История всемирной литературы 69 страница. Джерманус Фархат родился и прожил значительную часть жизни в Алеппо, а последние годы жизни был даже алеппским архиепископом

Джерманус Фархат родился и прожил значительную часть жизни в Алеппо, а последние годы жизни был даже алеппским архиепископом.

Просветительская деятельность Фархата была в известной мере ограничена кругом маронитской интеллигенции, однако роль его в подготовке нового этапа арабской культуры оказалась весьма значительной: Джерманус Фархат основал большое хранилище рукописей в Алеппо и объединил вокруг себя образованных людей и литераторов. В его кружок входили поэт, автор религиозно-дидактических стихов, элегий, гимнов и «богомудрых» наставлений Никула ас-Саиг (1692—1756); знаток печатного дела, принимавший активное участие в организации в Ливане (в Алеппо и в Дейр аш-Шувейре) католических типографий, где печатались Библия и сочинения религиозно-назидательного характера, Абдаллах аз-Захир ас-Саиг (1680—1748), поэт Ниаматаллах аль-Халаби (ум. ок. 1770) и многие другие маронитские деятели.

Стремясь к возрождению арабской культуры и к распространению среди соотечественников знания литературного арабского языка, Фархат создал ряд пособий по грамматике и стилистике и словарь классического арабского языка. В своих поэтических произведениях Фархат в основном следовал традиции. Наряду со стихотворениями в средневековых жанрах — панегирик, любовное стихотворение (газель), элегия на смерть (риса), застольные песни (хамрийят), — Фархат писал дидактические поэмы на христианские религиозные сюжеты, облекая их в традиционные формы поэм-моноримов и строфической поэзии, используя средневековые жанры и поэтические размеры. Во многих стихах Фархата ощущается влияние арабских поэтов-классиков — Ибн ар-Руми, суфийского лирика Ибн аль-Фарида и др.

Джерманус Фархат был одним из зачинателей раннего арабского просвещения (в буквальном, а не идеологическом смысле этого слова). На протяжении XVIII в. из маронитской среды в Ливане выдвигается ряд ученых-филологов и литераторов, продолжавших его дело. Много сделали выходцы из семьи ас-Симани — Истифан Аввад (1711—1782), Симан (1752—1821), Антун (1775—1818) и особенно Юсуф Симан (1688—1768), крупный и универсальный по своим интересам ученый, выпускник маронитской коллегии в Риме. Знаток многих языков, Юсуф Симан ас-Симани собрал большую коллекцию рукописей на разных восточных языках и составил каталог рукописей библиотеки Ватикана. Как и другие ранние просветители, Юсуф ас-Симани стремился практически способствовать распространению просвещения в Ливане: по его инициативе открывались школы, а одно из ливанских учебных заведений он сам возглавил.

Однако ограниченная христианской общиной деятельность ливанских маронитских просветителей не оказала, по крайней мере на первых порах, сколько-нибудь существенного влияния на развитие арабской литературы. Как и в предшествующие столетия, арабская поэзия в Ливане носила традиционный характер. Только в конце XVIII в. известное литературное оживление наступает благодаря кружку, образованному при дворе эмира Башира Шихаба II (1788—1840), покровительствовавшего литераторам и ученым. В этот кружок входили поэт и историк Никула ат-Турк (ум. 1828), оставивший любопытное описание Египта в период похода Бонапарта, поэт из Хомса Бутрус Караме (1774—1851) и др. В качестве придворных одописцев Башира они сочиняли традиционные панегирики. Произведения ливанских придворных панегиристов представляют значительный исторический интерес, ибо в них порой полнее, чем в хрониках, отражена жизнь провинциального княжества того времени. Особенно много бытовых зарисовок в поэзии ат-Турка. Сохранилась, например, его небольшая шутливая поэма, в которой описана перебранка поэта с кладовщиком эмира, выдававшим ему, как придворному

462

панегиристу, причитавшийся «натуральный паек» и всячески старавшимся всучить недоброкачественные продукты.

