История всемирной литературы 68 страница. Несколько иной характер приняло развитие поэзии в Турции, где уже в XVII в

Несколько иной характер приняло развитие поэзии в Турции, где уже в XVII в. возникла тенденция к расширению тематического диапазона поэзии. В XVIII в., наряду с традиционными темами вина и любви, панегириками и сложными хронограммами (требовавшими, правда, большого версификаторского мастерства, но не обогащавшими литературу ни новыми мыслями, ни свежими образами), в стихах турецких поэтов звучат общественные мотивы, появляются стихи сатирического содержания, в которых бичуются взяточничество, лицемерие господствующих сословий, подвергаются осмеянию злоупотребляющие властью чиновники и неправедные судьи.

Наиболее существенным явлением рассматриваемого периода в Турции и Иране было развитие городской литературы и возникновение тенденции к некоему синтезу городской и придворной литератур. Процесс демократизации придворной литературы и сближения ее с культурой городских сословий был обусловлен развитием городов. Поскольку шахский дворец в Иране перестал быть литературным центром, поэт покидал двор и попадал в иную общественную среду, где в его творчество естественно входила новая тематика, требовавшая иных поэтических форм. Рост городской литературы наблюдался и в Османской империи. Как в персидской, так и в турецкой литературах традиционные образы переосмысливались и наполнялись новым содержанием. Старые жанры и формы арабской, персидской и турецкой поэзии (газель, маснави и т. д.) теперь используются для изложения народных стихотворных версий классических поэм любовного и героического содержания, в которых эти поэмы перерабатываются в соответствии с общественными идеями, нравственными идеалами и вкусами горожан.

Разумеется, простонародная городская словесность (поэзия и проза) существовала и в предшествующие столетия, но в XVIII в. ее влияние начинает все более проникать

455

в письменную литературу, которая все чаще обращается к сюжетам из жизни столичного, ремесленного и торгового люда, к образам современников-горожан. В придворной поэзии встречаются комические сцены из городской жизни, сатиры на придворных, духовенство и судейское сословие. В стилистику высокой поэзии, с ее сложными заимствованиями из классических арабской и персидской литератур, поэтическими фигурами и вычурной лексикой, поэты вводят живую речь горожан с ее разговорными интонациями, арготивными и диалектальными формами. Появляются новые жанры (городские поэмы, романсы, городские и деревенские песни и др.), в которых применяются поэтические размеры, не встречавшиеся в классическом арабском аруде (перс. аруз) и позаимствованные из народной песенной формы. Конечно, строгие пуристы-традиционалисты к этим жанрам относятся с высокомерным презрением и не включают подобные произведения в свои антологии.

В прозе XVIII в. бытовали те же жанры, что и в предшествующие столетия: послания (личные и деловые), написанные иногда в полубеллетристической форме, научные трактаты различных типов, изысканные макамы и простонародные плутовские новеллы, описания путешествий в дальние заморские страны и т. д. Особенно распространены были в Турции и Арабских провинциях (Египте, Сирии, Северной Африке) различные исторические и географические сочинения, причем произведения подобного рода изобиловали вставными новеллами фольклорного или полуфольклорного содержания. Все эти произведения в основном носили традиционный характер, хотя XVIII век дал в жанре «описаний посольств и путешествий» немало важных и оригинальных произведений на турецком, персидском и арабском языках.

Как и в предшествующие столетия, в XVIII в. среди горожан пользовались большой популярностью различные жанры народной литературы (бытовая и волшебная новеллы, романы-эпопеи о подвигах древних героев и др.). Произведения народной литературы исполнялись перед слушателями специальными чтецами и рассказчиками — меддахами, шаирами, мухаддисами — и имели наравне с устной также и письменную традицию. Чтецы-рассказчики черпали из фольклора сюжеты и поэтические приемы для своих дастанов и сира, сказок и новелл разных типов. Широкое распространение в XVIII в. получают анекдоты о народных заступниках, обличителях произвола правящих сословий — Джухе, Ходже Насреддине и других героях; уличные рассказчики, иногда даже ученые мужи, сводят эти анекдоты в циклы и сборники.

