Издание Харьковского Театра Русской Драмы 1935 1 страница

ДРАМАТУРГИЯ ЧЕХОВА

С. Д. БАЛУХАТЫЙ Н.В.ПЕТРОВ

К постановке пьесы „ВИШНЕВЫЙ САД" в Харьковском Театре Русской Драпы

В январе 1935 г. исполняется 75 лет со дня рождения крупнейшего писателя и драматурга дореволюционного вре­мени — Антона Павловича Чехова. Эта дата явится новым поводом для советского читателя вспомнить лучшие худо­жественные создания нашего писателя-классика. Советские театры откликнутся на юбилейную дату новыми поста­новками пьес Чехова.

В этой книге мы предлагаем советскому зрителю и теа­тральному работнику общий очерк драматического пути Чехова и развернутую характеристику последней его пьесы.Вишневый сад", пьесы, в которой Чехов с таким огромным талантом показал нам смену дворянскою уклада старой Рос-VUH укладом капиталистическим и с таким глубоким оптими­стическим, чувством сказал о молодой, новой жизни, которая неизбежно должна была сменить буржуазно-капиталисти­ческий строй.

В нашем изложении и в иллюстрациях книги не малое место уделяется сценическому истолкователю образов чеховской драматургии — Московскому Художественному театру. Художественный театр не был единственным сценическим исполнителем и интерпретатором пьес Чехова. Но только этому, наиболее культурному и передовому, театру дореволюционной России, удалось всей своей сценической системой осуществить полностью эстетические принципы в драматургических замыслах Чехова. Ключ к пьесам Чехова, найденный этим театром, принадлежал определенной социальной и культурной эпохе, далекой в своей основе от нашего времени. Мы ожидаем, что в наши дни, в эпоху критического усвоения классического театрального и драматического наследия, будут заново раскрыты художественные образы пьес Чехова. Перед молодыми советскими театрами и перед массовым рабочим зрителем нашего социалистического отечества стоит эта задача — и предлагаемые читателю очерки должны дать в помощь этому усвоению историческую справку о Чехове-драматурге, его пьесах и сценической их судьбе.

Харьковский Театр Русской Драмы

Овладевая огромным культурным наследием прошлого, советская общественность не могла пройти мимо твор­чества Чехова, замечательного бытописателя недавнего прош­лого нашей страны. Вполне закономерен тот факт, что со вре­мени, когда мы вступили в полосу культурной революции, когда борьба за нового человека привела к решительному искорене­нию основ старого быта и старой психики, задачам культур­ной революции ответило прежде всего литературное творчество Чехова. За последние годы впервые было издано полное собрание его сочинений; его произведения в виде однотом­ников, сборников рассказов и отдельных публикаций расхо­дятся в стотысячных тиражах; рассказы и пьесы Чехова вклю­чаются в школьные программы; возобновляются постановки его пьес в ряде ведущих театров; инсценируются для театра и кино его повести; в нашей газетной фельетонной публици­стике не редко встретить ссылку на образ, художественную деталь, меткое слово, заимствованное из произведений Чехова. Все это говорит об исключительно широком внимании совет­ского читателя и зрителя к богатому литературному наследию Чехова, о своеобразном „возрождении" Чехова в наши дни. Причина этого явления прежде всего в огромной познава­тельной силе художественных образов Чехова, в свойстве его произведений — сочетать конкретную жизненную правду наблю­дений с большим обобщением этих наблюдений в типичном образе, в яркой характеристике, в синтетической картине. По определению М. Горького „В рассказах Чехова нет ничего такого, чего бы не было в действительности. Страшная сила его таланта в том, что он никогда не выдумывает от себя, не изображает того, чего нет на свете, но что может быть хорошо, может быть желательно". В этом объективном худо­жественном показе огромной правды жизни, закрепленной писателем в исключительно рельефных, характерных образах, той правды суровой действительности недавнего исторического прошлого, — эпохи царизма, — и заключено высокое значение для наших дней творчества Чехова.

Чехов изображал преимущественно „средние" пласты со­циальной действительности и „средний" культурный ее слой: мещанина, мелкого буржуа, беднеющего дворянина, сельского и городского служилого интеллигента. На этих „средних" эле­ментах, на их переживаниях и судьбе, Чехов сумел показать основные контуры „обыкновенной" жизни в рамках необычайно тяжелой действительности, каковой была душная социальная атмосфера дореволюционного прошлого. Чехов довел до пора­зительного совершенства изображение этой обыкновенной жизни, а так как социальная и личная жизнь, современная писателю в эти черные годы правительственной и обществен­ной реакции, поражала своей идейной убогостью, общественной растерянностью, личной опустошенностью, то и произведения Чехова потрясали своей, как казалось в те годы, безысходной правдой. Чехов поразительно тонко чувствовал трагизм мело­чей жизни, и оттого он сумел, по определению М. Горького, „так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную и тоскли­вую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыден­щины".

Но не только этим объективным, реалистически точным изображением своей современности интересен и дорог нам Чехов. Обаяние его творчества—в основной, проникающей весь его творческий путь, тенденции. Тенденция эта сводится к тому, что писатель, рисуя нам в своих изумительно прав­дивых картинах и образах тусклую действительность своей эпохи, не примиряет нас с этой действительностью, но заста­вляет верить в необходимость и возможность других форм жизни, других людских отношений. Чехов дает только негатив­ное изображение жизни, но за его художественными снимками мы легко угадываем тот позитивный, нормальный социальный строй, который внутренне всегда желал видеть писатель. Чехов требовал, чтобы писатель был реалистом, то есть писал жизнь такою, какая она есть, но чтобы при этом каждая его строчка была пропитана, как соком, сознанием цели; чтобы за жизнью, какая есть, чувствовалась еще та жизнь, какая должна быть. Современник и бытописатель эпохи „безвременья", полосы жучкой реакции русской истории, Чехов не впал в мировоз­зренческим или социальный пессимизм, что было характерным явлением в среде интеллигенции, и не ушел в область „чистого искусства", как многие его сотоварищи по перу, но оставаясь всегда в сфере земных дел, вынес из недр реакции 80-х годов и принес к знаменательным предреволюционным дням начала 900-х годов твердую уверенность в возможность лучшей жизни для лучшего человека. Эта бодрая нота крепла в творчестве Чехова с годами все больше и больше, и она отепляет в нашем восприятии тот серый фон минувшей жизни, который много­образно был воспроизведен им в своих рассказах, повестях, пьесах, фельетонах, статьях, очерках. Лучшей иллюстрацией к нашей характеристике явится очерк, хотя бы и краткий, твор­ческого и общественного пути писателя.

Антон Павлович Чехов — внук крепостного и сын торговца бакалейным товаром — родился 29 (17) января 1860 г. в Таган­роге, в портовом городе на берегу Азовского моря. Все свое детство и далее гимназические годы Чехов провел в этом городе, который сыграл в дальнейшем большую роль в его литературном творчестве. Мы мало знаем об обстановке, в кото­рой протекало детство Чехова, но впоследствии он вспоминал о том, что „родился, вырос, учился и начал писать в среде, в которой деньги играют безобразно большую роль" (1881 г.), что в детстве получил „религиозное образование и такое же воспитание — с церковным пением, с чтением апостола и ка­физм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязан­ностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно пред­ставляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет" (1892 г.).

В Таганроге Чехову удалось наблюдать разнообразную галерею типов обывателей, густую мещанскую среду, ее пестрый буржуазно-торговый и интеллигентный слой, — и здесь впер­вые пробудился у будущего писателя интерес к литературе и к театру: раннее чтение художественной литературы, писание гимназистом первых своих произведений, усердное посещение театра. Жизнь обывателей, впечатления отдельных мест города послужили Чехову в дальнейшем материалом для ряда его произведений, как „Огни", „Ионыч" и др. Окружающие Таган­рог степные места, неоднократно посещаемые Чеховым, также отразились в темах, сюжетах и образах таких его произведений, как „Счастье", „Степь", „Свирель" и др.

