Тайна семьи 3 страница

источников, скрывающихся за явным содержанием сна. Но ему не удается, как уже отмечалось, преодолеть внут­реннее сопротивление, в результате чего он, видимо, так и не понял, что его собственное бессознательное Предъявля­ет счет к нему, как совестливому человеку, не до конца освободившемуся от чувства вины.

По счету надо платить. И Фрейд платит головными бо­лями, расстройствами желудка, обмороками и, наконец, ра­ковым заболеванием, которое принесло ему многолетние страдания и оказалось роковым для его жизни.

Не обладая достаточными знаниями о подлинных при­чинах и природе раковых заболеваний, не могу утверж­дать, что имеется прямая или опосредованная связь между сильным ударом в нижнюю челюсть в двухлетнем возрасте и раком челюсти (правой стороны неба), обнаруженном у Фрейда в возрасте 65 лет. Распространенной является точ­ка зрения, согласно которой раковое заболевание у Фрей­да — результат его чрезмерного курения сигар. Однако, учитывая приведенные мной выше соображения, не могу не поставить ряд вопросов.

Может ли физическая травма в детстве иметь такие последствия, которые через несколько десятилетий спо­собны обернуться раковым заболеванием? Могут ли ду­шевные переживания, испытанные в детстве и воскре­шенные в памяти взрослого человека, привести в конеч­ном счете к раковому заболеванию? Может ли напласто­вание взаимосвязанных между собой физических и пси­хических травм явиться источником рака? Может ли чрезмерное курение быть единственной причиной рако­вого заболевания или одной из причин, наряду с други­ми, причем не основной, а дополнительной, но вполне достаточной для образования раковой опухоли?

Предоставляю возможность ответить на эти вопросы специалистам, если, разумеется, они прочтут эти строки и захотят высказать свои соображения по этому поводу.

В контексте обсуждаемой мной проблематики хотел бы обратить внимание лишь на следующее.

Роковое стечение обстоятельств в первые годы жизни Фрейда впоследствии удивительным образом отразилось на его профессиональных интересах и здоровье. В 1874 году в письме (от 6 марта) другу детства Эмилю Флусу он жалуется в иронической форме на свою челюсть и зубную боль. В 1882 году он публикует исследование «О структу-

ре нервных волокон и клеток у рака». Вторая часть (krebs) написанного на немецком языке (flusskrebs) слова «рак», одновременно обозначает и животное, и болезнь. В 1895 году Фрейда посетило ставшее психоаналитической классикой сновидение об инъекции Ирме, в котором он увидел в горле своей пациентки «справа большое белое пятно». При анализе этого сновидения фигурируют фра­зы «тяжелое органическое заболевание», «наличие мета­стаза». В «Толковании сновидений» Фрейд сообщает об одной его пациентке, подвергшейся «довольно неудач­ной операции челюсти». В феврале 1923 года он обнару­жил у себя «налет на челюсти и правой стороне неба», ко­торый ему удалили 20 апреля того же года. Удаленная опухоль оказалась раковой. За первой операцией после­довало множество других, принесших Фрейду непомер­ные муки и страдания. Так, в период с 1923 по 1927 годы ему пришлось нанести 278 визитов врачу. Лишь смерть, наступившая 16 лет спустя после обнаружения у него рака, избавила его от непереносимых страданий.

Как можно расценить тот факт, что задолго до возник­новения ракового заболевания Фрейд неоднократно гово­рил о раке? Почему, наконец, однажды, как утверждают некоторые исследователи [ 16. С. 217], он сказал, что у него непременно будет рак, который будет властвовать над его телом и духом?

Будучи не понаслышке знакомым с психоанализом, я не склонен рассматривать все эти совпадения как случай­ные. В то же время не собираюсь «притягивать за уши» факты ради подтверждения или спасения выдвинутых мною предположений. Единственно, что мне хотелось бы, так это привлечь внимание читателей к тому важному пси­хоаналитическому положению Фрейда, согласно которо­му ранние детские впечатления и переживания, относящиеся ко второму, а иногда и к первому году жизни, могут оставлять прочный след в душе человека.