462

ЛИТЕРАТУРА ЕГИПТА, СИРИИ И ИРАКА

Более насыщенной была литературная жизнь Египта, где на протяжении XVIII в. появляется ряд значительных фигур. Фактические правители Египта, мамлюкские эмиры, несмотря на постоянную междоусобицу старались покровительствовать наукам и литературе, приближали к себе мусульманских ученых (улемов), поэтов и всячески одаривали их. От мамлюкских эмиров не отставало также богатое купечество. Богатые горожане имели большие частные библиотеки и по традиции покровительствовали ученым и литераторам.

Мусульманские улемы преподавали в куттабах (начальные школы, где изучался Коран) и в медресе (школы более высокого уровня). Главным очагом просвещения в Египте был богословский университет аль-Азхар, расположенный в Каире в помещении одноименной мечети. В аль-Азхаре преподавались богословские науки и мусульманское право, отчасти мусульманская историография и арабская филология. Некогда в аль-Азхаре, как и в других учебных заведениях Арабского Востока, изучались математика, астрономия, медицина, точные и естественные науки, но к XVIII в. эта традиция была почти полностью утрачена.

Даже в сфере традиционной схоластики азхарские улемы редко создавали что-либо оригинальное и обычно ограничивались составлением разнообразных комментариев (шурух), глосс (хаваши) или объяснительных примечаний (тааликат) к трудам теологов предшествующих столетий.

Но, несмотря на общий упадок преподавания, среди шейхов аль-Азхара и связанных с аль-Азхаром ученых были и выдающиеся люди. Заслуживает упоминания аль-Муртада аз-Забиди (1732—1791), йеменец по происхождению, проживший большую часть жизни в Каире и умерший здесь от чумы. Его перу принадлежит множество сочинений, главное из которых «Венчальная корона в истолковании аль-Камуса» — комментарии и дополнения к знаменитому словарю арабского языка средневекового лексикографа аль-Фирузабади (1329—1414), а также комментарии к сочинениям средневекового богослова и философа-мистика аль-Газали (1059—1111).

Во второй половине XVIII в. в Каире трудился другой выдающийся ученый, аль-Джабарти (1754—1826), историк, автор хроники, в которой добросовестно описаны события времени правления мамлюков и турков, французской экспедиции Бонапарта и первых двух десятилетий правления Мухаммеда Али. Для историков культуры и литературы Египта эта хроника представляет огромную ценность, ибо содержит уникальные биографические материалы, а также отрывки из официальных документов, частной переписки и произведений египетских поэтов. Литературный талант и наблюдательность автора, его склонность к бытовым зарисовкам, его интерес к судьбам и взглядам выдающихся людей своего времени делают хронику аль-Джабарти в равной мере достоянием исторической науки и замечательным образцом арабской мемуарной литературы конца XVIII в. Распространенным чтением образованных людей его времени, пишет аль-Джабарти, были знаменитые макамы аль-Харири, фарсиязычные классики — Фирдоуси («Шах-наме»), Хафиз и Саади. Как и в предшествующие столетия, во всех слоях общества большой популярностью пользовались произведения народной литературы, культура публичного чтения которых сохранилась в арабских провинциях на протяжении всего XVIII в. Как и в старину, специальные декламаторы в кофейнях, на рынках и в других общественных местах читали «с выражением» романы-эпопеи типа «Антар», «Повести о подвигах племени бану хиляль» и другие, а также новеллы (бытовые, фантастические, дидактические и т. п.), часть которых ранее вошла в собрание «Тысячи и одной ночи». Участник похода генерала Бонапарта в Египет (1798—1801) Денон отмечает поразительную способность египтян слушать исполнение одной и той же знакомой повести по многу раз, ибо каждый рассказчик умеет по-своему оттенить ту или иную сторону повествования. У одного лучше выходят сцены чувствительные и любовные, другому удается с большим темпераментом нарисовать батальные сцены, третий захватывает внимание слушателей невероятными приключениями, четвертый смешит комическими эпизодами. «Словом, — заключает Денон, — рассказ заменяет арабу театральное представление».

