Тайна семьи 2 страница

Если в первые годы своей жизни Фрейд по-детски пы­тался понять запутанные семейные отношения между дву­мя парами «отец — няня» и «сводный брат Филипп — мать», то какие вопрошания и переживания могли быть у

него в случае утечки информации о наличии еще одной женщины, непонятно кем являющейся отцу и ему самому? Разумеется, сегодня эти вопросы остаются без ответа, и' нет никакого смысла строить различного рода домыслы на сей счет. Единственное, что может иметь смысл, так это не столь уж неправдоподобное допущение о возможных детских переживаниях Фрейда, связанных как с его поло­жением в семье в роли дяди, имеющего племянника всего лишь на год старше его, так и с семейными тайнами, среди которых второй брак его отца являлся лишь одной из них. Допущение о тех детских переживаниях основателя пси­хоанализа, которые в процессе его последующего само­анализа и толкования данного сновидения вызвали раз­личного рода ассоциации, скорее уведшие его от истины, нежели подтолкнувшие к ней.

В самом деле, в сновидении Фрейда его отец вспоми­нает, что был однажды пьян и его куда-то отвезли. Судя по реакции основателя психоанализа, это полный абсурд. Видимо, он никогда не видел отца пьяным, да и не допус­кал такое. Поэтому первое, что приходит в голову Фрей­ду, — заключение, согласно которому в этой сцене нет ничего, что в действительности относилось бы к отцу. А отсюда следующий шаг — утверждение, что за лицом отца скрывается знаменитый Мейнерт, дружелюбное от­ношение которого к начинающему врачу впоследствии сменилось враждебностью.

Но может быть иная интерпретация этой сцены. За ли­цом отца скрывается не Мейнерт, а отец, о поступках ко­торого Фрейд ничего не знал. Речь идет не о пьянстве, так как трудно представить пьяным благочестивого еврея, ка­ким был его отец. Скорее речь может идти об отце, совер­шившем какой-то поступок, вызвавший осуждение в гла­зах его старших детей, родных и близких.

Второй брак, последовавший сразу же после смерти первой жены? Женитьба на женщине, социальный статус которой вызывал сомнение? Или, быть может, брак с жен­щиной, не способной к деторождению? Все это и многое другое могло вызвать неприятие и осуждение «постыдно­го», «недостойного» поступка Якоба Фрейда. Во всяком случае, можно предположить, что какая-то тайна, связан­ная с отцом Фрейда, витала в их доме и составляла семей­ный секрет, тщательно скрываемый от посторонних глаз.

Если речь, действительно, идет о совершенном Яко­бом Фрейдом недостойном поступке, то тогда становится понятным один из элементов сновидения, увиденного основателем психоанализа несколько десятилетий спустя. «Я получаю извещение от общинного совета моего родно­го города с требованием внести плату за содержание в гос­питале в 1851 году». Таково, как это видно из приведенно­го выше сновидения, его начало.

Интерпретация начала сновидения сводится Фрейдом к подмене его отца другим человеком, а именно, коллегой основателя психоанализа, который принял на себя обя­занности своего отца, неспособного больше их исполнять (плата за содержание в госпитале). Но можно на это по­смотреть иначе. Якобу Фрейду пришлось расплачиваться за совершенный неблаговидный поступок. Расплата в форме угрызений совести довлела над ним долгое время, если не всю жизнь.

Допустим, что это так. Тогда, не зная семейной тайны, но смутно догадываясь (не обязательно в раннем детстве, скорее в период самоанализа) о каком-то неблаговидном поступке отца, совершенном до рождения Фрейда, осно­ватель психоанализа принял на себя часть вины, за кото­рую, как верный сын, он должен расплачиваться. Во-пер­вых, он мог испытать чувство недовольства оттого, что отец ушел из жизни и переложил плату за совершенный им поступок на него. Во-вторых, как любящий сын, он дейст­вительно мог взвалить на себя груз ответственности, счи­тая, что необходимо оплачивать долги отца. Как в том, так и в другом случае пробуждается непонятное для Фрейда чувство вины, поскольку все эти невидимые процессы со­вершаются в глубине его психики и не всплывают на по­верхность сознания.

