Том VII 37 страница

Будучи верным сподвижником архимандрита Игнатия во все время его пребывания в Сергиевой пустыни, помощником во всех его начинаниях, Михаил Васильевич так и остался в его тени. По воспоминаниям архимандрита Пимена (Угрешского): «Он свя­щенства не желал и не принимал никаких видных должностей. Жизнь вел уединенную и воздержанную... и всегда и везде, где ни был, всеми был любим и уважаем за приветливость и общитель­ность». «Жизнеописание святителя Игнатия» упоминает о нем теперь редко, в основном в связи с представлениями Государю, который его тоже знал по учению в Инженерном училище. Так, летом 1834 г. Государь неожиданно приехал в Сергиеву пустыню. «Дома ли архимандрит? Скажи, что прежний его товарищ хочет его видеть», — сказал он встреченному монаху. Пришел архиман­дрит. «Вслед за ним, — рассказывает Чихачев, — вхожу и я. Госу­дарь, увидев меня, обнял и тем такое впечатление сделал, что я сам обеими руками схватился за шею его, и мы, по крайней мере, раз пять поцеловались при всем народе и при Императрице с На­следником, взошедшими в церковь несколько позднее Государя. Потом, поставив нас рядом с настоятелем, много расспрашивал: «Всегда ль мы вместе? чем я занимаюсь? где третий из наших то­варищей, поживший несколько времени в монастыре и снова по­ступивший на службу?» В ответ, что тот возвратился в мир и по­ступил вновь в службу, Государь заметил: «Видно, ему монастыр­ский хлеб сух показался, а тебе, — обратился он к Чихачеву, значительно пополневшему, — пошел впрок».

Государь, очевидно, желал поддержать свою моральную связь с управляемою архимандритом Игнатием обителью, потому что в то же посещение пожелал, чтобы архимандрит и Михаил Чи­хачев, вместе с братией Александро-Невской Лавры и Митро­политом, являлись во дворец для славления Христа. «Что про­должается и до сегодняшнего времени».

Но, продолжает рассказ Чихачев, «видно многим из окружаю­щих Государя лиц не понравилось искреннее обхождение его с монахами, наипаче же не нравилось оно общему врагу рода человеческого и всякого добра, который всячески старался навести гнев Государя на Игнатия за что бы то ни было и, к сожалению, успел. Вскоре после того последовали от Консистории три указа, один за другим, такие, которые нельзя было иначе исполнить, как уничтожив существование монастыря. Первый указ был о том, чтобы послать трех иеромонахов на флот, а всех тогда и с должно­стными было только шесть. Когда же послали, пришел другой указ с выговором настоятелю, зачем посылает престарелого. Но дру­гого моложе и надежнее не имелось в нашей обители. Третий указ был о том, чтобы ни архимандриту, ни из братии никому не ез­дить в город иначе, как выписав себе прежде позволительный би­лет из Консистории. А у нас и хлеб, и провизия, и всякая вещь малая и большая покупаются в городе; когда же дожидаться би­лета консисторского? Но в этом Митрополита совершенно уве­рили, что на то есть Высочайшая воля. Когда, написав бумагу о невозможности исполнения Указа, настоятель привез ее к Вла­дыке, тот не принял. Нечего было делать, поехали оба мы в Царс­кое Село, тогда Царская фамилия находилась там. Только мы подъехали к крыльцу, встречается Наследник, нынешний Импе­ратор. Обратясь к товарищу, спрашивает о причине его приезда. «Мне надо видеть Государя», — отвечает товарищ. «Хорошо, — сказал Наследник, — я доложу ему о вас, а вы подождите ответа у Кавелина на квартире». Чрез несколько часов Кавелин приходит и узнает от нас обо всем — ему и поручено было от Государя так сделать и ему донести. По возвращении в монастырь архиманд­рит снова поехал к Митрополиту и сказал, что он уже ездил к Наследнику и говорил с ним об этом. Митрополит говорит: «Вот очень хорошо сделали, может быть, и другим можно будет сде­лать облегчение»; и опять не хотел принять бумаги. Но секретарь Суслов, услышав это объяснение, понял дело и сказал: «действи­тельно, это с нашей стороны ошибка». Тогда только Митрополит взял дело и разрешил ездить Сергиевским по-старому».