Вполне допускаю, что возникшее у Фрейда в раннем детстве бессознательное чувство вины, частично искуп­ленное несчастным случаем (самоповреждением), сохра­нилось у него на всю жизнь. В исследовательском плане это подвигло его к самоанализу, изучению влияния бес­сознательного чувства вины на возникновение психиче­ских заболеваний, рассмотрению роли этого чувства в ис­тории развития культуры и человечества. В-личной жизни

это приводило подчас к такому поведению, которое не поддавалось разумному объяснению с точки зрения тех, кто его окружал.

В частности, несмотря на настойчивые рекомендации врачей и просьбы близких бросить курить или хотя бы ограничиться одной сигарой в день (особенно после того, как у него был обнаружен рак), Фрейд не мог лишить себя удовольствия от установленного им образа жизни. Не странно ли это для человека, выдвинувшего идеи о «прин­ципе удовольствия», которым изначально в своей жизни руководствуются люди, и «принципе реальности», с кото­рым им приходится считаться в семье, обществе.

Или, как можно объяснить ту слепоту Фрейда по отно­шению к нацизму, когда он никак не хотел видеть реаль­ную угрозу собственной жизни? С приходом Гитлера к власти в Германии были подвергнуты сожжению книги Фрейда, конфискована психоаналитическая литература, закрыты психоаналитические журналы. Почти все извест­ные психоаналитики эмигрировали в другие страны, глав­ным образом в США. Многие друзья и знакомые преду­преждали Фрейда о необходимости как можно быстрее покинуть Вену. И тем не менее основатель психоанализа оставался в Вене до тех пор, пока его собственные дети не оказались в руках гестапо.

Создается впечатление, что как в том, так и в другом случае Фрейд действовал вопреки своему рассудку. Наде­ленный острым умом, он не мог не понимать, что интен­сивное курение не способствует сохранению здоровья. Привыкший смотреть правде в глаза, он не мог не видеть тех губительных для него и его дела последствий, которые нес с собой нацизм, объявивший психоанализ «еврейской наукой».

Что-то, задействованное внутри его самого, мешало прислушаться к голосу разума и руководствоваться в своих действиях принципом реальности. Фрейд стойко перено­сил череду болезненных операций, связанных с раком, но отравлял себя никотином. Он одобрял решение своих кол­лег, эмигрирующих из Германии и Австрии во имя сохра­нения собственной жизни и развития психоанализа, но подвергал себя смертельной опасности, оставаясь в Вене даже после ее оккупации нацистами.

Не бессознательное ли чувство вины, возникшее у Фрейда в раннем детстве и усилившееся впоследствии под

воздействием различных обстоятельств (этот аспект будет рассмотрен позднее), оказалось тем пусковым механиз­мом, который предопределил двойственное отношение основателя психоанализа к свой собственной жизни? Не порождало ли оно у основателя психоанализа бессознате­льное стремление к искуплению «тяжких грехов», некогда им совершенных?

В раннем детстве Фрейда искупление «тяжких грехов» (враждебное отношение к брату и желание его смерти) при­вело к несчастному случаю. В зрелом и преклонном возрас­те самоповреждение в виде несчастного случая выглядело бы не лучшим образом прежде всего в глазах самого основа­теля психоанализа, искусно раскрывающего подобного рода происшествия у своих пациентов. Поэтому, не осозна­вая глубинных мотивов своего поведения, Фрейд прибегает к таким формам искупления своих «тяжких грехов», которые характеризуются одновременно отчаянной борьбой за жизнь и ее саморазрушением.

В личной жизни бессознательное стремление Фрейда к искуплению «тяжких грехов» возвело его на плаху шест­надцатилетних мучений и страданий от различного рода болезненных операций, необходимости пользоваться сперва «монстром» (огромным протезом, отделяющим рот от носовой полости), а затем более совершенным, но тем не менее доставляющим массу неудобств протезом. В ис­следовательском плане оно привело к развитию психоана­литических теорий об «инстинкте жизни» и «инстинкте смерти», вызвавших неоднозначное к ним отношение со стороны не только противников, но и приверженцев пси­хоанализа.

