История всемирной литературы 65 страница. Не менее настойчив был Джефферсон в защите свободы совести

Не менее настойчив был Джефферсон в защите свободы совести. Относя ее к неотъемлемым правам, он требовал незамедлительно принять закон об отделении церкви от государства, что было смелым шагом в стране со столь сильными религиозными корнями, и сам был автором статута о свободе вероисповедания (1779), который в 1786 г. был принят Конгрессом. Из содержания соответствующего раздела «Заметок о штате Виргиния» явствует, что, сколь ни велико значение этого вопроса в утверждении демократических свобод, по существу имелось в виду нечто большее. Джефферсон отстаивал «свободное познание» от посягательств любых сил, будь то церковь или государство в целом, ибо «правители могут распоряжаться только теми нашими правами, которые мы передали им. Мы никогда не передавали им прав на наше сознание — мы не могли их передать». Ссылаясь на историю Галилея, Джефферсон, поборник идеи ограниченной верховной власти, напоминал о плачевных последствиях подобного вмешательства правителей в дела, им неподвластные. «Разум и свободное познание — единственное эффективное средство против заблуждения», — утверждал он в духе истинного просветителя, заключая свои рассуждения афористически меткой фразой: «Только заблуждение нуждается в поддержке правительства. Правда может выстоять сама по себе».

Идеи, вдохновлявшие Джефферсона, лежали в основе деятельности другого великого представителя американского Просвещения — Томаса Пейна (1737—1809). Пейн родился в Англии, в 1774 г. переехал в Америку, что, по-видимому, сыграло решающую роль в его духовном и интеллектуальном развитии. Уже в январе 1776 г. Пейн анонимно выпускает памфлет «Здравый смысл», положивший начало его публицистическому творчеству. В нем утверждается правомерность и неизбежность отделения колоний и провозглашения республики. Законность этих действий Пейн обосновывает не только злоупотреблениями английского правительства. Предпринимая длительный экскурс в историю, он тщательно анализирует институт королевской власти и, опираясь на исторический материал, показывает, что представление о вечности царской власти — опасное заблуждение, за которое человечество расплачивается веками угнетения. Было время, когда монархии не существовало, и, следовательно, установилась она в результате узурпации царями власти, им ранее не принадлежавшей. «Зло монархии, — продолжает он, — мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомков».

Открывшаяся возможность покончить с вековой несправедливостью служит, по мысли Пейна, достаточным основанием, чтобы сбросить власть тирании. Но вопрос не исчерпывался утверждением национального суверенитета: поворотный момент в истории страны надлежало использовать для установления наиболее справедливой формы правления. Такой формой Пейн считал республику, поскольку в ней он видел возможность торжества принципов равенства и утверждение прав человека. Горячая приверженность идее свободы поставила «Здравый смысл» рядом с «Декларацией независимости» как манифест революционной Америки. Написанный сильным, резким, решительным слогом, он, пожалуй, полнее всего передавал умонастроения вливавшихся в революцию народных масс, с чем и была связана его необычайная популярность.

Вслед за «Здравым смыслом» в том же 1776 г. Пейн начинает выпускать «Кризис», нерегулярное периодическое издание, выходившее до окончания войны (1776—1783) и отвечавшее насущным задачам политического момента. Так,

435

в первом выпуске, опубликованном в критической ситуации, когда потерпевшая поражение армия Вашингтона отступала под натиском британских войск, Пейн призывал борцов за свободу Америки не щадить сил, «остаться верными своему знамени, хотя бы сама смерть стояла на [их] пути». Проникнутое глубоким пафосом начало статьи звучало как боевой клич, встречавший отклик во многих сердцах. Вашингтон приказал читать ее перед всеми частями американской армии. «Бывают времена, которые являются испытанием для человеческой души. «Воины на час» и патриоты на словах отвернутся от своей родины в годину испытаний; тот же, кто выстоит теперь, заслужит любовь и признательность всех мужчин и женщин страны. Тиранию, подобно аду, нелегко сокрушить, и все же нас утешает надежда, что, чем труднее победа, тем ярче слава». Отвергая в последующих выпусках предложения о компромиссе, выдвинутые английскими властями, которые, видя неизбежность поражения, стремились политикой уступок подорвать дело революции, Пейн призывает английский народ по примеру американцев сбросить власть монархии. Последний номер «Кризиса» был посвящен победе революции, которую Пейн приветствовал как начало «новой жизни».