Народные рассказчики — меддахи, шаиры и мухаддисы — обычно сопровождали чтение текста мимикой, голосовой имитацией, воспроизводили речь персонажей с ее диалектными и социальными особенностями, а поэтические вставки пели под аккомпанемент музыкальных инструментов. В их выступлениях уже содержались элементы театрального представления.

Театр возник в странах Ближнего Востока задолго до XVIII в. и, возможно, был занесен сюда с Дальнего Востока. В Османской империи издавна существовал кукольный театр марионеток и теневой театр (Карагёз). Под их влиянием в арабских провинциях империи также создается театр с программой на турецком языке и на арабских диалектах. В первой половине XVIII в. в Турции появляется площадной театр, продолжающий традиции средневекового кукольного и теневого театра, в котором разыгрывались небольшие пьески сатирического и героического содержания. Текстовой материал для театральных представлений всех видов на турецком языке во всех областях Османской империи и на арабских диалектах в Египте, Сирии и Ираке, как и другие жанры народной литературы, передавался от исполнителя к исполнителю, но имел также и письменную традицию. Поэтому можно говорить о наличии в турецкой и арабской литературах самостоятельной традиции национальной драмы, сыгравшей известную роль в формировании драматургии Нового времени.

Несколько иной характер носило развитие театра в Иране, где издавна во время ежегодных шиитских религиозных церемоний разыгрывались сцены на сюжеты, заимствованные из преданий о трагической судьбе шиитских святых.

Из этих театрализованных церемоний развился в XVIII в. мистериальный театр, в спектаклях которого воспроизводились те же предания, но с более сложной драматургией, в театральной обстановке и с участием профессиональных исполнителей.

В литературе народов рассматриваемого региона в XVIII в. еще сохраняются традиции классического периода и вместе с тем возникают некоторые новые элементы, дальнейшее развитие которых при активном взаимодействии с европейской культурой спустя столетие завершится формированием литератур современного типа.

456

ТУРЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XVIII век, как и первая треть следующего столетия, — время нарастающего кризиса Османской империи — представляет собой в литературе Турции переходный период от Средневековья к Новому времени.

Состав письменной литературы оставался прежним. Господствовала поэзия, представленная панегириками, любовной лирикой, философскими и романическими поэмами, дестанами, сочинениями этического, религиозного (суфийского и ортодоксально мусульманского) характера, хронограммами, парафразами (назире) и другими видами классических произведений. Почти каждой из этих форм, согласно строгой регламентации канона, во многом опиравшегося на арабо-персидскую поэтическую культуру, как правило, соответствовала определенная образная система и размер. Придворно-аристократическая элитарная поэзия становилась в XVIII в. все более эпигонской. Популярной в этих кругах была поэзия «индийского стиля» — философская лирика, в сложной символике которой порой отражались гуманистические идеи и философское свободомыслие. Орнаментальность и зашифрованность поэзии «индийского стиля» порой приводили к гипертрофии формы, которая становилась самоцелью, поводом для демонстрации поэтической виртуозности автора. Так, утонченной формой, цветистой орнаментальностью и вычурным языком отличаются стихи в «индийском стиле» Рагыба-паши (1699—1763), мецената и государственного деятеля, основавшего одну из крупнейших библиотек Стамбула.

Однако время и запросы нового читателя, прежде всего городского, порождали в литературе перемены. Расширялась ее социальная сфера, многообразнее становились темы и сюжеты, возрастала роль героя из демократических низов общества, появилась тенденция к ослаблению жесткой нормативности. Поэты чаще обращались к сюжетам из турецкой жизни, описывали местные нравы, быт и пейзаж. Язык поэзии, отягощенный сложными арабскими и персидскими заимствованиями, все чаще обогащался за счет городского и крестьянского говора, в некоторых случаях даже арготивных элементов.

Взаимовлияние устной и письменной литератур стало в XVIII в. сказываться с новой силой. Помимо тюркю (вид народной песни), популярной еще в XVII в., стали создаваться шаркы (в стиле другой народной песенной формы), также основанные на тюркской системе стихосложения (хедже).

