Конфуций — ученик Неба и учитель социума

Конфуций — один из первых, кто сформулировал для человека зада­чу самосовершенствования. Конечно же, мудрецы были в Китае и рань­ше. Но они в отличие от Конфуция получили свои способности как не­кий дар свыше. Конфуций же сам сделал себя мудрецом, не будучи им по рождению. И именно этим его опыт бесценен.

Рассмотрение традиционной культуры Китая как экологической по характеру, а в ней образа-понятия «основы и утка» (как символа гармо­нии внутреннего и внешнего на уровне личности, вторящей структуре культуры, или самого космоса-природы) может пролить свет на глубин­ный смысл высказывания Конфуция об этапах его совершенствования, запечатленного в «Лунь юе»:

26 - 3404 401

«В десять лет я устремился помыслами в [пять аспектов] учения;

В тридцать лет установился;

В сорок — не сомневался;

В пятьдесят — познал предопределение Неба;

В шестьдесят — ухо стало послушным [Небу];

В семьдесят — следовал желаниям сердца, не выходя за рамки

[естественного]».

Очевидно, что каждая фраза, каждый употребленный здесь термин не случаен.

«Лунь юй» строится по аналогии с упорядоченным космосом и представляет собою плоскостную и объемную схематизацию живого узора природной вещи. К сотворимому мудрецом этому орнаментально­му плетению знаков, как бы наложенному на изначальное, созданное Небом-Природой, в ассоциативной символике китайской мудрости при­ложим образ структурно упорядоченной сети продольных и попереч­ных линий, зримо материализованный в ткани письмен. В живом и за­ряженном энергией творца тексте каждый иероглиф пульсирует оттен­ками смыслов в зависимости от соседства с другими знаками. Назначе­ние канона — передать не только современникам, но и потомкам «свер­нутое знание» древней мудрости.

Обратим внимание на приведенные строки, состоящие из шести предложений. Первая фраза выглядит как начало зарождения процесса, который связан с «работой души». Здесь заложены все потенции лично­сти, развитые и раскрытые ниже. Речь идет о внешнем аспекте ритуала: обращение помыслов к учению (в его пяти аспектах) ставило целью овладение культурой (вэнь), что тождественно созиданию «одежды» личности, то есть накоплению эрудиции. Ведь по Конфуцию «благород­ный муж расширяет познания в культуре и стягивает их посредством ритуала». Шестая фраза — подведение итога совершенствования Кон­фуция, достигшего состояния «срединности», воплотившего в себе принцип космического природного ритма. Упорядоченное сердце муд­реца, обретшее свою экологическую нишу, не нуждается во внешнем сдерживании.

Известно, что учение в традиционном смысле у Конфуция началось ранее десяти лет, и тогда «десять» — округленное число, несущее в тек­сте канона свою нагрузку, а «десятка» — одна из ведущих узлов его ткани. Будучи в китайском языке графическим пересечением перпенди­кулярных линий (своего рода крест) — она повторяет структуру канона и одновременно выражает не только идею концентрации двух полюсов (инь — ян), единства времени и пространства, но и структуру личности, а также пятиместную структуру ритуала и благодати, рассмотренные выше. Одно, перетекая в другое, символизирует целостность мира.

Если 1-я и 6-я строки — выражение гармоничного слияния внутрен­него и внешнего в личности мудреца, то весь текст пронизывает идея ритуала, а во 2—5-х строках указаны сферы его проявления: четыре ас­пекта жизненной силы дэ — гуманность, долг-справедливость, доверие и знание, а также пять аспектов совершенствования — речь, облик, зре­ние, слух, мышление.

Конфуций принадлежал к тем, кто совершенствовался через учение. Причастность к культуре-ритуалу как «одежде» позволила Конфуцию достойно подойти к своему второму жизненному этапу — тридцатиле­тию, когда он «установился», то есть сформировался как личность и со­здал основные концепции своего учения.

«Установление», без сомнения, итог процесса, начатого раньше для освоения знания и культуры, в котором, по признанию Конфуция, он превосходил других.

Устремление к постижению ритуала в учении приводит к развитию ситуации: «когда не изучаешь ритуала, то нечем утвердиться». Наступа­ет новая веха жизни Конфуция. Существенно меняются роли. Из субъ­екта, впитывающего информацию извне, он становится сам источником знания — носителем ритуала, культуры для окружающих. «Установле­ние» Конфуция материализуется в его способности наставлять в ритуа­ле. Если прежде он осваивал его пять аспектов у других, то теперь он сам — наставник, и главным для него стало воздействие на учеников речью, сопоставимой с долгом-справедливостью, а следование ему, по Конфуцию, программируется волей: «Жить в уединении, чтобы обнару­жить свое стремление, исполнить долг, чтобы достичь своего пути». Итак, в тридцать лет Конфуций установился как учитель, создав собст­венную школу. По Конфуцию, овладение учением обусловливает пере­дачу познанного: «Как можно, научившись в свое время, выученное не передавать [другим]?»

В 3-й строке высказывания мыслителя, который «в 40 [лет] не со­мневался», речь идет о достижении им гуманности, которая прогляды­вала в его облике. На современников Конфуций производил неизглади­мое впечатление, например, тем, что в минуты опасности он играл на лютне, проявляя стойкость духа. