Тайна семьи 4 страница

Несомненно, в отношениях Фрейда с близкими ему людьми исключался такой компонент избранной им в жизни модели поведения, как «враг». Но в смягченном ва­рианте данная модель представляла собой образец двойст­венных отношений, складывающихся по типу «нежная привязанность — внутренняя сдержанность».

Наиболее показательным в этом плане является, отно­шение Фрейда к своей жене.

Если, будучи помолвленным, на протяжении четырех лет (1882—1886) он забрасывал свою невесту многочис­ленными письмами (порядка 1500 писем), в которых не скупился на изъявление своих чувств любви, то, став му­жем и отцом шестерых детей, довольствовался редкими часами совместного отдыха и уделял своей жене ровно столько внимания, сколько мог позволить сверхзанятый человек.

Если в порыве юношеской страсти и ревности он дово­дил себя, что называется, до белого каления и говорил не­весте, что, окажись с ней в одной комнате, смена дня и ночи не смогла бы разлучить их, то буквально десять лет спустя после заключения брака писал своему другу Флиссу о том, что его либидо уже не требует разрядки.

Если до женитьбы, делая комплимент большой науке, он, в шутливой форме обращаясь к ней на Вы, писал о том, что знает другую Даму, которую ценит больше, чем науку,

то, склонив Марту на свою сторону и став ее мужем, он с головой ушел в различного рода научные исследования, написав и опубликовав огромнейшее количество статей и книг.

Если в письмах к невесте он называл свою любимую «сокровищем», «принцессой» и посылал ей «сто тысяч по­целуев», то, будучи мужем, никогда не брал жену с собой в Италию, где со своим братом или с сестрой жены Минной наслаждался путешествием по стране с богатым культур­ным прошлым.

Если он знал пристрастия своей жены, знал, что цик-ломены — ее любимые цветы, то все же, по его собствен­ному признанию, редко дарил их ей, а в сновидениях ви­дел засушенные цветы, пригодные не столько для жизни, сколько для гербария.

Если восторженный юноша наставлял свою невесту по поводу того, что не следует «скупиться на нежность», так как, по его словам, чем больше тратишь ее, тем боль­ше она восполняется другим, то обогащенный психоана­литическими знаниями и занимающийся частной прак­тикой муж редко проявлял свою нежность по отношению к жене и детям.

Одним словом, в своих отношениях с самыми близки­ми ему людьми Фрейд не был человеком, способным во имя нахлынувших на него нежных чувств поступиться своими исследованиями, рази навсегда установленным в доме распорядком дня. Даже, будучи помолвленным со своей невестой, когда, как ему казалось, он был готов «хоть двадцать четыре часа в сутки вновь и вновь воскре­шать свои воспоминания» о ней, он тем не менее имел та­кие личные устремления, которые в тот период его жизни сводились к тому, чтобы, используя его собственное вы­ражение, «все время заниматься научной деятельностью и врачебной практикой». Поэтому, зная его пристрастие к исследовательской деятельности и насыщенный гра­фик занятий частной практикой, можно представить себе, какой из двух Дам (Науке или Марте) он отдавал бо­льше времени и сил. Как бы в молодости он не тешил себя мыслью, что обе Дамы смогут мирно уживаться друг с другом, и «гордая, неприступная Дама должна будет усту­пить другой — ласковой и скромной» [24. С. 49], в после­дующие десятилетия, вплоть до своей кончины, служе­ние обеим Дамам обернулось в лучшем случае мудрой

терпимостью Марты к Науке, которая безоговорочно за­владела Фрейдом.

Действительно, можно только поражаться той огром­нейшей работоспособностью основателя психоанализа, которая сохранилась у него на протяжении всей его жиз­ни. График работы Фрейда был настолько плотным, что в течение недели у него, фактически, не оставалось времени на своих близких. Исключение составляло воскресенье, когда он не принимал пациентов и мог посвятить свое сво­бодное время семье, родственникам, друзьям.

Его рабочий день начинался рано. Встав около семи часов утра, успев совершить необходимые процедуры, по­завтракав и просмотрев газеты, обычно уже в восемь часов утра он принимал первого пациента. Промежуток времени между приемами пациентов составлял всего пять минут. Прием пациентов в первой половине дня продолжался до часу, после чего он делал двухчасовой перерыв.

Во время этого,лерерыва Фрейд имел возможность по­общаться с женой, детьми, гостями, так как в час дня начи­нался второй завтрак, в котором участвовала вся семья. Во время завтрака он был немногословен, больше слушал других, нежели говорил сам, как будто шло продолжение психоаналитической сессии, на которой врач молча вы­слушивал то, что ему говорил пациент. После завтрака Фрейд совершал прогулку, осуществлял деловые встречи, улаживал личные дела.

С трех часов дня и до девяти часов вечера он осуществ­лял консультации, принимал пациентов. В девять часов начинался ужин, но случалось и так, что его приемы боль­ных завершались только в десять часов вечера. Таким об­разом, практическая аналитическая работа Фрейда со­ставляла не менее одиннадцати часов, а иногда доходила и до тринадцати часов в день.

После ужина Фрейд совершал прогулку. Если дочери или жена ходили в театр, то он встречал их после оконча­ния представления. Надо полагать, что, хотя в подобных случаях Фрейд проявлял себя, как истинный джентель-мен, все же это делалось без большой охоты, поскольку сокращалось время на его исследования. Были случаи, когда он приходил за женой к театру слишком поздно и та, не дождавшись его, уходила домой. Было, вероятно, и так, когда, увлекшись работой, он забывал о своих благих намерениях.

Один из подобных эпизодов описан в его работе «Пси­хопатология обыденной жизни». Фрейд хочет оправдать себя в том, что не зашел за женой в театр вовремя. При этом он говорит, что подошел к театру десять минут один­надцатого. Его поправляют: ты хочешь сказать — без деся­ти десять, так как на афише было написано, что спектакль заканчивается около десяти вечера. Описывая это проис­шествие, Фрейд отмечает, что в тот момент он так и хотел сказать — без десяти десять. Но вместо этого сказал десять минут одиннадцатого, в результате чего обмолвка не сто­лько послужила оправданием, сколько обнаружила его не­искренность. Эта неискренность состояла в том, что на са­мом деле он пришел к театру без пяти десять. Однако, ре­шив изобразить дома дело в более благоприятном свете, он •хотел сократить свое опоздание на пять минут, но во время оправдания, напротив, увеличил его на пятнадцать минут.

После вечерней прогулки Фрейд возвращался домой и тотчас же уходил в свой кабинет, где работал в течение не­скольких часов. Это было, пожалуй, единственное время, когда он мог полностью отдаться своим мыслям. Именно в эти поздние часы основатель психоанализа занимался своей корреспонденцией, отвечал на письма, обдумывал и писал свои труды, правил готовящиеся к публикации ра­боты. За этими занятиями он засиживался за полночь и ло­жился спать не раньше часа ночи.

Такой распорядок дня неукоснительно соблюдался Фрейдом на протяжении всей его жизни в Вене. Конечно, были и отклонения от заведенного порядка в семье. Так, в начале частной практики у Фрейда не было столь много пациентов, как это имело место впоследствии, когда он ежедневно принимал по 10—12 человек. Ему приходилось читать лекции в Венском университете, излагать идеи и концепции перед сторонниками психоанализа, собирав­шимися несколько лет у него дома по средам, участвовать в обсуждении докладов и сообщений в Венском психоана­литическом обществе, принимать участие в работе Меж­дународных психоаналитических конгрессов, организа­ции и издании психоаналитических журналов.

По сути дела, у Фрейда был расписан каждый час. Лишь в субботу вечером он предавался игре в карты. И то­лько в воскресенье, когда у него не было приема пациен­тов, он регулярно и неизменно наносил визиты своей ма­тери, встречался со своими друзьями. Что касается летнего

отпуска, то он проводил его вместе с семьей в пригороде Вены или ездил в путешествия, предпочитая брать себе в спутники брата, коллег-психоаналитиков, сестру жены, которая на протяжении сорока лет была членом его семьи и жила вместе с ними, но только не свою жену.

Одним словом, у Фрейда, действительно было, мало свободного времени, и он не мог уделять много внимания своей жене. И все же слишком разительными выглядят лылкие признания двадцати-шести-тридцатилетнего мо­лодого человека в любви к своей невесте и сдержанные от­ношения зрелого Фрейда к своей жене.