Осуществленный Фрейдом анализ сновидения свиде­тельствует о том, что внутренняя цензура или сопротивле­ние помешали ему докопаться до истигга. Тем не менее, вызванные данным сновидением, воспоминания и пере­живания не исчезли бесследно. Не исключено, что через некоторое время именно они сказались на формировании его психоаналитических представдений о вине, неврозах и взаимоотношениях между ними.

Обращусь к работе Фрейда «Некоторые типы характе­ра из психоаналитической практики» (1916), где развива­ются его идеи о силах совести и вине. Осмысление бессоз-

нательных процессов, непосредственно связанных с со­вестью и виной, осуществляется им не столько на истори­ях болезни, сколько на художественных образах, создан­ных; как он говорил, «великими писателями-сердцееда­ми». В частности, он обращается к анализу некоторых сюжетов, взятых из «Леди Макбет» Шекспира и «Росмер-хольд» Ибсена. Последнее художественное произведение, написанное Ибсеном в 1886 году, особенно примечатель­но в плане выдвинутых мной предположений, поскольку имя главной героини — Ребекка.

Можно предположить, что это произведение Ибсе­на, действительно, заинтересовало Фрейда, так как оно образно иллюстрирует, как и каким образом у человека, достигшего поставленных им целей и ради этого подтол­кнувшего другого человека к самоубийству, в момент триумфа пробуждается совесть, возникает чувство вины и он отказывается от того, что, казалось бы, ведет его к счастью. Но почему именно это произведение? Может быть, потому, что, помимо всего прочего, в нем затрону­ты сюжеты и действующие лица, вновь всколыхнувшие переживания Фрейда, имевшие место в первые годы жизни и в период самоанализа?

Полагаю, что это вполне допустимо, поскольку в этом художественном произведении содержатся детали, спо­собные вызвать необходимые для анализа ассоциации. Кроме того, обсуждаемая Фрейдом проблематика весьма близка к тем переживаниям, которые могли возникнуть у него в связи с толкованием рассмотренного выше снови­дения.

Так, имя героини — Ребекка. В тексте произведения Ибсена одна из интриг связана с бездетностью жены пас­тора, которая, не без помощи Ребекки, посеявшей в ней сомнения в оправданности своего брака, бросается с мель­ничной плотины. Пастор просит Ребекку быть его второй женой. Но «авантюристка», как ее называет Фрейд, безжа­лостно проложившая себе дорогу к осуществлению своих желаний, отказывается от предложения пастора.

Как видим, в художественном произведении Ибсена содержится много деталей, способных привлечь внимание исследователя. Имя героини, речь о втором браке, бездет­ность. Правда, некоторые из этих деталей имеют противо­положный смысл. Отказ Ребекки от второго брака, бездет­ность другой героини. Но, как известно из психоаналити-

ческой теории и практики, данные расхождения не имеют никакого значения, поскольку и в сновидении, и в фанта­зии одно может подменять другое.

Не буду останавливаться на предложенном Фрейдом разборе произведения. Заинтересованный читатель мо­жет обратиться к первоисточнику, поскольку эта работа переведена на русский язык и опубликована [10. С. 238-251].

Для обсуждаемого здесь вопроса более важно следую­щее. Пастор захотел узнать тайну Ребекки, она сообщила ему только часть, утаив самое главное, а Фрейд, осуществ­ляющий анализ мотивов поведения героев, попытался до конца раскрыть (объяснить) то, что скрыла Ребекка. При этом основатель психоанализа рассмотрел чувство вины у Ребекки, сослался на клиническую практику, обнаружи­вающую у взрослых людей различного рода проступки, поставил вопрос о происхождении «темного ощущения вины», которое, с точки зрения классического психоана­лиза, имеет своим источником комплекс Эдипа.