Новые веяния ярко проявились в творчестве Недима (ум. 1730), талантливого придворного поэта. Его жизнерадостные остроумные газели и касыды воспевали любовь, вино, красавиц и жизнь как радость и наслаждение, что вполне отвечало вкусам двора и духу «эпохи тюльпанов» — так обычно называют историки культуры первую треть XVIII в. в Турции. Характерным для этого времени мотивом в архитектурном декоре, орнаменте произведений прикладного искусства, рукописной миниатюре было стилизованное изображение тюльпана — своеобразного отражения в местной традиции стиля рококо, привнесенного европейскими художниками и архитекторами, работавшими в Турции по приглашению султана. Так выполнен, например, унван (традиционная заставка) в одной из рукописей. Его автор — известный художник Левни (ум. 1732) в иллюстрациях к «Сур-наме» поэта Вэхби в ряде рисунков пытался отойти от канонов восточной миниатюры, достигнуть портретного сходства изображаемых персонажей, придать живость их мимике и позам, достоверно изобразить быт эпохи. Увлечение «тюльпанами» коснулось многих поэтов, в том числе и Недима. Он часто писал о Стамбуле, его пригородах и садах, где цвели тюльпаны. В его стихах отражена и повседневная жизнь простых людей, их нравы, быт, приметы времени и места. Недим расширяет жанровые возможности поэзии, использует шаркы в любовной и пейзажной лирике. В шаркы язык несколько проще, порой приближается к столичному говору, включая и арго.

Недиму стали подражать. Его пример подхватили писатели следующего поколения. Среди них был и такой во многом отличный от Недима поэт, как Шейх Галиб (1757—1799), последний крупный поэт-суфий, который прославился своей аллегорической поэмой «Хюсн ве Ашк» («Красота и Любовь»). В отличие от многих суфийских поэтов, слагавших поэмы на этот сюжет, Шейх Галиб большее внимание уделил так называемому «земному» плану в традиционном для суфийской поэзии сюжете; в поэму естественно вошли стихи, по форме и стилю близкие фольклору, например народные плачи, среди которых немалое место занимали шаркы и тюркю.

Взаимодействие письменной литературы и фольклора сказалось также в литературной

457

обработке дестанов. Проявилось оно и в стихах поэтов саза (как принято называть поэтов, сопровождавших исполнение стихов игрой на музыкальном инструменте). Среди народных поэтов выделялся Эрджишли Эмрах (ум. в начале века), продолжатель лучших традиций знаменитого ашуга XVII в. Караджаоглана. Стихи Эмраха живут в народе поныне, а его трагическая жизнь стала сюжетом популярного романического дестана «Эмрах и Сельвихан».

В XVIII в. дестаны, которые в Турции были преимущественно поэтическими, значительно обогатились в стилевом и тематическом отношениях за счет бытовых сюжетов, отражающих реальную жизнь общества с его заботами и нуждами: «Дестан о несчастном бедняке» Савни, «Дестан о лекарствах» Тахири и др. Помимо новых дестанов, были по-прежнему популярны в народе героико-эпический «Кёроглу» и романический «Керем и Аслы». Существовали в XVIII в. и религиозные дестаны, иногда проникнутые идеями суфизма. В некоторых дестанах можно отметить юмористические и сатирические черты в обрисовке национальных типов, характеров, ситуаций. В высокий поэтический стиль проникали народные выражения и даже вульгаризмы.

