Всегда говори «всегда» – 3 12 страница

– В этом есть какой‑то смысл? – спросила Оксана. – Если я скажу?

Он рухнул на кровать, сжал огромными лапищами голову. Оксане в какой‑то момент показалось, что он расколет ее как орех.

Страдает. Мучается. Переживает.

Она положила голову ему на плечо. Нежно погладила по холодной, твердой щеке.

– Что мне делать? – прошептал могущественный глава «Стройкома». – Я не знаю, что делать…

Жениться на мне, дурачок. Другого выхода нет, иначе сойдешь с ума.

– Не думай об этом. – Оксана покрыла легкими поцелуями его лицо. – Помни только, что я люблю тебя.

Он молчал и не двигался, хотя должен был схватить ее в объятия и зайти на второй виток секса.

Нужно усилить атаку.

– Я люблю тебя, – повторила Оксана. – Я не представляю без тебя жизни. Только не бросай меня, только не бросай! Я злая, нехорошая, я тебя мучаю, но не бросай меня… Мне не надо много. Только бы видеть тебя, чувствовать твое дыхание, твои руки… Я люблю тебя.

Он стряхнул ее, как соринку, и вскочил.

– Иди, милый, иди. Прости меня и не думай ни о чем. Иди.

Только бы не зарычать от злости и не расцарапать ему лицо…

– Я приеду завтра, – сказал Барышев тоном, каким сообщал, что совещание закончено.

– Я буду ждать.

И всю ночь молиться, чтобы Ольга заметила твой плохо завязанный галстук и следы помады на воротнике рубашки… И мой длинный волос, зацепившийся за пуговицу пиджака.

– Я приеду, – повторил он и ушел, не поцеловав, не пожелав спокойной ночи и даже не махнув рукой на прощание.

Ничего, тем слаще будет победа. Такие рефлексирующие чистоплюи хоть и трудная добыча, но впоследствии – очень надежная.

Уж от нее‑то он не будет бегать в гостиницу к какой‑нибудь юной красотке – она знает, как закручивать гайки.

Жизнь с приездом Леонида Сергеевича превратилась в ежедневное веселое приключение.

Кулинарное в том числе.

Тесть оккупировал кухню и подпускал Ольгу к плите, только если хотел научить ее каким‑нибудь тонкостям.

Сегодня он готовил лагман.

– Так! Славно булькает! – гарцуя возле плиты в Ольгином фартуке, провозгласил Барышев‑старший и подтолкнул ее к кастрюле. – Вот. То, что надо. Приступаем к главному. Приступаем?!

– Приступаем, – согласилась Ольга, хотя главное, на ее взгляд, свершилось – подлива кипела, по кухне витал заманчивый аромат мяса и овощей со специями, а лапша янтарными полосками доходила в кипящей воде.

– Прежде всего ответь мне на вопрос – что есть суть и основа кулинарии? – строго спросил Леонид Сергеевич, поправив очки на переносице, как профессор на экзамене.

– Не знаю! – весело ответила ему Ольга.

– Ну, откуда ж тебе знать, – снисходительно потрепал он ее по плечу. – Суть и основа кулинарии – нюанс. Поняла?

– Никак нет, товарищ шеф‑повар, – отрапортовала Ольга.

– Объясняю. – Барышев‑старший запустил пальцы в одну из баночек с пряностями и бросил щепотку в подливу. – Вот, к примеру, такая малость, тьфу! А может дать жизнь блюду или, наоборот, уничтожить. Главное – знать, когда, куда и сколько этой малости добавить. И не дай бог! – Он поднял вверх указательный палец и погрозил им Ольге. – Не дай бог ошибиться хотя бы в одном из перечисленных моментов! Так, а теперь – нюхай!

Ольга, послушно склонясь над кастрюлей, понюхала.

Пахло бараниной, помидорами, зеленью со специями, словом – лагманом.

– Чувствуешь разницу? – торжествующе вопросил Леонид Сергеевич.

– Нет, – честно призналась Ольга.