Нетрудно заметить разительные совпадения с тем, о чем говорилось при обсуждении выдвинутого мной предположения. Можно полагать, что по прошествии почти двух десятилетий Фрейд отреагировал соответст­вующим образом на свои предшествующие пережива­ния, м его бессознательное обходным путем наконец-то подвело его к раскрытию семейной тайны. То, что ему не удалось осуществить по отношению к тайне, незримо ви­тавшей в его собственном доме, было реализовано путем психоаналитического раскрытия тайны, содержащейся в художественном произведении. При этом Фрейд выдви­нул важные и, как мне представляется, во многом еще неоцененные должным образом психоаналитические идеи, согласно которым при раскрытии психологии преступника важно иметь в виду, что чувство вины мо­жет существовать до проступка и что проступок может обусловливаться этим чувством.

4. Роковые последствия психической травмы

Второй брак отца Фрейда не был единственной тайной в их семье. Имелась еще одна тайна, которая оставила глу­бокий след в душе будущего основателя психоанализа. Но

она относилась к тому периоду жизни Фрейда, когда он с семьей находился в Вене. В то время ему было уже 9 лет.

К обсуждению этого вопроса я еще вернусь. А пока есть смысл рассмотреть события и специфические отно­шения в семье Фрейда, относящиеся к его ранним годам жизни во Фрайберге. Тем более, что по прошествии неско­льких десятилетий основатель психоанализа утверждал, что «впечатления второго года жизни, а иногда уже и пер­вого, оставляют прочный след в душе».

В конце первого и второго года жизни Фрейда прои­зошли события, вызвавшее у него значительные пережи­вания. Родился брат Юлиус, которому к огорчению роди­телей не суждено было долго жить. Он умер восьмимесяч­ным. В момент смерти брата Фрейду было год и семь меся­цев.

Трудно сказать, насколько глубокими могут быть пере­живания у годовалого и полуторагодовалого ребенка. Одни, исследователи полагают, что в этом возрасте ребе­нок не может испытывать чувств зависти и агрессивности по отношению к новорожденному. Другие считают, что подобные чувства вполне возможны и в принципе даже са­мые первые дни жизни ребенка не следует сбрасывать со счета, если аналитик действительно стремится понять психологию человека.

Сошлюсь на собственный опыт. При работе с пациен­тами мне удавалось выявить относящиеся к детству пере­живания, обусловленные ревностным, злобным, агрес­сивным отношением ребенка к появившимся на свет братьям и сестрам. Подобное отношение является ши­роко распространенным. Обращавшиеся ко мне за по­мощью пациенты вспоминали о том, как в детстве им хо­телось задушить, убить маленького брата или сестричку, которые требовали внимания со стороны родителей и тем самым выступали в роли соперника за материнскую или отцовскую любовь. Студенческие сочинения на тему «Я и Эдипов комплекс» подтвердили подобное по­ложение, относящееся не только к психически боль­ным, но и к здоровым людям [11]. И пациенты, и студен­ты вспоминали подчас о таких драматических эпизодах своего детства, которые не могли оставить равнодуш­ным ни аналитика, ни преподавателя.

Конкретные примеры будут приведены позднее, когда перейду к непосредственному рассмотрению теории и

практики психоанализа. Правда, должен сказать, что чаще всего воспоминания пациентов и студентов о ревностном и злобном отношении к новорожденному касались их трех-пятилетнего возраста. Было несколько случаев, когда подобные воспоминания относились к двухлетнему возра­сту и всего два случая — к полуторагодовалому возрасту, но сами пациенты не были уверены в этом. Впрочем, это ни о чем не говорит, так как, возможно, в отличие от меня другие аналитики имели дело с такими пациентами, соот­ветствующие воспоминания которых доходили до более раннего возраста.

В отношении Фрейда не стоит вопрос о том, могли ли у годовалого и полуторагодовалого ребенка быть какие-ли­бо переживания, связанные с рождением и смертью брата. В письме к Флиссу, написанном 3 октября 1897 года, он делился своими воспоминаниями, связанными с «враж­дебными желаниями и настоящей детской ревностью» по отношению к его маленькому брату. Одновременно он пи­сал о том, что смерть брата породила у него самоупреки, осталась «семенем для угрызений совести».

Письмо Флиссу было написано Фрейдом в период его интенсивного самоанализа. Судя по всему, его ранние дет­ские переживания, действительно, глубоко запали в душу будущего основателя психоанализа. Только сорок лет спу­стя он сам для себя смог уяснить, насколько значимыми для человека могут быть детские восприятия и пережива­ния, загнанные в глубины психики и остающиеся бессоз­нательными. Понадобился плодотворный и в то же время болезненный опыт самоанализа, прежде чем детские пере­живания, связанные с отношением Фрейда к младшему брату, всплыли на поверхность его сознания.

