История всемирной литературы 61 страница

Большой разоблачительной силой исполнена «Песнь 10-я. Всякому городу нрав и права». Она считается классическим образцом сатиры в украинской литературе. В ней Сковорода резко сатирически высмеивает пороки современного ему общества, которому он противопоставляет свой идеал человека, чья «совесть, как чистый хрусталь»:

А мне одна только в свете дума,
Как бы умерти мне не без ума.

Песня «Всякому городу нрав и права» перекликается с сатирическими произведениями современников Сковороды — русских писателей Новикова и Фонвизина. Она выражала настроения широких слоев трудового народа и вошла в репертуар народных певцов — кобзарей и лирников.

В Киево-Могилянской академии Сковорода познакомился с латинской классической поэзией и новолатинской гуманистической литературой XVI—XVII вв. В его поэтическом наследии значительное место занимают переводы из Горация, Вергилия и Овидия. Из новолатинских поэтов он переводил француза Марка Антуана Муре и фламандца Сидрония Гозиуса. Тема античности пронизывает все литературное творчество Сковороды. В своих песнях и фабулах (стихах), написанных частично на латинском языке, он разрабатывал сюжеты и образы античной мифологии (о мудреце Фалеев, Зевсе и Тантале, пустыннике Филарете и др.). В произведениях мировой литературы Сковороду интересовали прежде всего близкие ему морально-этические темы и проблемы.

Своим поэтическим творчеством Сковорода завершил более чем двухсотлетний путь развития силлабического стихосложения в украинской литературе и положил начало стихосложению силлабо-тоническому, основанному на народной силлабо-тонике и опыте русской поэзии XVIII в.

Произведениям Сковороды присущи аллегоризм, символическая и эмблематическая образность, в них использованы разнообразные средства барочной риторики — аллегории, метафоры,

407

фигурные изречения, уподобления, богатая синонимика.

В конце XVIII в. развернулась литературная деятельность И. П. Котляревского (1769—1838) — зачинателя и первого классика новой украинской литературы. В 1798 г. в Петербурге вышла из печати его поэма «Энеида», которая своими ведущими мотивами органически связана с разоблачительной струей народного творчества, с развитием всей предыдущей украинской и особенно русской просветительской литературы второй половины XVIII в., в частности с сатирическими журналами Н. Новикова и И. Крылова. Перерабатывая поэму Вергилия, И. Котляревский использовал традиции бурлескно-травестийной и сатирической литературы XVIII в. В «Энеиде», написанной подлинно народным языком, силлабо-тоническим стихом, реалистически изображены жизнь и быт разных слоев украинского общества второй половины XVIII в. В образах Энея и троянцев, античных богов и царей воссозданы колоритные художественные типы запорожцев, украинских панов, помещиков и чиновников. Остросатирический характер носят (в третьей части поэмы) картины ада, в котором оказались и те, «что людям льготы не давали, на них смотрели, как на скот». Полностью поэма увидела свет в 1842 г. Историческая заслуга Котляревского как автора «Энеиды» состоит в том, что он первым среди украинских писателей смело и уверенно стал на путь народности и национальной самобытности.

Второй половиной XVIII в. заканчивается древний период истории украинской литературы.

В это время созрели все необходимые предпосылки для полного перехода от старых литературных форм и традиционного содержания к новым художественным завоеваниям, опирающимся на народную основу и строящимся на новаторских идейно-эстетических принципах. В XVIII в. литература освобождается от многовековой религиозной оболочки, сбрасывает с себя оковы старой книжной речи.

Новые литературные веяния прокладывали себе путь в острой идейно-эстетической борьбе с отжившими, консервативными взглядами на роль художественного слова. В этой борьбе украинская литература опиралась на опыт и достижения передовой русской литературы. Во второй половине XVIII в. заметно усиливаются демократические тенденции в литературном развитии, все больший удельный вес приобретают элементы реализма. Литература становится действенным фактором общественной жизни.

