Проблема познаваемости актов сознания

В процессе этой деятельности мы понимаем текущую ситуацию. Это означает, что мы либо впервые формируем ожидания, либо корректируем их. При этом наше решение должно быть обусловлено стоящей перед нами задачей. Парадокс понимания в том, что мы не можем знать заранее, какие действия мы должны предпринять для решения данной задачи. Понимание появляется, когда мы затрудняемся сыграть ту или иную часть произведе­ния, потому что не понимаем, как это надо сделать. Затруднение и есть начало процесса понимания. Мы затруднились сыграть какую-то опреде­ленную часть, следовательно, она выявилась и тем самым противопостави-лась всему остальному произведению¹⁷. Результат процесса понимания — образовавшаяся структура значений. Эту структуру мы уже можем воспро­изводить автоматически и переносить с познанного на непознанное, с из-

¹⁷ Нуждин Г.А. Сознание и его структуры (www.philosophy.ru).

вестных и знакомых вещей на незнакомые, знание о которых у нас еще толь­ко формируется.

Можно сказать, что мир (феноменальная данность) — это все, схвачен­ное сознанием. Однако только часть мира доступна пониманию. Над этой частью происходит работа теоретического сознания, которая приводит к изменению системы значений субъекта (знания). В свою очередь, знание определяет способ явления феноменальной данности.

Человеческое сознание — лишь некий акт реагирования, который дос­таточно сложен для понимания. Работу сознания можно рассматривать как процесс непрерывной переработки и накопления поступающей извне ин­формации. Этот непрерывный процесс и формирует сознание.

С познавательными процессами в сфере сознания связан «парадокс Тью­ринга». В переводе в термины классической науки этот парадокс можно сформулировать так: сознательные действия еще не означают, что они — следствие работы сознания. Мы можем получать непрерывный поток впе­чатлений, даже реагировать на них, как реагируем рефлекторно на укус комара или едущий наперерез автомо­биль, но в лучшем случае это все — лишь работа смысловых клише, заго­товленных впрок, и это последействие есть лишь имитация сознания (и, быть может, весьма искусная), лишь вос­произведение сознательных форм по­ведения, сознание машиноподобное. Человек может реагировать на какие-то стимулы, не воспринимая их, т.е. не пытаясь понять, а «понять» в дан­ном случае и означает «осознать». Такой акт осознания всегда происходит заново, как бы «в первый раз»¹⁸.

М. Бахтин писал о мысли как о поступке. Если заранее требуется, чтобы твоя мысль соответствовала мнению большинства, то места для поступка не остается. Но и мысль при этом исчезает, будучи заменена ее имитацией — принятием заранее кем-то сформированного мнения. Исчезает сама воз­можность мышления как личного открытия истины. Разумеется, мысль воз­никает как отклик на уловленный сознанием призыв реальности, на необ­ходимость разобраться в создавшихся обстоятельствах. Но она не опреде­ляется этими обстоятельствами. Человек может действовать в создавшихся условиях согласно готовым житейским или идеологическим стереотипам. Но в таких действиях, по мнению Ю. Шрейдера, нет личного поступка, в них не участвует сознание. Последнее возникает лишь при стремлении по­нять самому, совершить личные усилия понимания. Только тогда возника­ет мысль как поступок, противостоящий пассивному усвоению внешнего впечатления, способного воплотиться в стереотипы поведения или мнения. И это требует часто не менее героических усилий, чем поступок-действие. Акт осознания — это и есть поступок мысли, в результате которого мы со­здаем и держим в себе чрезвычайно сложную мыслительную конструкцию, а не пропускаем через себя случайно вспорхнувшие из глубины воспоми­наний мысли. Мы прилагаем усилия, когда целенаправленно стремимся

Шрейдер Ю. В поисках сознания (http://posad.agava.ru).

нечто вспомнить, хотя если бы точно знали, чего хотим, то вспоминать это уже не надо было бы. Иными словами, акт осознания не происходит по механической модели. Этот акт составляет как бы миг, но вместе с тем этот миг должен длиться достаточно долго, чтобы успеть завершить и удержать мыслительную конструкцию, зафиксировать ее в сознании¹⁹.

По мнению Ю. Шрейдера, акт осознания не обусловлен извне — он есть личный поступок самого осознающего. Но одновременно он совершается как ответ на вызов некоторой внешней действительности. Однако этот вы­зов — не принуждение к осознанию, а, скорее, намек на его возможность. Намеком может служить текст, понимаемый не как прямое обозначение предметов или событий, но как притча, интерпретация которой и есть акт осознания. Намеком, требующим осознания, может оказаться событие или ситуация, в которые мы оказываемся включенными. Люди старшего поко­ления хорошо помнят слова довоенной песни: «Когда страна быть прика­жет героем, у нас героем становится любой». Идея, что героем можно на­значить, по сути дела отрицает необходимость личного поступка мысли и духа как условия героизма. Порой героические усилия требуются не для того, чтобы действовать так, как от тебя ждут, но для того, чтобы задать самому себе тот самый главный вопрос, который необходим для осознания проис­ходящего, а следовательно — для ответственного поступка. Таким образом, понимание текста или события оказывается встречей с некоторой действи­тельностью, при которой изменяется состояние сознания, а не просто про­исходит механическое накопление сведений (мнений, фактов, правил, об­разцов и т.д.) — это все мыслительная деятельность, лишь имитирующая сознание²⁰.