Сатира и юмор были свойственны также многим произведениям городской литературы с ее новым героем. Так, поэмы Белига (ум. 1758) «Книга о сапожнике», «Книга о банщике», «Книга о портном» и «Книга о цирюльнике» написаны в стиле шехренгиза, средневековых шуточных поэм, воспевающих юношей-мастеровых, пленяющих своей красотой сердца всего города (в отличие от предшественников, у Белига это всегда Стамбул). Сюда же в известном смысле можно отнести и поэмы придворного стихотворца Фазыла Эндерунлу (ум. 1810) «Тетрадь любви», «Книга женщин», «Книга красавцев» и др., в которых откровенная эротика сочетается с почти натуралистическим, порой шутливым описанием быта, местных нравов и типов. По традиции создавалось множество пародий и эпиграмм. Юмористические народные рассказы и анекдоты объединялись в циклы вокруг Ходжи Насреддина и новых героев: бывалого вояки Инджили Чавуша, дервиша Бекташи и др. Профессиональные рассказчики (меддахи) охотно включали их в свой репертуар. С успехом они исполняли также разнообразные сказки, народные рассказы, притчи, имеющие давние устные традиции, а иногда — письменные источники (турецкие или заимствованные).

В XVIII в. к уже известным и популярным формам народного театра — теневого (Карагёз), театра марионеток (кукла оюну) — добавляется еще одна — площадной театр (орта оюну). Представление орта оюну, в отличие от других форм народного театра, разыгрывается актерами (только мужчинами), но так же, как и в теневом и кукольном театре, строится на традиционных типах и ситуациях. При низкой грамотности народа эти зрелища имели большое значение как средство массовой злободневной информации, подчас преподносившейся в форме политической сатиры.

Иллюстрация: Левни. Молодая женщина с розой. 1783 г.

Стамбул. Картинная галерея

Проза была представлена в письменной литературе авторскими рассказами, часто созданными на фольклорной основе (оригинальной, турецкой или заимствованной), а также сочинениями делового, исторического, этического и религиозного характера. В XVIII в. были распространены рукописные книги рассказов, известных в устной передаче меддахов. Примером авторских рассказов, вобравших в себя образцы народной повествовательной литературы,

458

может служить книга «Фантазии» (полное название «Чудеса божественного откровения») Али Азиза (ум. 1798), образованного чиновника, который посетил ряд европейских стран и в качестве турецкого посла два года провел в Берлине. В обрамленную композицию он поместил собственные рассказы из стамбульской жизни того времени и рассказы по мотивам широко известных циклов «Тысяча и одна ночь», «Тысяча и один день» и др. Старинные турецкие, арабские и персидские народные повествования иногда претерпевают по воле автора XVIII в. удивительную трансформацию, например волшебные приключения героев приобретают некое наукообразное объяснение — даже явлениями магнитного поля.

Историки тоже включали в свои повествования рассказы, навеянные фольклором, народные легенды и притчи. Так, в сочинении Супхи (ум. 1769) реальные события турецкой истории XVIII в. переплетаются с фантастическими приключениями вымышленных героев. Историческая литература сыграла значительную роль в формировании новой турецкой прозы.

Одаренным прозаиком был, например, Наима (1655—1716). Его «Цветник Хюсейна в изложении событий Востока и Запада» (1702) представляет собой оригинальное произведение, в котором сухое и точное изложение исторических событий жизни Османской империи (1591—1659), с подробным описанием дворцовых заговоров, народных восстаний и пр., перемежается стихами различных авторов и беллетризованными историческими рассказами, написанными часто в форме ярких жанровых сценок и живых диалогов. Язык этих фрагментов много проще языка деловой прозы. В ходе беседы исторических персонажей выявляется характер взаимоотношений собеседников, мотивы их поведения, различные точки зрения на тот или иной исторический факт и пр. Лаконично и ярко написана, например, сцена казни крупнейшего сатирика Нефи (ум. 1635). Наима не беспристрастный историограф — чувствуется его критическое отношение к некоторым событиям истории, отдельным деятелям. Таковы сатирические портреты жестокого султана Мурада IV, ряда великих везиров и др. «История» Наимы — выдающееся сочинение турецкой средневековой прозы. Оно было впервые издано на турецком языке в 1734 г.