Опыт самоанализа помог Фрейду выявить его детские переживания и послужил отправной точкой для формиро­вания некоторых идей, легших в основу классического психоанализа. В частности, можно говорить о том, что вскрытие собственных враждебных желаний и детской рев­ности по отношению к брату сыграло не последнюю роль в психоаналитических представлениях Фрейда о детях.

Так, два года спустя после написанного им письма Флиссу, где упоминались его детские переживания, осно­ватель психоанализа высказал ряд соображений, связан­ных с его пониманием детской психики. В «Толковании сновидений» он писал о том, что ребенок «абсолютно эго-

истинен», стремится к удовлетворению своих потребно­стей, выступая против соперников, «главным образом против своих братьев и сестер». Одновременно он утверж­дал, что ребенок бессознательно носит в себе «злые жела­ния» и «сознательно учитывает, какой ущерб могут прине­сти ему новорожденные брат и сестра». Желание ребенка, чтобы умерли его братья и сестры, объясняется им эгоиз­мом, благодаря которому ребенок «смотрит на своих бра­тьев и сестер как на соперников» [12. С. 218, 219, 222].

Рассуждения Фрейда о психологии ребенка органиче­ски вписывались в остов его собственных переживаний по поводу рождения и смерти брата. Должен сказать, что это обстоятельство не является основанием для критики пси­хоаналитического понимания ребенка. Той критики, со­гласно которой Фрейд неправомерно перенес опыт своего детства на всех детей. Той критики, в соответствии с кото­рой у годовалого и полуторагодовалого ребенка не может быть ни враждебных чувств, ни злобной ревности, ни же­лания смерти новорожденному.

Напротив, я полагаю, что выявление наличия у ребен­ка подобных чувств и желаний является несомненной за­слугой Фрейда. Благодаря самоанализу ему удалось обна­ружить то, на что родители, воспитатели и исследователи, как правило, закрывают глаза, считая ребенка исключите­льно добрым. И, если Фрейду в процессе самоанализа уда­лось воскресить воспоминания столь раннего детства, то это свидетельствует о той мучительной и болезненной работе, которую ему пришлось проделать над собой. Далеко не каж­дый аналитик достигает подобного успеха по отношению к самому себе или пациентам.

В связи с обсуждаемой темой и во избежание возмож­ных недоразумений мне хотелось бы подчеркнуть следую­щее. Рассмотрение семейной тайны Фрейда и его отноше­ния к рождению и смерти брата осуществляется вовсе не для того, чтобы подорвать его авторитет или дискредити­ровать психоанализ в глазах тех, у кого бьшо благополуч­ное детство, не омраченное подобными переживаниями. Сегодня заслуги Фрейда в понимании бессознательной деятельности человека не нуждаются в защите. Личный опыт людей с благополучным детством не может служить доказательством того, что их жизнь — это норма, а не иск­лючение из правил.

Обращение к ранним годам жизни Фрейда осуществ­ляется с единственной целью. А именно — показать те ро­ковые для него самого и счастливые для психоанализа обсто­ятельства семейной жизни, позволившие Фрейду сделать от­крытия, перевернувшие наши представления о человеке.

Разумеется, не каждый индивид, находящийся в детст­ве в аналогичном, как и Фрейд, семейном окружении, способен совершить какое-либо открытие. Но, видимо, надо было иметь именно такое детство, какое было у Фрейда, чтобы он со временем занялся самоанализом и пришел к открытию психоанализа. Поэтому мое обраще­ние к избранным фактам раннего детства Фрейда — это не стремление к обсуждению пикантных подробностей, спо­собных заинтриговать читателя, а попытка разобраться в том, почему именно ему суждено было стать основателем психоанализа. Надеюсь, при последующем рассмотрении Фрейда как человека и основателя психоанализа данная авторская установка сохранится в сознании читателя.

