Всегда говори «всегда» – 3 9 страница

Ольга накинула куртку, и они вышли из дома, стараясь не шуметь, чтобы не вызвать недовольства няни.

Возле ворот, наскоро припаркованная, стояла машина Нади – зеленый «Фольксваген»‑«жук». На заднем стекле красовалась наклейка – туфля на каблуке, – означающая или предостерегающая, что за рулем женщина.

– Ну как? Привыкла? – кивнула на «жука» Ольга. – Я смотрю, ты из машины не вылезаешь, а раньше боялась даже покупать.

– Вспомнила! Это когда было… Я уже Шумахером себя чувствую.

– Ну, смотри, Шумахер, не очень‑то расслабляйся! Поезжай аккуратно и не торопясь.

– Ну вот, и ты туда же! – фыркнула Надя, эффектно распахивая дверь и садясь за руль. – Мало мне Димки! Он каждый день достает меня со своими наставлениями!

– Ничего, ничего! Правильно достает! Потерпишь.

Ольга подождала, пока Надя накрасит губы, глядя в зеркало заднего вида.

– Ну все, поехала, – наконец сообщила она и, вдруг выскочив из машины, чмокнула Ольгу в щеку, оставив след яркой красной помады.

– Надька! Ты для этого губы красила? – Ольга потерла щеку, испачкала руку, засмеялась и схватила пригоршню снега, чтобы запустить им в Надю.

– Тихо! Это способ такой излишки помады с губ удалять. Я в журнале вычитала. – Надя снова села за руль и завела движок. – Сереже привет. Где он у тебя, кстати? Поздно уже вроде…

Ольга бросила пригоршню снега в забор и вздохнула.

– Он теперь очень поздно возвращается. Чуть ли не ночью. Сложный период на работе.

– Понятно.

Надя уехала, а Ольга снова взяла в руки снег и помяла его, чувствуя, как он обжигает холодом испачканные помадой пальцы.

Вот так и Сережа в последнее время.

То обжигает холодом, то от его горячности в проявлении любви становится как‑то не по себе… Словно он сам себе доказывает, как сильно ее любит.

Ольга медленно пошла в дом, размышляя – разогревать ужин, или муж снова вернется за полночь и скажет, что «приличные люди в такое время только курят»?

Она набрала его номер, но он сбросил вызов.

Опять срочное совещание, поняла Ольга и направилась в ванную, чтобы полчаса до ухода няни полежать в теплой воде и придумать, как убедить Сергея взять хотя бы трехдневный отпуск.

Барышев мчался в аэропорт, подгоняя водителя.

– Вы можете побыстрее?

– Пробки, – бесстрастно ответил водитель. – Я ж не на вертолете.

Позвонил мобильный. Сергей сбросил вызов, даже не посмотрев кто. Он был уверен, что звонит Ольга.

Но когда убегают, на звонки не отвечают, кажется, так…

А он убегал. Как преступник. Мчался в Паттайю, потому что где‑то к вечеру сил смотреть на портрет не осталось – он не двигался, не дышал, не поблескивал бриллиантовым глазом скорпиона, не пах удушающе сандалом, не разговаривал.

Когда Барышев понял это, он схватил телефон и заказал билет на ближайший рейс до Паттайи. Зашел Стрельников, бросил на него короткий и почему‑то неприязненный взгляд, спросил:

– Сергей, ты совсем уходишь? Я только что из мэрии. Надо бы обсудить кое‑что. Хорошо бы сегодня.

– Только не сегодня, Петя, только не сегодня… – Сергей быстро собрал бумаги в папку, схватил пальто, показывая всем своим видом, что очень торопится.

– Да куда ты собрался? – нахмурился зам. – Что происходит?!

Барышев вышел из кабинета и побежал к машине. Он убегал, а когда убегают, на вопросы замов не отвечают…

– Рейс‑то у вас во сколько? – озабоченно поинтересовался водитель.

– Через тридцать пять минут регистрация заканчивается, – буркнул Барышев, посмотрев на часы.