Среди сочинений, входивших в круг чтения образованных людей и оказавших большое воздействие на общественное сознание эпохи, особый интерес представляют посольские книги (сефаретнаме). Эта своеобразная жанровая форма получила у турок большое распространение именно в XVIII в. В ней соединяются особенности деловой прозы и публицистики, мемуаров и дневниковых записей путешественников, иногда очевидна ее близость к повествовательной литературе. Сефаретнаме не имеют твердого канона, но они впитали в себя отчасти канонические правила тех форм, на основе которых сложились. Таковы, например, этикет описания официальных лиц (султанов, королей, придворной знати) и обращения к ним, включая традиционную титулатуру, порой переносимую с правителей Востока на царствующих особ Запада. Помимо этого, значение канона приобрели точность в описании событий с указанием времени, пройденного расстояния, количества и качества врученных и полученных даров, а также последовательность в изложении трех обязательных частей — поездка посла к месту назначения, пребывание там, возвращение домой. Все это, естественно, было связано с деловой функцией посла и его посольской книги.

Эти правила строго соблюдались прежде всего в сефаретнаме, написанных в качестве официального отчета и потому отмеченных определенной заданностью. Другого рода посольские книги создавались как некое частное приложение к этим отчетам, как книги для чтения и адресовались не только султану, но и более широкому кругу читателей. В этих сочинениях ярче проявлялась авторская воля, заметнее — известная свобода выражения (в прямой и завуалированной форме) собственных оценок и т. п. Авторы таких сефаретнаме иногда прерывали хронологическую последовательность записи, вводя, например, рассказы из истории техники изготовления французских зеркал и гобеленов, описывали технику печатания книг, интерьер парижской оперы, а также включали различные легенды и притчи. Просветительские задачи такого рода произведений очевидны.

Выдающееся сочинение XVIII в. — «Парижское сефаретнаме» Мехмеда Челеби (или Йирмисекиз Челеби, умер 1732), турецкого посла в Париже (1720—1721). Автор этой книги, написанной сравнительно простым языком, проявил острую наблюдательность и достаточную критичность в восприятии увиденного. Воодушевленный идеей принести пользу отечеству, способствуя развитию наук и просвещению, Мехмед Челеби создал сочинение большой познавательной ценности. Он первым обрисовал многие стороны хозяйственной и культурной жизни французов, познакомил соотечественников с европейским театром, столь несходным с народным турецким. Возвратясь на родину, Мехмед Челеби содействовал организации турецкого книгопечатания. Многое сделал для этого и его сын Сейид Мехмед, побывавший

459

вместе с отцом в Париже, где юноша овладел французским языком и общался с образованными людьми Франции. Видимо, благодаря его посредничеству французский писатель Сен-Фуа (1698—1776) близко познакомился с послом, его свитой и смог составить себе представление о турецком мире того времени. Многие страницы «Турецких писем» (1730) Сен-Фуа текстуально близки «Парижскому сефаретнаме» Мехмеда Челеби, который начал писать свою книгу еще до возвращения на родину. Тогда же Сен-Фуа стала известна одна пьеса из репертуара народного театра орта оюну. На ее основе французский писатель создал комедию «Вдовы» (во второй редакции — «Турецкие вдовы»). Позднее она, по-видимому, была переведена на турецкий язык сыном Сейида.

Связи с Европой способствовали пробуждению у турок интереса к европейскому театру и драматургии, осознанию их роли для просвещения людей. Но в ту пору можно говорить только о первых опытах создания пьес европейского типа на турецкой фольклорной основе. Таковы, например, две комедии, написанные на турецком языке автором, имя которого до нас не дошло, в Вене в Школе восточных языков (осн. 1752). В Вене же они были поставлены на сцене силами турецких учащихся и преподавателей.

В ряде сочинений XVIII в. прослеживается прямая преемственность с критическим направлением общественной мысли, ярко проявившимся в турецкой литературе уже в XVII в. Как и тогда, образованные, мыслящие люди выражали обеспокоенность бедственным положением страны, развалом армии, коррупцией в государственном аппарате и пр. Они полагали, что султан, лично ответственный перед богом и людьми за состояние дел в стране, обязан своей монаршей властью карать зло во имя добра и заботиться о благе человека. Их вера в знание как средство исправления общества была абсолютной. Передовые люди своего времени свято верили в силу закона вообще, в строгое подчинение «справедливым» правилам, устанавливаемым разумом, который олицетворялся в султане. Эти идеи проходят через ряд публицистических и дидактических сочинений, занимавших большое место в литературе XVIII в.