По завершении революции Пейн оставляет Америку. Подъем революционных настроений в Англии и революция во Франции окрыляют его — он жаждет вновь ринуться в бой за свободу. Подобно Джефферсону, Пейн приветствует Великую французскую революцию. Ему было присвоено почетное звание гражданина Республики, а в 1792 г. он был избран депутатом Конвента и принял участие в подготовке Конституции. Ведя активную политическую деятельность, Пейн создает в годы Французской революции новое крупное произведение — «Права человека» (1791—1792). Содержание трактата не исчерпывалось полемикой с Э. Берком, в ответ на книгу которого «Размышления о Французской революции» он был написан. По убеждению Пейна, те, кто ополчился против Великой французской революции, вероятно, были бы вполне довольны совершившимся переворотом, если бы он не пошел дальше ниспровержения деспотии. Их ненависть и ярость порождены положительной программой, которую объявило Национальное собрание. Обнародованная им «Декларация прав человека и гражданина» — это вызов всякому обществу, воздвигнутому на основах несправедливости.

Участие в двух революциях заметно углубило представления Пейна о природе и основах государственной власти, об истоках революции, о характере противоборствующих сил, о роли народа, который в трактовке Берка выступал как взбунтовавшаяся чернь. И если революция прибегает к суровым мерам, то речь должна идти не о вине невежественной и жестокой «черни», а о вине аристократии, которая должна держать ответ перед историей за свои преступления.

Дальнейшее развитие Французской революции обнаружило ограниченность социально-политических воззрений Пейна. Он не понял принципиальных противоречий между жирондистами и якобинцами и тщетно пытался примирить их, а движение низов, требовавших ликвидации частной собственности, расценил как угрозу революции. Осенью 1793 г. Пейн был арестован. Освобожденный из тюрьмы лишь после падения Робеспьера, он тем не менее сумел разглядеть контрреволюционный, антидемократический характер «конституции III года» и проявил немалое мужество, потребовав восстановления всеобщего избирательного права.

Вскоре после освобождения Пейн публикует памфлет «Век Разума» (1794), написанный с позиций деизма. Тогда как «Права человека» посвящены в основном социально-политической проблематике, в его новом произведении ставится один из коренных вопросов просветительского учения — вопрос о свободе сознания, трактовка которого говорит об углублении мировоззренческих позиций Пейна. Если раньше он обращался к Библии как непогрешимому источнику, теперь он сознает легендарный характер Священного писания, связывая его происхождение с «веком невежества», когда древние предрассудки и суеверия облеклись в форму официальных религий (в том числе и христианства). Этому времени Пейн противопоставляет «век Разума», положивший начало освобождению человеческого сознания. Антирелигиозная и антиклерикальная направленность памфлета вызвала бурю негодования по обе стороны Атлантики. На голову автора, осмелившегося посягнуть на авторитет Библии, обрушились яростные проклятья.

Откровенная враждебность окружения не заставила Пейна поступиться своими взглядами. Его последнее крупное произведение, «Аграрная справедливость» (1797), проникнуто острой критикой существовавших в то время имущественных отношений. Сочинение это было направлено против апологии собственнического общества, содержавшейся в проповеди английского епископа Уотсона, красноречиво озаглавленной «О благодати и мудрости господа, создавшего богатых и бедных». Пейн не считал имущественное неравенство извечным и неизменным условием человеческого бытия. Для искоренения нищеты, этого неизбежного порождения

436

собственнического общества, он предлагал ввести такую систему налогообложения имущих классов, которая позволила бы государству обеспечивать неимущих. Не замечая утопичности своей программы, Пейн правильно указывал на источник социального неравенства.

В 1802 г. Пейн вернулся в Соединенные Штаты. Но здесь его ждал холодный прием. Великому поборнику ее свободы страна отплатила равнодушием и забвением. Он жил в нищете и умер в полном одиночестве.