Лучшие произведения, созданные в XVIII в., продолжали жить полнокровной жизнью в XIX в., переписываясь и распространяясь в рукописных списках.

Традиции литературы XVIII в. широко использовали писатели первой половины XIX в. — И. Котляревский, П. Гулак-Артемовский, Г. Квитка-Основьяненко, Е. Гребенка, П. Белецкий-Носенко и др.

Белорусская литература [XVIII в.]

407

Белорусская литература XVIII в. развивалась в крайне неблагоприятных условиях общего кризиса феодальной системы. Полонизация и католицизация белорусских земель в составе Речи Посполитой вели к денационализации крупной и средней шляхты, части горожан. Белорусский язык постепенно вытеснялся из официальной сферы. Его место в общественной жизни все больше занимал польский язык. За исключением Могилевской, были закрыты все братские типографии. Забывались и сознательно уничтожались достижения времен Ренессанса и Реформации. В первой половине XVIII в. продолжалось наступление сил Контрреформации, возглавляемых орденом иезуитов: насаждались средневековая схоластика, религиозный фанатизм, нетерпимость к иноверцам. Официальная, церковная и летописная проза перешла на польский, латинский и старославянский языки (исключением является только униатское «Краткое собрание случаев», изданное в Супрасле в 1722 г.).

Все это весьма отрицательно сказалось на развитии белорусской литературы, ставшей за редким исключением рукописной и анонимной. Многие ее произведения до нашего времени не дошли, а дошедшие, как правило, не поддаются точной локализации и датировке. В XVIII в. большинство местных авторов писали на польском, латинском, старославянском, а с 70-х годов — и на русском языках, что придавало литературе Белоруссии полилингвистический характер. Появились произведения двуязычные (белорусско-польские, белорусско-украинские), принадлежащие одновременно двум литературам. В Белоруссии перекрещивались и плодотворно синтезировались традиции польской, русской и отчасти украинской литератур.

408

В белорусской литературе XVIII в. продолжался начавшийся в середине XVII в. сложный переход от средневековых идей и художественных форм к идеям и формам Нового времени. Литература становилась все более светской и демократической. Отмирали одни жанры (полемическая и житийная проза, панегирическое стихотворство) и нарождались другие (песенная любовная лирика, юмористическая и пародийно-сатирическая поэзия, комедия). Книжный старобелорусский язык постепенно уступал место новому литературному языку, основанному преимущественно на живой, разговорной речи. Однако в связи с тем, что литература была рукописной и анонимной, выработка общих языковых норм протекала долго и мучительно. Каждый автор опирался на говор своей местности. В итоге переходный период затянулся более чем на полтора столетия.

В развитии белорусской литературы XVIII в. отчетливо выделяются два этапа. В первой половине столетия это развитие шло преимущественно в русле барокко. Второй этап начинается в 50—60-е годы, когда белорусская литература начинает приобщаться к просветительскому движению, прежде всего под влиянием польских просветителей. Из Польши же проникают новые для белорусской литературы классицистические и сентименталистские тенденции.

408

ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ВЕКА.
ТРАДИЦИЯ БАРОККО

Как и во второй половине XVII в., ведущим художественным направлением белорусской литературы первой половины XVIII в. остается барокко, пришедшее сюда из Польши и Украины. В свою очередь Белоруссия, как отмечает Д. С. Лихачев, выступила посредником в распространении барокко дальше на восток, в Россию. Отдельные черты этого направления заметны уже с середины XVII в. (прежде всего в поэзии Симеона Полоцкого). Однако наиболее отчетливо и полно барокко проявилось в поэзии, прозе и драматургии первой половины XVIII в. Подобно европейскому, белорусское барокко было тесно связано с идеями Контрреформации. Но как художественное мировосприятие оно значительно шире их, поскольку синтезирует средневековые и ренессансные традиции, книжные и народно-фольклорные элементы (интермедии к школьным драмам, любовная лирика).

