Песнь двадцатая. Круг пятый (продолжение)

Круг пятый (продолжение)

1

Пред лучшей волей[807]силы воли хрупки;

Ему в угоду, в неугоду мне,

Я погруженной не насытил губки.[808]

4

Я двинулся; и вождь мой, в тишине,

Свободными местами шел под кручей,

Как вдоль бойниц проходят по стене;

7

Те, у кого из глаз слезой горючей

Сочится зло, заполнившее свет,[809]

Лежат кнаруже слишком плотной кучей.

10

Будь проклята, волчица древних лет,

В чьем ненасытном голоде все тонет

И яростней которой зверя нет![810]

13

О небеса, чей ход иными понят,

Как полновластный над судьбой земли,

Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?

16

Мы скудным шагом медленно брели,

Внимая теням, скорбно и устало

Рыдавшим и томившимся в пыли;

19

Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,

И так тоска казалась тяжела,

Как если бы то женщина рожала;

22

И далее: «Как ты бедна была,

Являет тот приют, где пеленицей

Ты свой священный отпрыск повила».

25

Потом я слышал: «Праведный Фабриций[811],

Ты бедностью безгрешной посрамил

Порок, обогащаемый сторицей».

28

Смысл этой речи так был сердцу мил,

Что я пошел вперед, узнать желая,

Кто из лежавших это говорил.

31

Еще он славил щедрость Николая,[812]

Который спас невест от нищеты,

Младые годы к чести направляя.

34

«Дух, вспомянувший столько доброты! —

Сказал я. — Кем ты был? И неужели

Хваленья здесь возносишь только ты?

37

Я буду помнить о твоем уделе,

Когда вернусь короткий путь кончать,

Которым жизнь летит к последней цели».

40

И он: «Скажу про все, хотя мне ждать

Оттуда нечего; но без сравненья

В тебе, живом, сияет благодать.

43

Я корнем был зловредного растенья,[813]

Наведшего на божью землю мрак,

Такой, что в ней неплодье запустенья.

46

Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак

Могли, то месть была б уже свершенной;

И я молюсь, чтобы случилось так.[814]

49

Я был Гугон, Капетом нареченный,[815]

И не один Филипп и Людовик

Над Францией владычил, мной рожденный.

52

Родитель мой в Париже был мясник;[816]

Когда старинных королей не стало,

Последний же из племени владык

55

Облекся в серое,[817]уже сжимала

Моя рука бразды державных сил,

И мне земель, да и друзей достало,

58

Чтоб диадемой вдовой[818]осенил

Мой сын свою главу и длинной смене

Помазанных начало положил.

61

Пока мой род в прованском пышном вене[819]

Не схоронил стыда, он мог сойти

Ничтожным, но безвредным тем не мене.

64

А тут он начал хитрости плести

И грабить; и забрал, во искупленье,

Нормандию, Гасконью и Понти[820].

67

Карл сел в Италии;[821]во искупленье,

Зарезал Куррадина;[822]а Фому

Вернул на небеса,[823]во искупленье.

70

Я вижу время, близок срок ему, —

И новый Карл его поход повторит,

Для вящей славы роду своему.

73

Один, без войска, многих он поборет

Копьем Иуды; им он так разит,

Что брюхо у Флоренции распорет.

76

Не землю он, а только грех и стыд

Приобретет, тем горший в час расплаты,

Что этот груз его не тяготит.[824]

79

Другой, я вижу, пленник, в море взятый,

Дочь продает, гонясь за барышом,[825]

Как делают с рабынями пираты.

82

О жадность, до чего же мы дойдем,

Раз кровь мою[826]так привлекло стяжанье,

Что собственная плоть ей нипочем?

85

Но я страшнее вижу злодеянье:

Христос в своем наместнике пленен,

И торжествуют лилии в Аланье.

88

Я вижу — вновь людьми поруган он,

И желчь и уксус пьет, как древле было,

И средь живых разбойников казнен.[827]

91

Я вижу — это все не утолило

Новейшего Пилата;[828]осмелев,

Он в храм вторгает хищные ветрила.[829]

94

Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев

Твой суд, которым, в глубине безвестной,

Ты умягчаешь твой сокрытый гнев?

97

А возглас мой[830]к невесте неневестной

Святого духа, вызвавший в тебе

Твои вопросы, это наш совместный

100

Припев к любой творимой здесь мольбе,

Покамест длится день; поздней заката

Мы об обратной говорим судьбе.[831]

103

Тогда мы повторяем, как когда‑то

Братоубийцей стал Пигмалион,

Предателем и вором, в жажде злата;[832]

106

И как Мидас в беду был вовлечен,

В своем желанье жадном утоляем,

Которым сделался для всех смешон.[833]

109

Безумного Ахана вспоминаем,

Добычу скрывшего, и словно зрим,

Как гневом Иисуса он терзаем.[834]

112

Потом Сапфиру с мужем[835]мы виним,

Мы рады синякам Гелиодора,[836]

И вся гора позором круговым

115

Напутствует убийцу Полидора;[837]

Последний клич: «Как ты находишь, Красс,

Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!»[838]

118

Кто громко говорит, а кто, подчас,

Чуть внятно, по тому, насколь сурово

Потребность речи уязвляет нас.

121

Не я один о добрых молвил слово,

Как здесь бывает днем; но невдали

Не слышно было никого другого».

124

Мы от него немало отошли

И, напрягая силы до предела,

Спешили по дороге, как могли.

127

И вдруг гора, как будто пасть хотела,

Затрепетала; стужа обдала

Мне, словно перед казнию, все тело,

130

Не так тряслась Делосская скала,

Пока гнезда там не свила Латона

И небу двух очей не родила.[839]

133

Раздался крик по всем уступам склона,

Такой, что, обратясь, мой проводник

Сказал: «Тебе твой спутник оборона».

136

«Gloria in excelsis»[840]— был тот крик,

Один у всех, как я его значенье

По возгласам ближайших к нам постиг.

139

Мы замерли, внимая восхваленье,

Как слушали те пастухи в былом;

Но прекратился трус, и смолкло пенье.

142

Мы вновь пошли своим святым путем,

Среди теней, по‑прежнему безгласно

Поверженных в рыдании своем.

145

Еще вовек неведенье[841]так страстно

Рассудок мой к познанью не влекло,

Насколько я способен вспомнить ясно,

148

Как здесь я им терзался тяжело;

Я, торопясь, не смел задать вопроса,

Раздумье же помочь мне не могло;

151

Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса.

Дата добавления: 2015-06-25