Когда Чехов был еще в старших классах гимназии, его, обедневшая в результате упадка торговли в городе, семья переселилась на жительство в Москву, и Чехов в течение трех лет остается в Таганроге один, добывая себе средства репети­торством. В эти годы самостоятельной его жизни, видимо, и формировался в своих внутренних интересах ранний Чехов.В одном из писем Чехова (1876 г.), когда он был гимназистом 5-го класса, мы найдем упоминание о чтении им Сервантеса, Шекспира, Тургенева, Гончарова и критические замечания о Бичер Стоу; здесь же он дает советы своему корреспонденту (двоюродному брату) не унижать свою личность, не считать ее „ничтожной": „Среди людей нужно сознавать свое достоин­ство. Ведь ты не мошенник, честный человек? Ну и уважай в себе честного малого и знай, что честный малый не ничтож­ность".

В 1879 г. Чехов кончает гимназию и, уехав в Москву, поступает на медицинский факультет университета. Все после­дующие годы Чехов сочетает занятия в университете, тре­бующие серьезного внимания именно на данном факультете, с исключительно разнообразной и обширной литературной работой, являющейся подчас единственным источником суще­ствования всей семьи Чеховых. Печатался Чехов почти во всех юмористических журналах того времени, работая в темах и в стиле, принятых в этих журналах.

В 80-е годы, в эпоху тяжелого политического гнета и необы­чайно строгих цензурных утеснений, русская журналистика в „малой прессе", т. е. в практике еженедельных изданий, пошла по пути „развлекательной" литературы, мелкого юмора, комических зарисовок бытовых фигур и положений, без ка­ких бы то ни было попыток политической или широко-обще­ственной сатиры. Эта журнальная практика наложила свой отпечаток и на творчество раннего Чехова, усердного поставщика самых разнообразных по форме и темам произведений для журналов „Стрекоза", „Будильник", „Осколки" и мн. др. Здесь мы найдем рассказы, анекдоты, остроты, подписи под рисунками, пародии, фельетоны, рецензии, бытовые очерки. „Юмористическая" работа Чехова в общем не была общественно высоко значимой. И это потому, что эпоха политической и общественной реакции 80-х годов в условиях лихорадочного капитализма с его хищническими тенденциями и неизгладимый отпечаток на Чехова, талантливого представителя мелкобуржуазной интеллигенции, которая не нашла широкого применения своей деятельности, не определила своего общественного места и своей общественной роли.

В этой общественно-политической обстановке Чехов обратился к мелочам обыденной застойной жизни, к характеристике многочисленных представителей мещански-буржуазного мира. Но в житейских бытовых проявлениях этой жизни пытливый ум писателя привык искать те социальные противоречия, которые, по его представлению, препятствовали установлению справедливых социальных форм жизни, мешали созданию образа гармоничного человека. Чехов научился глубоко вскрывать в наблюдаемых им общественных явлениях все пошлое, мещанское, лживое, самоуверенное, раболепствующее, двойственное, несправедливое, неустроенное. Предъявляя к жизни высшие требования, стремясь очистить современного ему человека от всякой личной и бытовой скверны, Чехов неустанно обнажал мелкого человека от того, что мешает ему сделаться простым и внутренне свободным. У Чехова, сквозь внешне комическую ткань его ранних рассказов, сквозь юмористическую их основу всегда видно разоблачение темных „основ" быта и психологии современника, всегда чувствуется упорная обличительная тенденция писателя, острая ненависть его к мерзостям жизни. Ног почему социально-этическая направленность всего даль­нейшего творчества Чехова имела своим истоком ранний и именно „юмористический" период литературной его деятельности.

Одновременно, окончив в 1884 г. медицинский факультет, Чехов приступает к врачебной практике и задумывает писание научного труда „Врачебное дело в России", оставленного им в стадии собирания материалов. И в дальнейшем Чехова не покидает интерес к чисто научной работе; яркий пример тому - предпринятая им позднее (1890 г.) работа по изучению быта каторжан на острове Сахалин.

Следует отметить, что совмещение интересов научных и художественных имело для Чехова огромное значение при выработке им своего реалистического художественного метода.

Сам Чехов по этому поводу говорил так: „Не сомневаюсь, что занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздви­нули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня, как для писателя, может понять тот, кто сам врач; они имели также и направляющее влияние и, вероятно, благодаря близости к медицине мне уда­лось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, научным методом всегда держало меня на стороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно, — предпочитал не писать вовсе" (1899 г.).