Как и восточнославянскому барокко в целом, белорусской барочной литературе свойственны различные идейно-философские и формально-стилевые тенденции. Наряду с «высоким», чаще всего элитарным барокко (религиозная лирика, панегирики) существовало «среднее» и «низкое» барокко. Последнее было представлено пародийно-бурлескной поэзией и прозой, народно-демократическими по своему содержанию. Между этими течениями шла непрерывная борьба, которая, однако, не исключала и плодотворного взаимопроникновения.

В первой половине XVIII в. еще продолжала развиваться религиозно-дидактическая лирика. Метафизическая, в традиции Средневековья, она все больше отрывалась от реальности. Сюжеты и образы религиозных, преимущественно униатских, кантов и дидактических стихотворений («О Страшном Суде», «Размышление о смерти», «Карай меня, господи мой» и др.) брались из Библии и житий святых. В морально-дидактических поучениях проповедовались смирение, бренность жизни, страх перед потусторонним миром. Религиозно-назидательная поэзия изображала человека как беспомощное, пассивное существо. Художественные образы этой поэзии были связаны со старой традицией.

Достигнув апогея во второй половине XVII в. в творчестве Симеона Полоцкого и его учеников, высокий стиль белорусской поэзии начинает в первой половине XVIII в. разрушаться изнутри под воздействием проникновения в нее фольклорной стихии. Религиозное содержание постепенно вытесняется светским, земным. Красноречивым свидетельством обмирщения духовной поэзии являются белорусские стихотворения на приезд в Вильно епископа Шембека и на пребывание в Пинске епископа Стефана (20-е годы). Эти стихи принадлежат, очевидно, перу преподавателя иезуитских коллегий Доминика Рудницкого (1676—1739). В них характерная религиозная символика, барочная эмблематичность (обыгрывание геральдических образов лилии и розы) своеобразно сочетаются с народно-песенными элементами. В это время появляются первые белорусские колядки, генетически связанные с польской и украинской пасторалью. От религиозного, библейского содержания в них остается только внешний антураж.

Более успешно развивалась светская морально-дидактическая лирика, бытовавшая среди беднейшей шляхты и купечества. Авторы объясняли читателю, что такое добро и зло, поучали, что истинное счастье дают не богатство и знатность, а добродетели («К тому, кто с хорошей совестью»). Земное счастье объявлялось высшей целью человеческого бытия («О бедности человека», «Чего же ты, молодец, печалишься», «Пора приходит по счастью тосковать», «Бывало лиха много на свете»). Лирический герой жалуется на превратности судьбы,

409

преследования недругов, тоскует по лучшей жизни:

Я никак все не пойму, за что погибаю,
Что нигде от злых людей покоя не знаю?
Ни скрытися не могу, ни жить явно в свете:
Явно — гонят, а втайне расставляют сети.
А что кому за вина, какая причина,
За что меня гонят, бьют? Ведь я сиротина.

(Перевод здесь и далее В. Короткевича)

Художественно-стилевые средства этой лирики почерпнуты из поэзии барокко. Стремясь вызвать у читателя нужный эффект, неизвестные нам авторы прибегали к резким смысловым и формальным сопоставлениям (жизнь и смерть, добро и зло, счастье и недоля, свет и тьма). Возвышенное и фантастическое совмещалось с идиллическим, юмористическим и даже натуралистическим. По сравнению с поэзией предшествующего периода действительность стала изображаться в развитии («Ах ты, лестный свет»). Герой предстает перед читателями как существо сложное и противоречивое, наделенное и добродетелями и пороками.

К этому периоду относится расцвет и белорусской песенной лирики. По своему светскому содержанию и по языку она относится уже целиком к новой традиции. Сегодня известно около 150 любовных стихов — песен, найденных в последнее время в различных рукописных сборниках. Произведения интимной лирики создавались бродячими школярами и дьяками, актерами и музыкантами, исполнялись, сопровождая танец, в домах шляхты и горожан, откуда проникали в деревенскую корчму, часто становились фольклорными.