В XVIII в. популярны были произведения народной литературы — романы, новеллы, имеющие не только устную (фольклорную), но и письменную традицию, о чем свидетельствуют сохранившиеся записи произведений народной литературы, сделанные в то время. Некоторые из этих произведений напоминают фаблио и шванки, а порой и европейские плутовские новеллы. Часто они восходят к средневековому фольклору различных народов Востока, а иногда имеют параллель в произведениях крупных средневековых арабских прозаиков (аль-Джахиза и др.). Например, большой популярностью

463

в Египте в XVIII в. пользуются всевозможные рассказы о ловких жуликах, хитрецах и мошенниках, известные там еще в глубокой древности. В одном из сохранившихся рассказов, своим грубоватым юмором напоминающим европейские фаблио, повествуется о женщине, вышедшей одновременно замуж за двух воров — дневного и ночного — и в течение некоторого времени обманывавшей их обоих. После рождения у женщины сына оба жулика претендуют на право называться отцом ребенка и ссорятся между собой.

Сохранились записи рассказов о животных, близких по содержанию к «Калиле и Димне», рассказов о скупых людях, о возлюбленных, которым судьба мешает соединиться, рассказов фантастического и дидактического содержания. Особое место занимают собрания басен и пословиц. Произведения народной литературы, как и в предшествующее столетие, собирались рассказчиками и переписчиками в сборники, предназначенные для публичных выступлений. Состав таких сборников носил обычно случайный характер.

До нас дошли также записи небольших стихотворений любовного содержания, стихотворные жалобы на разлуку с друзьями, на несправедливость властей, на бедность и трудную жизнь. Сохранились лирические стихотворения, напоминающие турецкий городской романс (шаркы), в которых герой произносит любовный монолог перед домом своей возлюбленной, превознося ее красоту и жалуясь на жестокосердие. Встречаются шуточные стихи. В одном из них, например, высмеивается капризная жена, недовольная своим тесным домом и мечтающая жить во дворце.

Герой этой литературы почти всегда горожанин-ремесленник, мелкий торговец, бывший солдат, а иногда и сельский житель, образ которого все чаще встречается в городской новеллистике по мере того, как в городах появляются разорившиеся и бежавшие из деревень египетские феллахи. Если в героических эпопеях и волшебных сказках герою приходится сражаться с иноплеменниками, иноверцами или волшебными силами, то в стихотворениях и новеллах бытового жанра ему противостоят знатные и богатые вельможи, чиновники и неправедные судьи. Авторов (рассказчиков) этих новелл занимают не великие события, подвиги и чудеса природы, а повседневная жизнь горожан, реальный быт, нравы и ситуации.

Как и в предшествующие столетия, арабское словесное искусство в Египте было представлено главным образом поэзией. Арабские поэты XVIII в., как правило, придерживались традиционных поэтических форм и жанров, круг их идей, представлений и сюжетов был примерно тот же, что и у их предшественников, поэтов классического периода. Египетские, иракские и сирийские поэты XVIII в., если они жили в резиденциях провинциальных правителей, как некогда придворные панегиристы багдадских халифов VIII—XI вв., слагали в честь своих покровителей по традиционной схеме торжественные панегирики, поздравления в связи со знаменательными датами, элегии по случаю смерти. Сочиняли они также послания в стихах, застольные и любовные песни, религиозные панегирики, иногда с сильным суфийским оттенком. Поскольку версификационное мастерство как таковое ценилось в эпоху Позднего Средневековья превыше всего, поэты состязались в сочинении экспромтов, хронограмм и поэтических загадок, проделывали всевозможные графические фокусы, придававшие стихам зрительную выразительность. Так, используя особенности арабской графики, они сочиняли стихи, содержащие в каждом слове или, наоборот, не содержащие ни в одном слове буквы с определенным начертанием, или каждая вторая буква которых имела в своем начертании надстрочную или подстрочную точку, или все буквы каждого второго слова содержали точки, или каждое слово начиналось с буквы, которой оканчивалось предшествующее слово, и т. д.

Широко практиковались ремесленно-поэтические приемы Позднего Средневековья — тахмис и таштир, суть которых заключалась в переработке по определенным правилам стихотворений предшественников, которые дополнялись новыми полустишиями с сохранением размера и рифм, что приводило к частичной утрате смысла в стихотворении, взятом в качестве основы, но зато должно было продемонстрировать формальное мастерство дополнившего его поэта.

Аль-Джабарти в хронике сообщает биографические данные более чем о двух десятках египетских поэтов, и хотя, кажется, ни один из них не мог сравниться с прославленными мастерами классического периода, в их числе были и такие, чье творчество, несомненно, было отмечено печатью таланта.