– То есть как это нет? – Барышев‑старший, за плечи отодвинув ее от плиты, с шумом втянул носом пар над кастрюлей. – Правильно, – констатировал он. – Разницы не ощущается, потому что это еще не все!

Он запустил пальцы в другую склянку и бросил в кастрюлю очередную щепотку каких‑то травок.

– А теперь?

Ольга старательно принюхалась, пахло бараниной, помидорами, зеленью со специями… Хоть убейся – лагманом!

– Н‑ну… – пожала она плечами, чтобы не расстраивать блестящего кулинара.

– Слушай, у тебя насморка случайно нет? – подозрительно посмотрел на нее тесть.

– Нет! – засмеялась Ольга.

– Тогда это случай из разряда безнадежных, – махнул рукой Леонид Сергеевич. – У тебя нечувствительный нос, а с таким носом в кулинарии делать нечего. Я вот, к примеру, по запаху определяю, достаточно ли соли!

– Ну да! – восхитилась Ольга и снова склонилась над кастрюлей, удивляясь, как можно учуять соль.

– Да. И это высший пилотаж. Ну, ладно, продолжим. Продолжим?

– А куда ж деваться?! – захохотала Ольга, понимая, что готова возиться с этим варевом хоть до вечера – так весело все получалось.

Барышев‑старший откинул лапшу на дуршлаг и еще минут пять колдовал над кастрюлей, то уменьшая, то прибавляя огонь, что‑то нашептывая и напевая.

Как он ни бился – пахло лагманом. Восхитительно, но – лагманом, и ничем больше, о чем Ольга не преминула ему сообщить.

– Ладно, – отмахнулся он от нее, – главное теперь, чтобы все это не перестояло. А где Сережа? Опять за полночь явится?!

– Сережа сегодня задерживается, – погрустнев, сказала Ольга. – Какие‑то сложности у него в «Стройкоме». Он звонил днем.

Она соврала, Барышев не звонил. Но про сложности в «Стройкоме» она знала наизусть, поэтому просто повторила заученное за последние дни выражение.

– Ну, понятно, понятно… Конечно. Сложности.

Ольга видела, что Леонид Сергеевич верит в эту пустую отговорку не больше ее, поэтому, чтобы скрыть свое смятение, начала быстро накрывать на стол.

Во дворе послышался шум машины.

– Сережа! – Ольга, в чем была, выскочила на мороз. – Ну, наконец‑то!

– Что за дурацкая привычка не одеваться? – сухо спросил ее Барышев и… прошел мимо в дом.

– Сереж… что‑то случи…

– Я не буду ужинать, извини.

Он сбросил пальто, нервно разулся и поднялся к себе в кабинет.

Ольга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

Только бы не заплакать… Не завыть в голос.

Из кухни вышел Леонид Сергеевич, озабоченно посмотрел на Ольгу. В глазах у него был немой вопрос, и, чтобы он не успел его задать, Ольга поспешно сказала:

– Сережа не будет ужинать.

– А сам‑то он где?

– Пошел к себе в кабинет. Ему надо работать.

– Работать? Ну, что ж, это похвально, – Барышев‑старший сорвал с себя фартук, скомкал и зашвырнул в угол. – Только как бы не переусердствовал… Работать… Смотри, какой у меня сын работящий!

Леонид Сергеевич ушел в гостевую, а Ольга осталась стоять, закрыв глаза.

Чудесный вечер разбился, как хрустальная ваза…

Лагман не пах ничем, кроме лагмана. А муж не перестал ее игнорировать, даже подарив голубой бриллиант…

Ольга зябко поежилась, накинула шаль. Действительно, что за дурацкая привычка – бросаться раздетой навстречу Сергею?

Больше она никогда, никогда не будет выбегать к нему, как пятилетняя девочка.

Бриллиант – очень холодный камень…

Леонид Сергеевич все понимал – не маленький.

Сын ходит налево и потому, как человек, не до конца потерявший совесть, боится смотреть Ольге в глаза. И ему тоже.

В его бы время… выволочка на парткоме, за шиворот – и в семью.