В песенной лирике синтезировались различные литературные и фольклорные традиции и влияния. От Ренессанса шло прославление радостей жизни, непреодолимой силы любви. Лирический герой достаточно активен, способен крепко и преданно любить. От барокко любовная лирика взяла цветистую декоративность, контрастность, парадоксальность, усложненность ритмики и строфики, изощренность риторических фигур («Как чудесно личико по той же причине»). Наряду с активным выступает герой пассивный. Любовь для него — чувство иррациональное, дисгармоничное, «хворость» или «неволя», но неволя сладкая и желанная:

Неволюшка моя с вами,
С пригожими очесами,
Что мне спать вы не даете,
Тоску сердцу задаете.

(«Неволюшка моя с вами»)

Одновременно в этой лирике отчетливо чувствуется фольклорная стихия. Здесь проявилось характерное для барокко творческое соединение литературных и народных традиций, «высокой» и «низкой» поэзии. Порой создавалась умелая стилизация под народную песню («На долине мак, мак», «Ой, я в лесу не была»). Но чаще всего влияние фольклора проявлялось в использовании народных образов, символов, эпитетов и параллелизмов, персонифицированных обращений к силам природы. Интимной лирике присущ народный, далекий от религиозного пуризма взгляд на любовь и женщину. Горячо полюбив, девушка легко расстается со своим «рутяным венком». Осуждается брак, основанный на расчете, социальном неравенстве.

Белорусская лирика была тесно связана с украинской и польской любовной поэзией, часто попадала в русские рукописные сборники. В стихах-песнях слышатся отзвуки различных политических событий, освободительных войн украинского народа («Не печалься, девонька, что я иду на Украину»). По своим художественным достоинствам и массовости любовная лирика — наиболее интересное явление белорусской поэзии того периода.

В первой половине XVIII в. успешно развивалась также юмористическая и сатирическая поэзия, принадлежащая к «низкому», полуфольклорному слою барочной литературы: «Собрание птиц», «Птичьи ссоры и суд над вороном», «Военный поход грибов», «Описание птичьей хвори» и др. В аллегорической форме в них повествуется о нелегкой жизни простого человека.

В сатирических произведениях осуждалась жадность и жестокость магнатов (стихотворение на смерть гетмана А. Сенявского), невежество и нечистоплотность духовенства («Разговор одного митрополита со слонимским протопопом»), пьянство («Про хмель»). Комические черты современников порой гиперболизировались до гротеска. Юмористическая и сатирическая поэзия пользовалась большой популярностью, бытовала в народе наряду с фольклорными произведениями.

Пародийно-сатирические произведения, оппозиционные к литературе господствующих классов, принадлежали уже к новой литературной традиции. Подделки, плоды мистификации сознательно выдавались за церковные проповеди, сеймовые речи или деловые послания. Пародируя Библию, эти произведения объективно были направлены против идеологии Контрреформации.

Значительными памятниками пародийно-сатирической прозы являются «Речь русина», «Вторая речь русина» и «Русская схизматическая проповедь», возникшие примерно в середине XVIII в. Парадоксальность, орнаментальная

410

цветистость свидетельствуют о барочных истоках этих произведений. В «Речи русина» мир аллегорически сравнивается с жерновами, куда бог, будто зерно, засыпает людей. «Вторая речь русина» построена по канонам церковной проповеди. Но традиционный евангельский сюжет наполнен актуальным содержанием. Пастырям, утверждается здесь, надо бояться не столько волков, сколько солдат, грабящих всех на своем пути. Автор предлагает исходить не из суеверий, а из собственного опыта: «Не всегда нужно доверять ушам, которым сладко поют ангелы-подхалимы, надо и собственным оком посмотреть, если хочешь правду узнать». В «Русской схизматической проповеди», возникшей, вероятнее всего, на Витебщине, местные феодалы показаны ханжами, блудливыми людьми. Им противопоставляется Петр I, завоевавший бессмертную славу полезными деяниями.

