Первая ночь с Селией

Аарон получает аванс. Утренняя беседа с Теклой.

Аарон звонит Селии. Они встречаются. Первый секс с Селией.

Сэм Дрейман, как и обещал, предложил мне аванс в пятьсот долларов, но я отказался взять сразу такую большую сумму. Мы договорились, что я возьму пока двести долларов. По валютному курсу их обменяли на тысячу восемьсот злотых. Мне начинало везти. Нашлась хорошая комната на Лешно, и стоило это восемьдесят злотых в месяц.

Все произошло необычайно быстро: только вчера Сэм Дрейман дал мне денег, и вот сегодня я уже переезжаю. Имущество мое поместилось в двух чемоданах, я упаковал их и сам отнес на новую квартиру.

Я медленно шел по улице. Это так необыкновенно, что у меня есть хорошая комната, даже горничная стелет мне постель, подает завтрак. И в кармане у меня бумажник, набитый деньгами. То, о чем говорил Файтельзон, взбудоражило меня. Так чего же я на самом деле хочу? Меня влекло к Бетти Слоним. Поцелуй Селии и ее признание сулили новые приключения. И в то же время я не хотел, чтобы Дора уезжала. Но любил ли я этих женщин? И чего еще я хочу? Хотелось написать хорошую книгу. А теперь еще и хорошую пьесу.

Я намеревался сразу же засесть за работу, но когда поднялся к себе в комнату, усталость свалила меня. Дверь открыла Горничная хозяев, Текла, молодая крестьяночка. Она приветливо улыбнулась и показала, какие она повесила занавески у меня в комнате. Постель уже была застелена. Текла предложила принести чаю. Я поблагодарил и отказался.

-- Спасибо, Текла. Ты славная девушка.
-- Дай вам Бог здоровья, -- сказала она, и на левой щеке обозначилась ямочка. Текла не спеша направилась к двери.
Вот они, эти простые люди, на которых держится мир, подумал я. Они -- явное доказательство того, что правы каббалисты, а не Файтельзон. Бесчувственный Бог, безумный Бог не смог бы сотворить Теклу. Я почувствовал, что постепенно влюбляюсь в эту девушку. Такие, как она, придают смысл всему, что связано с землей, небом, жизнью, всей Вселенной. Она не хочет улучшить мир, как Дора, не хочет испытать все на свете, как Селия, ей не требуется главная роль в пьесе и слава, как Бетти. Она хочет давать, а не брать. Если даже польский народ произвел на свет только одну такую Теклу, он, без сомнения, выполнил свою миссию.
Пытаясь преодолеть усталость, я сел дописывать первый акт, но вместо этого начал писать как будто совершенно заново. Я потерял контроль над собой. Казалось, какие-то посторонние силы водят моею рукой. Усталость пересилила, и я заснул прямо в одежде.
(отрывок из Тойбеле)

(Комната ТОЙБЕЛЕ. Она стоит в ночной сорочке, смотрит в

окно. Часы бьют полночь. ТОЙБЕЛЕ забирается в постель. Долгая пауза)

ТОЙБЕЛЕ: Ну кто может прийти в такую ночь? Собаку на улицу выпустить и

то грех. Отец наш Небесный, Ты знаешь истину, только Ты. (Она начинает

читать молитву перед сном. Открывается дверь и входит АЛХОНОН/Гурмизах. Он

так замерз, что едва жив. Как он не старается скрыть это, его всего трясет

от холода.

ТОЙБЕЛЕ: Во имя Господа Бога Израйлева.

АЛХОНОН: Тойбеле.

ТОЙБЕЛЕ (оборачиваетея): Ой!

АЛХОНОН: Я же говорил тебе: никаких молитв в ту ночь, когда ты ждешь

меня.

ТОЙБЕЛЕ: Я думала, ты больше никогда не придешь.

АЛХОНОН (подходит к кровати): Нас, демонов не может остановить никакая

буря. (ложится рядом с ТОЙБЕЛЕ)

ТОЙБЕЛЕ: Ой! Какой ты холодный!