Подготовленные всем ходом развития реформаторские тенденции овладевали умонастроением определенных кругов общества, и прежде всего тех, кто повидал мир за пределами своей родины. Огромным сдвигом в их сознании была мысль о возможности и даже необходимости использовать европейский опыт. Расширение и укрепление связей турок с Западом в различных областях, в том числе и в культурной, что само по себе было новым, имело большие исторические последствия. Эти контакты в сфере идей обнаруживаются в ряде сочинений.

Наиболее полно они отразились в трактате «Основы мудрости в устройстве народов» (изд. 1732) выдающегося деятеля культуры Ибрагима Мутеферрика (1674?—1745). Выходец из Трансильвании (венгр или еврей по национальности), он в юности получил прекрасное общее и теологическое образование. Поселившись затем в Турции, Ибрагим Мутеферрика освоил турецкий и арабский языки, овладел мусульманской культурой и принял ислам. В силу своего служебного положения при дворе и благодаря общению с образованными людьми своего времени он хорошо знал положение дел в Османской империи.

Личность Ибрагима Мутеферрика, олицетворявшая собою синтез восточной и западной культур, его сочинения и деятельность в качестве первопечатника (1729—1745) оставили глубокий след в культуре страны.

В «Основах мудрости», ставших заметной вехой в истории развития общественной мысли в Турции, Ибрагим Мутеферрика по-своему откликнулся на передовые идеи эпохи и запросы турецкого общества. Как и Мехмед Челеби, он был убежден, что взаимоотношения в обществе должны строиться на основе разума и диктуемых им законов, и призывал руководствоваться в своих действиях здравым смыслом и принципами «истинного» правосудия. В отличие от европейских просветителей (с идеями которых он был знаком), Ибрагим Мутеферрика, как и ряд других деятелей, опорой порядка в государстве считал не только разум, но и шариат. Будучи сторонником просвещенной монархии, он первым познакомил турок с другими формами государственного правления. В духе европейских просветительских сочинений Ибрагим Мутеферрика, как и другие турецкие авторы XVIII в., подтверждал свои выводы примерами из исторического или легендарного прошлого Турции и других стран.

Его единомышленником во многих отношениях был Ахмед Ресми (1700—1783), широко образованный, прогрессивно мысливший государственный деятель. Его сочинения — два сефаретнаме (о посольстве в Вену, 1757, и в Пруссию, 1763) и особенно известный памфлет «Суть достопримечательного» (1781) имеют определенную идейную и текстуальную близость с трактатом «Основы мудрости» Ибрагима Мутеферрика. Но памфлет отличается от него остросатирическим тоном. Ибрагим Мутеферрика и Ахмед

460

Ресми, не будучи людьми военными, большое внимание уделили армии, науке управления ею, организации и пр. При этом оба гневно порицали войну, приносящую людские бедствия. Однако, исходя из реальных потребностей, они считали первостепенно важной задачей — учиться военному искусству и у друзей и у врагов, подкрепляя свою мысль историческими примерами, в частности деятельностью русского царя и полководца Петра I.

В Турции воззрения передовых людей XVIII в. не сложились и не могли еще сложиться в законченную цельную систему, но они неотделимы от истории просветительской идеологии, расцвет которой пришелся на период Танзимата (вторая половина XIX в.).

Арабская литература [XVIII в.]