436

РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПОЭЗИЯ. ФРЕНО.
ПРОЗАИЧЕСКИЕ ЖАНРЫ

Революция оказала мощное воздействие на духовное развитие народных масс, вызвав подлинный расцвет народно-песенного творчества. Используя традиционные формы английских и шотландских баллад, безымянные авторы слагали песни, славившие подвиги патриотов, их преданность делу свободы. Среди них выделяется «Баллада о Натане Гейле». Основой для нее послужил реальный случай: молодой офицер американской армии был схвачен англичанами и казнен по обвинению в шпионаже. С неподдельной скорбью оплакивая его трагическую участь, баллада воспевает мужество и стойкость патриота, не пощадившего жизни ради освобождения родины. Простота выражения чувства с характерным для народной традиции приемом повтора придает ей необычайную искренность и задушевность.

Однако в большинстве своем патриотические песни времен революции принадлежат по строю к церковным гимнам. Героическая тема приобрела в них торжественное и патетическое звучание, отмеченное мрачностью колорита и тяжеловесным ритмом, в силу чего они, вероятно, и выпали вскоре из живой народно-песенной традиции. Гораздо более прочное место заняли в ней песни юмористического и сатирического склада. Среди наиболее примечательных — дожившая до наших дней знаменитая «Янки Дудль». Благодаря упругому, плясовому ритму, лихому, задиристому тону, а главное — герою, простоватому на вид деревенскому парню, который и храбростью, и смекалкой, и выдержкой оказывается выше своих врагов, песня полюбилась народным массам, принимавшим участие в революции. Живо реагируя на изменение обстановки, песня обрастала все новыми куплетами, и число ее зафиксированных вариантов дошло до 200. Ничего удивительного, что она прочно закрепилась в национальном фольклоре.

Заметно укрепилась сатирическая линия народной поэзии после Войны за независимость, когда буржуазия решила воспользоваться плодами революции исключительно в собственных интересах. Существенно изменяется в это время тематика народных песен. Вместо преданного слуги британской короны, ревнителя старых порядков и сословных привилегий, осмеянию подвергаются получившие доступ к власти новые политические демагоги, пытающиеся с помощью всевозможных ухищрений обернуть себе на пользу преимущества демократии. Американская поэзия того времени на своем языке говорила о глубоком расколе в рядах тех, кого ненадолго сплотила революция.

Поэтическая традиция начала складываться в колониях еще в XVII в. Тесно связанная с пуританством, она развивалась в русле метафизической барочной лирики, пронизанной религиозно-пиетистскими настроениями. Новая общественно-политическая ситуация ставила перед литературой задачи, от которых был бесконечно далек художественный мир поэтов-метафизиков. Американская поэзия эпохи Войны за независимость искала поэтому опоры не в творчестве Энн Брэдстрит или Эдварда Тэйлора, а в иной поэтической традиции — традиции классицизма.

Среди поэтов, своим творчеством откликнувшихся на события американской революции, большой известностью пользовалась группа, вошедшая в историю под названием «Хартфордские остроумцы». К ней принадлежали Джон Трамбулл (1750—1831), Тимоти Дуайт (1752—1817), отчасти — Джоэл Барлоу (1754—1812); время от времени к ней примыкали и другие, менее известные стихотворцы. Первые сочинения «остроумцев» появились еще в предреволюционные годы. Захваченный общим недовольством существующими порядками, Трамбулл создает сатирическую поэму «Похождения тупости» (1773), где главной мишенью избрана отсталость системы образования в колониях и невежество духовных пастырей. В поэме «Макфингал» (1775—1782) сатира приобретает определенно политическую окраску: в ней осмеивается королевский чиновник, призывающий взбунтовавшихся бостонцев сохранять верность короне. Однако насмешки над лоялистами Трамбулл смягчает нападками на патриотов, хотя и встает в итоге на их сторону. В те же годы Дуайт пишет (явно в подражание «Илиаде») эпическую поэму «Завоевание Ханаана» (1785). Славя американских борцов за свободу, он отдает дань пуританским вкусам и насыщает текст реминисценциями из Священного писания, представляя героев в библейском облачении, подобно тому как в эпоху Великой французской революции на них набрасывали античную

437

тогу. Революционность «Хартфордских остроумцев» не отличалась глубиной, что убедительно обнаружило их коллективное творение «Анархиада» (1786—1787). Обрисовав народ в поэме как движимую одной лишь злобой невежественную чернь, чья победа грозит стране неисчислимыми бедами, авторы отводят роль героя лидеру федералистов А. Гамильтону. Все это, вместе взятое, указывает на откровенно антидемократическую направленность поэмы.