АЛХОНОН: Тело есть тело, когда жарко, оно потеет, когда холодно -

мерзнет.

ТОЙБЕЛЕ: Холодный, как ледышка.

АЛХОНОН: Не я. Тело.

ТОЙБЕЛЕ: А-а, понимаю...

АЛХОНОН: Я прилетел прямо из Долины Снегов. Там вечная зима. Даже камни

трескаются от мороза. А горящие угли превращаются в кусочки льда.

ТОЙБЕЛЕ: А где эта Долина?

АЛХОНОН: На самом краю света. Там солнце светит только раз в году.

Т0ЙБЕЛЕ (игриво): Неужели не мог найти что-нибудь погорячее?

АЛХОНОН (ласкает ее): Теплое тело быстро гниет.

ТОЙБЕЛЕ: Не трогай меня. Ты холодный.

АЛХОНОН: Рядом с тобой, я быстро согреюсь.

ТОЙБЕЛЕ: Ты весь дрожишь.

АЛХОНОН: Не я. Тело.

ТОЙБЕЛЕ: И зубы стучат.

АЛХОНОН: В самом деле? Наверное, он продрог до костей.

ТОЙБЕЛЕ: Хочешь, принесу тебе горячий малиновый отвар, пока печь еще не

погасла?

АЛХОНОН: Если это поможет бедняге. (ТОЙБЕЛЕ идет к печке. АЛХОНОН

громко чихает)

ТОЙБЕЛЕ: Гозундхайт! (возвращается с чашкой) Пей, пока горячий.

АЛХОНОН: Возможно, это его немного согреет. (жадно пьет)

ТОЙБЕЛЕ: Гезундхайт, еще раз. Ну что, помог отвар? Тебе... То есть я

хотела сказать, ему лучше?

АЛХОНОН: Да, (заходится кашлем)

ТОЙБЕЛЕ: У него жуткая простуда.

АЛХОНОН: Какая разница? Завтра он опять станет покойником.

(откидывается на подушки)

ТОЙБЕЛЕ: Давай, я приготовлю еще отвару.

АЛХОНОН: Ложись в постель.

ТОЙБЕЛЕ: Может грелку?

АЛХОНОН: Делай, что я говорю. Ложись.

ТОЙБЕЛЕ А жена его любила?

АЛХОНОН: Всем сердцем. Он знал такие ласки...

ТОЙБЕЛЕ: Какие? Покажи. (АЛХОНОН обнимает ее. Потом отстраняется)

АЛХОНОН: У тебя нужник во дворе?

ТОЙБЕЛЕ: Подожди. Я дам тебе халат Мойше Маттиса, да покоится с миром

его душа. И еще ботинки. Одевай.

АЛХОНОН: Столько хлопот с этим телом. В следующий раз подберу себе

что-нибудь получше, (пауза) Ботинки... От них останутся следы. Если

кто-нибудь...

ТОЙБЕЛЕ: К утру следы занесет снегом.

АЛХОНОН: Столько тел во вселенной. Угораздило же меня выбрать какого-то

шлемазла. (уходит)

ТОЙБЕЛЕ: Отец Небесный, смилуйся над ним, хоть он и демон. В конце

концов, Ты же сам его сотворил.

(Затемнение)

Звонит телефон.

Звонила Селия.
-- Я знаю, что если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, -- сказала она. -- Только вот загвоздка, никак не могу считать себя горой. Я уже наслышана про ваши успехи. Примите мои поздравления. Я-то думала, что мы друзья, но раз вы предпочитаете уединяться, это ваше право. Однако знайте, я восхищаюсь вами.
-- Я не только ваш друг, я вас люблю! -- неожиданно для себя воскликнул я, -- воскликнул с легкомыслием человека, который позволяет себе говорить все, что цридет в голову.
-- О, в самом деле? Это приятно слышать. Но если так, то куда же вы исчезли?
-- Просто я знаю, как вы заняты.
-- Занята? Чем же это? Я сижу и читаю. Но сколько можно читать? К Морису опять приехала целая куча американцев, так что я его и не вижу. А, кроме вас двоих, в Варшаве нет никого, с кем можно было бы хоть словечком перекинуться. Геймл, храни его Господь, связался с поалей-сионистами. Дни проходят, и мне не с кем слова сказать.
-- Пани Ченчинер, когда бы вы ни захотели видеть меня, вам стоит только слово сказать.
Я тоскую по вам, -- произнес мой голос помимо воли.
Селия помолчала немного.
-- Если вы соскучились, почему же вы не приходите? И называйте меня Селией, а не пани Ченчинер. Приходите, и мы поболтаем. Не знала я, что вы и пьесы пишете. Морис рассказал, о чем она. Интересный сюжет! Так когда же вы придете?
-- В котором часу?
-- В три.
-- Отлично. Я буду у вас ровно в три.
-- Не опаздывайте!