А сейчас – это личное дело каждого. Хочешь, гуляй. Не хочешь, слыви тюфяком‑подкаблучником.

Бешенство, клокотавшее внутри, требовало выхода, но прошли те времена, когда он мог указывать Сергею, чего нельзя делать…

Промаявшись минут пятнадцать в своей комнате, Леонид Сергеевич решил – он не имеет права не высказать своего отношения к происходящему. И даже не ради Ольги, которая все видит, все понимает, но из‑за благородства и той самой «цельности натуры» не позволяет себе в адрес мужа подозрений, а ради самого же Сергея.

Ведь сам себя отравляет ложью, сжирает изнутри.

Леонид Сергеевич подошел к зеркалу, причесался, поправил связанный Ольгой джемпер и решительно направился в кабинет сына.

Только бы не вспылить, заклинал он себя, только бы не заорать на него, не припомнить парткомы и советские моральные нормы… Нельзя также говорить, что не для того они его с матерью воспитывали, чтобы он своим блудом жизнь семье отравлял.

Да еще какой семье!

Задумавшись, старший Барышев чересчур резко распахнул дверь кабинета, забыв постучать.

Сын лежал на диване в костюме и галстуке, закрыв глаза. Не спал, это точно, потому что нервно вертел в руке мобильный телефон, постукивая им по дивану.

– Работаешь, значит? – не удержался от язвительной интонации Леонид Сергеевич.

Сын открыл глаза, посмотрел на него в упор и снова закрыл.

– Я думаю, – сказал он. – Я всегда думаю лежа.

– Да, это кто как привык. – Леонид Сергеевич присел на край дивана. – Ты, значит, лежа…

Главное, не закричать, приказал он себе. И про партком – ни слова! Ни в коем случае.

– Ну, и что ты надумал?

– В каком смысле? – Сергей открыл глаза. Вблизи Барышев‑старший увидел, какие они красные и измученные.

Тяжело врать‑то! А раз тяжело, значит, не так уж все безнадежно.

– Слушай, Сергей, я ведь не Ольга, меня не проведешь.

– Что ты имеешь в виду? – холодно спросил сын. Так холодно, что не пробиться через эту глыбу льда ни увещеваниями, ни обращением к совести, которую он вдруг взял да потерял.

Только бы не заорать…

– Вот у тебя сейчас такое лицо, как в детстве было, когда ты врал.

– Перестань, отец.

– Я, конечно, могу и перестать.

– Вот и перестань!

– Но я все‑таки продолжу. Что с тобой происходит?

– О чем ты?

Леонид Сергеевич почувствовал, что сдерживаться больше не может. Он вскочил, прошелся от стены к стене, остановился у окна и прижался лбом к прохладному стеклу.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – сквозь зубы произнес он. – Только не надо мне про неприятности на работе. Это ты Оле можешь лапшу на уши вешать. Со мной не выйдет. Давай выкладывай все начистоту. Будем вместе думать, как из того, во что ты влез по дурости, выбираться.

– Это не твое дело, отец, – жестко ответил Сергей, даже не посмотрев в его сторону.

– Что?! Что ты сказал? – Он не только сорвался на крик, но и саданул кулаком по раме. – Повтори!

– Я сказал, – с прежней невозмутимой холодностью процедил сын, – что тебе не следует лезть не в свое дело. Я уже не маленький, если ты этого не успел заметить. Я взрослый человек и не нуждаюсь в твоей опеке. В своих делах я разберусь сам. У тебя есть твои студенты, вот ты им лекции и читай на темы морали, а меня уволь. Хватит! – Он отшвырнул телефон на стол и сел. – Наслушался. Про партком и Буденного еще мне расскажи.

Леонид Сергеевич почувствовал тупую, ноющую боль в груди. Еще слово, и он потеряет сына.

В конце концов, эти нормы… морали могут меняться. В конце концов, он безнадежно устарел со своими парткомами, Буденными и взглядами на семью.

Он потер грудь, глубоко вдохнул и пошел к двери.