Но все скорби и гонения были ничто в сравнении с тем, чем об­носила архимандрита обыденная клевета и людское злоречье. При­мером тому может служить рассказанная Чихачевым история с французским посланником при Русском дворе Барантом, в под­робностях включенная в «Жизнеописание святителя Игнатия»[315].

«Было время, — пишет Чихачев, — что и духовное начальство хотело сжить архимандрита и заставить его просить увольне­ния от должности, чтоб самим управлять по их желанию, но и того не удалось. Это было во время болезни митрополита Анто­ния, когда всеми епархиальными делами управлял викарный епископ Нафанаил. Архимандрит, видя и понимая все, подал прошение об увольнении, но Синод благоволил дать ему только на год отпуск в избранный им Бабаевский монастырь Костромс­кой епархии».

По свидетельству Чихачева, за время отпуска Настоятеля, Государь, увидев Чихачева, спрашивал о здоровье архимандри­та Игнатия и приказал передать ему, что нетерпеливо ожидает его возвращения.

«Прошло время, — пишет далее Чихачев, — и не стало уже ни Митрополита Антония, ни викария его; места их заменили дру­гие. Митрополит Никанор сам был некогда настоятелем Сергиевой пустыни, знал, что было тогда и что сделалось потом. При этом Владыке было полегче, хотя и бывали некоторые недоуме­ния и недоверчивость к настоятелю, но и то прошло. Митропо­лит Григорий, тоже бывший настоятель Сергиевский, хорошо знал и понимал архимандрита»-. По свидетельству Чихачева, ар­химандрита Игнатия сначала предполагали назначить Еписко­пом в Новгород, куда он уже и готовился. Но вышло иначе. В Новгород посвятили другого, а архимандрита Игнатия через год после этого назначили Епископом Кавказским и Черноморским для приведения епархии в должный порядок».

Л. А. Соколов, профессор Киевской Духовной академии и автор двухтомной монографии о Святителе, пишет: -«Тесная дружба с юных лет Брянчанинова и Чихачева естественно вы­зывает вопрос, почему они расстались, когда Игнатий Брянчанинов был назначен на кафедру Епископа Кавказского и Черно­морского, а Михаил Чихачев остался все в том же звании по­слушника в Троице-Сергиевой пустыни». Михаил Васильевич отвечает: -«Многим знакомым нашим кажется странным, отчего мы, столь долго проживя вместе, теперь пребываем в разлуке? Дивны дела Божий и неиспытанны пути Его! Сделалось так, что товарищу дали епархию, в которой монастырей нет, да и благо­устроить их по тамошнему местоположению еще невозможно. Будь эта епархия с монастырями, как прочие, тогда не только я, но и многие, может быть, из нашего братства перешли бы к нему, чрез что могло случиться, что монастырь наш не имел бы того вида, но теперь, в особенности при этом настоятеле [ученике святителя Игнатия — Игнатии (Малышеве)], он остается совер­шенно таким, как был: все старики живут, упокоиваются любовию и благонамеренностию настоятеля, с ними вместе и я тоже, почему и уговорили меня принять полное пострижение, пред­варительно вступив в духовное ведомство, что мне Господь и помог учинить. Теперь, если угодно будет Господу, желание имею по усмотрению начальства посхимиться для того, чтобы конец был сообразен началу и ожидать перехода из временной жизни в вечную, при покаянии и сокрушении сердечном, дабы не быть отвергнутым от Господа на Страшном Суде, где и за каждое праз­дное слово потребуется дать ответ».

20 декабря 1860 г. Чихачев был пострижен в монашество с наречением его Мисаилом, а 21 мая 1866 г. принял схиму с воз­вращением ему имени Михаила.