Внутренняя сдержанность наблюдалась у него не толь­ко по отношению кжене, детям и внукам. Нечто аналогич­ное имело место и по отношению к пациентам, что в ко­нечном счете вылилось в создание определенного свода правил, которым должен был руководствоваться психоа­налитик в своей практической деятельности.

Это не означает, что Фрейд проявлял равнодушие к своим пациентам. Напротив, были случаи, когда он помо­гал им материально, проявлял живой интерес к их работе, знакомился с публикациями писателей и поэтов, обра­щавшихся к нему за помощью. Так, до того, как впервые встретиться с поэтом Б. Гецем, Фрейд прочитал некото­рые его стихи и, приняв решение не анализировать при­шедшего к нему на прием молодого человека, после завер­шения консультации вручил ему в конверте 200 крон.

Внутренняя сдержанность по отношению к пациентам являлась частью его теоретических и практических разра­боток, связанных с развитием психоанализа. Речь идет о концепции Фрейда, согласно которой аналитик — это своего рода зеркало, отражающее все то, что касается жиз­ни пациента, его внутренних переживаний и внешних действий. Аналитик должен быть непроницаемым для па­циента, то есть отстраненным наблюдателем, не проявля­ющим никаких эмоций, а только фиксирующим свобод­ные ассоциации своего подопечного. В этом смысле меж­ду аналитиком и пациентом устанавливается некая дис­танция, которую во что бы то ни стало должен сохранять первый.

Не исключено, что представления Фрейда о необходи­мости установления подобной дистанцированности меж­ду аналитиком и пациентом, рассматриваемой в качестве эталона психоаналитической работы, являются результа-

том личного следования манере поведения, заданной ран­ней детской моделью «друг-враг». Точнее было бы сказать, что отстаиваемый им взгляд на отношения между анали­тиком и пациентом есть ни что иное, как отражение смяг­ченной модели его собственных отношений с людьми. В основе этой модели лежало его двойственное отношение к людям, характеризующееся проявлением чувств привя­занности, нежности, сочувствия и в то же время отстра­ненности, позволившей ему уйти с головой в разработку новых идей и концепций, положивших начало возникно­вению психоанализа, развитию его теории и практики, выходу его на международную арену.

Глава 3 ДОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД

1. Незаурядные способности Фрейда

Необычные обстоятельства детских лет жизни Фрейда способствовали пробуждению его исследовательского ин­тереса к тайнам и загадкам человеческой души, наложили отпечаток на установление его отношений с другими людь­ми, послужили питательной почвой для возникновения не­которых психоаналитических идей. Будучи важными для понимания Фрейда как личности, сами по себе они еще не объясняют того, почему именно ему удалось сделать то, в результате чего он стал основателем психоанализа.

В такой же необычной семейной обстановке мог оказа­ться другой человек. Но это еще не означает, что он непре­менно стал бы всемирно известным психоаналитиком. Понадобились незаурядные способности, значительное чес­толюбие и колоссальная работоспособность, чтобы из пыт­ливого и любознательного юноши получился выдающийся человек, прославивший свое имя в истории XX столетия.

Фрейд рано проявил свои незаурядные способности. С детских лет он с удовольствием погружался в библей­ские истории, читал изданную на двух языках (древнеев­рейском и немецком) и иллюстрированную гравюрами библию братьев Филиппсонов. С детства у него обнару­жились способности к языкам. Так; в возрасте восьми лет, по свидетельству Э. Джонса, он начал читать в под­линнике Шекспира. Изучал латинский и греческий язы­ки, освоил английский и французский, пытался само­стоятельно овладеть испанским и итальянским.

На протяжении ряда лет Фрейд был первым учеником в гимназии, и за достигнутые успехи в учебе его освобож­дали от некоторых экзаменов. Однако он не был поклади­стым учеником, и поначалу учителя часто ругали его за по­ведение. В одном из писем невесте, датированном 2 фев-

ралем 1886 года, Фрейд вспоминал, что в гимназии он все­гда был среди самых дерзких оппозиционеров, неизменно отстаивал какую-нибудь радикальную идею и ради нее го­тов был идти до конца. Ему казалось, что он унаследовал дух бунтарства и ту страсть, с которой древние предки от­стаивали свою веру. Он был готов пожертвовать своей жизнью ради великой цели. Поэтому нет ничего удивите­льного, что его поведение вызывало нарекания со стороны учителей, пока они не убедились, что ученик обладает не­заурядными способностями, добивается отличных успе­хов в учебе и пользуется уважением среди сверстников.