– Можем и не успеть. Вон, вся трасса забита, – водитель кивнул на бесконечные вереницы машин – слева, справа, сзади, впереди, – которые словно поймали Сергея в ловушку.

Барышев тоскливо посмотрел в окно – нет дороги в аэропорт. Жизнь расставляет ему препятствия, провидение не дает сделать очередную глупость. Он достал телефон, посмотрел последний вызов – и точно Ольга. Наверное, хотела спросить, будет ли он ужинать или, как всегда, только курить.

Петька, наверное, уже спит. Машка, Мишка и Костя бесятся в детской. Ольга смотрит в окно, когда откроются, наконец, ворота и он приедет.

А там, в Паттайе, сидит одинокая хищница и, сжав в цепкой руке мобильник, ждет как манны небесной его звонка.

С чего бы?

Он ведь ей никто. И она ему – пшик, видение, призрак, сумасшедшая греза.

А дома Петька, Машка, Мишка, Костя и Ольга. Он не заметил, как начал загибать пальцы – получился сжатый кулак. Целый кулак против призрачной хищницы в нереально далекой Паттайе.

– Разворачивайтесь, – приказал он водителю.

– Что вы сказали? – не понял тот, бросив недоумевающий взгляд на Барышева в зеркало.

– Разворачивайтесь. Поехали обратно.

– Да не волнуйтесь, успеем! Сейчас МКАД проскочим, а там…

– Не надо. Едем обратно.

– Ну, как скажете.

Водитель пожал плечами, резко перестроился в левый ряд и показал поворот. Ему загудели те, кого он подрезал, и Сергей зажмурился под этим шквалом автомобильных сигналов.

Правильно ли он поступает?

Он потерял ориентир, запутался, не видит берега, его то засасывает в воронку, то ему удается из нее выбраться, но что будет дальше, никому не известно.

Перед тем как вернуться домой, он заехал в офис и в клочья порвал портрет.

А обрывки сжег, подпалив зажигалкой. Оставался еще пепел, и Барышев хотел выбросить его в окно, потом – закопать в цветочный горшок, но такая «казнь» показалась ему недостаточно жестокой. Он пошел в туалет и смыл пепел в унитаз. Не учел только, что он очень легкий и не смывается. То, что от пепла оказалось не так‑то легко избавиться, вызвало в Сергее суеверную панику – Оксана не хотела от него уходить, и даже смешные, варварские и детские методы не приносили успеха.

Сергей выкурил три сигареты подряд, обозвал себя идиотом и поехал домой.

Ольга, конечно, спала, но, едва он начал раздеваться – в темноте, стараясь не шуметь, – сразу открыла глаза и сонно пробормотала:

– Ты что, только пришел? Бедный, бедный мой… Бедный!

Запутавшись в одежде, Сергей повалился на кровать и сграбастал ее в объятия.

– Ты меня любишь?

– Ну вот опять… – встревожилась Ольга. – Господи, Сережа! – Она потрогала его лоб и даже нащупала пульс. – Ты в порядке?

– Любишь?!

– Конечно, люблю.

Он стал целовать ее – жадно и грубо, – словно это был для него последний шанс понять, как сильно она нужна ему…

– Сережа, – Ольга вырывалась и отбивалась, она не понимала, что с ним, вернее, понимала, но по‑своему. – Сережа!

Он ослабил хватку, откинулся на спину.

– Все. Не могу больше, – вслух сказал Сергей и набрал в грудь воздуха, чтобы признаться жене, что как он ни уничтожал свою гадкую страсть, она оказалась сильнее него.

– Вот и я говорю, Сережа, так больше нельзя. – Ольга покрыла его лицо легкими, нежными поцелуями. – Пообещай мне, что ты возьмешь отпуск.

– Что?! – не понял он. – Что ты сказала?!

– Ну, хотя бы на три дня, – умоляюще прошептала Ольга. – А то ты сам на себя не похож. – Она засмеялась. – Иногда ты меня пугаешь.

…Конечно, он ничего ей не сказал. Закрыл глаза и унесся в далекую Паттайю.