5. Детская модель «друг-враг»

Семейная тайна, связанная со вторым браком отца, рождение и смерть младшего брата — не единственные от­правные точки раннего детства Фрейда, от которых нача­лось формирование личности и развитие исследователь­ских интересов, приведших к возникновению психоана­лиза. Одной из таких «точек роста» является также нео­бычное положение Фрейда в семейном окружении, о ко­тором уже упоминалось. Родиться дядей и иметь племян­ника-ровесника, лишь на год старше его, — не столь рас-

пространенное явление в семьях. Так что вряд ли подоб­ное стечение обстоятельств не могло отразиться на фор­мировании внутреннего мира Фрейда.

Известно, что во время фрайбургского периода жизни семьи Фрейда между будущим основателем психоанализа и его племянником Ионом установились самые тесные от­ношения. Как и большинство детей их возраста, они быст­ро нашли общий язык, вместе играли, участвовали в раз­личного рода семейных мероприятиях, дружили. Правда, Йон был сильнее, слыл драчуном, и нередко маленькому Фрейду приходилось отстаивать свое «Я» таким образом, что это превращалось в потасовку.

Вспоминая о том периоде детства, Фрейд отмечал, что в их семье часто рассказывалась одна история. На вопрос о том, почему он поколотил Иона, Фрейд отвечал: «Я поко­лотил его потому, что он поколотил меня». Так будущий основатель психоанализа отваживался, по его выраже­нию, «восставать против своего тирана» [17. С. 330]. Тем не менее мальчики до трех лет были неразлучны и, несмот­ря на потасовки, относились друг к другу по-дружески. Маленький Фрейд любил своего племянника и впоследст­вии считал, что дружба между ними оказала несомненное влияние на позднейшие отношения к сверстникам.

Вместе с тем отношения между дядей и племянником не были простыми. Судя по отрывочным воспоминаниям самого Фрейда, он испытывал двойственные чувства к Иону. С одной стороны, он любил его, а дружба и игры с ним доставляли ему удовольствие. С другой стороны, восстание против «тирана», который, как впоследствии подозревал Фрейд, «злоупотреблял дружбой», сопровож­далось проявлением у него чувств враждебности и агрес­сивности.

Двойственные чувства Фрейда к его племяннику усу­гублялись тем обстоятельством, что в их детских играх и семейном общении образовался как бы «любовный треу­гольник». У Иона была младшая сестра. Она была немного старше Фрейда и доводилась ему племянницей. Надо по­лагать, что их игры втроем могли породить у любознатель­ного мальчика исследовательский интерес к «женскому полу».

Имеется смутное воспоминание Фрейда о том, как трое детей, два мальчика и одна девочка, играют на лужай­ке недалеко от дома. Дети бегают по траве, собирают цве-

ты. Потом оба мальчика набрасываются на ничего не по­дозревающую девочку, валят ее на траву, вырывают из ее рук цветы. Девочка плачет и убегает от них.

Данное воспоминание Фрейда подчас воспринимается, как это имеет место в соответствующей биографической работе Э. Джонса, в качестве вытесненной в бессознатель­ное фантазии об изнасиловании (вместе с Ионом) его пле­мянницы. По его мнению, «охота вдвоем» служит первым признаком того, что «сексуальная конституция Фрейда была, в конце концов, не исключительно мужской» [18. С. 24].

Я не склонен заходить так далеко в интерпретации эпизода, воспроизведенного Фрейдом в своем воспомина­нии. Но этот эпизод, безусловно, свидетельствует о нали­чии у Фрейда в раннем детстве сложных чувств и пережи­ваний, связанных с его отношением к племяннику и пле­мяннице. За безвинными детскими играми среди малень­ких мальчиков и девочек нередко просматриваются скры­тое или явное соперничество, агрессивность, эмоциональ­ная привязанность, включающие в себя эротический ком­понент. Однако в рассматриваемом мной ракурсе более существенным является то, что племянница Фрейда, не­сомненна, внесла свою лепту в развитие его двойственно­го отношения к Иону. Скорее всего «любовный треуголь­ник» способствовал установлению таких отношении меж­ду ними, когда Фрейд воспринимал своего племянника одновременно как друга и врага.