460

ОБЩИЕ ТЕНДЕНЦИИ

Еще в начале XVI в. почти вся территория Ближнего Востока была завоевана турками-османами, и арабские области Османской империи были низведены до положения отсталых провинций. На протяжении XVII—XVIII вв. правители Стамбула постепенно утрачивали реальную власть над арабскими территориями, и местные турецкие паши и мамлюкские беи, номинально оставаясь вассалами султана, фактически бесконтрольно правили в своих пашалыках. При этом, если в прилегающих к турецким областям арабских провинциях (Ирак) власть султана имела еще какую-то реальную силу, то в Сирии и Египте она ощущалась слабее, а на окраинах империи (Аравия, Северная Африка) турки и вовсе не были хозяевами. В Аравии только Хиджаз с Меккой находились под контролем стамбульских властей. Йемен сверг османское иго еще в 1663 г., и в нем управляли свои имамы. В середине XVIII в. в Аравии возникло ваххабитское государство. Ваххабиты связывали возрождение былого арабского могущества не с реформами по европейскому образцу (которые они осуждали как ересь), а с «возвращением к первоначальному исламу». Основываясь на ортодоксально-консервативных мусульманских представлениях, они отвергали распространенный в странах ислама культ святых, запрещали употребление табака и даже расценивали паломничество к могиле Мухаммада как языческое действие. В стороне от турецких попыток европеизации остались также страны Северной Африки, которыми правили местные династии (с XVI в. — в Марокко, с XVII — в Алжире, а с XVIII — в Тунисе и Триполитании).

Арабские провинции Османской империи, находившиеся под управлением турецких пашей и мамлюкских беев, равно как и управлявшиеся собственными династиями, пребывали в состоянии экономического и культурного упадка. Даже такие традиционные для средневековых арабов отрасли знания, как медицина, астрономия и математика, в которых арабы еще в VIII— XII вв. достигли больших успехов, значительно опередив страны Запада, ныне не только не развивались, но и в какой-то мере пришли в упадок, поскольку многие положительные знания прошлого были забыты, а навыки утрачены. Также обстояло дело и в гуманитарных науках: истории, философии и филологии, что дало основание египетскому историку второй половины XVIII в. и начала XIX в. аль-Джабарти жаловаться на царившее кругом невежество и отсутствие интереса к научным знаниям. Культурный застой явился в значительной мере следствием консерватизма догматического богословия, сковывавшего творческие силы общества и зачастую сводившего научную деятельность к переписыванию и комментированию трудов прославленных ученых прошлого, либо к составлению обширных компиляций, библиографических сводов и словарей.

Разобщение арабских провинций вследствие турецких завоеваний привело к их культурной дезинтеграции. Дифференцируется культурная жизнь даже территориально близких арабских областей империи — Ирака, Сирии и Египта, в каждой из которых начинает складываться своя литература, хотя и восходящая к общему классическому наследию, но уже порой имеющая особую местную тематику и, таким образом, предвосхищающая зарождение местных национальных литератур.

Как и в предшествующие два столетия, арабская литература XVIII в., оставаясь по типу своему средневековой, в основном сохраняет традиционный характер. В Аравии и в странах Северной Африки культивируются средневековые классические жанры (панегирик, любовная лирика, поэзия вина и т. д.). В Египте, Сирии, Ливане при доминировании традиционных литературных форм уже в XVIII в. начинают создаваться, на первых порах еще робко, предпосылки модернизации художественного мышления, которая реально произойдет лишь во

461

второй половине XIX в. Эти области Османской империи ранее других оказались втянутыми в экономические и культурные связи с Западом, в первую очередь с Италией и Францией.

461

ЛИТЕРАТУРА ЛИВАНА

На культурную жизнь Ливана существенно повлияла деятельность иезуитских школ, открытых в стране в середине XVI в. по распоряжению римского папы Юлия III, а также деятельность маронитской коллегии (христианская секта в Ливане), основанной в Риме еще в 1584 г. папой Григорием XIII. Независимо от мотивов, которыми руководствовались римско-католические первосвященники в своих действиях, эти учебные заведения способствовали укреплению культурных связей Ливана с Европой и дали немало выдающихся деятелей арабской культуры. К их числу следует прежде всего отнести одного из воспитанников маронитской коллегии в Риме Бутруса ат-Тулави (1657—1745), основавшего в Алеппо маронитскую школу и преподававшего в ней латынь и итальянский язык. Выдающийся знаток языков, права и естественных наук, ат-Тулави воспитал ряд талантливых учеников, в числе которых был крупный для своего времени филолог и поэт Джерманус Фархат (1670—1732).

Дата добавления: 2015-06-04