Самолет, наверное, уже взлетел… С каждой секундой он приближается к наглой и дикой хищнице, которая, зажав в руке мобильный, днем и ночью ждет его звонка.

Только его в этом самолете нет…

Отпуск Сережа, конечно, не взял.

Пробормотал что‑то про сроки и идиотов‑подрядчиков. Впрочем, Ольга и не рассчитывала, что они сегодня рванут всей семьей в подмосковный санаторий. Про сроки и подрядчиков она знала и сама.

Когда она проснулась, Сергей уже уехал. Как всегда, не позавтракав и, как повелось в последнее время, даже не попрощавшись.

День закружился по графику, с той только разницей, что была суббота и дети вернулись из школы раньше.

– Мишка, Машка, Костя! Вы где?! – крикнула Ольга, услышав в прихожей веселую возню.

Они ворвались в кухню в шапках и обуви – на полу сразу появились лужицы талого снега, но Ольга и слова не успела сказать, как Машка повисла на ней.

– Мам! А Мишка говорит, что Костя нам не родной, а я говорю, что ты его просто потеряла, когда он был маленький, а потом нашла, правда?!

– Ты что, Мишка, выдумал, глупости какие! – возмутилась Ольга, прижимая к себе зареванного Костика. – Какой же он нам не родной? Самый что ни на есть родной, правда, Костя? – Она расцеловала его в мокрые щеки, сняла шапку и пригладила светлые волосы.

– А ты долго меня искала? – заглянул он ей в глаза.

– Долго.

Ольга взяла сына на руки, прижала к себе, чувствуя, как колотится его сердце, требуя честного ответа.

– Долго. Долго, сыночек, искала и нашла… Ну все. – Она поставила Костика на пол и снова надела на него шапку. – Можете не раздеваться, мы едем за игрушками! А то Новый год на носу, а у нас на елку вешать нечего.

– Ур‑ра! – завопили дети, и громче всех Костик.

Крики сопровождались прыжками, и Анна Алексеевна, возникшая на пороге кухни с Петькой на руках, посмотрела на Ольгу как на преступницу. Потому что только у нерадивой мамаши дети прыгают одетыми в кухне и кричат как дикари.

– Мам, а мы Петьку возьмем?!

Анна Алексеевна еще больше нахмурилась, повернулась, чтобы уйти и оградить малыша от дурного влияния.

– И Петьку возьмем, – твердо сказала Ольга, в упор глядя на няню, и тоном стервозной хозяйки добавила: – Я сейчас с детьми в город еду по магазинам, так что вы можете быть свободной. Только Петю оденьте, пожалуйста!

Дети выскочили из дома и с гиканьем помчались к машине, а няня, ни слова не говоря, стала доставать Петькины вещи из шкафа в прихожей. Делала она это с таким видом, будто Ольга заставила ее ловить лягушек.

Ольга усмехнулась и пошла наверх, собираться.

От добра добра не ищут. Несносный характер Анны Алексеевны компенсировался необъяснимой любовью к ней Петьки… Пусть хмурится, злится, думает что угодно, главное – ребенок ее обожает и, когда няня уходит, ревет и требует «Аню». Ольга даже подумывала, не предложить ли ей проживать в доме, чтобы «Аня» всегда была под рукой. И только нянин гонор останавливал ее сделать это предложение.

Ольга быстро переоделась, взяла сумку и, выходя из комнаты, случайно задела тубус с рисунками. Он упал, раскрылся, и тайские пейзажи, разлетевшись по полу, опять напомнили ей о жаре, бесконечной скуке и дурных предчувствиях, возникших на почве безделья.

Ольга быстро сложила рисунки, но какое‑то беспокойство заставило ее пересмотреть их. Не хватало портрета Оксаны. Наверное, Машка себе забрала, решила она и пошла к детям.

Они уже сидели в машине, бурно обсуждая игрушки.

– Я по телику видела ангелочка с флейтой! Ну такой красивый! – тараторила Маша.

– Нужен твой ангелочек, – фыркнул Мишка, – да еще с флейтой. Я у Антона танк видел – вот это класс!