Белорусская драматургия периода барокко была представлена интермедийными вставками к польским драмам, которые ставились на сценах иезуитских школьных театров (Гродно, Полоцк, Новогрудок, Витебск и др.). Эти драмы создавались преподавателями поэтики и риторики с утилитарно-дидактическими целями — содействовать воспитанию христианских добродетелей и распространению «хорошего вкуса». Реальное здесь сочеталось со сверхъестественным («Житие святых Бориса и Глеба»). В драмах-моралите чаще всего действовали абстрактные воплощения Добра и Зла. Иное дело — комические интермедийные вставки, писавшиеся по-белорусски местными школярами. В отличие от драм их сюжеты брались из повседневной жизни, бродячих анекдотов, произведений иноязычной литературы (интермедия «Игра фортуны», например, представляет собой переделку польской комедии П. Барыки «Мужик-король»). Этнографически достоверно переданы в интермедиях реалии крестьянской жизни. Так, в интермедии «Крестьянин, ученик» главный герой жалуется, что все деньги у него «забрали урядники», урядник же «рассудит все дело вожжами». При крепостном строе мужику холодно и голодно, приходится «в кулак трубить», когда «детки дома зубами звонят».

Возникнув в XVII в., белорусская интермедия в первой половине XVIII в. претерпевает значительную эволюцию: она приобретает самостоятельный характер, становится независимой от содержания самой драмы. Изменяется и главный герой. Если в иезуитских сценках XVII в. невежественный и неуклюжий белорусский мужик был преимущественно объектом насмешек и нравоучений, то в интермедиях «Литератор, крестьянин, Самохвальский», «Крестьянин, ученик», «Крестьянин и ученик-беглец», содержавшихся в Ковенском сборнике (ок. 1730 г.), он выступает как победитель в единоборстве с господами и школярами. Герой получает собственное имя и индивидуальный характер. Его речь образна, насыщена народными оборотами и поговорками.

Постепенно совершенствуется структура и сценическая форма интермедий, появляется тенденция к перерастанию интермедии в комедию («Вакханалия», 1725). Возникшие на перекрестке профессиональной литературы и фольклора школьные комические игралища имели большое значение в развитии белорусской литературы. Благодаря им в качестве не только главного, но и положительного героя впервые на сцене появился крестьянин. (От иезуитского школьного театра сохранилось около двадцати белорусских и польско-белорусских сценок.)

Несмотря на неблагоприятные условия, белорусская литература сделала в первой половине XVIII в. определенный шаг вперед. Из письменности выделялось собственно художественное творчество, повысился интерес к народной жизни.

410

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ВЕКА.
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИДЕЙ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В несколько иных условиях протекало развитие белорусской литературы во второй половине XVIII в. Затяжной экономический и идеологический кризис сменился некоторым оживлением. Тон в общественной мысли, в публицистике начали задавать реформаторы (И. Хрептович, М. Бутримович, М. Карпович, И. Еленский), многие философы Белоруссии стали поборниками идей Просвещения (М. Почобут-Одляницкий, Б. Добшевич, А. Довгирд и др.). Постепенно средневековая схоластика и обскурантизм времен Контрреформации уступали место религиозному скептицизму и рационализму. Расширялась сеть светских школ, типографий, значительного подъема достигло театральное (придворные театры), декоративно-прикладное (например, знаменитые слуцкие пояса и уречское стекло) и изобразительное искусство. В 1772—1795 гг. земли Белоруссии вошли в состав Российской империи, что создало благоприятные условия для дальнейшего экономического и духовного развития, проникновения сюда произведений русской классики (Ломоносова, Державина, Радищева).