– Спокойной ночи, сын.

Ему показалось, что Сергей хочет вскочить, обнять его, признаться во всем и сказать: «Пап, запутался я, прости».

Но похоже, ему это только показалось.

Сергей снова лег и закрыл глаза.

Уеду завтра, решил Леонид Сергеевич, спускаясь по лестнице. Пусть разбираются сами. А то наворочу тут дел, да еще с сердечным приступом слягу. Они‑то помирятся, разберутся с этими новыми нормами, а он…

Вдруг врагом на всю жизнь останется.

Все‑таки личная жизнь – тонкая субстанция, и нельзя туда вот так, закатав рукава, лезть со своими устаревшими взглядами.

Надо срочно возвращаться домой.

Бежать…

Утром Сергей опять уехал, не попрощавшись, пока Ольга спала.

Вернее, она проснулась, когда он встал, но, верная своему вчерашнему решению не проявлять непосредственных чувств, сделала вид, что спит.

Она слышала, как он оделся, сквозь приоткрытые веки видела, как постоял пару минут у окна, о чем‑то сосредоточенно размышляя.

Раньше бы она встала, прижалась к нему, обняла и спросила: «Все хорошо, Сереж? – И сама бы ответила: – Все хорошо. Главное, мы вместе, дети здоровы, а остальное – утрясется и рассосется».

Но теперь – нельзя встать, прижаться, обнять, спросить и самой ответить. Теперь она сохраняет свое достоинство. И гордость.

И так это больно и противно – их сохранять… Почему нельзя к нему кинуться и если не обнять, то хотя бы надавать пощечин и высказать все, что наболело?..

Он ушел – на цыпочках, крадучись, как преступник. А она осталась со своим достоинством и мокрой от слез подушкой.

А ближе к обеду ее поджидал еще один неприятный сюрприз.

Леонид Сергеевич вышел из своей комнаты с чемоданом и объявил, что уезжает.

– Как же так? – растерялась Ольга. – Вы же Новый год собирались с нами встретить! Леонид Сергеевич! Что случилось?

– Ничего не случилось, – ответил тесть, отчего‑то стараясь не смотреть на нее. – То есть… из Новосибирска позвонили, вызвали. Необходимо завтра в институте быть. Заседание кафедры. Только и всего, Оленька, не огорчайся.

Врать Леонид Сергеевич не умел. Ольга видела – что‑то он недоговаривает, что‑то скрывает. И от этого снова захотелось заплакать, закричать и высказать все, что наболело.

И опять гордость не позволила этого сделать. Под ключ все эмоции, даже в кругу близких людей, иначе – наболтаешь лишнего, натворишь глупостей, разрушишь что‑нибудь тонкое, а потом… Перестанешь быть женщиной, которой захочется дарить голубые бриллианты.

– Но вы ведь даже с Сережей не простились. – Ольга через силу улыбнулась, взяв тестя под руку. – Может, все‑таки подождете до вечера, пока он с работы вернется… Леонид Сергеевич, ну, не уезжайте! – все‑таки, не удержавшись, взмолилась она и едва не заплакала.

– Простился я с ним, – тяжело вздохнул тесть. – Вчера вечером как раз и простился. Опять ты меня по отчеству, Оленька, мы же договаривались. Эх, ты! – Он похлопал ее по плечу, пошел к двери – непривычно ссутулившись, опустив голову, но остановился вдруг, обернулся. Кажется, у него в глазах заблестели слезы. А может, так падал свет.

– Ну, давай, Оленька, давай я тебя поцелую!

Они расцеловались – тепло, в обе щеки, как родные, близкие люди. Какая тут к черту гордость… Ольга обняла его и прошептала, не скрывая слез:

– До свидания, папа. Я теперь… всегда все по вашему рецепту варить буду. Со специями и травками.

– Вот! Умница!

Он быстро вышел и направился к поджидавшему у дома такси.

Ольга побрела в детскую.

Там няня одевала на прогулку Петьку. Машка, Мишка и Костик носились по комнате, швыряя друг в друга свитера и носки.