Такое двойственное отношение Фрейда к племяннику стало своего рода моделью, бессознательно используемой впоследствии основателем психоанализа при установлении отношений с другими людьми. Я имею в виду прежде всего его отношения со старшим по возрасту коллегой Йозе-фом Брейером, берлинским врачом Вильгельмом Флис-сом, швейцарским психиатром Карлом Густавом Юнгом и многими учениками, сподвижниками по психоанали­тическому движению, включая Отто Ранка, Шандора Ференци и других [ 19]. Со всеми ними Фрейд устанавли­вал дружеские отношения, переходившие в открытую привязанность и любовь, но завершавшиеся различного рода недоразумениями и разрывом, за которыми скрыва­лись чувства враждебности и неприязни.

Подобное непонятное отношение Фрейда к друзьям и коллегам, деловые и личные связи с которыми длились по

несколько лет, но неизменно завершались крахом, вызы­вает у многих исследователей его жизненного пути недо­умение. Но оно имеет свое объяснение и сводится к тому, что глубинные источники странного отношения Фрейда ко многим людям уходят своими корнями в его детство. Один из таких глубинных источников — его двойственное отноше­ние к племяннику Иону.

В процессе самоанализа Фрейд смог обнаружить у себя личные качества, характеризующие его отнюдь не с луч­шей стороны. В частности, он подметил, что подчас у него возникает целый поток враждебных чувств к людям, кото­рых он любит и ценит. Это заставило его углубиться в деб­ри собственного бессознательного, чтобы отыскать источ­ники и причины подобной амбивалентности (двойствен­ности). И он нашел их в раннем детстве_, в дружеском и враждебном отношении к племяннику Иону. По собст­венному признанию Фрейда, все позднейшие друзья во­площали для него этого первого «друга-врага».

Именно по этому типу основатель психоанализа вы­страивал свои отношения с друзьями. Имелось, правда, одно отличие. В раннем детстве у Фрейда происходило со­вмещение друга и врага не только в одном лице, но и во временном отношении. В зрелом возрасте он мог долгое время выражать свое дружеское расположение к како­му-то лицу, но по мере того, как укреплялась дружба меж­ду ними, у него возникали враждебные чувства к данному другу. Вот что пишет сам Фрейд по этому поводу: «Близ­кий друг и ненавистный враг были всегда необходимыми объектами моего чувства; я бессознательно старался по­стоянно вновь находить себе их, и детский идеал нередко осуществлялся в такой же мере, что друг и враг сливались в одном лице — понятно, не одновременно, как это было в период моего раннего детства» [20. С. 379].

К моменту данного признания Фрейда, которое им было сделано в «Толковании сновидений», отношения между ним и его лучшим другом берлинским отоларинго­логом Вильгельмом Флиссом оказались натянутыми. До этого времени на протяжении примерно восемнадцати лет с момента их первого знакомства, состоявшегося в 1887 году, они неоднократно встречались и вели интен­сивную переписку между собой. Достаточно сказать, что в общей сложности к моменту их окончательного разры­ва Фрейд послал Флиссу около 300 писем. Причем Флисс

был столь близким другом для Фрейда, что последний в своих письмах делился с ним как научными идеями, свя­занными с возникновением психоанализа, так и информа­цией интимного характера.

Признание Фрейда в том, что в основе его отношений с друзьями лежит детская модель «друга-врага», было сдела­но как раз накануне разрыва с Флиссом, произошедшем в 1904 г. Оставалось четыре года до окончательного разрыва. Но уже к моменту публикации «Толкования сновидений» Фрейд был внутренне готов к разрыву. Он был готов к тому, что его враждебные чувства одержат верх над друже­скими чувствами, как это имело место раньше в случае его дружбы с Йзефом Брейером, с которым Фрейд познако­мился в конце 70-х годов. Повторилась та же самая исто­рия. Дружба будущего основателя психоанализа с Брейе­ром длилась 20 лет, с Флиссом — немного меньше. Как в том, так и в другом случае первоначальные дружеские от­ношения сменились проявлением враждебных чувств, приведших к полному разрыву.

Эта история не только примечательна с точки зрения понимания того, как и в какой степени события раннего детства Фрейда оказали воздействие на его личную жизнь и возникновение ряда психоаналитических идей. Она ве­сьма поучительна также в плане выяснения возможностей практики психоанализа. По крайней мере данная история наводит на размышления о том, насколько эффективным может быть осознание пациентом своих бессознательных желаний и является ли само их осознание необходимым и достаточным средством к исцелению от психических забо­леваний. Забегая вперед, надо сказать, что именно послед­него положения долгое время придерживался основатель психоанализа, считавший психоаналитическую работу по переводу бессознательного в сознание целью терапии неврозов.