Итак, воспоминания и переживания Фрейда, обуслов­ленные его отношением к рождению и смерти брата, несо­мненно, сказались на формировании его представлений о психологии ребенка. Этим, на мой взгляд, можно объяс­нить ту «забывчивость» основателя психоанализа, которая вызывает подчас недоумение у некоторых исследователей. Это недоумение связано с воспоминанием Фрейда об одном весьма деликатном случае, когда он, находясь в купе поезда вместе с матерью, мог видеть ее обнаженной. Тогда-то у него, по его собственному выражению, пробу­дилось «либидо» по отношению к матери. В данном случае недоумение возникает не в связи с воспоминанием сугубо личного характера, а потому, что Фрейд отнес это воспо­минание к тому возрасту, когда ему было два — два с поло­виной года. На самом деле, путешествие вместе с матерью относилось к тому периоду, когда семья переезжала из Лейпцига в Вену, то есть когда Фрейду было четыре года или, по крайней мере, около того.

Почему же в сознании Фрейда произошло подобное смещение во времени? Легче всего объяснить это тем, что при воспоминаниях детства часто не можешь с уве­ренностью сказать, когда точно произошло то или иное событие. Самоанализ и работа с пациентами наглядно подтверждают этот факт. Поэтому можно было бы сказать, что в данном случае ошибка Фрейда обусловлена отдален-

ностью во времени самого воспоминания и трудностью воспроизведения того, когда это событие имело место в действительности.

Однако психоаналитика не удовлетворит подобное объяснение, поскольку за ошибочным действием может скрываться нечто такое, что позволит по-иному подойти к рассмотрению этого вопроса. Сам Фрейд неоднократно обращался к рассмотрению того, почему им была допуще­на та или иная ошибка. Наглядным примером в этом отно­шении является его работа «Психопатология обыденной жизни», где основатель психоанализа давал разъяснения по поводу ошибок, допущенных им в ранее опубликован­ной книге «Толкование сновидений», когда вместо Мар-бурга, родины Шиллера, он написал Марбах, вместо име­ни отца Ганнибала Гамилькара — имя брата Гасдрубала, вместо Кроноса, в греческой мифологии оскопившего своего отца Урана, — Зевса, оскопившего и свергнувшего с престола Крона, тем самым передвинув злодеяние из мира греческих богов на целое столетие.

По поводу истории с пробудившимся либидо, отнесен­ной к двум-двум с половиной, а не четырем годам, Фрейд не оставил разъяснений. Это понятно, поскольку данное воспоминание приводится им в письме Флиссу и было само собой разумеющимся, что их частная переписка не станет достоянием огласки. Примечательным является время написания данного письма. Оно датировано 3 ок­тябрем 1897 года. То есть это то же самое письмо, в кото­ром Фрейд поведал о своих переживаниях, связанных с рождением и смертью маленького брата. Причем инфор­мация о том и другом содержится в одном месте. Их разде­ляет между собой лишь синтаксический знак — точка с за­пятой.

С учетом этого обстоятельства становится более по­нятной ошибка Фрейда. Она могла быть обусловлена обостренным переживанием, вызванным самоанализом, навеянным воспоминанием о своих отношениях с братом и вызвавшим осуждение за аморальные желания смерти Юлиуса. Это, в свою очередь, свидетельствует о том, что в раннем детстве Фрейд, действительно, имел такие пережи­вания, по поводу которых он мог не отдавать себе отчет, но которые не оставляли его в покое. Самоанализ обнажил «детскую рану», а повторное переживание отголоском сказалось на допущенной Фрейдом ошибке.

«Детская рана», роковые для Фрейда обстоятельства семейной жизни — не слишком ли сильные эпитеты? На­против, они представляются мне наиболее точными, по­зволяющими по-новому взглянуть на жизненный путь основателя психоанализа, отмеченный не только славой и всемирным признанием, но и личными болями, страдани­ями. Правильнее было бы даже использовать выражение «детская рана» без кавычек.

Тем самым я ввожу еще одно допущение, согласно которо­му в возрасте до трех лет Фрейд мог испытать такие пережива­ния, которые не только способствовали возникновению психо­анализа, но и роковым образом сказались на нем самом.