– Если через пять минут не оденетесь, я вместо прогулки за уроки вас засажу, – сурово сообщила Анна Алексеевна детям.

– И я засажу, – величественно повторил Петька, сам натягивая носки.

Дети мигом угомонились, быстро разобрались, где чьи вещички, и по‑солдатски быстро начали одеваться.

– Вы и с Петькой возитесь, Анна Алексеевна, и со старшими. Спасибо вам большое, – расчувствовалась Ольга.

– Из спасибо шубу не сошьешь, – неприветливо буркнула няня. – Я уж и сама собиралась вам напомнить, что к одному ребенку в няньки нанималась.

– Извините, я должна была об этом подумать, – растерялась Ольга. Она действительно упустила момент, когда все дети «прибились» к Анне Алексеевне и стали жить под ее неусыпным контролем. – Сколько я вам должна?

– Сочтемся. – Няня взяла на руки Петьку и направилась к двери с видом королевы. Остальные дети, как свита, потянулись за ней. – В следующем месяце будете расплачиваться, тогда и сочтемся.

– Пока, мам! – помахала Ольге Маша.

– Мам, ты только няню нам не меняй, – шепнул на прощание Мишка. – Она клевая!

– А ну не болтать! – прикрикнула «клевая» няня. – Михаил, санки бери! А Костик – коньки!

– Урра! – хором завопили мальчишки, кубарем скатываясь с лестницы.

Ольга осталась в детской, вдруг очень остро почувствовав одиночество.

У Сергея – работа и… еще что‑то, у Леонида Сергеевича – студенты и лекции, детям хорошо с няней, а она…

Нужно сварить кофе и подумать, как жить дальше.

Что‑нибудь хорошее и веселое придумать.

Пока кофе варился, Ольга позвонила мужу.

– Сереж, я выхожу на работу. После праздников. А еще я хочу Новый год встретить на крыше. Представляешь, небо, снег, елка, накрытый стол и мы с детьми… Как думаешь, можно это устроить?

– Оль, извини, я не могу сейчас говорить. Я на объекте, за городом, – глухо ответил Сергей.

Ольга представила его – в каске, ползающего по верхотуре лесов, – и нажала отбой. На объекте так на объекте.

Все равно она завтра же поговорит с Грозовским насчет работы, а Новый год встретит с детьми на крыше.

Надежда покупала в магазине подарки, когда сквозь витрину увидела притормозившую напротив в потоке машину Сергея.

Она уже расплатилась, поэтому, подхватив пакеты с коробками, вышла на улицу и помахала Барышеву рукой. Он сосредоточенно смотрел перед собой и ее не заметил. Пробка тронулась, и машина Сергея тоже.

– Сергей! – закричала зачем‑то Надя, стараясь привлечь его внимание. Просто не привыкла, чтобы ее усилия не увенчивались успехом. Но Барышев проехал мимо с каменным лицом.

– Ну, ничегошеньки они не видят, кроме своей работы! – всплеснула руками Надежда, имея в виду и собственного Димку. Тоже вот так бы мимо проехал, если б она рядом кричала и руками размахивала.

Надя села за руль и, напевая, поехала к Ольге. Ничего она так не любила, как предпраздничную суету и вождение машины. Сейчас нагрянет к Ольге, вывалит новогодние подарки и попросит чаю – много‑много и обязательно с чем‑нибудь вкусненьким, у Ольги всегда домашняя выпечка найдется.

Ольга открыла дверь, зябко кутаясь в длинную шаль. У нее было грустное лицо и покрасневшие глаза. Заболела, наверное, решила Надежда, сгружая пакеты с коробками на пол.

– Уфф! – выдохнула она, сбрасывая шубу на небольшой диванчик в углу прихожей. – Привет! Умираю, пить хочу. Весь день по магазинам моталась, взмокла.

– Пойдем, я чай поставлю, – без обычного энтузиазма предложила Ольга и, плотнее закутавшись в шаль, побрела на кухню.

– Я ненадолго! – предупредила Надя, подхватывая пакеты. – Мы завтра утром уезжаем! Слушай, а у тебя чай готов уже? Если нет, воды дай, а то помру!

Ольга непонимающе на нее посмотрела, налила из кулера воды и протянула стакан.

Точно заболела, убедилась Надя, залпом выпив воду. Чайник был явно горячим, а заварник со свежезаваренным чаем стоял на столе.

– Ты есть хочешь? – рассеянно поинтересовалась Ольга, садясь за стол напротив.

– Только пить!

Не будет она нагружать Ольгу, вон как ее озноб бьет.

– Простыла? – сочувственно спросила Надежда.

– Что? А, нет. Просто… не по себе что‑то. Ночью плохо спала. Зачем ты сумки сюда свои притащила?

– Надо. Вот, это тебе! – Надя достала из пакета самую большую коробку, протянула Ольге. – С наступающим, подружка!

– Спасибо, – Ольга, улыбнувшись, открыла коробку и посмотрела на дивной красоты блузку в райских птицах. – Очень красиво! У меня для тебя тоже кое‑что есть. Потом принесу.

Отложив коробку, Ольга наконец разлила чай по чашкам, достала из холодильника шоколадный кекс.

– А это я Димочке купила, – Надя, развернув один из свертков, показала Ольге розовый галстук в красных сердечках. – Как думаешь, ему понравится?

– Веселенький, – грустно усмехнулась Ольга.

– Что, плохой?!

– Ну, почему же…

– Так я и знала, – вздохнула Надя и спрятала галстук в пакет.

Беда у нее со вкусом, вот что. Она знала это наверняка. Хоть убей – не понимала, почему яркие и веселые вещи, как правило, безвкусица, даже если стоят не одну сотню долларов.

– Вот не смогла удержаться, ну, не смогла! Сердечки такие миленькие, – пояснила она.

– А пусть Дима дома их носит, сердечки твои, – Ольга наконец‑то рассмеялась своим обычным звонким смехом, и щеки у нее порозовели.

– Смешно тебе, да? Ладно, у меня еще для него подарок есть. – Надя торжественно извлекла на свет коробку с парфюмом. – Это уж без ошибки. Он только таким и пользуется. А ты что Барышеву даришь?

– Будешь смеяться, но тоже парфюм и галстук. – Ольга опять погрустнела и, словно вспомнив про шаль, плотнее в нее закуталась. Как в кокон.

– Слушай, а может, вы с Сережей к нам сегодня заскочите, а? Старый год хоть проводим, если уж Новый отдельно встречаем.

– А его сегодня в Москве нет. Уехал на весь день куда‑то на одну из своих строек. Еще рано утром уехал.

– Как это утром уехал? – возмутилась Надежда. – Да я его днем видела!

Ольга вздрогнула и посмотрела на Надю так, будто она сказала что‑то страшное.

– Где? – севшим голосом спросила она. – Где ты его видела?

– В центре. Я в магазине была, а он ехал. По улице. В машине.

Ольга, помрачнев, секунду помолчала, потом вдруг улыбнулась.

– Ну и как же ты его видеть могла, Надюха, если ты в магазине была, а он по улице ехал? Что ты говоришь‑то, сама послушай!

– А вот и видела! – возмущенно воскликнула Надя.

Может, со вкусом у нее и беда, но со зрением и памятью полный порядок.

– Я ж из магазина‑то выбежала!

– Ну?

И столько в этом «ну» было скрытой боли и призрачной надежды, что Надя растерялась.

– Ну, и что? – повторила Ольга.

– А он уже уехал, – пробормотала Надя.

– Он уже уехал, но ты его все‑таки видела, – горько усмехнулась Ольга.

– Да нет же! Тьфу ты, черт! – Надя преувеличенно громко засмеялась. – Ладно, мне, скорее всего, и в самом деле показалось. То есть точно показалось! Как же я его видеть могла, когда он еще с утра уехал!