О том, что побудило его принять схиму, он сам написал в за­писке, озаглавленной: «Изложение причин желания моего по­стрижения в схиму»: -«1) Принимая и веруя со Святою Церковию, что это есть второе крещение, желаю сподобиться отпуще­ния всех грехов моих, имея уже печать смертной болезни на ноге. 2) Самый образ схимы и облечение в него отводит от многих случаев развлечения и молвы. 3) Показать пример имеющим пре­вратное понятие, будто бы облеченный в схиму обязан жить в гробе и никакого не исполнять послушания. 4) Предлагая при­чины эти на рассмотрение кому следует, полагаюсь на благоус­мотрение их, ища не своей воли, а воли Божией чрез них... При­близилось законное время моего окончательного пострижения. 1866 года 8 апреля мне совершилось от роду 60 лет. По форме гражданского закона, это — узаконенный срок для желающих пострижения в схиму. По представлению настоятеля отца Ар­химандрита Игнатия (Малышева) и по благословению Митро­полита Исидора меня постригли в день отдания праздника Свя­той Пятидесятницы 21 мая — день прежнего моего Ангела, Му­ромского святого князя Михаила, которого и имя мне снова возвращено. Слава Тому, Кому подобает всякая честь и покло­нение, Единому Премудрому Богу, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Почти 38 лет ждал этого дня и, милостию Божиею, дождался. Теперь буду и дол­жен ожидать переселения из здешней жизни, и кто весть, — как оно последует. Оттуда уже не напишешь и не скажешь ничего, потому прошу всех: помяните в своих молитвах бедного стран­ника земного — Михаила схимника, да и, вас помянув, Господь исполнит всякого блаженства здесь, и там, где нет болезни, ни печали, но жизнь бесконечная во веки веков. Аминь».

С отъездом епископа Игнатия в Ставрополь, между ним и Чихачевым установилась довольно частая переписка, к сожале­нию, до нас не дошедшая. Выдержки из писем святителя Игна­тия к Чихачеву были напечатаны в последнем томе его Собра­ния сочинений и приводятся ниже. Из них известно, что отец Михаил начал болеть, и болезнь его из года в год усиливалась: -«Теперь пришло время похворать и тебе. Радуюсь, что ты пере­носишь болезнь должным образом... Болезнь твоя есть Богом данная епитимия. Милосердый Господь да дарует тебе перено­сить епитимию с благодарением Богу»-.

По-видимому, в первое время Чихачев довольно сильно ощу­щал отсутствие товарища: «Ты живешь при моем ближайшем ученике, — ободрял его епископ Игнатий в письме от 15 января 1860 г., — и в монастыре, который почти основан мною: следова­тельно, ты не удалялся от меня и не расходился со мною. Не сунулся же по увлечению глупой фантазии куда-нибудь, а пре­был в своем месте и по отношению ко мне проходил послуша­ние корреспондента». Он желал навестить друга в Ставрополе, но болезнь ему не позволила: «Я и сам находил твою поездку сюда излишнею, — отвечал ему епископ Игнатий 27 июня 1860 г. — Мы не мирские люди! Разговору у меня с тобою хватило бы только на пять минут. Гораздо лучше внимать себе, не оставляя места, дан­ного Богом для спасения».

5 августа 1861 г. состоялось увольнение епископа Игнатия на покой, и 14 октября он прибыл в Николо-Бабаевский монастырь. «Никогда в жизни моей я не был так доволен моим положением, как доволен им теперь», — писал он 18 октября 1861 г. А Михаил Чихачев продолжает в своих «Записках»: «Вот и еще протекло пять лет, как эта рукопись написана. В продолжение этого вре­мени Епископ Игнатий оставил по болезненности своей Кав­казскую епархию и переселился в Николаевский Бабаевский монастырь Костромской епархии с управлением монастыря, где и ныне находится. На другой год после моего пострижения по­ехал я посетить болящего Епископа. <...> Пробыл с месяц у него в монастыре, возвратился обратно, ощутив, что мне переселить­ся в тамошнюю обитель невозможно. Болезнь ноги с 1859 г., не допускающая переносить сквозного ветра, устройство церкви и служба продолжительная, пустынная, мне сделались невыноси­мы. Перейти туда — значило бы прибавить собою ни к чему не способного инвалида, нуждающегося в содержании, прокорм­лении и прислуге. Итак, по общему совещанию и согласию, живем каждый на своем месте, довольствуясь взаимным располо­жением душ и перепискою».

