения времени, но и требовали использования в развитии произ­водства более конкретных измерений производи­тельности труда и мирового производства.

Попытка конкретизации исторического времени как «времени мира» в варианте Ф. Броделя [44] имманетна отчужденному становлению мирового хозяйства – исследо­ватель выводит общую основу «времени мира» через кри­терий мирового развития, которым выступает развитие произ­водительных сил западноевропейской цивилизации, при одновременном включении в их орбиту ритмов становления всех «частей света». Иными словами, генезис измерения времени требует не формального «сочетания» физики и истории, а понимания их диалектики – того, каким образом физическое время в снятом виде переходило в общественное время, и каким образом общественное время собственным развитием интенсифицировало содержание физического времени. В материальном производстве единство форм мате­риального движения выступает универсальной основой производственной практики общества, которая выше теорети­ческого познания, поскольку она характеризуется не только всеобщностью, но и непосредственной действитель­ностью. И именно степень и мера освоения единства форм материаль­ного движения обусловливает степень и меру интенси­фи­кации развития производительных сил и производи­тельности труда. В логике этого развития уже не «естест­венное время» определяет содержание общественного, а общественное время определяет качество естественного.

Таким образом, давать «чистые», формально-логические определения (де- финиции) абсолютному времени является бесполезным делом, поскольку дать дефиницию означает определить наличное бытие чего-то, что тождественно опре­делению его реальных пределов – того, в чем это «нечто» получает свою конечность, завершенность, становится finitum. Определение же пределов является одновременным обозначением необходимости и момента их преодоления. Вместе с тем, преодоление абсолютным временем соб­ст­венных пределов возможно тогда, когда оно воплощается
(о-предмечивается в предметность реальных вещей) в эмпи­рическое бытие, превращается в наличное бытие реаль­ных форм как непосредственности пространства. Только в этом аспекте бесконечность абсолютного времени опре­деляет качественное содержание конечных вещей, а конечные вещи есть «свое другое самого себя» (Гегель) абсолютного вре­мени. В свою очередь, момент преодоления границ в снятом виде включает в себя многообразие проявлений времени во всех измерениях бытия и движения, которые сворачиваются как единство противоположностей единичного и всеобщего в этом переходе.

Таким образом, будучи в своей вечности ничем не обусловленным, кроме как самим собой, время предстает трансценденцией бесконечности в реальном многообразии конечных вещей. Материя бесконечна, но она бесконечно существует, и именно в формах существования она предстает формой конечности. Ее бесконечность предстает качеством субстанции в абсолютном развитии, ее конечность предстает количественным (наличным бытием) субстанции в экстен­сивности реального пространства. Поскольку сущностью вещей является развитие, а их существование отражает образ реального движения, то категориальное определение меры мира как «меры вещей» в единстве ее количественно-качественных взаимопереходов определяется именно качест­вом, а не количеством. Поэтому абсолютное время может дать себе «дефиниции» через собственную противо­речивость – через относительное пространство, когда степень абсолют­ного времени определяется качеством (бесконеч­ностью), а его количество – движением как абсолютным способом сущест­вования материи.

Гносеологическая проблема постижения субстанции времени обусловливается способностью выразить в понятиях природу движения как противоречия. Вся античная филосо­фия развивается в логическом поле констатации этой противоречивости движения, но сложность этой проблемы «очищена» понятийно в апориях Зенона, которые в течение дифференциации наук экстраполировались на выделение методологии исследования форм материального движения в естествознании. Дальнейшая история промышленного распред­мечивания форм материального движения в логике развития орудий труда и производительных сил отражала углубление исторической практики и соответствующего ей уровня теорети­ческого познания в сущность форм этого движения, которое, в то же время, отражалось и конституи­ровалась в классификации наук. Генезис форм материального движения представал как такой, в котором его «наиболее простая» форма переходит в основание последующей, более сложной. Таким образом, логика и генезис форм мате­риального движения – механического (перемещение макротел), физи­ческого (механика макротел), химического (физика атомов), биологического (химия клетки) – снимается в диалектике становления и развития исторических способов производства и познания. Общим во всех этих формах является принцип отталкивания и притяжения, точнее – оттал­кивание притяжения и притяжение отталкивающихся противо­положностей, когда притяжение-отталкивание являются сущест­венными модусами одного и того же предмета, его внутренней противоречивостью, а не двумя независимыми друг от друга проявлениями энергии движения.