Теперь понятно, почему у Ольги красные глаза и почему она кутается в шаль. Да если б Димка сказал, что уехал, а сам…

Брр… Даже страшно представить.

Надя схватила нож и разрезала кекс на две части.

– Давай‑ка лучше по сладенькому вдарим!

– Что‑то ты уж как‑то… чересчур вдарить собралась!

– А где еще гормоны счастья добыть, подруга?

Ольга кивнула, взяла свою половину и откусила от кекса большой кусок так, словно это было лекарство, которое обязательно надо принять.

– Завтра Новый год, – прошептала Оксана, прижимаясь к груди Сергея щекой.

Они лежали в истерзанной страстью постели и все никак не могли перевести дух.

Она слышала, как мощно колотится его сердце, и думала – мой, мой, только мой, хоть тысяча жен, хоть сотни детей…

– Слышишь, завтра Новый год! – потрясла она его за плечо.

– Да. Новый год. И что?

– Я тебя завтра не увижу.

Он ничего не сказал, только закурил, уставившись в потолок, а сердце его прибавило ходу, словно взбесившийся маятник.

– А послезавтра я улетаю… Ты можешь сделать мне подарок? Ведь на Новый год все делают друг другу подарки.

Барышев глубоко затянулся, задержал дыхание и словно не выдохнул дым, а выплюнул.

– Я собирался, – хрипло сказал он. – Мы сейчас поедем в самый шикарный магазин, и ты выберешь себе все, что хочешь.

– Все, что хочу? – Оксана приподнялась и заглянула ему в глаза. – Я хочу особенный подарок.

– Я же сказал…

В его глазах мелькнуло недовольство ее непонятливостью.

– Останься сегодня со мной.

Сергей с остервенением затушил сигарету в пепельнице, легонько оттолкнул Оксану от себя и сел.

– Ты же все знаешь.

«Знаю. Ты подкаблучник и трус. Но все равно будешь мой – пусть тебя ждут хоть тысяча жен, хоть сотни детей…»

– Только одну ночь! – Оксана обняла его за плечи. – Подари мне ночь. Я хочу хотя бы один раз проснуться рядом с тобой. Ну, пожалуйста, прошу тебя…

Он явно собирался сказать что‑то резкое, но Оксана быстро закрыла рукой его рот. Она уже знала, как справляться с его нечистой совестью – просто не давать ей высказываться.

– Только одну ночь, – прошептала она. – Одну… Неужели я прошу слишком много?

Она протянула ему телефон, она уже знала, как справляться с его упрямством – просто самой проявлять упрямство, более сильное.

Он нерешительно взял мобильный из ее рук, и она сама нажала кнопку вызова Ольги.

– Оля… – Сергей так сильно закашлялся, что пришлось постучать его по спине и дать сделать глоток воды прямо из графина. – Оль, это я…

– Да, Сережа. Ты где?

Оксана прижалась к нему, чтобы слышать каждое слово.

– Все еще на объекте. Слушай, Оля, я ничего не успеваю. Наверное, задержусь тут до завтра. Ты не волнуйся.

– До завтра? – переспросила Ольга и, помолчав, добавила: – Ты знаешь, что Леонид Сергеевич уехал?

– Как уехал?

Барышев вздрогнул, словно его огрели кнутом. Ситуация выходила из‑под контроля, и Оксана начала быстрыми поцелуями покрывать его спину.

Какой еще, к черту, Леонид Сергеевич… Из‑за него он уедет? Надо выхватить телефон и нажать отбой. А еще лучше – крикнуть женушке, чтобы она катилась к черту.

– Папа сказал, что его вызвали, – услышала она голос Ольги. – Но… Сережа, он, по‑моему, на что‑то обиделся. Ты меня слышишь?

– Слышу, слышу, – пробормотал Сергей. – Нет, тебе показалось. Сама же говоришь, его вызвали.

Он отпихнул целующую его Оксану, встал, подошел к окну. Лицо его пошло красными пятнами.

«Как будто всю семейку притащил в мой номер», – зло подумала Оксана, глядя, как он с трудом подбирает слова, чтобы успокоить жену.