За годы обучения в гимназии Фрейд увлекался исто- \ рией, отождествлял себя с великими полководцами, меч­тал стать прославленным генералом. В то время его люби­мыми героями были Ганнибал, выступивший против Рима и олицетворявший собой еврейскую стойкость, наполео­новский маршал Массена, обычно причисляемый к евре­ям, и Оливер Кромвель, в честь которого впоследствии он назвал своего второго сына.

Амбиции молодого Фрейда влекли его к военной и по­литической карьере. Детские и юношеские фантазии воз­водили его на престол прославленного полководца или ве­ликого политического деятеля. Позднее он признавался, что сам не понимал, почему ему так хотелось стать гением. Однако по окончании гимназии, когда он встал перед проблемой выбора профессии, романтика уступила более трезвому взгляду на жизнь.

Отец Фрейда предоставил сыну свободу выбора, счи­тая, что тот должен следовать своим собственным склон­ностям. По примеру своего старшего товарища по гимна­зии, впоследствии ставшего известным политиком, пер­воначально Фрейд склонялся в пользу юриспруденции и хотел заниматься социальной деятельностью. Но вскоре, завороженный учением Чарльза Дарвина и находясь под впечатлением популярной лекции профессора Венского университета Карла Брюля о сравнительной анатомии, которую он прослушал незадолго до выпускного экзамена и в которой ему понравились замечательные цитаты из статьи Гете «Природа», Фрейд изменил свое первоначаль­ное намерение и решил заниматься медициной.

В 1873 году в возрасте 17 лет он поступил на медицин­ский факультет Венского университета, хотя и не испыты­вал при этом большого желания стать врачом. Впоследст-

вии, вспоминая о своем решении, он подчеркивал, что в детстве никогда не играл в «доктора», а в молодые годы не питал какого-либо пристрастия к профессии и деятельно­сти врача. Фрейд испытывал потребность в понимании не­которых из загадок мира, и присущая ему любознатель­ность подтолкнула его к изучению медицины, так как ему казалось, что соответствующие знания окажутся полезны­ми для разрешения этих загадок.

Во время обучения в университете Фрейд не проявил интереса ко многим предметам, связанным с получением специальности врача. Обладая прекрасной памятью и спо- собностью выдерживать экзамены благодаря интенсив­ной подготовке к ним буквально за два-три дня, он однаж­ды умудрился провалить экзамен по судебной медицине. Зато он активно изучает анатомию, физиологи, зоологию, биологию, химию и даже философию, не имеющую пря­мого отношения к медицине.

После двух лет обучения на медицинском факультете Фрейд приступил к самостоятельному исследованию в области зоологии. Профессор Карл Клаус оценил спо­собности студента и предоставил ему возможность дваж­ды пройти стажировку на зоологической опытной стан­ции в Триесте. Фрейд занялся изучением половых орга­нов угря — спорной проблемы, связанной с трудностями наблюдения за миграцией угря перед брачным периодом. Его увлекла исследовательская задача, поскольку, как он отмечал, несмотря на многочисленные попытки, никто еще не видел яичек угря. С большим рвением он препари­рует порядка 400 угрей и проводит микроскопические ис­следования гистологической структуры их дольчатого органа.

Можно предположить, что честолюбивый студент на­деялся на разрешение загадки, которая на протяжении нескольких столетий не поддавалась осмыслению и опытной проверке. Его исследования отчасти подтверди­ли гипотезу, ранее высказанную доктором Сирским, о дольчатом органе угря как его яичнике, но не явились аб­солютным доказательством ее достоверности. Поэтому, несмотря на благожелательный отзыв со стороны про­фессора Карла Клауса, сам Фрейд испытал чувство разо­чарования и, кажется, впервые осознал, что вопреки юношескому рвению его природные интеллектуальные дарования имеют ограничения и не позволяют добиться

скорейшего успеха во многих начинаниях. Возможно, именно это он имел в виду, когда десять лет спустя в од­ном из писем невесте делился с ней своими прозрениями. «Было время, — писал Фрейд, — когда во мне говорили только любознательность и честолюбие. Я часто обижал­ся на то, что природа, видимо, была не очень благосклон­на ко мне, наградив обликом гения. Часто она случайно и щедро раздаривает людям печать гения. С тех пор давно знаю, что я —не гений, и сам не понимаю, почему так хо­чется стать им» [I.e. 131].