Имеются ли реальные основания для подобного допу­щения? На чем оно основано? О чем, собственно говоря, идет речь и что понимается под роковыми для Фрейда об­стоятельствами ранних лет жизни?

Напомню, что восьмимесячный брат Юлиус умер, ког­да Фрейду было год и семь месяцев. Несколько месяцев спустя после этого печального события с Фрейдом прои­зошел несчастный случай, который без каких-либо ком­ментарий приводится Э. Джонсом в его биографической работе об основателе психоанализа [13. С. 22]. Речь идет о том, что в возрасте двух лет Фрейд упал с табуретки. При падении он ударился нижней челюстью о край стола. При­чем удар был настолько сильным, что у мальчика образо­валась кровоточащая рана, на которую пришлось накла­дывать швы. Рана зажила, но у Фрейда остался шрам на всю жизнь.

Во время самоанализа Фрейду удалось вспомнить не­которые события, относящиеся к раннему периоду детст­ва. Но этот эпизод не всплыл на поверхность его сознания, что само по себе весьма примечательно. Можно, по-види­мому, говорить о том, что физические болевые ощущения того детского периода в какой-то степени компенсировали душевные переживания, связанные со смертью брата, но не устранили их. Сознательная репродукция их в процессе са­моанализа натолкнулась на такое сопротивление, которое допустило лишь частичное воспоминание о событиях ран­них лет жизни. Основатель психоанализа вспомнил о пе­реживаниях, связанных со смертью брата, но не соотнес их с несчастным случаем, который стерся из его памяти.

Между тем сам Фрейд обратил внимание на то, что многие, на первый взгляд, случайные повреждения оказы-

3. Лейбин В. М.

ваются в сущности ничем иным, как самоповреждениями. При рассмотрении подобных случаев он исходил из того, что в силу тех или иных причин человек становится под­верженным самобичеванию. Упреки по отношению к са­мому себе пользуются любой возможностью, чтобы орга­низовать повреждение. Они могут использовать случайно создавшуюся внешнюю ситуацию или помогают ей созда­ться. Бессознательное намерение ловко и искусно подво­дит человека к несчастному случаю.

В работе «Психопатология обыденной жизни» Фрейд приводил пример, взятый им из медицинской практики. Одна молодая женщина упала из экипажа и сломала себе ногу. Несчастный случай привел к нервному заболеванию, от которого она излечилась благодаря психотерапии. В процессе лечения Фрейд выяснил обстоятельства, пред­шествующие несчастному случаю. Накануне этого случая молодая женщина, гостившая вместе с мужем в имении своей замужней сестры, продемонстрировала в кругу род­ственников искусство канкана, вызвав с их стороны одоб­рение и восхищение. Недорольным оказался лишь муж, который, будучи ревнивым, обвинил свою жену в том, что она вела себя как девка. Проведя беспокойную ночь, мо­лодая женщина захотела покататься в экипаже. Она сама отбирала лошадей, поменяла одну пару на другую, отгово­рила младшую сестру взять с собой на прогулку ее грудно­го ребенка с кормилицей. Во время поездки она испыты­вала беспокойство и высказывала кучеру опасение по по­воду того, что лошади могут чего-нибудь испугаться и по­нести. Как только ее опасение оправдалось, она выскочи­ла в испуге из коляски и сломала себе ногу. Никто из нахо­дящихся в экипаже больше не пострадал.

Приводя этот пример, Фрейд высказал убеждение, согласно которому данный несчастный случай с моло­дой женщиной был подстроен ею самой. Она испытала вину перед мужем, соответствующие переживания при­вели к необходимости наказания, которое не замедлило себя ждать в виде несчастного случая. Приходится удив­ляться лишь той ловкости, которую проявила молодая женщина, сломав себе ногу, но не повредив другие части тела. Теперь она не могла танцевать канкан, вызвавший у мужа неодобрение [14. С. 272].

Фактически, Фрейд дал наглядную иллюстрацию пси­хоаналитического понимания того, как, почему и в силу

каких причин могут происходить несчастные случаи или реализуется возможность, по его собственному выраже­нию, «полунамеренного самоповреждения». Не вижу оснований, чтобы не рассматривать именно с этих пози­ций тот несчастный случай, который произошел с Фрей­дом в раннем детстве. Ведь никто иной, как он сам, вместо проявления ожидаемого участия по отношению к своим домашним, включая детей, прищемившим палец или на­бившим себе шишку, неизменно спрашивал: зачем они сделали это?