Я положил трубку. Она одинока! Скажите, пожалуйста! Я многие годы страдал от одиночества. Но вдруг все переменилось. Надолго ли? Внутренний голос, который никогда не ошибается, говорил мне, что долго это продолжаться не может. Все кончится катастрофой. Но почему бы не порадоваться, пока можно? Выспавшись как следует, я было успокоился. Но сейчас напряжение вернулось вновь. "Не сделаю ни одного движения навстречу Селии, -- решил я, -- предоставлю ей инициативу".

-- Не сомневаюсь, вы без ума от этой Бетти Слоним. Расскажите же мне о ней.
-- Ну что тут рассказывать? Она хочет того же, что и все, -- урвать немного удовольствий, прежде чем обратиться в ничто.
-- Что вы называете удовольствием? Спать, простите меня, с семидесятилетним плотником?
-- Это плата за другие удовольствия, которые у нее есть.
-- За что же, к примеру? Я знаю женщин, которые отдали бы все, чтобы играть на сцене. Эта страсть мне непонятна. Напротив, написать хорошую книгу -- вот это я хотела бы. Но очень скоро поняла, что у меня не хватит таланта. Вот почему я так восхищаюсь писателями.
-- А кто такие писатели? В своем роде фигляры и обманщики. По мне, так более достоин восхищения тот, кто удерживает равновесие на канате, а вовсе не поэт.
-- О, я не верю вам. Притворяетесь циником, а на самом деле вы серьезный молодой человек. Порою мне кажется, что я вижу вас насквозь.
-- И что же вы видите?
-- Вы постоянно тоскуете. Все люди скучны для вас, кроме, может, Файтельзона. Вы с ним похожи. Он нигде не находит себе места. Ему хочется быть философом, но он артист. Это ребенок, который ломает игрушки, а потом плачет и просит, чтобы их сделали опять целыми. Я страдаю от той же болезни. Между нами могла бы быть большая любовь, но Морис не хочет этого.
-- Он хочет основать школу гедонизма.
-- Дурацкие фантазии. Много лет слышу я об оргиях. Уверена, они не дают никакого удовлетворения. Это развлечение для шестнадцатилетних подростков и уличных девок, не для взрослых людей. А что слышно про вашу возлюбленную,
коммунистку? Она уже уехала в сталинскую Россию?
-- Вам и про нее известно?
-- Морис постоянно про вас говорит.
-- Она должна уехать через несколько дней. Все между нами кончено.
-- Как кончаются такие вещи? Я никогда не могу покончить с чем-нибудь. У вас теперь хорошая комната?
-- Да. Благодаря деньгам Сэма Дреймана.
-- Есть и балкон?
-- Нет. Нельзя же иметь все.
-- Мне иногда кажется, что тем людям, у которых чего-то нет, просто не хватает храбрости протянуть руку и достать это. Я сама из таких.
-- А что будет, если я протяну руку? --
спросиля.
-- А вы попытайтесь, -- и она покачалась на
стуле.

Я встал, подошел, обнял ее за плечи. Она посмотрела насмешливо. Поднялась со стула. "Можете поцеловать меня!" Мы обнялись и поцеловались. Губы ее шевелились, будто она хочет что-то сказать. Но она не произнесла ни слова. Потом сказала:
-- Не говорите Файтельзону. Он ревнивый маленький мальчик.

Дата добавления: 2015-06-25