Весьма лестно аль-Джабарти отзывается о поэте конца XVII и начала XVIII в. Хасане аль-Бадре аль-Хиджази (ум. 1718), сочинявшем стихи на простонародном языке в отличие от его современников, творцов послеклассической эпигонской поэзии. Аль-Хиджази, воспитанник аль-Азхара, большое внимание уделял логике и грамматике и написал по этим дисциплинам ряд трудов. Уже в зрелом возрасте он начал проявлять интерес к суфийской философии, ей аль-Хиджази посвятил большую урджузу (поэму

464

в размере раджаз) в полторы тысячи строк. Наибольший историко-литературный интерес представляют его стихотворения «на тему дня», в которых он выражал сочувствие египетскому бедному люду, одновременно сожалея о его невежестве и отсутствии моральных принципов. С негодованием писал он о своих коллегах-азхарских шейхах, превративших свою религиозную деятельность в источник дохода, и осуждал их за поощрение простонародного культа поклонения святым. В сатирических тонах он изображал суеверие египтян, их поклонение разным шарлатанам и юродивым, которых они провозглашали святыми, их суфийские оргии, во время которых они предавались распутству, их веру в силу магии и языческих радений, якобы способных заставить Нил достигнуть высокого уровня во время разлива, и т. д. Многие его мысли предвосхищали идеи арабских просветителей.

Аль-Хиджази изображал характерную для Египта фигуру сборщика налогов и отношение к нему жителей, описывал политическую ситуацию в Египте и произвол мамлюкских правителей. При этом он давал исторически точные характеристики своим современникам — мамлюкским эмирам, в частности жестокому эмиру Али, так притеснявшему жителей, что те открыто радовались его смерти в 1711 г. Тем не менее сам аль-Хиджази писал о нем с уважением, ибо считал, что египтяне нуждаются в строгом правителе.

По тону стихи аль-Хиджази часто напоминают стихи Абу-ль-Атахии. Так же как и у поэта IX в., в них много критических и моральных сентенций, стихи изобилуют грустными и пессимистическими размышлениями о суетности человека и бесплодности человеческих устремлений, хотя сам же поэт предостерегает людей против подобных настроений, которые называет «скорпионами и змеями». Простота и естественность стиля аль-Хиджази, предпочтение, которое он оказывал легким для скандирования и запоминания метрам, делали его поэзию популярной во всех слоях египетского общества. Его обращенность к современной теме была большим новшеством на фоне эпигонской поэзии Позднего Средневековья, которая не признавала никаких отступлений от традиционной схемы. Аль-Хиджази часто называл в стихах свое имя (чего не знала средневековая литература и что свидетельствовало о возросшем авторском начале) и завершал их хронограммами, что позволяет датировать их написание и отраженные в них события.

Совершенно иной тип поэта являл собой Абдаллах аш-Шубрави (ум. 1757). Выходец из уважаемой семьи азхарских улемов, аш-Шубрави получил широкое богословское образование, быстро выдвинулся в качестве преподавателя исламских наук, а в 1724 г. стал главным шейхом аль-Азхара, причем в его времена престиж мусульманского университета оставался высоким. В поэзии, в отличие от аль-Хиджази с его простонародными стихами, он был традиционалистом, сочинял панегирики высокопоставленным лицам и любовные стихи, которые с успехом исполнялись певцами. Как и другие поэты Позднего Средневековья, аш-Шубрави отдал дань и строфической поэзии на народном языке (заджаль и мавалия), формы которой он использовал главным образом в любовных песнях.

Подражая знатным меценатам эпохи расцвета при Аббасидах, некоторые мамлюкские эмиры привлекали к себе в дом поэтов и щедро одаривали их. Такой литературный кружок образовался при эмире Ридване. Среди входивших в него поэтов были ас-Суйюти (ум. 1766), Касим аль-Мисри (ум. 1789), аль-Идкави (ум. 1770) и многие другие.