Преодолеть эти настроения сумел впоследствии лишь Барлоу благодаря новому подъему общественной мысли, вызванному революцией во Франции. Это нашло отражение в публицистике Барлоу, прежде всего в его важнейшем политическом трактате — «Совет привилегированным сословиям» (1792), отстаивающем принципы демократии. Высоко оценила заслуги поэта революционная Франция, удостоив его звания гражданина республики.

Подобно другим членам хартфордского кружка, Барлоу стремился к созданию масштабных эпических полотен. Свои поэмы «Видение Колумба» (1787) и «Колумбиада» (1807) он строит на противопоставлении бедствий, вызванных колониальным гнетом, и грядущего процветания Америки, которой поэт пророчит великое будущее, как стране воплощенной свободы и справедливости. Пользовавшиеся у современников известной популярностью, эти гигантские по размерам, тяжеловесные по слогу поэмы, так же как и произведения других «остроумцев», впоследствии стали восприниматься иронически и ныне фигурируют в истории литературы как пример тщетных попыток американцев овладеть эпической формой. Более счастливой оказалась судьба написанной на непритязательный сюжет комической поэмы Барлоу «Маисовый пудинг» (1796), с мягким юмором, живо и непосредственно рисующей картины сельского быта.

Подлинным певцом американской революции стал Филип Френо (1752—1832). Ведущее место в его творчестве заняла гражданская тема, задав тон дальнейшему развитию американской поэзии. Освобождение родного края поэт сразу же воспринял как свое кровное дело. Написанная им вместе с Хью Брекенриджем поэма «Восходящая слава Америки» (1771) созвучна настроениям предреволюционной поры. Окончательное размежевание сил еще не произошло, и на ней лежит печать двойственности, которая дает себя знать в отголосках проанглийских настроений, устраненных автором в издании 1786 г. Воссоздавая историю открытия и завоевания Америки, Френо в финале призывает покончить с унизительным колониальным владычеством. Следуя традициям своих английских и американских предшественников, он прибегает в поэме к библейской образности, но даже на этом раннем этапе библейские реминисценции не имеют у него специфически религиозной окраски и носят чисто литературный характер.

Произведения Френо исполнены сознания исторического значения борьбы американского народа, неколебимой веры в ее справедливость. В энергично звучащих стихах, проникнутых воинственным духом, непримиримостью по отношению к притеснителям, поэт призывает соотечественников с оружием в руках встать на защиту свободы («К американцам», 1775), воспевает их бесстрашие и победы над врагом («О славной победе, добытой отважным капитаном Полом Джонсом», 1781; «Песнь в честь победы капитана Барни», 1782). Не менее выразительны и горькие строки, рожденные зрелищем страданий родного края. Одно из самых значительных произведений Френо этого периода — основанная на фактах его биографии поэма «Британская плавучая тюрьма» (1781). Личное несчастье обострило чувство поэта, воссоздающего страшную картину бедствий и жестокости, порожденных военным конфликтом. Его печалит не только участь томящихся в плену собратьев, но и судьбы истекающей кровью родины. К вершинам лирики Френо можно отнести стихотворение «Памяти храбрых американцев» (1781), отмеченное благородной сдержанностью чувства, простотой и естественностью скорбной интонации, лишенной малейшего налета аффектации.

Не чужда поэзии Френо и сатира. Язвительной насмешкой, хлестким словом бичует он виновников злосчастий родной земли («Монолог Георга III», 1779; «Лорду Корнуоллису», 1781; «Скрытому роялисту», 1782, и др.). Противники нередко упрекали Френо, так же как и Пейна, в нарочитой грубости. В отличие от авторов многих произведений классицистской сатиры XVIII в. он в своих сатирических стихах предпочитает изяществу и отточенности выпадов сокрушительные удары в упор, когда главным средством обличения выступает не остроумие, а беспощадная инвектива.