Иными словами, время определяется движением как собственным атрибутивным содержанием, а движение является противоречием, тождеством противоположностей. Время обнаруживает и определяет себя возникновением, раз­витием и разрешением противоречий, конкретных не только как пространственное явление времени, а как определение логики движения и развития. Именно в логике возник­новения, развития и разрешения конкретных противо­речий время выступает конкретным временем, степень которого определяется не количественным выражением «хронологии» становления определенного противоречия, а развитием такого его содержания, которое является существенным прояв­лением предметной сущности этого противоречия. Следо­вательно, возведение общественного времени к количест­вен­ному выражению механического движения делает невоз­можным определение его природы. Тем более, что субстанция времени «раскрывается» не в эволюции противо­речий, а именно в момент их разрешения, имманентного переходу развития на новый качественный уровень, который, в свою очередь, сопровождается изменением его меры – основания. Поэтому социальные революции характеризуются не кален­дарной продолжительностью, а продолжитель­ностью, на протяжении которой были решены их сущностные задачи, а это зависит не от «даты начала» и «даты последних событий», а от логики разрешения всей системы противо­речий этого феномена. Календарная продолжительность французской буржуазной революции измеряется не кален­дарными датами социальных и классовых баталий, а разви­тием буржуазного способа производства во Франции, начиная с его полити­ческого конституирования, вплоть до завершения его прак­тических задач в классическом варианте фран­цузского капитализма. Важным является понимание того, что опреде­ление собщественного времени обусловли­вается его противо­положностью в виде такого опредмечи­вания в пространстве (форме) общественного пространства, в кото­ром содержится развитие истории вообще. Именно поэтому абсолютное время предстает не метафизической формой бытия, не самодос­таточно-экзистенциальным «вопло­щением», «опредмечи­ванием», не той или иной формой материального движения (которая вплетена во всеобщую связь с другими формами), а движением вообще, движением, которое возникает взаимо­переходом всего во все, тем, которое срывает с себя формы, в которые воплощается.

В этой логике время предстает конкретным только в единстве с пространством. Ведь пространство не является «мешком», в котором помещены формы материального бытия – такого рода предположение создает основания для толкования существования времени вне пространства, как и существования пространства в «привязке» к эмпирическим предметам. Суб­станция в ее фундаментальности не поддается эмпири­ческому восприятию, как не поддаются такому восприятию «пакеты энергии», «протоны», «неопротоны» и все то, что современная физика называет «антиматерией», и что на самом деле является лишь определением методологических проблем современной физики, которая не способна мыслить противо­речие материального и идеального в его эмпи­рической – предметной определенности. В этом и состоит отличие мате­риальных вещей от аморфного единства суб­станции с самой собой, которая выражается в понятии как «абстракция от вещей». И когда Аристотель утверждал, что из субстанции все рождается и в субстанцию все возвращается, утвер­ждалась не субстанциальность форм существования, а эмпирические, количественно-качественные различия таких форм от их материального субстрата.

Однако пространство является таким же объективным модусом существования материи, который не только «не терпит пустоты», но и является во всех своих выражениях протяженной субстанцией. Поэтому сущностное единство времени и пространства субстанции могла осмыслить лишь философия, хотя, на определенных этапах, и она натал­кивалась на непреодолимость агностицизма или на теорети­ческие противоречия объяснения неэмпирических вещей. Состояние современного теоретического, политического, научного и идеологического сознания таково, что необхо­димость осмысления феномена общественного времени в контексте содержания основания истории, форм истори­ческих отношений, обосновании путей дальнейшего развития выступает одной из узловых проблем. И эта проблема требует рассмотрения не только в срезе совпадения логического и исторического, «начала» и «конца», восхождения от абстракт­ного к конкретному, и в том же времени в абсолютном императиве развития, но и во всех существенных формах существования общества, истории.

Таким образом, методологические особенности выве­дения общественного времени могут основываться на следующих принципах:

– оборачивание причинно-следственных связей эволю­ции времени – от естественного, физического до общест­венного. Иными словами, логика возникновения, разворачи­вания и разрешения общественных противоречий должна быть положена в познание содержания общест­венного времени, через и в котором естественное, физическое время присутствует в снятом виде, как онтологическая предпосылка развития мира;

– зависимые от ритма и алгоритма материального произ­водства, а, точнее, от ритма и алгоритма технологий изме­рения общественного времени, измерения обществен­ного времени необходимо довести и доразвить до меры само­развития мышления и чувств личности, до обобществ­ления времени в свободе саморазвития реального человека, а не ограничиваться его абстрактно-понятийным выражением;

– констатация человека как субъекта исторического раз­вития требует его утверждения в виде очеловечивания вре­мени – т.е., доразвития общественного времени до времени жизнедеятельности, освобожденной от кабалы «необходимого времени» функционирования в качестве субъекта полити­ческой экономии;

– в основании время и пространство совпадают как сущность, содержание и форма. Следовательно, общест­венное время в основании представляет собой диалекти­ческое, монис­тическое, но не дуалистическое, не отчуж­денное, не антаго­нистическое единство сущности общест­венного развития, непосредственно общественного (не «естественного», выливаю­щегося в социальный дарвинизм) содержания разрешаемых противоречий и непосредственной формы такого содержания как формы самодвижения его сущностной целесообразности.

Большая конкретизация качества и содержания общест­венного времени в современном транзитивном состоянии всемирной истории предполагает выявление пересечения исторических времен в эклектике формального единства типов материального производства в современной мировой экономике; переплетение феноменологических времен в тектонических сдвигах социальных структур современных обществ и конкретизация общественного времени как социального времени, а также отражение подобных сдвигов в распаде времени классового самосознания современных социумов; трансформации общественного времени в транзи­тивности и обращенном распаде современных произ­вод­ственных технологий, в том числе – идеологических тех­нологий манипулирования общественным сознанием; кон­центрации общественного времени в его денежном выра­жении как предельной экстракции и обособлении необхо­димого рабочего времени, вплоть до его опустошения в деньгах спекулятивного империализма опустошенного в себе­стоимости капитала; исторических трансформаций общест­венного времени в этностановлении культуры, замы­кание и за-предельность времени в конфликтах жизни и смерти становления, а также в некрофилии самосознания «пост» истории и др.

Дата добавления: 2015-05-31