– Не волнуйся, Оль… Я приеду завтра. Все будет хорошо. Спокойной ночи…

Он размахнулся, чтобы выбросить телефон в открытую форточку, но взял себя в руки и сунул его под подушку.

– Я скотина. Я невероятная скотина, – сказал он, глядя Оксане в глаза.

«Ничего, я знаю, как с тобой справляться».

Она обхватила его за шею руками, ногами обвила туловище и повалила на кровать.

Надькин рецепт подействовал.

Гормоны счастья, добытые из огромного куска шоколадного кекса, сработали, и даже Сережин звонок не смог выбить ее из колеи.

Она слышала, какой усталый и измученный был у него голос, потому и не усомнилась – он на объекте, ночует в вагончике, со злым прорабом, которому такое соседство явно не по душе.

И потом, ведь Надя сама призналась, что не видела Сергея в Москве, он ей просто померещился в сумасшедшей предновогодней беготне за подарками.

Ольга спокойно, без сновидений выспалась, а утром повезла детей на новогодний спектакль. Уже наступили каникулы, и она больше всего любила эти последние дни уходящего года, когда все предвещает наступление чудесного праздника – запах елки, коробки с игрушками и подарками, составление праздничного меню и вечно снующие под ногами дети, которым не надо делать уроки, можно поздно ложиться и поздно вставать.

Нужно быть идиоткой, чтобы глупыми подозрениями и беспочвенной ревностью испортить себе предновогодний день.

Она сделает вот что. Она позовет Оксану встречать Новый год с ними на крыше. Чтобы самой себе доказать, что верит Сереже и верит в любовь.

Когда после спектакля они уселись в машину, Ольга была в прекрасном расположении духа.

– Ну, а кому понравилась маленькая разбойница? – весело спросила она детей, заводя машину. – Машка, тебе разбойница понравилась?

– Не‑а, она старая, – поморщилась Машка.

– Разве? – засмеялась Ольга, ловко встраиваясь в поток машин на проспекте.

– Ага, – ворчливо ответила Машка. – Мы же близко сидели. И я видела, что никакая она не девочка, а тетя.

– В театре не бывает девочек, – объяснила Ольга. – Там взрослые артисты работают.

– А тогда пусть не обманывают! – Машка обиженно надулась и отвернулась к окну.

– Ничего ты, Машка, в искусстве не понимаешь… Костя, а тебе в театре понравилось?

– Мне все понравилось.

– А больше всего что?

– Мороженое.

Ольга расхохоталась.

– Вот и вози вас в театр! Мишка, а ты чего молчишь, а? Какой ты у нас важный…

В зеркале заднего вида она видела, что Мишка, напустив серьезный вид, смотрит в окно.

– Мам, что‑то название знакомое – «Аэрополис». – Он указал на многоэтажное здание типовой советской застройки.

– Так это гостиница, в которой тетя Оксана живет! – обрадованно воскликнула Ольга. – Где мой телефон?

Телефон обнаружился у Машки, которая, пребывая в крайнем расстройстве от спектакля, гоняла на нем игрушки.

– Машка! – Ольга протянула назад руку и забрала мобильный. – Сейчас мы Оксану к себе заберем. Пусть она с нами Новый год встретит, а то она одна совсем…

Телефон после нажатия кнопки вызова неожиданно отключился.

– Ну, Маша! – возмутилась Ольга. – Ну сколько раз тебе говорить, чтобы ты с телефоном не играла! Бессовестная. Разрядила батарею своими играми дурацкими!

Она вдруг заметила свободное парковочное место недалеко от гостиницы и быстро нырнула туда.

– Ладно, сидите, я сейчас вернусь. Мишка, все двери заблокируй!

Она вышла из машины и быстро направилась к дверям, за которыми маячил огромный швейцар.

На продолжительный стук Оксана не открыла.

Ольга уже было подумала, что портье ошибся, заявив, будто она в номере, и собралась уйти, но дверь неожиданно распахнулась.

Дата добавления: 2015-06-25