Суровая муза Френо была желанной гостьей в армии Вашингтона. Напечатанные на страницах американских газет или отдельными изданиями, а то и переписанные от руки его стихи, подобно памфлетам Т. Пейна, вдохновляли повстанцев на борьбу. В отличие от «Хартфордских остроумцев» революционность Френо не исчерпывалась патриотическим чувством. Он видел в Войне за независимость не национальный конфликт, а столкновение деспотии с нарождавшейся демократией. Единомышленник Пейна

438

и Джефферсона, Френо, пародируя начальную строку английского гимна «Боже, спаси короля», пишет стихотворение «Боже, спаси права человека» (1793), излагая в нем свое политическое кредо. После окончания революции поэзия Френо осталась верна ее идеалам. Новый импульс сообщила его поэзии Великая французская революция. Френо приветствовал ее как новый этап освобождения человека, как торжество дорогих ему идеалов («Ода свободе», 1793; «Четырнадцатое июля», 1792; «На годовщину взятия Бастилии», 1793). Вместе с тем, замечая в свободной от иноземного гнета Америке печальные приметы забвения принципов, за которые сражались герои революции, Френо с болью писал о том, как деньги торжествуют над правами человека, как воскресает присмиревшая было роскошь, а спесь возводит на фронтонах домов и каретах вновь извлеченные на свет фамильные гербы, овеянные же славой ветераны революции обречены на нищету и страдания.

Выступая одновременно на журналистском и поэтическом поприще, Френо отражал посягательства реакции на принципы демократии и республиканизма, удостоившись за это высокого отзыва Джефферсона: он «спас... конституцию, когда она галопом мчалась к монархии». Важную роль сыграла основанная Френо «Национальная газета» (1791—1793), ведущий орган джефферсоновской демократии в борьбе с федералистами. Большим успехом пользовались в эти годы прозаические сатиры Френо «Письма о всевозможных интересных и важных предметах», построенные на традиционном сатирическом приеме маски. Надев личину недалекого Роберта Слендера, представителя презираемой федералистами «скотоподобной массы», поэт разоблачал их антидемократические взгляды.

Выступления Френо против федералистов вызвали их яростную ненависть. Не раз поэт подвергался клеветническим обвинениям, не раз был вынужден средствами сатиры отражать злобные нападки федералистской печати, что в конце концов заставило его предпочесть литературной деятельности капитанский мостик. И все же Френо продолжал писать стихи (его последний прижизненный сборник был опубликован в 1815 г.), хотя находил все меньше точек соприкосновения с утвердившимся в стране образом жизни.

И в революционно-патриотических, и в сатирических стихах Френо следовал традициям классицизма, сохраняя отдаленную связь с тираноборческой поэзией Мильтона. Традиции эти, однако, к тому времени претерпели существенные изменения, да и сам поэт немало сделал для их преобразования. Отказ от мифологических аллюзий, обращение к окружающей действительности, простота и естественность слога, приближенного к разговорной речи, равно отличают классицизм Френо и от исполненного величия классицизма Мильтона, и от изысканного и блестящего классицизма Попа.

Гражданской темой не исчерпывается содержание поэзии Френо. Заметное место в его творчестве занимает пейзажная лирика. Хрестоматийными стали стихотворения «Дикая жимолость» (1786) и «Индейское кладбище» (1788). С искренним сочувствием говорит он об индейцах, поэтизируя их близость природе. Вместе с тем в изображении природы Френо отнюдь не склонен к идилличности. Так, возникающие в его лирике 70—80-х годов пасторальные мотивы обычно окрашены легким юмором, напоминая, что уединение на лоне природы — лишь передышка на жизненном пути. Характерный для европейской поэзии XVIII в. мотив противопоставления города и деревни получает у Френо оригинальное, можно сказать, типично американское решение: побеждает все же город — именно туда призывает поэта биение современной жизни. В этом нет для Френо никакого насилия над личностью: она сама жаждет быть втянутой в водоворот жизни. И потому в его произведениях, далеких предшественниках американской урбанистической поэзии, отсутствуют свойственные европейской лирике сентиментализма настроения меланхолической грусти.