– Танки на елку не вешают!

– На елки все вешают!

– А мне все равно, какие игрушки, – вздохнул Костик. – Лишь бы красивые.

– Маша, ты мои рисунки трогала? – строго спросила Ольга, садясь за руль.

Машка отрицательно замотала головой.

– Честно? Там портрет тети красивой был, помнишь?!

– Мам, не помню я и ничего не трогала!

Ольга хотела сказать, что одно из двух – или не помнишь, или не трогала, но Петька, сидевший до сих пор тихо, вдруг заплакал и закричал:

– Я с Аней гулять хочу! Я с Аней!

– Господи, – взмолилась Ольга. – Да что ж это такое?! Петя! Прекрати сейчас же, слышишь?!

Но Петька ничего не слышал, он рыдал и вопил:

– Я с Аней! С Аней!

– Ну, я не знаю, что делать… – Ольга достала телефон. – Анна Алексеевна, мы не можем без вас уехать. То есть Петька не может. Вы не могли бы…

– Уже иду, – буркнула в трубку няня, одновременно появляясь на крыльце и застегивая на ходу свое драповое пальто с чернобуркой.

– Только ехать не больше сорока километров в час, – мрачно приказала она, садясь рядом с Ольгой.

– Может, все‑таки шестьдесят? – язвительно поинтересовалась Ольга. – А то до вечера не доедем.

– Сорок, – отрезала няня. – У вас дети.

Решение, хоть и назрело давно, тем не менее было внезапным.

Последней каплей стал «дядя Ваня», который в очередной раз пришел требовать деньги за квартиру.

– Сегодня уже двенадцатое, – без стука заглянул он к Оксане в комнату. – Почему не платишь? Хочешь жить даром?

– Ты когда кран починишь? – прошипела Оксана на опостылевшем ей языке. – Вода идет через час по столовой ложке! Деньги требуешь, а содержать дом не хочешь?!

Она вскочила с кровати и, забыв, что на ней только трусы и лифчик, потрясла перед носом «дяди Вани» банкой с желтоватой водой, которую нацедила впрок, чтобы было хоть чем умыться.

– Тебе не нравится? – равнодушно спросил Бончай. – Съезжай! Найди себе хорошую квартиру. А пока платить будешь?

Оксана раздраженно надела халат, достала кошелек и отсчитала деньги.

– Этого мало, – Бончай помял купюры в прокуренных пальцах.

– Козел, – по‑русски обругала его Оксана и вытрясла из кошелька последние деньги. – На! Подавись!

Бончай ушел, а она достала сумку и стала швырять в нее вещи с вешалки.

Решение, хоть и назрело давно, все же было спонтанным.

На билет, правда, денег не осталось.

Вчера она заплатила кредитный взнос за кабриолет, и он съел большую часть зарплаты.

Остальное «доел» «дядя Ваня».

Но ничего, она придумает что‑нибудь…

Волоча за собой огромную сумку, в которую с трудом вошли все шмотки, Оксана вышла из комнаты и постучала в соседнюю дверь. Ей открыла толстая тайка, тоже квартирантка, имени ее Оксана не знала.

– Помнишь, ты хотела это купить? – Оксана сняла с запястья золотую цепочку со скорпионом и покачала им перед носом соседки.

– Сколько? – Глаза у тайки неотрывно следили за раскачивающейся, словно маятник, подвеской.

Оксана назвала сумму, которой ей хватило бы на билет до Москвы и на несколько ночей в гостинице.

Через двадцать минут она неслась в аэропорт. Кабриолет она бросит на стоянке. Ничего с ним не случится.

Правда, у нее почти нет теплых вещей, но это неважно. Пока обойдется курткой, а потом…

Потом у нее будет все.

* * *

Ленке Серегиной было двадцать четыре.

Не то чтобы много, но и не мало. Некоторые в таком виде уже не только замужем побывали, но и развелись, и детей нарожали, и по второму кругу штамп в паспорте поставили.