Все развивающаяся наблюдательность Чехова над мещан­ским бытом, внимание к человеческим характерам и к усло­виям проявления этих характеров в той или иной социальной среде, работа над тонким психологическим рисунком не могли мириться у Чехова с ограниченной в темах и в стиле прак­тикой писателя-юмориста, и Чехов для своих бытовых и психо­логических рассказов находит новую читательскую аудиторию: с 1885 г. он печатается в „Петербургской газете" — весьма распространенном в те времена издании. Рассказы этих лег Чехов объединил затем в сборнике „Пестрые рассказы" 1886 г., вызвавшем обширную и вполне доброжелательную к автору критическую литературу.

К середине 80-х годов Чехов делается заметной фигурой в литературной среде, и литературные данные молодого писа­теля приводят его к сотрудничеству в крупнейшей консерва­тивной газете „Новое время". В этой газете в первые же годы своей работы в ней (1886 — 1887 гг.) Чехов поместил ряд рассказов на реалистически-бытовой основе, с метким психо­логическим рисунком, рассказов, обративших на себя внима­ние виднейших писателей (Д. Григорович, В. Короленко, А. Плещеев, И. Щеглов и др.), высказавших свое восхищение талантом Чехова в письменном обращении и при личном зна­комстве с ним. Работа в „Новом времени" положила также начало близкому знакомству Чехова с его редактором-издателем А. Сувориным, влиятельным в то время консервативным фелье­тонистом и публицистом, — знакомству, связанному с взаимным обменом мнений по разнообразным вопросам литературы и об­щественности, отраженным в их обширной многолетней пере­писке.

К этому времени Чехов осознает „литературную мелкость" сноси ранней работы, когда он, по его словам, писал „на­отмашь", „безмятежно", „небрежно", — „как репортеры пишут свои заметки о пожарах, так я писал свои рассказы: маши­нально, полубессознательно, ни мало не заботясь ни о читателе, ни о себе самом" (1886 г.). Все более усиливается критико-обличительный тон Чехова как подбором соответствующих образов в его художественных произведениях, так и в прямых его высказываниях в письмах. Чехов в эти годы стоял на полиции художественного объективизма, когда писатель, отрешившись от субъективного житейского взгляда на вещи, опи­сывает жизнь в ее неприкрытой наготе. Чехов говорил: „Худо­жественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение— правда безусловная и честная". Но объективизм не отожествлялся Чеховым с плоским эмпиризмом, не означал отсутствия у автора своего отбора типичных явлений, не приводил к отказу от рельефной словесной формы, от образов, согретых живым авторским чувством. Чехов обычно восставал против писателей „холодно-циничных в душе и в жизни", против эгоистов и пустых люден, чуждых интересов общественной жизни, и неоднократно утверждал, что задача литературы если не разрешить, то правильно поставить вопросы волнующие общество. „Художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует — уж одни эти действия предполагают и своем начале вопрос; если с самого начала не задал себе вопроса, то не о чем догадываться и нечего выбирать" (1888 г.). Был у Чехова в эти годы и свой выработанный взгляд на окружающую социальную и бытовую действительность, взгляд, который предопределил выбор им объектов и тем для своих художественных зарисовок. Так, он говорил неоднократно, что „насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся" (1886 г.), что современный „человек забит и заколочен до отупе­ния судьбой" (1891 г.), что „нет ничего пошлее мещанской жизни с ее грошами, харчами, нелепыми разговорами и никому "ненужной условной добродетелью" (1892 г.), что „провинция затягивает нервных людей, отсасывает у них крылья" (1899 г.). И его оценки литературной среды и читательской публики, а также представителей партийной интеллигенции были резко отрицательными. Не видя просвета в окружающем его общественном мраке, не чувствуя биения живой жизни в том отупе­нии, которое овладело обществом 80-х годов, Чехов выдвинул в эти годы свою социально-этическую платформу, в которой первое место отводилось уважению человеческой личности, борьбе за лучшее человеческое достоинство. Чехов говорил: „Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и кто хочет видеть меня непременно либералом, или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индиферентист. Я хотел бы быть свободным художником — только, и жалею, что бог не дал мне силы, чтобы быть им. Я нена­вижу ложь и насилие во всех их видах. Фарисейство, тупо­умие и произвол царят не в одних только купеческих домах и кутузках; я вижу их в науке, в литературе, среди молодежи... Потому я одинаково не питаю особого пристрастия ни к жан­дармам, ни к молодежи. Фирму и ярлык я считаю предрас­судком. Мое святое святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались. Вот про­грамма, которой я держался бы, если бы был большим худож­нике»" (1888 г.).