Восприятие природы раскрывает еще одну сторону просветительного мышления Френо. Олицетворяя естественное и, следовательно, истинное начало, а также выступая воплощением высшего Разума, природа приобретает в интерпретации поэта характер единого организующего принципа мироздания. Через нее независимо от человеческой воли осуществляется в мире закон равенства, который выражается не в примирении всех перед лицом смерти, а в конечном — и бесконечном — торжестве жизни. Подобные настроения, говорящие о деизме Френо, пронизывают как относящуюся к начальному периоду его творчества поэму «Красоты Санта-Круса» (1776), так и написанные около четырех десятилетий спустя стихотворения «Об универсальности и других атрибутах Бога Природы» и «О единстве и совершенстве Природы» (оба опубликованы в 1815 г.).

Оригинальную и даже парадоксальную трактовку приобретают эти взгляды в произведениях Френо, посвященных смерти. Так, в поэме «Похороны на Ямайке» (1776) пронизанное печалью изображение похорон и поминального обеда сменяется призывом к живущим не предаваться чрезмерному горю. И не потому, что жизнь быстротечна

439

и надо спешить насладиться ее радостями, а потому, что она безбрежна. Друг, которого они оплакивают, не ушел в небытие, а соединился с миром Природы, и, как часть ее, будет жить вечно. Грандиозностью замысла отмечена философская поэма «Дом ночи» (1775?). Ее сюжетный стержень — агония лежащей на смертном одре смерти, которую в конце концов побеждает Природа, т. е. жизнь. Смелость центрального образа, философская глубина замысла, незаурядная сила фантазии побудили некоторых исследователей усматривать в этом и в ряде других произведений Френо близость эстетике романтизма.

Однако его поэзии не свойственна субъективность восприятия и интроспекция, отличающие творчество романтиков, да и сам поэт остался равнодушен к художественным поискам, которые велись в этом направлении. Из всех знаменитых современников Френо — а он пережил и Китса, и Шелли, и Байрона — мы встречаем у него лишь отдельные переклички с Бернсом: несколько раз использовал он мотивы и метрику стихотворений шотландского поэта. Не делал Френо и никаких попыток переосмыслить в изменившихся условиях идеологию Просвещения, что неизбежно отдаляло его от новых поэтических веяний.

Вместе с тем в Америке его поэзия, отмеченная органическим единством предмета и средств выражения, безусловно, прозвучала новым словом. Тогда как соотечественники Френо стремились воплотить величие освободительной борьбы американцев в грандиозных эпических полотнах, его излюбленной формой неизменно оставалось небольшое лирическое стихотворение. В отличие от мертворожденных эпических левиафанов, написанных «Хартфордскими остроумцами», поэзия Френо, обращенная не к узкому кругу избранных, а к широкому, демократическому читателю, во многом вобравшая опыт низовой американской культуры, доносит до наших дней дух и облик своего времени.

Важным культурно-историческим феноменом стало в XVIII в. творчество поэтов-негров: Люси Терри (1730—1821), Джупитера Хамона (1720?—1800) и Филис Уитли (1753—1784), чьи произведения интересны прежде всего с социально-исторической точки зрения. Подражательность стихов свидетельствует прежде всего о зависимости народа, подавлявшей стремление к самовыражению, требовавшей неотступного следования канонам, господствовавшим в искусстве хозяев. Но та успешность, с какой первые негритянские поэты приобщались к секретам европейской художественной традиции, опровергала тезис о врожденной неполноценности африканцев. Все они, в особенности наиболее одаренная из них Ф. Уитли (она родилась в Африке и лишь в 8-летнем возрасте была привезена в Америку), хорошо владели поэтической техникой. Тематика, основные мотивы, настроения, а также интонационная окраска иметрика их стихов характерны для англоязычной поэзии того времени. Упреки в отсутствии подлинной оригинальности, которые порой раздаются по их адресу, едва ли оправданны — скорее поражает другое; как быстро усвоили рабы чужой язык и чуждую им культуру, заложив основы, на которых развивалась в дальнейшем самобытная негритянская литература США.

Иллюстрация: Р. Хэдвей.
Дама со своими любимцами. 1790 г.

Нью-Йорк. Музей Метрополитен

Конец XVIII столетия отмечен рождением американского романа. Среди писателей, выступавших в этом жанре, следует выделить в первую очередь Хью Брекенриджа и Чарльза Брокдена Брауна.