2. Физиологические исследования и клиника

Испытанное Фрейдом разочарование сопровождалось поворотом его исследовательского интереса от зоологии к физиологии. На протяжении шести лет с 1876 по 1882 годы он стал работать в физиологической лаборатории Эрнста Брюкке, где обрел себе новых друзей в лице Зигмунда Экс-нера и Эрнста фон Фляйшля-Марксоу.

За время работы у Эрнста Брюкке, к которому он питал большое почтение, Фрейд осуществил несколько исследо­ваний, свидетельствующих о его склонности к научно-ис­следовательской деятельности. Не менее плодотворной была его работа и в лаборатории Теодора Мейнерта в пе­риод с 1883 по 1885 годы. Сперва он занялся изучением гистологии нервных клеток речной миноги и добился таких результатов, которые были оценены по достоин­ству его учителем, представившим отчет о проделанной работе в Академию. Затем Фрейд исследовал строение нервной системы речного рака и высказал ряд соображе­ний, которые впоследствии, независимо от его исследо­ваний, составили основу нейронной теории. При этом он осуществил техническое нововведение, применив метод окраски нервных тканей хлористым золотом.

Оценивая последний вклад Фрейда в изучение нервных клеток как несомненное открытие, Э. Джонс полагает, что оно не получило широкой огласки и осталось «собствен­ностью института». Однако это не совсем так. Возможно, это открытие Фрейда и не получило широкой огласки, но уже в то время о нем стало известно в России. В 1884 году в еженедельной газете «Врач» Ливерий Даркшевич, прохо­дивший стажировку в лаборатории Мейнерта и работав-

ший вместе с Фрейдом, опубликовал статью «Новый спо­соб окрашивания микроскопических препаратов для ис­следования хода волокон в центральной нервной системе» [2]. В этой статье речь шла о предложенном Фрейдом спо­собе окраски нервных тканей хлористым золотом с целью изучения работы центральной нервной системы.

Другое дело, что на начальном этапе жизненный путь Фрейда в науке складывался таким образом, что выдвину­тые им новые идеи не приносили ему всемирную славу, к чему, судя по всему, стремился честолюбивый юноша. Ему не удавалось доводить до конца то, благодаря чему его сов­ременники получали мировое признание. Фрейд обнару­жил эволюционную связь между нервной системой низ­ших и высших животных, но в истории науки это никак не зафиксировано. Он был одним из первых, кто попытался разобраться в нейронах, но его имя не вписано в летопись открытий нейронной теории. Он предложил новый спо­соб окраски нервных тканей, но его открытие не только не стало эпохальным событием, но и не возвеличило его имя. И это не единственные случаи, когда судьба наносила уда­ры по его честолюбию.

Один из таких ударов по честолюбию Фрейда был нане­сен ему в тот период, когда он, покинув физиологическую лабораторию Брюкке, стал заниматься врачебной деятель­ностью. К тому времени, сдав все экзамены, он получил дип­лом врача в 1881 году. Надеялся получить место ассистента у Брюкке. Однако необеспеченность в материальном отно­шении, предстоящая женитьба и ответственность за мате­риальное благополучие будущей семьи, невозможность быстрого продвижения в академическом плане — все это поставило Фрейда перед проблемой выбора дальнейшей профессиональной деятельности. По совету своего учите­ля Брюкке он покидает лабораторию, в которой прорабо­тал шесть лет, и устраивается в Венскую городскую боль­ницу.