А Ленке не удалось ни разу штамп этот разнесчастный у судьбы отвоевать. Она понимала, конечно, что причина этому ее внешность – жидкие волосы, маленький рост, худоба и сутулость, из‑за которых в школе ее дразнили «дохлой креветкой». Лицо тоже подкачало – оно было круглым, плоским и рябым.

Ленка по этому поводу не очень расстраивалась – а чего нервы зря тратить, если все равно ничего исправить нельзя. Она вообще была человеком веселым и независтливым, привыкла находить плюсы в минусах.

Пусть она некрасивая – козлов‑подлецов меньше прилипнет. Пусть не слишком умная – проблем с поступлением в вуз не будет, потому что и поступать незачем. Пусть у ее родителей ни денег, ни связей, зато бабулька оставила ей в наследство маленькую квартирку.

А принца она найдет – такого же бедного и некрасивого…

А не найдет, так и не надо – чего нервы зря тратить, если все равно ничего исправить нельзя.

Не любила Ленка Серегина переживать.

Вон у Оксаны, подружки единственной, и красота, и ум, а нервов сколько себе мотает в поисках какого‑то особенного, необычного, ей одной предназначенного счастья…

Зачем? Вот и сегодня позвонила – и как снег на голову:

– Я в Москве. Приезжай в гостиницу «Аэрополис», увидимся.

Ленка на свой страх и риск оставила в секонд‑хенде, где работала, свою напарницу‑продавщицу и помчалась на Ленинградку. Переживать она не любила, но только за себя, а за других – с удовольствием.

Гостиница оказалась шикарной. Ленка, поймав свое отражение в зеркале – в затертом пуховике, вязаной шапке и унтах из секонда, – даже немного смутилась, хотя это и было не в ее правилах. Всякие там дресс‑коды не для нее…

– Оксана Пуатье в каком номере? – спросила она у портье, протянув свой паспорт. Тот, поморщившись, вопросительно посмотрел на охранника и ничего не ответил.

Пришлось все‑таки позвонить Оксане, и та сказала портье что‑то такое, от чего он даже улыбнулся Ленке, пропуская ее к лифту.

На унтах таял снег, образуя в скоростном чуде техники небольшую лужицу. «Вот зараза, – подумала Ленка, – не могла где попроще остановиться, оштрафуют еще за лужу…»

Ее никто не оштрафовал, она вообще, слава богу, никого не встретила, пока дошла до Оксаниного номера.

Дверь распахнулась до того, как Ленка успела в нее постучать. Оксана возникла на пороге в шикарном пеньюаре шоколадного цвета и с зажатой в зубах сигариллой.

– И‑их! – взвизгнув, Ленка бросилась Оксане на шею. Сигарилла обожгла ей щеку, и Ленка завизжала еще громче.

– Тихо, – Оксана втащила ее в номер и плотно закрыла дверь. – Постояльцев перепугаешь.

– С ума сошла! – Ленка потерла обожженную щеку. – Не предупредила, ничего! Я бы хоть тебя встретила! Ненормальная!

– Ладно тебе, – усмехнулась Оксана. – Так интересней.

– А я слышу – ты! Сразу даже и не поняла, что из Москвы… Ой! – Ленка, отойдя на шаг, осмотрела Оксану с ног до головы, а потом медленно обошла вокруг. – Ну‑ка, дай я хоть рассмотрю тебя! Обалдеть! Выглядишь на все сто! Похудела, морда загорелая…

Лена не льстила ни капельки – говорила чистую правду. Красивее Оксанки она в жизни никого не видела – даже актрис. Она бы повесилась с такой красотой, а что с ней делать‑то, что ни сделаешь – все равно продешевишь. Так что – тьфу‑тьфу‑тьфу, – проживет она со своим носом‑картошкой, проблем меньше будет. А то вон у Оксанки при всей ее красоте взгляд какой… Словно ее поезд ушел, а она на перроне осталась – в неглиже, хоть и шикарном.

– Раздевайся давай! – легонько ткнула ее в бок Оксана.

Лена размотала километровый вязаный шарф, стянула шапку и сняла пуховик. Секонд‑хендовские унтики она решила оставить, вспомнив, что носки у нее не только разные, но и штопаные. А чего зазря целые таскать, если их все равно не видно?..