Белорусская литература второй половины XVIII в. испытала влияние польского, русского и западноевропейского Просвещения. Она все решительнее освобождалась от средневековых

411

канонов, становилась все более светской. Однако часто новые идеи отчетливее всего проявлялись не в собственно белорусской литературе, а в многоязычной литературе Белоруссии (польские произведения А. Нарушевича, И. Быковского, Т. Глинской, И. Ляхницкого, русские оды И. Сокольского, И. Голеневского, латинская поэзия М. Корицкого). С середины XVIII в. барокко утратило свое значение. Литература и искусство Белоруссии стали все больше следовать канонам классицизма и сентиментализма, проникавшим сюда преимущественно при посредничестве польской литературы. Нормативная эстетика классицизма оказала на белорусскую литературу двойственное воздействие: стимулировала развитие одних видов и жанров и замедлила или приостановила развитие других (дидактическая поэзия, любовная лирика, пародийная проза). Просторечье, каковым считался белорусский язык, признавалось пригодным лишь для низких, комических жанров, для выражения же высокого — эпического или трагического содержания употреблялись польский или латинский языки.

Две тенденции, обусловленные воздействием классицистической эстетики, прослеживаются в белорусской поэзии. Религиозная и панегирическая поэзия перешла преимущественно на польский язык. В редких исключениях (стихотворения на смерть Антона Соллогуба, на приезд в Дубою польского короля Станислава Августа) чувствуется сознательная архаизация, возвращение к высокой лексике древней белорусской литературы. Успешно развивается бурлескная поэзия, пародирующая канонические духовные тексты. В колядках второй половины XVIII в. («В Вифлееме, доме убогом», «Старый Осип бородатый», «Того дня весьма славного») от библейского содержания остаются лишь традиционные имена. Отношения небожителей напоминают реальные отношения людей. Достоверно передаются реалии повседневной жизни крестьян. В конце XVIII в. возникло травестийное «Воскресение Христово и сошествие его в ад», являющееся свободной переделкой украинской «Вирши на Велик день». В нем ярко выразилось просветительское вольнодумство. Христос, апостолы, святые, пророки наделены человеческими слабостями, ведут себя как обыкновенные грешники:

Ринулся силач Самсон,
Что охочий был на сон,
И от страха заорал,
Чтоб его кто подождал.
Тут пришел черед Мойсею —
Он поднял его скорее,
Чтоб дорогу дать Якубу,
Ибо сзади, как на сгубу,
Мчал Илья на жеребцах, —
Гром пущал такой — аж страх!

«Студная», бурлескная поэзия, создававшаяся странствующими школярами, сыграла, по словам современного исследователя М. Лазарука, прогрессивную роль как наиболее соответствующая тому времени «форма для развития народной по своему характеру литературы, для введения в литературу образов, картин, сцен, взятых из жизни простых людей». Книжные, барочные и классицистические традиции сливались здесь с фольклорными. Многие пародийные произведения стали народными и записывались собирателями вплоть до XX в.

Во второй половине XVIII в. развивается политическая поэзия. По горячим следам Семилетней войны написаны «Указ горячий» и «Проект» (1762). В них дана резко отрицательная оценка политике Петра III, всему царскому двору. События польского национально-освободительного восстания под руководством Т. Костюшко подробно изображены в стихотворном «Разговоре в письмах императрицы с Игельстромом», изданном в 1794 г. в Варшаве. В политической поэзии наиболее значительна «Песня белорусских солдат 1794 года», направленная против царской России и кайзеровской Пруссии. Она призывала крестьян взять в руки «косы да янчарки», чтобы сообща отплатить внешним и внутренним врагам за все социальные и национальные обиды:

Помним добре, что творили,
Как нас драли, как нас били.
Что ж терпеть ярем проклятый?!
Хватит бабиться по хатам.

Народные, крестьянские массы объявляются в «Песне» главным вершителем исторических судеб. Только они способны, устроив объединенными силами «жатву», освободить «батьковщину». Неизвестный автор апеллирует к чувству собственного достоинства белорусского народа, призывает его пожертвовать ради победы своим имуществом, осуждает предательство шляхты. Одновременно в «Песне» ощущаются и слабые стороны просветительской идеологии — чрезмерная надежда на социальные реформы, на «доброго» пана, который, признав крестьян людьми, даст им «вольность».