Михаил Васильевич Чихачев почти нашесть лет пережил сво­его друга. Старожилы запомнили его как замечательного старца, кроткого и положительного аскета и бессребреника. Единствен­ным украшением его бедной кельи была фисгармония, на кото­рой он поверял церковные мелодии, да и от этого утешения он отказался на склоне лет. Достававшиеся ему церковные доходы он не носил в свою келью, а тут же или еще раньше раздавал бед­ным. А когда нужно было ехать во дворец, надевал чужую рясу.

Он скончался в Сергиевой пустыни и был похоронен у часовни рядом с основателем этой обители, архимандритом Варлаамом Высоцким. На стене часовни, над могилой Михаила Васильевича, было написано: «Добродушный и нестяжательный. Схимник Ми­хаил Чихачев. Скончался 16 января 1873 года, 66 лет от роду».

Историограф Сергиевой пустыни П. П. Яковлев причислял М. В. Чихачева к замечательнейшим личностям, жившим в Пу­стыни в его время: «схимонах Михаил Васильевич Чихачев, из дворян Псковской губернии, товарищ Преосвященного Игна­тия Брянчанинова, пожертвовавший в Обитель все наследствен­ное от родителей имущество, простиравшееся до 50 000 рублей, проживший здесь 39 лет, прежде всех являвшийся к церковной службе и до окончания не уходивший из нея; при отличных му­зыкальных его познаниях и превосходном октавистом голосе, усердный певец и распорядитель церковного пения, неоскудевший в своем усердии и тогда, когда тяжкая рана на ноге не дава­ла ему покоя; он скончался в 1873 году января 16-го».

Вместе с разорением монастыря в 30-е годы XX столетия были уничтожены и все следы могил. В настоящее время честные ос­танки М. В. Чихачева обретены его почитателем, нынешним на­стоятелем и восстановителем Сергиевой пустыни, отцом игуме­ном Николаем (Парамоновым) и помещены в храме Преподоб­ного Сергия Радонежского для поклонения.

Письма святителя Игнатия

к Михаилу Васильевичу Чихачеву

(впоследствии — схимонаху Михаилу)[316]

№1

Молитвами Святых Отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас

Дражайший о Христе Михайло Васильевич!

Письмо твое, посланное с братом Николая Ивановича Ведене­ева, я получил будучи в Вологде на пути из Покровского в Корбанку — село Дмитрия Ивановича Самарина[317]. Долго не отвечал на оное, ибо не хотел писать из мира, а из монастыря. В двадцатых числах августа выехал из Корбанки и живу теперь в Семигородной пустыне в настоятельских келлиях. Слава Богу, довольно здо­ров, но только часто прихожу в крайнее расслабление. Тотчас, то есть сию минуту ехать тебе ко мне нельзя, но когда увижу, что пришло время и приблизился час, то чего тебе прислать: денег на дорогу, и сколько, или лошадей? — посоветуйся и напиши.

У нас дома женятся и посягают. Петр идет в отпуск на шесть месяцев. Много бы тебе мог написать, но не хочу прежде време­ни тебя слишком обрадовать и, может быть, по-пустому.

Интересовавшимся о здешней пустыне вот что скажи: све­жей рыбы и ухи в трапезе никогда не бывает; чаю и сахару со­всем не выдают и никому; а по воскресным дням настоятель зовет братию к себе, монахам дает по четыре, а послушникам по две чашки чаю. Одежда очень скудная; и вообще фунт земли весьма каменист.