Не могу не отметить и то обстоятельство, что в «Пси­хопатологии обыденной жизни» за примером из меди­цинской практики и психоаналитической интерпрета­цией несчастного случая с молодой женщиной сразу же следует признание Фрейда в том, что и с ним случались приключения подобного рода. Дословно это признание звучит так: «У меня самого я вряд ли мог бы отметить слу­чаи самоповреждения в нормальном состоянии, но при исключительных обстоятельствах они бывают и у меня» [15. С. 272].

Полагаю, что таким исключительным обстоятельст­вом, предшествующим несчастному случаю с двухлетним Фрейдом была смерть его брата. Испытывая враждебные чувства по отношению к родившемуся брату, частично отнявшему любовь матери, он желал устранения его из семьи. Но как только Юлиуса не стало, маленький маль­чик соотнес исчезновение (смерть) брата со своими эго­истическими желаниями. Появившееся у него чувство вины вызвало упреки в свой собственный адрес, которые, в свою очередь, породили потребность в наказании или, точ­нее, в самонаказании. Падение с табуретки, сильный удар о край стола.и кровоточащая рана — это такой несчаст­ный случай, за которым скрывалась тенденция к самопо­вреждению как искуплению вины ребенка, испытавшего враждебные чувства по отношению к брату и тем самым как бы навлекшего на него реальную смерть.

Самонаказание помогло маленькому Фрейду справи­ться со страданиями, вызванными чувством вины. Физи­ческая боль притупила боль душевную. Физическая рана способствовала проявлению повышенного внимания со стороны матери, скорбевшей по умершему восьмимесяч­ному сыну. Фрейд как бы искупил свою вину перед братом и вновь обрел любовь матери. Последнее было, видимо, не

менее важным для него, чем первое, поскольку в душе по­селился страх, а вдруг родители узнают о его «дурных на­мерениях» по отношению к новорожденному, обвинят в смерти брата и накажут, отвернутся от него.

Во избежание наказания со стороны родителей Фрейд прибегнул к самонаказанию, не понимая и не осознавая того. Несчастный случай стал своего рода реа­билитацией и перед умершим братом, и перед родителя­ми. Физическая рана и причиненная ею боль затмили душевные переживания маленького Фрейда. Затмили, но не устранили их до конца. В глубине души, во мраке бессознательного остался неизгладимый след, контуры ко­торого неясными очертаниями давали о себе знать. Крово­точащая от удара о край стола рана зарубцевалась, но на всю жизнь остался не только физический (телесный), но и психический шрам. Тот шрам, который, возможно, стал роковым для основателя психоанализа. Тот шрам, за который ему пришлось уплатить дорогую цену в фор­ме многолетних физических страданий.

В свете вышесказанного можно иначе, чем это сделал Фрейд, взглянуть на некоторые детали его абсурдного сновидения, приведенного в «Толковании сновидений» и отчасти рассмотренного мной под углом зрения семей­ной тайны, связанной со второй женой его отца. Стано­вится более понятным начало сновидения, в котором Фрейд получает извещение с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 году. В контексте затро­нутого вопроса важным становится не то, за что необхо­димо оплатить, а то, что извещение с требованием платы адресовано именно Фрейду.

В процессе самоанализа на поверхность сознания Фрейда всплыли ранние детские воспоминания об умер­шем брате, вновь породившие переживания, связанные с чувством вины. Судя по письмам к Флиссу того периода, создается впечатление, что предшествующее искупление вины оказалось для него недостаточным. Фрейд впадает, по его собственным словам, в «маленькую истерию». Он не может понять состояние своего разума и сетует на раз­личного рода недомогания. Ему приходится расплачива­ться за что-то такое, чего он не осознает. В состоянии сна, когда цензура ослаблена, он получает извещение о необхо­димости оплатить по счету. В процессе интерпретации своего сновидения он пытается добраться до глубинных

Дата добавления: 2015-06-04