Успех Чехова-писателя, все усиливающееся внимание к каж­дому новому его произведению, широкое распространение его рассказов в ряде сборников („В сумерки" 1887 г., „Рас­сказы" 1888 г., „Хмурые люди" 1890 г.), увеличивающийся круг знакомства с литераторами — привели к тому, что Чехов был вынужден перейти от писания небольших рассказов — от формы, в которой он уже к этим годам достиг высокого совер­шенства — к писанию крупных произведений и к сотрудничеству в „толстых" журналах. Повестью „Степь" (1888 г.) в журнале „Северный вестник", редактируемом в те годы поэтом А. Пле­щеевым, Чехов начал печатание ряда больших своих произ­ведений („Огни"; позднее: „Скучная история", „Жена" и др.), перейдя с 1893 г. в журнал „Русская мысль" — орган либе­ральных кругов („Палата № 6"; позднее „Рассказ неизвест­ного человека", „Три года" и др.).

Посвященные обычно трактовке значительных психологи­ческих или социальных вопросов, повести эти вызвали разно­образные, подчас крайние и противоположные, оценки лите­ратурного дарования Чехова.

Параллельно с ростом литературного мастерства у Чехова меняются общественные вкусы: отходя постепенно от сотрудничества в консервативном „Новом времени", Чехов пере­ходит и начале 90-х годов к работе в либеральной газете „Русские ведомости" и окончательно прикрепляется к „Рус­ской мысли", до этого оцениваемой им крайне отрицательно.

Отказ Чехова от работы в юмористических журналах, пи­сание крупных произведений со значительными темами, широ­кое внимание критики к его творчеству были поняты Чехо­вым как серьезные этапы в его литературном и личном пути. Чехов осознает себя как литератор-профессионал с опреде­ленными задачами и с социальным наполнением своего твор­чества. Рост писательского дарования был неразрывно связан с ростом личности. Вот почему именно в эти годы Чехов мог так характеризовать свое личное раскрепощение:

„Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, по­клонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у бога­тых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по кап­лям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чув­ствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а на­стоящая человеческая..." (1889 г.).

В 1888 г. Чехов получил пушкинскую премию, прису­ждаемую Академией наук за лучшее беллетристическое про­изведение. Чехов оценил премию, как явление, имеющее не личное, но принципиальное литературно-общественное значе­ние: писатель, начавший с газетной работы, „проложил дорогу в толстые журналы". По его убеждению, высказанному по этому поводу, — „Все мною написанное забудется через 5—10 лет; но пути, мною проложенные, будут целы, и невре­димы — в этом моя единственная заслуга" (1888 г.).

Общественная совесть Чехова подсказывает ему в эти годы выполнение значительного и ответственного дела в 1890 г. с целью изучения быта заключенных-каторжан Чехов едет на остров Сахалин. Чехов считал, что изучение колонизации из преступников, знакомство с Сахалином, „местом невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный" — обязательно для русского культурного общества. Он говорил:,,Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных, красноносых смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно" (1890 г.). В результате этой поездки, выполненной, при отсутствии си­бирской железной дороги, на лошадях в невероятно-трудных условиях, ив итоге трехмесячной переписи всего населения Сахалина, Чехов написал исследование „Остров Сахалин", явившееся крупным вкладом в нашу литературу об уголовной каторге и ссылке.