Мухаммад ас-Салахи ас-Суйюти был выходцем из знатного рода, образование получил в аль-Азхаре. Однако очень рано он проявил интерес не только к традиционным мусульманским наукам, но и к поэтическому творчеству, а также прославился как замечательный каллиграф. Поэзия его была своеобразным сочетанием характерного для Позднего Средневековья усложненного стиля с традициями поэтов классического времени, в первую очередь Абу Нуваса, которому он подражал в своих стихах, посвященных застольным радостям. Сочинял он также традиционные панегирики и газели. К сожалению, в соответствии с модой своего времени он превращал часто стихи в лишенные смысла лексикографические фокусы. В качестве образца аль-Джабарти приводит одно подобное стихотворение, каждое слово которого начинается с одной и той же буквы. Сочинял он также таштиры и тахмисы к стихам предшественников, что по понятиям того времени свидетельствовало о его мастерстве.

Весьма популярен в Египте был также поэт Касим аль-Мисри, также член кружка Ридвана, воспитанник аль-Азхара. По преимуществу панегирист, подражавший классическим образцам — андалусскому поэту XIV в. Лисан ад-Дину Ибн аль-Хатибу, Касим аль-Мисри прославился строфическими поэмами-песнями (заджаль, мавалия, кан ва-кан, кума) на народном языке. При дворе Ридвана в соответствии с традицией аббасидского двора устраивались литературные собрания, на которых происходили поэтические состязания. Участники состязаний не только читали свои стихи, но и обменивались

465

эпиграммами и поношениями (хиджа) часто весьма оскорбительного содержания. Касим аль-Мисри принимал деятельное участие в этих турнирах, на которых он обменивался со своим другом Мухаммадом Шабана (ум. 1788) весьма ядовитыми эпиграммами, что, впрочем, не мешало им в жизни оставаться добрыми друзьями. Особенно прославился во время этих состязаний шейх аль-Анбути (ум. 1766), острого языка его талантливых пародий и метких эпиграмм боялись все.

Одним из участников кружка Ридвана был также шейх Абдаллах аль-Идкави, которого вполне можно отнести к числу профессиональных поэтов. В отличие от аш-Шубрави, ас-Суйюти и других поэтов, не нуждавшихся в том, чтобы состоять в свите знатного лица в качестве придворного панегириста, аль-Идкави постоянно искал себе богатого покровителя, что неблагоприятно сказалось на его творчестве. Несомненно выдающийся знаток своего ремесла, он уснащал свои панегирики бесчисленными лексикографическими фокусами, что, видимо, ценилось его покровителями, но порой сводилось к мастерской демонстрации версификационных приемов.

Совершенно особое место в поэзии XVIII в. занимал Исмаил аз-Захури (ум. 1796). Почти все сколько-нибудь выдающиеся поэты его времени были питомцами религиозных школ или шейхами аль-Азхара; аз-Захури в отличие от них не получил систематического мусульманского образования. Средства к существованию он добывал продажей кофе, переписыванием Корана, изготовлением амулетов с цитатами из Корана, которые пользовались в Египте большой популярностью. Он частенько проводил время в окрестностях Каира и на острове Рауда, куда собирались любители веселых пирушек, во время которых он с большим мастерством распевал застольные песни собственного сочинения, аккомпанируя себе на лютне. Как и его предшественник, андалусский поэт Ибн Кузман, аз-Захури пользовался репутацией превосходного певца, музыканта и прекрасно справлялся с задачей сочинения панегириков во вкусе своего времени. Так, в 1765 г. он адресовал выспренный панегирик руководителю хаджжа по случаю возвращения каравана с паломниками из святых мест, причем закончил панегирик хронограммой, содержащей дату возвращения в Каир эмира.

Однако большинство стихов аз-Захури — застольные песни, в которых он, подражая классическим мастерам этого жанра Абу Нувасу и Лисан ад-Дину Ибн аль-Хатибу, воспроизводил нравы каирских любителей веселого времяпрепровождения, в деталях изображая красоты каирских окрестностей, реки Нила и застольные развлечения. В своих описаниях он умело использовал традиционные поэтические фигуры-клише, сочетая их со свежими образами, рождавшимися под влиянием непосредственных жизненных впечатлений. Как и все его современники, он часто использовал для своих хамрийят форму строфической поэзии мувашшаха. Сочинял он также и грубоватые хиджа (поношения). Но во всех жанрах стихи аз-Захури не утрачивали смысла, были просты и, главное, не перегружены лексикографическими трюками в духе традиционной поэзии его времени. Своей обращенностью к реальным событиям и жизненным ситуациям, своим отказом и от изысканной многоречивости, и от нормативной строгости поэтов послеклассического периода аз-Захури, подобно своему предшественнику аль-Хиджази, заметно выделялся среди современников.