Плюхнувшись на кровать, Ленка попрыгала на упругом матрасе, огляделась. Не номер, а апартаменты – на потолке лепнина, на мебели позолота, на стенах картины, на полу белый ковер с ворсом по щиколотку. Обалдеть. Вот еще причина, по которой Оксанина красота ей на фиг не нужна – с рябой мордочкой можно на такой антураж не тратиться, и поскромнее угол сойдет.

– Ничего себе, устроилась! Шикарно! – похвалила она номер, невольно жалея денег, на него потраченных. – Слушай, это ж сколько он стоит, а?

– Да уж, – вздохнула Оксана, присаживаясь рядом. Она глубоко затянулась, откинувшись на подушки, и Ленка снова отметила – глаза, как будто поезд ушел. Последний.

– У тебя что, много их, денег‑то? – возмутилась Серегина. – Ты что, не могла у меня пожить?

– Да брось ты, – отмахнулась Оксана, и столбик пепла упал на сиреневый шелк покрывала. Оксана небрежно смахнула его на пол.

– Нет, ну в самом деле, что за манера деньгами сорить! Сдавай свои апартаменты, и ко мне.

– Нет, дорогая моя, твоя хрущевка занюханная сейчас мне не подойдет, – усмехнулась Оксана.

– Здрасьте! Занюханная! – от возмущения Ленка даже унтиком топнула, стряхнув с него новую порцию талого снега. – С чего это она занюханная?! Я, между прочим, только что ремонт сделала. И квартира очень даже неплохая. Комната светлая, девятнадцать метров, кухня – шесть, от метро пять минут ходьбы, и дом кирпичный! Ты занюханных не видела!

– Ну, извини, я не то хотела сказать, – равнодушно улыбнулась Оксана.

– Тоже мне! Ишь мы какие! Поди поищи еще! Занюханная!

– Ну, хватит, Ленк! – Оксана затушила сигариллу в огромной пепельнице, обняла подружку за плечи и снисходительно потрепала ее не первой свежести свитерок. – Ну, не хотела я тебя обижать, правда!

– А ты думай, что говоришь! – надулась Лена, хотя на самом деле на Оксану никогда не обижалась. Ей было лестно, что такая красотка, по сути, волчица‑одиночка, выбрала единственной подружкой ее – секонд‑хенд в унтиках.

Ленка понимала, что дружба, скорее всего, на том и завязана, что она – не соперница и плюс ко всему независтлива, но это неважно… Пять лет назад у Оксаны на улице рассыпалось содержимое сумки, и Ленка бросилась помогать собирать ключи‑помады, так и завязалось, понеслось…

Ленка оказалась не просто подружкой, а доверенным лицом королевы. Фавориткой. Такой, по крайней мере, она себя ощущала. И этим гордилась.

– Ну? Не злишься? – ткнула ее «королева» в бок и достала из сумки флакон духов. – Посмотри‑ка, что я тебе привезла.

– Ой! Кайф какой! – Лена тут же надушилась – уши, запястья и унтики, – мех ароматы хорошо держит. – Мои любимые! С ума сойти! Спасибо.

Она любила маленькие подарочки от Оксаны – тратиться самой на дорогой парфюм Серегина не могла себе позволить, а женскую мишуру любила.

– И вот тоже… – Оксана сняла с себя коралловые бусы и повесила Ленке на шею.

– Обалдеть! – только и смогла сказать та, представив, как завтра откроется от удивления рот у напарницы в секонде и как она небрежно скажет – «друг подарил».

– Собиралась второпях, ничего больше не успела.

– Да ладно, куда больше‑то! – Ленка осторожно потрогала бусы. – Мне идет?

– Самое оно!

– Ну, спасибо тебе! – она чмокнула Оксану в щеку. – Давай, рассказывай! С чего это ты так торопилась?

– Да как тебе сказать… – Оксана вытрясла из пачки новую сигариллу, прикурила. Холеные пальцы еле заметно дрожали.