Кроме того отдельные мотивы, навеянные этой поездкой, изображены Чеховым в его рассказах:,,Гусев" (1890 г.), „В ссылке" (1892 г.), „Убийство" (1895 г.). В рассказе „Гу­сев" показано безжалостное отношение администрации к бес­правным (к досрочным солдатам, отправляемым на паро­ходе домой), администрации, не имеющей „совести и чело­веколюбия". Положение денщиков обрисовано в рассказе такими словами: „Поручик планты чертит, а ты весь день на кухне сидишь и по родине тоскуешь... Планты... Не в плантах дело, а в жизни человеческой! Жизнь не повторяется, щадить ее нужно". В другом месте — обличительная фраза: „Казны я не грабил, инородцев не эксплоатировал, контрабан­дой не занимался, никого не запорол до смерти...". Павел Иванов — „обличающий'', — говорит Гусеву:,,Вы люди темные, слепые, забитые, ничего вы не видите, а что видите, того не понимаете... Я воплощенный протест. Вижу произвол — про­тестую, вижу ханжу и лицемера — протестую, вижу торже­ствующую свинью — протестую". Общая обличительная мысль рассказа: „обличай двуногую мразь".

После возвращения с о. Сахалина (1801 г.) Чехов впер­вые посещает Южную Европу (Австрия, Италия, Франция), предпринимая неоднократные поездки в эти страны и в после­дующие годы. Характерно, что западную культуру в этих своих поездках Чехов воспринимает противоречиво. Он вос­торгается как архитектурным великолепием и памятниками искусства Запада, так и внешними буржуазными свободами, что видно из его слов: „русскому человеку, бедному и при­ниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума". И в то же время он резко отрицательно оценивает самый „дух" западной буржуазной культуры: „... до какой степени презренна и мерзка эта жизнь с ее артишоками, пальмами, запахом померанцев! Я люблю роскошь и богатство, но здешняя [в Монте-Карло] рулеточная роскошь производит на меня впечатление роскошного ватерклозета. В воздухе висит что-то такое, что, вы чувствуете, оскорбляет вашу по­рядочность, опошляет природу, шум моря, луну". (1891 г.).

В 1892 г. Чехов покупает под Москвой усадьбу Мели­хово, куда и переезжает на постоянное жительство. Переезд в деревню имел внутренние для Чехова причины. Жизнь в Москве с выработавшимся укладом ее общественной дея­тельности, растущее вместе с популярностью писателя вни­мание к его личности, — тяготили Чехова. Кроме того со­здалась потребность широкой общественной работы, кото­рую Чехов, как врач по образованию, находил возможным наилучшим образом осуществить а деревенских условиях. Жизнь в Мелихове в течение семи лет и была местом прояв­ления Чеховым разнообразной деятельности по обслуживанию нужд и улучшению быта крестьян: непрерывная врачебная практика, постройка ряда школ, школьное попечительство, проведение шоссе, участие в суде в качестве присяжного за­седателя и др. В голодный 1892 год Чехов предпринимает поездку в голодающие губернии, организовывает сбор пожертвований для скупки лошадей крестьянам голодающих мест; в холерную эпидемию заведует холерным участком. Позд­нее — в 1897 г. — Чехов участвует в первой всенародной переписи.

В Мелиховский период Чехов создал наиболее известные в читательских кругах произведения своего „среднего" пе­риода литературной деятельности („Палата № 6", „Черный монах", „Скрипка Ротшильда", „Дом с мезонином", „На под­воде", „Человек в футляре", „Ионыч" и др.). Крестьянский быт Мелихова дал Чехову материал для зарисовки деревен­ского быта в таких произведениях, как „Мужики", „Убийство"»,,,В овраге". В этих произведениях Чехов дал резко отрица­тельную критику народнических, идеалистических предста­влений о деревне.

Общественная линия Чехова в годы 1889—1893 полу­чила свое выражение и в газетной работе в роли публициста, автора статей по различным общественным вопросам.

Можно утверждать с полной категоричностью, что на протяжении всей своей жизни Чехов участвовал в активной обще­ственной работе, а его письма свидетельствуют о том, что общественные вопросы дня были постоянно в поле его вни­мания. В этом сказалась как живая заинтересованность Че­хова текущей современностью, так и его глубокая уверен­ность в том, что усилия отдельных лиц могут содействовать очевидному прогрессу страны, народа.

