Января 1926 года II акт, явление 1[lxv] Осип — Боголюбов

Явление 5

(Мартинсону.) Не чувствуется гоголевского языка. У Гоголя мозаика такая, он ужасно заботливо переставляет слова. Такие штуки вы найдете потом у Андрея Белого.

Получается у вас, [что] Хлестаков ребеночек, детскость; а он прощелыга. У вас наивность, а тут момент физический.

Очень осторожно надо, не фат.

Паузы очень важны.

«Да приехать домой в петербургском костюме» — скандирует, стихи.

Должна быть ухабистость. Это характерно для Гоголя. А то очень литературно.

Действенность должна быть.

29 ноября 1925 года
IV акт, явления 1 и 2
Хлестаков — Мартинсон, Хлопов — Логинов, судья — Карабанов, Бобчинский — Козиков, Земляника — Зайчиков ^[lxiii]

Мейерхольд. Явления первое и второе. Где происходит действие? Общая разбивка текста у нас еще не продумана^[lxiv].

На реплику судьи: «Отвяжитесь, господа» — слышно пение Хлестакова. Какое же пение? Внезапно возникает громкая музыкальная фраза, веселее. После пения — загудели как шмели.

Пока Земляника и Бобчинский говорят, все все время — «тише, тише».

После «такая жизнь» (конец явления второго) Хлестаков опять поет.

(Мартинсону.) Мало любуетесь фигурацией текста, обязательно чеканка: «си‑га‑роч‑ка», «со‑тен‑ка».

Луке Лукичу темперамента не надо. «Насчет женского полу» — у него икота. Вы никогда не сыграете недоумения мимически, если не подойдете звуковым образом.

«Как вы?» — у Луки Лукича уже разинутый рот или гримаса.

Хлестаков — «брюнетки» прямо по-русски, еще больше русифицировать. Игра Хлестакова на вкусе к самим словам.

Хлестаков — мания величия. Насколько он тонок в сцене вранья, настолько примитивен в четвертом акте. Здесь он понял, что возможна беспредельная наглость. Мания величия. «Оробели?..» и т. д. Играть нужно по-кроммелинковски. Фельдмаршал в военном костюме. Говорит по-военному немножко.

«В дороге совсем издержался. Не можете ли…» — скандировка. Как гекзаметр — заразился. […]

Мейерхольд. … Монолог Осипа. Нужно еще помоложе. Молодой голос. У вас все от старика, от старого исполнения взято. Не так громко. Когда громко, больше резонерства получается. Потому что нужна экспозиция, надо заинтересовать больше собой, чем Хлестаковым. В этом построении всех фигур надо больше любить свое состояние. Сразу его дать — взобрался на лежанку, сидит, как человек — молодой персонаж, что-то делает. Что говорить — говорить легче, не нужно оттяжек. Это уже традиционность наложит оттягивание текста. Я бы пошел на большую смелость в построении фраз. Профессиональный театр сидит в вас. А тут — фразочку взять и легче бросить. Легче — «кеатры, собаки тебе танцуют». Резонерство осталось. Весь монолог нужно сделать прозрачнее, легче. Получается флегматик всегда, а вы быстренько, прозрачно. Тогда, во-первых, огромный монолог пройдет быстрее, во-вторых, слова, образные метафоры лучше вложатся в уши. На Хлестакова особенно злиться не нужно. Тогда самая суть яснее бы дошла. Дома попробуйте.

Дата добавления: 2015-06-04