– Только не тяни. Я же от любопытства помираю! Зачем прилетела?

Подружка прищурилась – вроде бы от дыма, вот только вдруг глаза у нее заблестели, будто слеза навернулась, а уж это‑то точно не от дыма случилось, Ленка свою королеву хорошо знала.

– Ну? Ты чего?! – затрясла она Оксану за руку. – Что случилось‑то? Твой, этот… он тебя что, бросил?!

Оксана резко встала, прошлась по комнате, зло ответила:

– Меня не бросают. От меня… сбегают. Когда понимают, что крючок – вот здесь! – Она пальцем показала на сердце. – Испугался он, понимаешь. Мужики, они же все трусы. Кто‑то больше, кто‑то меньше, но все!

– Поня‑ятно… – вздохнула Ленка.

Вот они, ужасы красоты. Страсть, измены, страдания… Не дай бог, чтобы у нее так руки дрожали, голос срывался и слезы бежали…

– И ты примчалась за ним?

Оксана кивнула, бросив взгляд за окно, где хлопьями валил снег, а небо было затянуто серыми тучами.

– Ну и с чего ты решила, что он сейчас храбрости наберется? Откуда такая уверенность? – с сочувствием спросила Лена.

– Нет у меня уверенности… Но попробовать‑то можно. Что я, в конце концов, теряю?

Нервы, хотела ответить Ленка, но сказала:

– Да ничего вроде…

У них, у королев, свои ценности, и нервы, кажется, в них не числятся.

– Вот, – криво улыбнулась Оксана, – а приобрести могу. Много.

Да, нервы в этих ценностях точно не числятся. Тем более что за деньги эти нервы теперь восстанавливаются, как зубы, – она по телевизору слышала. Только ей денег и на зубы жалко, а уж на такую непонятную субстанцию… Лучше их пожалеть, не трепать, не мучиться.

– Ой, Оксанка, может, не по себе дерево рубишь, а?! Четверо детей! Это ж с ума сойти!

– Да ладно. Все не так уж и страшно. Его – только один.

– Ой… Это что ж, он на бабе с тремя детьми женился?

– С двумя.

– Тоже не слабо! А еще один откуда взялся?

– Усыновили.

– С ума сойти!

Оксана замолчала и выдохнула дым Лене в лицо, словно говоря этим: «А поумнее что‑нибудь сказать можешь?»

Лена закашлялась. Единственное, что она могла добавить умного: «Беги, Оксанка!»

Такую ораву он никогда не бросит. Такая орава его вместе с тобой догонит, разует‑разденет и последний кусок отнимет.

– Времени у меня мало, понимаешь, – тихо и жестко сказала Оксана, глубоко затянулась и отвернулась к окну, где света белого не было видно из‑за валившего хлопьями снега. – Очень мало. Я прилетела всего на неделю, так что действовать надо решительно.

– А как? – спросила Лена, подумав вдруг, что слово «решительно» у Оксаны может означать все, что угодно – вплоть до криминала… Да, Оксана, если чего захочет, и убить способна. Жену и четверых детей. Во всяком случае, жене от ее «решительности» точно невесело придется…

– В том‑то и вопрос, как? – вздохнула подруга. – Как, не знаю, но очень аккуратно, словно сапер на минном поле… Ошибиться нельзя.

Точно криминал задумала, перепугалась Ленка.

– А жена его… он ее не любит?

– Любит, не любит! При чем тут эти сантименты?

– Ну… все‑таки… – нервно сглотнула Ленка, глядя, как дрожит сигарилла в Оксаниных пальцах и как зло пульсирует жилка на загорелой шее.

– Ты меня еще спроси, люблю ли я его, – ухмыльнулась Оксана.

– Что же, он тебе совсем не нравится?

– Ленка! – захохотала подружка. – Ты прелесть! Нет, ну просто ископаемое какое‑то! Любовь…

Оксана все смеялась, закинув голову, а Лена думала: «По‑моему, это ты ископаемое, подруга. Чтобы мужика от четырех детей решить увести, это напрочь крышу должно снести. Хочешь, любовью это называй, хочешь еще как…»

– Ладно, – резко оборвала смех Оксана. – Есть у меня одна мыслишка… Ну‑ка… – Она достала из бара бутылку коньяка и две рюмки. – Давай‑ка выпьем за успех предприятия!