Пример Фрейда, действительно, поучителен в этом отношении. Так, в процессе самоанализа он выявил, что его дружба с людьми протекает по типу «друг-враг», совме­щающихся в одном и том же лице. Реализация данного типа отношений происходит на бессознательном уровне. Для того, чтобы понять, как и почему это случается, необ­ходимо найти истоки возникновения бессознательных желаний или переживаний. Собственные сновидения предоставляют исследователю материал, способствую-

щий осмыслению того, о чем говорит бессознательное. Фрейд осуществляет анализ сновидений. Разбуженные им воспоминания детства всплывают на поверхность созна­ния. Воспоминания воскрешают детские переживания, которые дают ключ к пониманию того, что первый друг Фрейда одновременно был и его врагом. Теперь становит­ся ясным, что все последующие его отношения с людьми строятся по типу первых детских взаимоотношений, окра­шенных чувствами любви и враждебности.

Итак, Фрейд осознал то, что лежало в основе его друж­бы с людьми. Не только осознал, но, судя по всему, даже нашел оправдание предстоящему разрыву с Флиссом. Ка­залось бы, осознание бессознательного должно привести к тому, что теперь Фрейд сможет строить свои отношения с людьми» исходя не из модели «друг-враг», а из других, бо­лее конструктивных представлений о дружбе. Тем более, что его предшествующий опыт явился наглядной демонст­рацией порочности предшествующей модели, приведшей к разрыву с людьми, общение с которыми способствовало становлению Фрейда как основателя психоанализа.

Тем не менее, как свидетельствует история развития психоаналитического движения, последующие отноше­ния Фрейда с коллегами часто строились именно по типу модели «друг-враг». Альфред Адлер, Вильгельм Райх, Отто Ранк, Шандор Ференци, Карл Густав Юнг — вот непол­ный перечень тех людей, с кем первоначально Фрейд уста­навливал дружеские отношения, но через какое-то время или окончательно и бесповоротно порывал с ними, или испытывал разочарование, враждебность.

Разумеется, далеко не каждый психоаналитик, пло­дотворно работающий с пациентами и добивающийся успехов в их лечении, способен разрешать теми же са­мыми методами свои собственные проблемы. Это как раз тот случай, когда, что называется, «сапожник без са­пог». Но Фрейд не может быть отнесен к разряду рядо­вых психоаналитиков своего времени. Он — основатель психоанализа и величина мирового масштаба. И хотя, еще раз повторю, ничто человеческое ему не было чуж­до, тем не менее, будучи специалистом в сфере изучения бессознательного и многолетнего использования этого знания на практике применительно к самому себе, он столкнулся с такими трудностями, которые ставят под

сомнение идею о достаточности осознания бессознатель­ного при решении внутриличностных конфликтов.

В контексте обсуждаемой темы следует иметь в виду, что племянник Фрейда не был единственным человеком, к которому он испытывал двойственное отношение в детстве. В более позднем возрасте, когда семья Фрейда переехала в Вену, аналогичное отношение он испытывал к еще одному лицу — к своему дяде Иосифу, младшему брату отца.

О том, какое значение в плане детских переживаний Фрейда имел на него этот дядя, можно судить хотя бы по­тому, что он неоднократно упоминается в «Толковании сновидений». Фактически, Фрейд знал пятерых своих дя­дей, но не упоминает ни о ком из них, хотя, по его собст­венным словам, одного из них он «любил и уважал». Иск­лючение составляет дядя Иосиф, который фигурирует в его сновидении.

Тот, кто, читая «Толкование сновидений», обратит внимание на одно из приведенных основателем психоа­нализа коротких сновидений, почерпнет незначитель­ную информацию о его дяде Иосифе. Фрейд сообщает о «чрезвычайно печальной истории», происшедшей с его дядей. Читатель узнает о том, что более тридцати лет тому назад (с ямомента написания «Толкования снови­дений) дядя поддался искушению нажить крупную сум­му денег и совершил поступок, тяжело караемый зако­ном. И все. Больше нет никаких подробностей по этому делу. Создается впечатление, что, если бы не последую­щая интерпретация сновидения, в которой Фрейду надо было отнести такие характеристики человека как «ду­рак» и «преступник», к двум лицам, то никто из совре­менников вообще бы ничего не узнал о приключившей­ся с его дядей печальной истории.

Сновидение Фрейда о дяде Иосифе заслуживает вни­мания прежде всего потому, что при его толковании осно­вателю психоанализа пришлось обсуждать вопрос о неж­ных и враждебных чувствах, об аффектах и контр-аффек-тах, когда в сновидении видится одно, а в реальной жизни имеет место другое. При рассмотрении этого вопроса Фрейд отметил, что соответствующие аффекты происте­кают из источника детства. При этом он подчеркнул, что применительно к нему самому «отношения дяди и пле­мянника благодаря своеобразному характеру пережива-

ний моего раннего детства стали для меня источником всех дружеских и враждебных чувств» [21. С. 370—371].

Стало быть, проявление двойственных чувств к людям было обусловлено в зрелом возрасте Фрейда его амбивалент­ным отношением как к племяннику Иону, так и к дяде Иоси­фу в детстве. Полагаю, что именно последнее обстоятель­ство настолько усилило двойственное отношение Фрейда к людям, что избавиться от положенной им в основу друж­бы модели «друг-враг» оказалось ему не под силу. Скорее всего эта модель сохраняла свою действенность на протя­жении многих десятилетий его жизни потому, что дядя Иосиф был еще одной, наряду со второй женой отца Фрейда, тайной. Той тайной, которая тщательно скрыва­лась от посторонних и не выходила за пределы семьи. Впрочем, не исключено, что в семье самого Фрейда даже близкие ему люди, включая жену, не знали об этой тайне.

Первая тайна (брак отца с Ребеккой) оставалась до конца неразгаданной для Фрейда. Вторая (печальная ис­тория с дядей Иосифом) была ему известна. Однако обе семейные тайны вызвали у него глубокие переживания. Допускаю, что связанные со второй тайной детские пере­живания Фрейда явились камнем преткновения на его пути от осознания им собственных бессознательных дру­жеских и враждебных чувств до изменения модели дружбы по типу «друг-враг». В противном случае, действительно, трудно объяснить тот факт, что искушенному в теории и практике психоанализа Фрейду далеко не всегда удавалось по-дружески разрешать непростые отношения со своими коллегами.

Изложенная Фрейдом в «Толковании сновидений» краткая информация о печальной истории с дядей пробу­дила у некоторых исследователей интерес к данной теме. В результате исследований стало известно, что дядя Фрей­да занялся распространением фальшивых денег, за что был арестован и в 1866 году осужден на десять лет каторги. Все родственники были в шоке. По словам самого Фрейда, его отец буквально поседел за несколько дней от горя. Надо полагать, печальная история с дядей неоднократно обсуждалась в семье Фрейда, и он слышал, если не все, то по крайней мере многое из того, что говорили взрослые об этом. Не случайно Фрейд вспоминает, как отец очень час­то говорил, что «дядя Иосиф не дурной человек, а просто «дурак» [22. С. 135].

Печальная история с дядей Иосифом не могла не вы­звать глубоких потрясений и переживаний в семье Фрей­да. Седина Якоба могла быть вызвана как тем, что его по­трясло наказание младшего брата (десять лет каторги), так и упреками в свой адрес, основанными на ощущении собственной вины. Он не только не остановил брата от преступной деятельности, но и, возможно, пользовался его щедростью, когда у того были деньги. Отец Фрейда мог не знать о преступных деяниях своего младшего брата, но вряд ли у него не возникало сомнений по поводу прояв­ляемой им щедрости в то время, как он был не менее бе­ден, чем Якоб.

По-своему переживал эту историю и будущий основа­тель психоанализа. К тому времени он был учеником гим­назии, куда поступил в возрасте девяти лет. Можно по­нять, какие переживания выпали на долю блестящего уче­ника, зарекомендовавшего себя в гимназии с лучшей сто­роны, но опасающегося, что история с дядей Иосифом станет известной его товарищам и учителям. Находиться в родственных связях с преступником, осужденным на де­сять лет за мошенничество, — не то положение, которым может гордиться ученик гимназии. Скорее напротив, он может испытывать чувства стыда от родства с мошенни­ком, страха за свое будущее, если откроется семейная тай­на, и враждебности по отношению к «дураку», который своими преступными действиями поставил под сомнение репутацию честной семьи Фрейда.

По всей видимости, эти переживания сохранились в душе Фрейда на долгие годы. Во всяком случае, его воспо­минания о печальной истории с дядей свидетельствуют о том, что, спустя три десятилетия, он все еще испытывал досаду и обиду на «дурака».

Так, рассматривая вслед за Фрейдом приведенное им сновидение о своем дяде, трудно отделаться от впечатле­ния, что в интерпретации этого сновидения не все до конца прояснено. У основателя психоанализа не было желания истолковывать это сновидение. Внутреннее сопротивление мешало осуществлению анализа. Ему удалось преодолеть нежелание истолковывать сновидение. Но сопротивление все же не исчезло бесследно. Оно дало знать о себе в форме проявления «искаженной памяти», что вызвало у Фрейда необходимость в использовании к основному тексту под­строчника.

В подстрочнике он проясняет вопрос о том, что у него был не один дядя, хотя ему хотелось сказать самому себе, что имелся всего лишь один, фигурировавший в сновиде­нии дядя Иосиф. Здесь же содержится высказывание о дяде, которого он любил и уважал. Но это высказывание имеет налет двусмысленности, так как при первом прочте­нии трудно понять, о каком дяде идет речь. Если любовь и уважение относятся к дяде Иосифу, то это вступает в про­тиворечие с содержащимся в основном тексте последую­щим высказыванием Фрейда: «К своему дяде Иосифу я, конечно, нежных чувств никогда не питал» [23. С. 137]. Если любовь и уважение относятся к другому дяде, то тем самым подтверждается мысль, высказанная в основном тексте (никогда не питал нежных чувств к дяде Иосифу), но это плохо согласуется с рассуждениями о «нежном кон­траффекте», имеющем свой исток в детстве и свидетельст­вующем, по аналогии с племянником Ионом, о наличии у маленького Фрейда чувства любви к дяде Иосифу.

Вряд ли Фрейд никогда не питал нежных чувств к дяде Иосифу. Скорее всего в детстве у него были такие чувства. Но они изменились после совершенного дядей преступле­ния, которое осуждалось всей семьей. Если к племяннику Иону Фрейд испытывал одновременно двойственные чувст­ва (дружеские и враждебные), то первоначальное чувство нежности к дяде Иосифу сменилось окончательной враж­дебностью к «дураку» и преступнику, который мог своей репутацией каторжника испортить карьеру блестящего ученика, подающего надежды студента, имеющего част­ную практику врача и основателя психоанализа.

Отсюда нежелание Фрейда анализировать приснивше­еся ему сновидение о дяде. Отсюда его стремление при анализе сновидения как бы убедить себя в том, что он ни­когда не испытывал к нему нежных чувств. Отсюда усиле­ние действенности модели «друг-враг», когда последую­щие установления дружеских отношений с мужчинами (особенно коллегами по работе) завершались чаще всего преобладанием враждебных чувств к ним.

6. Принцесса и Наука — две дамы сердца

Возможно, покажется странным, но мне представляет­ся, что в смягченном варианте эта же модель поведения

Фрейда была действенной по отношению к близким, включая жену, детей, внуков. Разумеется, тем самым я не хочу сказать, что он не любил их. Конечно, любил их и, бу­дучи мужем, отцом и дедом, проявлял к ним соответствую­щие нежные чувства. Известно, в частности, что он так си­льно любил своего внука Хайнца, что после его смерти от туберкулеза в возрасте четырех с половиной лет Фрейда впервые видели плачущим.

И все же его любовь и привязанность к близким ему лю­дям не была всепоглощающей. Напротив, в ней просматри­вался оттенок сдержанности и отстраненности, свойствен­ной человеку, с головой погруженному в свои дела и испы­тывающему неудовольствие от необходимости отвлекаться от них. По воспоминаниям семидесятисемилетнего внука Вальтера Антона Фрейда, родившегося в 1921 году в Вене и на момент написания данной книги проживавшего близ Лондона, дедушка никогда не сажал его на колени, как это делал он сам по отношению к своим детям.

Дата добавления: 2015-06-04