В больнице он начинает свою деятельность с хирур­гии, два месяца спустя уходите этой работы и переходит в качестве аспиранта в возглавляемое Нотнагелем отделе­ние внутренних болезней. Через полгода в 1883 году Фрейд переходит в психиатрическое отделение Теодора Мейнерта и, получив жилье при больнице, работает в должности младшего врача. Пять месяцев работы под ру­ководством Мейнерта завершаются его переходом в отде-

ление дерматологии. С начала 1984 года он начинает рабо­тать в отделении нервных болезней. В 1885 году он получа­ет звание приват-доцента по неврологии, участвует в кон­курсе среди младших врачей на право прохождения стажи­ровки в Париже, становится победителем этого конкурса и обладателем стипендии, позволившей отправиться за гра­ницу.

За три года работы в Венской городской больнице Фрейд сменил несколько специализаций. Работа хирурга показалась ему слишком обременительной. Специализа­ция по внутренним болезням его не заинтересовала. Пси­хиатрия привлекла внимание Фрейда, но не оставалось времени на исследовательскую деятельность. Работа в неврологическом отделении способствовала становле­нию его как врача, но разногласия с руководителем этого отделения Шольцом привели к тому, что, проработав чуть больше года, ему пришлось снова осваивать неско­лько специализаций.

Такое непостоянство в овладении специальностью врача свидетельствовало о том, что в то время Фрейд не нашел свое место в медицинской практике. Он много и напряженно ра­ботает в больничных палатах, собирает и обобщает наблюде­ния над больными, проводит эксперименты в лабораториях, изучает медицинскую литературу, публикует статьи о редких случаях органических поражений нервной системы. Его на­строение чередуется от восторгов по поводу удачного лече­ния до мрачных мыслей о необходимости менять специали­зацию, от радости обретения новых коллег до огорчения, связанного с тем, что не всегда его понимают. И тем не ме­нее, несмотря на неопределенность в выборе специализа­ции, Фрейд многому научился за три года работы в Венской городской больнице.

Именно в эти годы по его честолюбию был нанесен су­щественный удар. Он был связан с его исследовательским и терапевтическим интересом, проявленным к кокаину. Тем интересом, который привел Фрейда к надеждам и ра­зочарованиям, новым открытиям и самоупрекам.

3. Кокаин — несостоявшееся открытие

В 1884 году Фрейда привлекло внимание медицинское испытание кокаина на баварских солдатах, использование

которого способствовало укреплению их физических сил и стойкости духа. Он начал знакомиться с литературой о кокаине, заказал у одной из кампаний этот алкалоид и на­чал осуществлять эксперименты с целью изучения его фи­зиологического воздействия на человека.

Поначалу Фрейд полагал, что использование кокаина в медицинской практике может оказаться полезным при сердечных заболеваниях и нервных истощениях. Однако он не возлагал больших надежд на свои исследования, по­лагая, что в лучшем случае кокаиновый метод лечения окажется еще одной его новацией, наряду с ранее предло­женным им методом окраски нервных тканей хлористым золотом.

Прежде всего Фрейд испытал воздействие неболь­шой дозы кокаина на себе и обнаружил его целительные свойства, связанные с устранением подавленности и по­вышением работоспособности. В дальнейшем он сам неоднократно прибегал к кокаину, использовал его в клинической работе в качестве терапевтического сред­ства, рекомендовал его своим родственникам, невесте, друзьям как безобидный стимулятор повышения жиз­ненного тонуса.

В частности, он предложил своему другу Эрнсту фон Фляйшлю-Марксоу использовать кокаин вместо морфия, к которому тот прибегал для заглушения болей, вызван­ных ампутацией большого пальца правой руки. Во время опытов в физиологической лаборатории Брюкке его друг занес себе инфекцию, и только ампутация пальца спасла его от смерти. Однако операция прошла не столь удачно, потребовались новые хирургические вмешательства, при­чинявшие Фляйшлю боль и страдания. В обезболивающих целях он стал использовать морфий, причем дозы приема его все время увеличивались.

Фрейд считал своего друга выдающимся человеком и восхищался его физическим совершенством, глубоким умом, интеллектуальными способностями, многообраз­ными дарованиями. В одном из писем невесте он писал о Фляйшле: «Красивый, благородный, наделенный всеми талантами и прилежанием, имевший оригинальное сужде­ние о большинстве вещей, он был моим идеалом» [3. С. 50].

Переживая за вынужденное пристрастие Фляйшля к морфию и, испробовав на себе воздействие кокаина,

Дата добавления: 2015-06-04