В первые годы своей литературной и общественной деятель­ности Чехов подобно многим представителям мелкобуржуазной интеллигенции 80-х годов, растерявшихся перед правительствен­ной реакцией, утверждал, что „революции в России никогда не будет" (1888 г.), что „политики у нас нет, в революцию мы не верим" (1892 г.) и всю свою энергию, весь свой обще­ственный темперамент Чехов вкладывал в делание „малых дел" культуры. Но уже с конца 90-х годов под очевидным влиянием роста капитализма и революционного рабочего движения Че­хов будет говорить о том, что в России „скоро будет кон­ституция, без конституции уж больше нельзя". Совсем рефор­мистски звучат и такие слова Чехова 1899 г. по поводу студенческих беспорядков: „Дайте свободу печати и свободу совести, и тогда наступит вожделенное спокойствие, которое, правда, продолжалось бы не особенно долго, но на наш век хватило бы".

В ткань художественных произведений писателя последних лет вставлены и более радикальные социальные требования, вроде: „Главное — перевернуть жизнь, а все остальное не нужно" („Невеста" — 1903 г.) или: „Пришло время, надви­гается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего об­щества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25—30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!" (слова Тузенбаха в „Трех сестрах" — 1901 г.).

Наличие этих высказываний говорит о том, что Чехов был не только либеральным культурником, умеренным прогрессистом, но что идеологические воззрения Чехова последних лет характеризуются тем „бессознательным смеше­нием демократических и примитивно-социалистических идей",которое Ленин наблюдал в предреволюционные годы у раз­ночинной интеллигенции с „совершенно неустановившимся миросозерцанием" (см. его статью „Задачи революционной молодежи" 1903 г.).

В художественной своей деятельности Чехов в 90-х го­дах сосредоточил преимущественное внимание на живописа­нии интеллигентного слоя людей в тогдашних провинциаль­ных условиях их жизни, на их субъективных самоощущениях и на их взаимоотношениях с окружающей средой. Попутно Чехов обсуждал в этих произведениях значительные обще­ственные темы или раскрывал сложные психологические задачи.

Типичное для Чехова идейно-психологическое содержание его произведений 90-х годов сводится к немногим, но постоянно разрабатываемым темам.

Вспомним некоторые из повестей и рассказов этого времени.

В повести „Дуэль" (1891 г.) Чехов в образе Лаевского дал резко-обличительный анализ помыслов и поступков ин­теллигента-либерала, вскрыл пустоту и пошлость интелли­гентной жизни, ее лживость, осознание ею своего банкротства. Лаевский считает, что: „Причина крайней распущенности и безобразия, видите ли, лежит не в нем самом, а где-то вне, в пространстве", что „его распутство, необразованность и нечистоплотность составляют явление естественно-историче­ское, освященное необходимостью, что причины тут мировые, стихийные". Более общая обличительная характеристика дана в словах повести: „Племя рабское, лукавое, в десяти поколе­ниях запуганное кнутом и кулаком; оно трепещет, умиляется и курит фимиамы только перед насилием...". „И непременно критикует — рабская черта! Ты прислушайся: людей свобод­ных профессий ругают чаще, чем мошенников — это оттого, что общество на три четверти состоит из рабов, из таких же вот макак. Не случается, чтобы раб протянул тебе руку и ска­зал искренно спасибо за то, что ты работаешь". Чехов про­водит в повести мысль о борьбе насилием, прямым искоре­нением таких личностей, как Лаевский, о необходимости ука­зывать обществу на тот „страшный вред, каким угрожает ему и будущим поколениям" существование Лаевских. По мысли Чехова жизнь свою интеллигенция строит на непрерывной лжи; все обман: гуманность, университет, служение обществу. „Это тоже обман, потому что на службе он ничего не делал, жалованье получал даром и служба его — это гнусное казно­крадство, за которое не отдают под суд". „Истина не нужна была ему и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала, или молчала; он, как чужой, или наня­тый с другой планеты, не участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова не написал ни одной полезной, не пошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим со­бой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их. Ложь, ложь и ложь...". Повесть обли­чает „невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы, попрекающих куском хлеба, грубых и неотесанных в обраще­нии, плюющих на пол и отрыгивающих за обедом, и во время молитвы". „Ведь даже внешне порядочных людей так мало на свете!"

Дата добавления: 2015-06-26