Теоретический парадокс, отражающий непроясненность сознания для познания, заключается в том, что поскольку акт осознания принципиаль­но невоспроизводим и непредсказуем (ибо он всегда личный и всегда в пер­вый раз), он не может быть описан теоретически. Мало того, он не может быть описан вообще. Я не могу никому передать свое ментальное состоя­ние, впечатление, переживание или интерпретацию художественного про­изведения, если все они являются событиями моего сознания. Мой акт осоз­нания всегда обречен на молчание, и никто другой не может даже помыс­лить о нем. А то, о чем нельзя помыслить, «не существует» — это очень древний философский принцип. Следовательно, мой акт осознания не су­ществует для всего остального мира.

Поймав акт осознания в сети теоретической предсказуемости, мы тут же лишимся его, так как он перестанет быть личным поступком, ибо мы на­учимся воспроизводить его, как воспроизводим, не задумываясь, запрограм­мированные опытом поступки и воспринимаем, не вникая в их смысл, кли­шированные понятия. Внутренний опыт сознания не только текучий и не­дискретный, он также невыразимый на адекватном ему языке, поскольку не имеет имманентного для себя культурного кода, при помощи которого этот акт способен себя выразить. Сознание, не обладая таким языком, вы­нужденно пользоваться чужим, в частности языком науки или художествен­ного дискурса, которые были созданы совершенно под иные цели и пото-

¹⁹ Шрейдер Ю. В поисках сознания (http://posad.agava.ru).

²⁰ Там же.

му не приспособлены для аутентичного воспроизведения сознания. По­скольку оба языка, научный и художественный, единственные, которые понятны другому человеку, не имеющему точек соприкосновения с моим внутренним сознанием, а стало быть, для большинства людей, и при этом чуждые такому сознанию, то можно заключить, что природа сознания не­познаваема. Во всяком случае, познаваема частично.

Проблему познаваемости и непознаваемости актов сознания можно про­иллюстрировать на примере создания теории относительности. Для всех мыслимых тел наблюдатель легко может представить себя движущимся вместе с этим телом, «верхом на нем». Но, пытаясь вообразить себя сидя­щим верхом на световом луче, Эйнштейн понял, что это невозможно, ибо тогда свет относительно наблюдателя был бы неподвижен и потому пере­стал бы быть светом. Этот мысленный опыт убедил в невозможности клас­сического описания природы света. И в необходимости создания неклас­сического объяснения этой природы. Так и с проблемой выявления акта осознания.

В обычных ситуациях, т.е. ситуациях, имеющих логическое решение, отделить акт осознания от использования прежнего опыта, знаний невоз­можно. Следовательно, необходимо исследовать поведение человека в си­туациях, где он не мог использовать уже наработанный опыт поведения. Именно в этих ситуациях имитация сознания практически невозможна, а разумное их разрешение достигается лишь актом осознания. К подобной ситуации расколдовывания сознания через пограничные ситуации прибе­гали представители феноменологического крыла философии и сторонни­ки понимающей социологии. В частности, В. Дильтей, ведущий представи­тель философии жизни, основатель философской герменевтики, понима­ющей психологии, развил учение о понимании как специфическом методе наук о духе (в отличие от наук о природе), интуитивном постижении актов сознания и духовной целостности личности.

Поскольку природа и общество так сильно отличаются друг от друга, рассуждал В. Дильтей, различными должны быть и методы их познания. Для природы больше подходят те приемы причинно-следственного и статисти­ческого объяснения, которые давно применяются в физике и других есте­ственных дисциплинах. В социальном познании необходимы иные проце­дуры. Первой выступает интроспекция — самонаблюдение, благодаря кото­рому человек заглядывает внутрь себя и изучает поток своего сознания. Вторым приемом выступает сопереживание, или понимание, благодаря ко­торому мы можем заглянуть внутрь другого человека, поставив себя на его место и пережив то, что в данный момент переживает он. Наконец, треть­им методом выступает культурологический анализ — интерпретация духов­ных символов и объектов.

Единство трех методов познания заключается в том, что все они нацеле­ны на постижение духовного мира, ибо отдельный индивид, другие люди и общество в целом суть духовные образования, которые открывают свою сущность только внутреннему взору. Духовное сопереживание и постиже­ние Дильтей именует «пониманием» (das Verstehen). Позднее данный термин станет одним из ключевых в социологии М. Вебера. Поскольку человек — существо духовное, то и во внешнем мире он должен искать проявления духовного начала, делая их предметом своего изучения. Отсюда и название

«науки о духе», в число которых по сложившейся в XIX в. традиции вклю­чали также социологию.

В первой половине XX в. идеи понимающей социологии развивали в Германии кроме В. Дильтея также Г. Зиммель и М. Вебер, а в США Ч. Кули, Дж. Г. Мид, Ф. Знанецкий и др.²¹ М. Вебер предложил объединить два ме­тода — качественный, направленный на постижение скрытых мотивов и присущий гуманитарному знанию, и количествен­ный, призванный измерять степень корре­ляции повторяющихся действий на основе статистических связей, присущий есте­ствознанию. Социальную реальность, по Веберу, надо, во-первых, интерпретиро­вать, постигая внутренний смысл челове­ческих поступков, сопереживая с другими, во-вторых, объективно измерять при помо­щи статистики. Оба метода не противосто­ят друг другу, они дополнительны и только в совокупности дают полную картину ре­альности. Каждый порознь дает только ча­стичную истину. Субъективное «подразу­мевание» значения или мотивов действия дает такую же приблизительную картину, как и объективное измерение при помощи статистических средних величин. Ученый должен выяснить, какой смысл придает своим поступкам сам человек, какую цель и значение вкладывает в них, какими моти­вами и стимулами движим. Логика изуче­ния должна строиться таким образом, чтобы каждое отдельное действие можно было поместить в цепочку других мотивируемых и рационально понятых движений.

Дата добавления: 2015-06-04