По-прежнему большой популярностью у арабов пользовалась в XVIII в. суфийская лирика — может быть, наиболее живое явление в поэзии Позднего Средневековья. Поэзия мистико-аскетического характера имела в Египте и в тесно связанной с ним в культурном отношении Сирии длительную традицию, со временем подвергшуюся существенным изменениям. В XIII в. в Египте жил крупнейший суфийский лирик арабского Средневековья Ибн аль-Фарид, поэзия которого носила чисто религиозный характер. Впоследствии в суфийских сочинениях зазвучали ноты социального протеста: суфии обличали официальное духовенство, неправедных судий и вообще власть имущих, «забывших Аллаха», погрязших в стяжательстве и угнетающих народ. Наиболее ярко социальное негодование выражено писателем XVI в., автором суфийских трактатов Абд аль-Ваххабом аш-Шарани. На протяжении XVII и XVIII вв. количество суфийских писателей в Сирии и Египте достигало многих десятков. Во второй половине XVII и в первой трети XVIII в. Сирия выдвинула крупного теоретика суфизма и поэта Абд аль-Гани ан-Набулуси.

Мистик, теолог, поэт, путешественник и плодовитый писатель (ему принадлежит свыше 250 сочинений), ан-Набулуси был, несомненно, ведущей фигурой в религиозной и литературной жизни арабов XVIII в. Рано проявив интерес к мистическим учениям, ан-Набулуси примкнул к суфийским орденам кадири и накшбанди, изучал и комментировал труды таких средневековых суфийских теоретиков и поэтов, как Ибн аль-Араби, а также ат-Таласани, Ибн аль-Фарид, аль-Джили, причем в своих комментариях, в отличие от современных ему комментаторов и компиляторов, он не ограничивался

466

объяснением лексики и толкованием суфийской символики, а высказывал и свои собственные мистические идеи. Независимо от жанра (ан-Набулуси писал панегирики высокопоставленным лицам, восхваления пророку, стихотворные послания и любовные стихи) поэтические произведения ан-Набулуси всегда имели мистический подтекст.

Перу ан-Набулуси принадлежат также своеобразные, не укладывающиеся в традиционные жанры арабской литературы сочинения: двухтомный сонник, трактат «О дозволительности курения табака» и некоторые другие дидактические сочинения. Ан-Набулуси считается одним из создателей особого прозаического жанра — рихля (путешествий, страннических «хождений» к могилам святых суфиев). Поэт-мистик побывал в Турции, Египте, Хиджазе, Северной Африке, объездил Сирию, Палестину и описал свои путешествия в воспоминаниях. Однако в его записках нет никаких географических или этнографических деталей, которые обычно присутствовали в произведениях подобного жанра у средневековых географов. Автора в первую очередь интересуют история и состояние тех или иных «святых мест», где находятся могилы прославленных суфиев, что, разумеется, не дает картины жизни мусульманских областей, но позволяет читателю выяснить некоторые существенные стороны религиозной и культурной жизни его времени. Позднее другой сирийский суфий-путешественник, Мустафа аль-Бакри (ум. 1749), составил в подражание ан-Набулуси описание аналогичного путешествия.

Как и в предыдущие столетия, суфийская поэзия, не утрачивая своего мистического характера, часто обращалась к актуальным идеям. Аль-Джабарти в своей хронике приводит отрывок из элегии шейха аль-Азхара — поэта Халила аль-Мунайира, посвященной подвигу одного из мамлюкских предводителей, Аюббея ад-Дафтардара, погибшего в сражении с французами. Поэт использовал традиционный суфийский образ — прекрасная гурия является мамлюку и говорит ему: «Скачи навстречу счастью во весь опор, ведь я — жизнь», — и вдохновленный ее призывом храбный мамлюк бросается навстречу французам и гибнет, сражаясь за веру. Тем самым, по понятиям суфия, он получил право лицезреть прекрасный лик божества.