Ты, как благоразумный и предусмотрительный, выведи для себя некоторый полезный результат из твоего пребывания в Новоезерском (ибо это не просто) и составь себе некоторый Боголюбезный план доброго жития, дабы ты мог быть предметом созидания для ближних, а не предметом соблазна, — тем более, что здесь гораздо пристальнее на тебя будут смотреть, нежели до сих пор смотрели, что понятно. Прости и моли милосердого Бога о многогрешном Димитрии.

31 августа 1830-го

Александру Федоровичу от меня усерднейший поклон! Бла­годетеля моего О. Сергия не забудь. Также О. Нифонта, Игна­тия, Фельдфебеля, Ник. Ивановича и проч.

№2

...Имущество приманчиво: редкий человек может устоять про­тив производимого им соблазна. Покажи старичку в «Слове к Пастырю» святого Иоанна Лествичника то место, где сей святой говорит, что милостыня, оказываемая для душ, столько выше ми­лостыни, оказываемой для тел, сколько душа выше тела. Такую милостыню, или намерение совершить такую милостыню, могу­щую старичку открыть путь по мытарствам и доставить блажен­ную кончину и вечность, всячески будут стараться похитить наши невидимые враги, то самому старичку влагая правдоподобные помыслы, оттягивающие от исполнения на деле задуманного, то действуя через людей. Надо это заметить и остеречься, противо­поставляя помыслам бесовским и людским речам, оттягивающим от исполнения, вышеупомянутое изречение Писания, которое именно и сказано в предосторожность против лукавых помыслов, приносимых диаволом, и поучающих отсрочивать задуманное добро, с тем, чтобы и совершенно похитить его у человека.

27 января 1859 года

№3

Получив письмо твое от 15 мая, я отвечал на него. После это­го я не имел от тебя письма, а читал посланное к Отцу Иустину, и порадовался, что при болезни твоей приходит тебе мысль о смерти и что ты понимаешь опасность твоей болезни. Воспоми­нание о смерти не приближает к смерти, а только приготовляет к ней, располагая к покаянию. Твоя рана и боль от нее — это отеческое наказание от Бога, Который его же любит, наказует. Я провел всю жизнь в болезнях и скорбях, как тебе известно; но ныне не будь скорбей — нечем спастись. Подвигов нет, истинно­го монашества — нет; руководителей — нет; одни скорби заме­няют собою все. Подвиг сопряжен с тщеславием; тщеславие труд­но заметить в себе, тем более очиститься от него; скорбь же чуж­да тщеславия и потому доставляет человеку богоугодный, невольный подвиг, который посылается Промысл ителем нашим сообразно произволению...

В мои годы и при моей болезненности надо искать покаяния, а уже не до земных сиятельств. Все придет своим чередом во мрак могилы забвения: только служение Богу и покаяние пред Ним будут иметь вечную цену. Кажется на земле затевается боль­шая война; но борьба со страстьми и похотями совсем оставле­на. Очень заметно общее ослабление в вере. Утешайся! Господь тебя да утешит и покроет Своею милостию.

Е<пископ> И<гнатий>. 14 июля 1859 года

№4

Спаси Господи за письмо твое от 14 августа. Мы живем очень спокойно и тихо. Отец Александр (бывший Андрюша) по созна­нию всех врачей безнадежен по отношению к выздоровлению. Но это нас не огорчает1 Полагаемся на волю Божию, беседуем часто о спасении и смерти, рассуждая, что гораздо лучше уме­реть при покаянии и с должным приготовлением молодому, не­жели старому без покаяния и без приготовления. Ныне соблаз­ны умножились в такой степени, даже в недре Святых Обителей, что каждого желающего спастись объемлет страх и недоумение по причине множества козней вражеских: такую кончину, какую Бог дает отцу Александру, должно признать особенной милос­тию Божиею... Теперь твоя очередь похворать. Похворай, батюш­ка, с терпением и самоукорением; болезнь многому доброму учи­тельница; сверх того, она — послание Божие взамен и пополне­ние наших недостаточных подвигов.

27 августа 1859 года

№5

Благодарю тебя за письмо твое от 1 сентября и искренне же­лаю, чтоб здоровье твое поправилось; знаю по собственному опыту, что больной человек и себе и другим не слуга. Здоровье потерять легко, а возвратить трудно. Лечившись здесь в тече­ние двух сезонов, только ныне начинаю чувствовать значитель­ное облегчение после продолжительной сыпи, и то облегчение, а не выздоровление. Мое здоровье расстроено еще в детстве золотухою скрытною, которая не была понята, а потому не ле­чена, а потом — простудою. Слава Богу за все! для меня бо­лезнь была как бы цепями, обуздывавшими горячность моего характера и сложения; она препятствовала деятельности, вме­сте препятствовала и большему развитию гордыни, которая часто развивается от успешной деятельности. Слава Богу, Промыслителю нашему за все. — О намерении подать просьбу Царю одного из здешних я знаю... трудно такой просьбе иметь успех. Да если б и получила она какой успех, то я полагаюсь на волю Божию, которая часто разными противностями устрояет чело­веку спасение, о коем мне в мои лета следует думать и думать. Буди воля Божия и за все, имеющее случиться, слава Богу.

Отец Александр очень слаб, но благодушествует, ежедневно беседует со мною о смерти и о том, что надо человеку предавать­ся воле Божией.

18 сентября 1859 года

№6

Благодарю за извещение об освящении церкви преподобного Сергия, чем я весьма утешился. Да славится имя Божие на зем­ле бедным созданием Божиим — человеком, и да достигнет сие бедное создание зрения вечной славы Божией на небеси.

Отец Александр тает постепенно, чрезвычайно слаб. Я на него любуюсь, как на небесного жителя, физиономия у него ангельская.

10 октября 1859 года

№7

Промысл Божий бдит неусыпно над судьбами Своей Церкви и над судьбами мира. Воля Божия да совершится! Ты живешь при моем ближайшем ученике и в монастыре, который почти основан мною: следовательно, ты не удалялся от меня и не расходился со мною. Не сунулся же по увлечению глупой фанта­зии куда-нибудь, а пребыл в своем месте и по отношению ко мне проходил послушание корреспондента. Леонид и Ювеналий[318] избрали свой путь, отвергнув то предложение, которое им было сделано. Дай Бог им всего доброго! Желать им всего доброго можно и должно, а соваться с каким-либо своим предложением или советом невозможно. Даруй, Господи, всем вся на времен­ную и вечную пользу.

15 января 1860 года

№8

Судьбы Божий помогают тем, которые имеют искреннее, хотя и немощное намерение спастись. Тебе известно, как рано посла­ны были мне болезни, постепенно отнимавшие возможность под­вига и уничтожавшие способность к занятиям. Вижу, что болез­ненность моя есть дар Божий: она обуздывала меня и, лишая вре­менного благоденствия, привлекала ко мне вечную милость Божию. — Теперь пришло время похворать и тебе. Радуюсь, что ты переносишь болезнь должным образом, повторяя слова раз­бойника, который был распят одесную Господа и за сознание свое получил вход в рай. Болезнь твоя есть Богом данная епитимия. Милосердый Господь да дарует тебе переносить епитимию с бла­годарением Богу... И от болезней и от лечения я так слаб, что надо бы в какой-либо монастырь на покой, то есть с управлением мо­настырем. Пришли мне такую книгу, где бы русские монастыри были описаны, да собери какие можно сведения о монастырях Задонском и Колязинском. Последний был бы удобнее: как ме­нее посещаемый знатью. Впрочем, это помышления человечес­кие, а Бог знает, что делает с Своими созданиями.

Потрудись передать мой поклон Павлу Петровичу и скажи ему, что пора перестать сердиться на меня и простить меня. Пе­редай мой поклон всей братии.