Значительные изменения произошли в белорусской драматургии. В середине XVIII в. иезуиты потеряли прежнюю монополию на школьные представления. Одновременно белорусская интермедия появилась на православной и униатской школьной сцене, приобретя там новое социальное звучание. Вольнодумство белорусского народа, его отрицательное отношение

412

к католицизму и религиозным догмам проявились в интермедиях «Крестьянин в костеле» и «Крестьянин на исповеди», которыми в 1752—1755 гг. сопровождалась смоленская постановка драмы-моралите «Декламация» М. Базилевича. Герой первой из них, подвыпивший Терех, услышав органную музыку, пустился в костеле в пляс, за что был закован в цепи. Крестьянин и его сын, возмущенные насилием, избивают шляхтича. Просветительская идея естественного равенства всех людей выражена в интермедии «Слепой, хромой, потом пан и тивун», показанной на сцене Жировичской униатской школы в 1751 г. В той же школе исполнялись польско-белорусские орации, осуждавшие феодальную анархию и продажность шляхты во время выборов в сейм.

Развитие школьной драматургии переходного периода нашло логическое завершение в произведениях, поставленных на сцене Забельской коллегии, где на интермедийной основе возникла «Комедия» (1787) Каетана Марашевского — наиболее значительное явление белорусской литературы второй половины XVIII в. В «Комедии» еще ощущается зависимость от барочной драмы-моралите (назидательность финала, отсутствие женских ролей, использование библейских мотивов); отдельные сцены напоминают вставные интермедии. Однако в целом в «Комедии» преобладают уже черты новой литературы.

В злоключениях главного героя Демки виноват прежде всего пан, не считающий крестьян за людей, затем корчмарь-арендатор, спаивающий и обманывающий сельчан, наконец, черт, предстающий перед героем в облике панича. Демке же кажется, что первопричина всех несчастий — в «первородном грехе» библейского Адама. Черт заключает пари, что Демка не сможет промолчать и получаса. Ставка в споре — демкина душа. В соответствии с фольклорными принципами мужик трижды нарушает обет молчания. Формально пари выиграл черт. Но морально победил Демка, ибо во всех трех случаях он заговорил по своему бескорыстному благородству. Своим поведением он опроверг самого себя, доказал, что ни первородный грех, ни божий рок не имеют отношения к человеческой судьбе, так как все зависит от самого человека.

Такая просветительская тенденция «Комедии» была полемически направлена против средневековой схоластики, насаждавшейся во времена Контрреформации. Но панацею от всех социальных бед Марашевский видел в нравственном усовершенствовании человека. Поэтому социальный конфликт, наметившийся в «Комедии», разрешается в чисто морально-этическом плане. Позиция автора двойственна: с одной стороны, он симпатизирует своему герою, одобряет его протест, с другой — призывает к смирению, к послушанию.

«Комедия» К. Марашевского написана в соответствии с канонами классицистической эстетики. В ней соблюдено единство времени, места и действия, чувствуется рационалистическая заданность. Но автор стремился вдохнуть жизнь в схематические образы. Демка не только тип, обобщенный интермедийный «русин» или «литвин». У него есть имя, характер и индивидуальность. Речь героев индивидуализирована, насыщена народными фразеологизмами. Предназначенную крестьянскому зрителю «Комедию» надлежит, следуя за В. Н. Перетцем, отнести к «категории пьес народного, национального театра».

Таким образом, неблагоприятные общественные условия существенно замедлили развитие белорусской литературы в XVIII в.; сыграло свою негативную роль многоязычие, сложившееся на белорусских землях. Литература на белорусском языке стала преимущественно рукописной. Но те же условия побуждали анонимных авторов ориентироваться на народного читателя, народную поэтику. Профессиональное художественное слово впервые приблизилось к фольклору. Белорусская литература XVIII в. — литература переходного типа. Новое часто сосуществовало в ней одновременно со старым. Однако лучшие произведения XVIII в. относятся уже не столько к заключительной стадии древней литературы, сколько к начальной фазе новой белорусской литературы, окончательно сформировавшейся в XIX — начале XX в.

Дата добавления: 2015-06-04