Ленка не любила коньяк, ей больше по душе было шампанское, но не поддержать Оксану она не могла – ведь ближе подружки у нее нет и вряд ли когда‑нибудь будет. И даже если это «предприятие» отдает гнилым душком – пусть, какая ей разница. За свое счастье каждый имеет право бороться так, как считает нужным.

Серегина залпом выпила обжигающий, невкусный коньяк.

«Тьфу‑тьфу‑тьфу, чур меня все эти страсти‑мордасти», – снова подумала она и мысленно перекрестилась.

Они сидели в греческом ресторане и, держась под столиком за руки, пробовали какой‑то сложный салат.

Это было смешно – потихоньку тискать друг другу руки под скатертью, – но так головокружительно здорово, что Ольга не чувствовала вкуса «Хориа́тики», щедро приправленной специями.

…Сергей позвонил в три часа дня, и Ольга, увидев его вызов, сильно перепугалась – он никогда не звонил в это время, а значит, что‑то случилось.

– Что?! Что, Сережа?!

– Оля! Оля, у меня есть пара часов свободных! – радостно сообщил он, не заметив ее тревожного тона. – Давай где‑нибудь в городе пообедаем…

– А дети? – растерялась она.

– Бросай детей на произвол судьбы!

«Произволом судьбы» он, очевидно, считал Анну Алексеевну, так что можно было рискнуть…

– Ладно. А где?

– Знаешь, подъезжай к Покровке, а там решим… Только не возись долго, я голоден, как лев, нет, как стая львов!

У Сергея был особенный голос – молодой и веселый, и даже – влюбленный, как прежде, когда он выдергивал ее «посидеть» в ресторане в самое неподходящее время – когда она мыла голову, например, или собиралась сама приготовить пирог, и тесто было уже на подходе, требуя внимания, начинки и горячей печки.

– Сереж, ну почему ни раньше, ни позже? – смеясь, возмущалась Ольга.

– Потому что сейчас ты особенно красивая, и мне срочно‑срочно нужно похвастаться тобой в общественном месте! – всегда повторял он одну и ту же отмазку.

Ольга все‑таки провозилась, выбирая платье, прическу и украшения.

Вдруг ему – срочно‑срочно, как прежде, – нужно похвастаться ее красотой?

И вот теперь он держал ее руку в своей под скатертью и был прежним Сережей – немного шальным от любви, хотя и утверждал, что от голода.

– Чего они сюда напихали? – проворчал он, ковыряя в тарелке. – Не пойму никак.

– Не вкусно?

– Странно. То ли кислое, то ли сладкое, то ли соленое.

– Дай попробую! – Ольга выдернула руку из его горячей ладони и потянула к себе его тарелку.

– Э‑э! – Барышев шутливо шлепнул ее по запястью полотняной салфеткой. – Нечего! Свое иметь надо!

– Ну дай, жадина! – Ольга ловко подцепила вилкой лист салата в каком‑то соусе и попробовала.

Вкус был не соленый, не кислый, не сладкий. Он был восхитительный, потому что это был вкус прежней жизни.

– Девушка! – гаркнул Сергей так, что пробегавший мимо официант вздрогнул и обернулся. – А ну‑ка, прекратите ко мне приставать! Что вы себе позволяете?! Я вас не знаю!

– А давайте познакомимся, – подмигнула ему Ольга.

– Я с незнакомыми не знакомлюсь, – сурово сообщил Барышев.

Официант, поняв, что это игра, двинулся дальше, пряча улыбку.

– А вы сделайте исключение! Видите, какая я симпатичная! – Ольга повертела головой, давая рассмотреть свой профиль.

– Отстаньте! Я сейчас полицию вызову! – Сергей достал телефон и помахал им в воздухе.

– А я не боюсь!

Дата добавления: 2015-06-25