17 февраля 1860 года

№9

Спаси Господи за всю любовь твою ко мне грешнику. За все слава Богу! — Не начинаем жить, а оканчиваем земную жизнь. Довольно нагляделись на все земное: кажется, надо бы научиться и твердо знать, что все земное превратно, что всякая горесть и радость — земные минуты, яко сон обманчивый проходят и не возвращаются.

23 апреля 1860 года

№ 10

Болезнь твою надо признавать м ил ост и ю Божиею. Всеблагой Господь отеческим наказанием Своим дополняет недостаток про­извольного человеческого подвига. Пишешь, что отец Иустин[319] редкой души человек. Точно: к нему имеется особенная милость Божия. Я должен благодарить Бога, что Он, по великой милости Своей, послал мне на старость, при крайней немощи моей, чело­века, несущего о Господе тяготу мою. И Каллист очень мил, ста­новится почтенным. — Дело о пострижении в схиму надо начи­нать по окончании дела о лечении. Лечение очень развлекает мысль лечащихся, это знаю по собственному опыту; схимнику же по пострижении непременно надо иметь мысль, сосредоточенную в себе: первоначальное расположение духа, воспринятое по пост­рижении, будет действовать на всю остальную жизнь.

12 мая 1860 года

№ 11

Бог устроил тебе на старости лет поболеть и в келлии поси­деть, чтоб грехи юности помянуть и в них принести Богу покая­ние, а от Бога получить прощение. Слава Богу, устрояющему нам спасение Его премудрыми судьбами. Из постигшей тебя бо­лезни должно понимать, что Бог принял твое произволение по отношению к твоему вступлению в монастырь и награждает за твое посильное служение Ему в монастыре. Апостол говорит, что Бог бает всякого сына, егоже приемлет (Евр. 12. 6). Итак, хотя теперь идут побои, но они знак принятия, и должны быть приняты с радостию и благодарением. От благодарения — тер­пение; от терпения — надежда спасения.

25 мая 1860 года

№12

Благодарю за уведомление о почившем Епископе и о отходя­щем. Такие вести поучительны: и нам предстоит путь туда же.

Надо приготовиться. И Господь приготовляет судьбами Свои­ми тех, кто по силе сам приготовляется.

17 июня 1860 года

№13

Спаси Господи за уведомление о кончине митрополита Гри­гория. Хотя и скорбная весть, но судьбы Божий неисследимы, и им должно покоряться.

Да дарует тебе Бог благополучно пожить при указе. Я и сам находил твою поездку сюда излишнею. Мы не мирские люди! Разговору у меня с тобою хватило бы только на пять минут. Го­раздо лучше внимать себе, не оставляя места, данного Богом для спасения. Час призыва в вечность для каждого из нас неизвес­тен, но непременно будет, и по большей части подкрадывается, яко тать в нощи.

27 июня 1860 года

№14

Недавно попало мне в руки завещание Святителя Тихона Воронежского. В этом завещании между многими благодарени­ями, праведник воссылает благодарение Богу за то, что даровал ему прежде кончины село покаяния, на коем сокровенна драго­ценная жемчужина спасения. Но что б купить село покаяния, надо, по наставлению Евангелия, продать все имущество, то есть пожертвовать видным земным положением, приводящим в рас­сеянность, и всеми земными приятными отношениями, развле­кающими сердце и не допускающими углубиться в покаяние. В таком расположении души, сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим.

11 июля 1860 года

№15

Я молю Бога, чтоб Он даровал мне поприще покаяния. По моему мнению: я еще не начинал покаяния, и вполне разделяю мнение преподобного Исайи Отшельника, высказанное им в послании к ученику его, авве Петру, что доколе человек нахо­дится в развлечении и попечении, дотоле он не может стяжать покаяния.