В историю американской литературы Хью Брекенридж (1748—1816), соавтор Френо в поэме «Восходящая слава Америки», вошел романом «Современное рыцарство». Роман печатался выпусками. Первый появился в 1792 г. и вместе с выпусками 1793, 1794 и 1797 гг. составил первый том. В 1804 и 1805 гг. увидели

440

свет части второго тома. Брекенридж продолжал работу над книгой, и в 1815 и 1819 гг. вышли переработанные издания его крупнейшего творения. Следуя прежде всего традициям английского романа XVIII в., писатель строит произведение как сатирический роман-путешествие. Но образы главных персонажей, капитана Фарраго и его слуги Тига О’Ригана, очевидная параллель знаменитой паре Дон Кихот — Санчо Панса. Сходство оказывается, однако, чисто внешним: герои Брекенриджа так и остаются условными фигурами, лишенными объемности и подлинной жизни.

Роман рисует панораму американской жизни первых послереволюционных лет. Своеобразие предложенного в нем художественного решения в том, что автор подходит к проблеме американской демократии не с апологетических, а с критических позиций. Сделав ее объектом сатиры, Брекенридж, однако, подвергает осмеянию не саму идею демократии, а практику американского общества, самодовольно именующего себя оплотом демократии, а на деле поправшего ее заветы.

Остроумно отводя в предисловии возможные нападки придирчивых критиков, писатель утверждает, что его единственное желание — дать образец безупречного слога, содержание же романа, по его словам, вообще не заслуживает серьезного внимания (последний аргумент был повторен М. Твеном в «Приключениях Гекльберри Финна»). На самом деле все обстоит совершенно иначе: целью Брекенриджа было разоблачение пороков американского общества. Избранная им форма романа-путешествия давала возможность свободно вводить в ткань повествования явления, представлявшие различные стороны американской действительности. Перебираясь из одного города в другой, герои сталкиваются с бесконечными злоупотреблениями, подлогами, махинациями, в которые втянуты не только мелкие мошенники или крупные дельцы, но и почтенные граждане, служители закона, преподобные отцы церкви и проповедники, досточтимые наставники юношества и ученые мужи, государственные чиновники и члены Конгресса. Этой веренице нет конца.

Но такое нанизывание эпизодов, позволяющее автору фактически беспредельно расширять охват действительности, не приводит к повышению динамики действия. Связь между эпизодами очень слаба и носит по преимуществу механический характер. В отдельные главы выделены авторские размышления по поводу изображаемых событий, также тормозящие развитие действия. Очевидно, что Брекенридж не столько уповает на убедительность созданных им образов, сколько на откровенно дидактические приемы. Таким образом, «Современное рыцарство» занимает промежуточное положение между романом и эссе (позиции которого в американской литературе XVIII в. были очень сильны), хотя в структуре романа роль художественного элемента на протяжении первого тома возрастает. Опыт Брекенриджа не прошел бесследно. Его сатирическая линия была продолжена в американской юмористике, от которой писателя отделяло, однако, несколько десятилетий.

Писавшиеся одновременно с «Современным рыцарством» произведения Чарльза Брокдена Брауна (1771—1810) были уже романами в полном смысле слова. Духовное формирование писателя проходило под сильным влиянием идей Просвещения, ему были знакомы сочинения французских и американских просветителей, в том числе «Энциклопедия». Начинал Браун с публицистики. Увлекшись концепциями Годвина, он посвятил один из своих первых трактатов проблеме женского равноправия. В своем художественном творчестве писатель опирался еще на одну европейскую традицию — традицию готического романа. Во многом следуя ей, Браун пишет романы «Виланд» (1798), «Ормонд» (1799), «Эдгар Хантли» (1799), «Артур Мервин» (1800), «Клара Хауард» (1801) и «Джейн Толбот» (1801). Созданные в столь короткий срок романы отмечены сходством мотивов, ситуаций, некоторых сюжетных линий, а также несколько лихорадочной напряженностью повествования. В свое время они были популярны и на родине писателя, и в Европе, где ими зачитывались даже Китс и Шелли.

Дата добавления: 2015-06-04