Последние годы XVIII в. ознаменовались важнейшим событием в истории Египта — вторжением армии генерала Бонапарта. Вне зависимости от целей Директории, организовавшей экспедицию, почти трехлетнее пребывание французов в стране не могло не оказать влияния на ее культурное развитие. Полторы сотни ученых и технических специалистов, прибывших вместе с армией, наладили первую в стране типографию с арабским шрифтом, создали библиотеку, астрономическую обсерваторию и химическую лабораторию, драматический театр, построили текстильную и бумажную фабрику, начали издавать газету. В ходе войны Египет оказался втянутым в водоворот европейской политики, что повлекло за собой усиление европейского влияния во всех сферах жизни и в известной мере предопределило характер культурного развития Египта в XIX в.

Одной из наиболее ярких фигур в египетской литературе конца XVIII и первых десятилетий XIX в. был Хасан аль-Аттар (1766—1835), творчество которого носило еще в основном традиционный средневековый характер, и в то же время он много сделал для распространения просвещения среди арабов. Сын торговца ароматическими специями, Хасан аль-Аттар оставил торговлю, учился в аль-Азхаре, стал одним из его преподавателей, а позднее даже главным шейхом университета. В период французской экспедиции 1798—1801 гг. он находился в дружеских отношениях с французскими учеными и даже обучал их арабскому языку. При Мухаммаде Али он входил в число его приближенных и был главным редактором первой египетской газеты — «Египетские ведомости». Знаток многих традиционных арабских наук, он оставил после себя сочинения по мусульманскому праву, арабской грамматике, логике, математике и медицине. Образцом эпистолярного творчества XVIII в. могут служить его послания высокопоставленным чиновникам в Турции, кади, улемам и другим лицам. Сохранились его путевые заметки с красочным описанием Дамаска, Константинополя и Босфора. Эти произведения написаны свободной прозой, без характерного для Позднего Средневековья саджа (рифмованная проза).

Продолжая традицию средневековых поэтов, аль-Аттар посвящал панегирики египетскому правителю Мухаммаду Али, своим друзьям — азхарским шейхам (например, был популярен его панегирик шейху аль-Магриби, сочиненный по случаю избрания шейха старшиной магрибинского ривака — землячества — в азхарском университете). Аль-Аттар писал также элегии на смерть друзей (например, элегия на смерть шейха ад-Дасуки), сочинял застольные песни. Наиболее яркие стихи его дивана относятся к жанру васф. В них содержатся красочные описания городов Египта (например, Асьюта), каирских достопримечательностей (например, знаменитого азбакийского пруда в центре Каира с прекрасными дворцами, его обрамляющими) и т. д.

467

В меньшей мере, чем в Сирии и Египте, приближение Нового времени ощущалось в Ираке — одной из наиболее отсталых в экономическом и культурном отношении областей Османской империи. Литература Ирака, в основном представленная поэзией, носила в XVIII в. еще строго традиционный характер. Иракские поэты не выходили за пределы средневековых жанров, и, может быть, единственной отличительной чертой их творчества было обилие произведений религиозного (в основном, шиитского) содержания: различных од в честь пророка Мухаммеда, грустных элегий о загубленных душах шиитских святых Али и его сына Хусейна, убитых политическими и религиозными противниками еще в VII в., в них поэты в традиционных шиитских выражениях обычно горестно сетовали на жестокую судьбу. При провинциальных иракских правителях, как некогда при могущественных багдадских халифах, были свои панегиристы, в поэзии которых почти не находили отражения социальные проблемы Ирака — экономический гнет и политическое бесправие. Может быть, некоторое исключение представляет Мустафа аль-Гулами аль-Маусили, который в стихах критиковал османские власти. Обычно же поэты сочиняли верноподданнические оды за вознаграждение. Например, поэт аль-Умари в середине XVIII в. посвящал панегирики-поздравления багдадскому паше Ибн Хасану в связи с «победами» паши над бедуинами Южного Ирака. Другой поэт, Казим аль-Узри, прославлял в панегириках правителя Багдада Сулеймана, а поэт аль-Ашри воспевал багдадского правителя Омара, выходца из кюлеменов (иракских мамлюков). Тот же аль-Ашри, поэт с ярко выраженными шиитскими симпатиями, во время посещения шиитских святынь в Неджефе писал грустные элегии в память шиитских мучеников Али и его сына Хусейна. Подобные же элегии сочинял и другой шиитский поэт, Ахмад Фахри аль-Маусили.

Дата добавления: 2015-06-04