28 июля 1860 года

№16

Господь являет милость Свою к рабам Своим не в земном бла­гополучии, а в земных скорбях. Очень утешительно изложена эта мысль в житии Великомученика Евстафия Плакиды: там сказа­но, что если Господь и даст земное благополучие рабам своим, то на короткое время, чтоб они не испортились. Благополучие неиз­менное очень портит сердце. При нынешних переменах я могу ожидать, что предложат на покой: надо это счесть за великую ми­лость Божию, дарующую время для тщательного покаяния.

Извини меня пред А. С, что не затеваю с ним переписки, хотя и сохраняю всю прежнюю любовь. Я вообще прекратил пере­писку со всеми, и пишу только при крайней нужде. В мои годы и при слабости моего здоровья мне не до переписки и не до зем­ных помышлений, а как бы почаще вспоминать о смерти и при­носить Богу покаяние, пока поприще покаяния не отъято.

Относительно моих сочинений передай Отцу Архимандри­ту[320], что я никак не желаю, чтоб ныне они были напечатаны, по многим причинам, между прочим и по той, что я их выправляю и пополняю. Так Правила для наружного поведения новоначаль­ных выправлены и к ним приделана другая половина, в пять раз больше первой, о душевном делании для новоначальных. «Слово о смерти» я выправил и послал к Московскому Митрополиту с прошением о разрешении напечатать, как опыт аскетических трудов моих. Что будет? не знаю! — Если Богу угодно будет, то мне желалось бы напечатать собрание моих сочинений, пересмот­ревши тщательно, и напечатать под собственным моим наблю­дением. Если же этого Богу не будет угодно, то выправленная рукопись может остаться по смерти моей тому, в чьи руки Бог приведет ее, и может быть напечатана, или и ненапечатанной послужит кому-либо в душевную пользу. У О. Архимандрита имеется снимок многих моих сочинений в память о мне греш­ном и в память того, что я, хотя сам мало знал, но что знал, то братии сообщал в общее спасение. Почему прошу и молю О. Ар­химандрита моих сочинений не печатать ни в целом виде, ни в выписках, ни в переделанном виде. Мне старец Исайя[321] говари­вал: не пиши! не для кого!

10 августа 1860 года

№17

Вот уже истина, сказанная в Священном Писании, что всякий человек расцветает для земной жизни на короткое время! Гля­дишь: расцветает, поцветет, а там и блекнет. И богатырь Кн<язь> О. отходит. В Оптиной 7 сентября скончался иеросхимонах Макарий Иванов, знаменитый старец: он постоянно переписывался со мною с того времени, как я на Кавказе. Скажи Шереметеву, что я сердечно радуюсь воздвигнутой им обители для иноков; за это, по всей вероятности, он найдет в той жизни уготованную себе богозданную обитель вечную. Не могут остаться без исполнения слова Христовы: в меру, в нюже мерите, возмершпся вам. Пола­гаю, что 25-го Митрополит[322] был у вас в Пустыне: сердечно же­лаю, чтоб он дал дожить отцу Игнатию и братии в той обители, в которую они вступили, когда она состояла в развалинах, и когда, по милости Божией, превратилась в благолепнейший монастырь с такими прекрасными зданиями, каких нет ни в какой другой обители. О благочинии и благонравии судит Бог. Но и в этом от­ношении Сергиева пустынь далеко выше многих других монас­тырей, даже знаменитых святостию. Впрочем воля Божия да бу­дет! если и последует с Игнатьюшкой какое искушение, то оно будет служить признаком особенного Божия благоволения.

По милости Божией начинаю чувствовать значительное об­легчение после сильнейшего и мучительного действия вод, ко­торое, впрочем, продолжается в значительной степени и доселе. Веду жизнь весьма уединенную. Не могу довольно возблагода­рить Бога, извлекшего меня из Петербургского омута: кажется, я нарочно был поставлен туда, чтоб вблизи увидеть всю суету мира, познать ее обманчивую прелесть и окончательно вознена­видеть ее. Никифоровские поживают здесь мирно и со мною очень поладили. В городе ими назидаются. Слава Богу, дающе­му время на покаяние и на ознакомление с будущностью прежде вступления в будущность.

Дата добавления: 2015-06-04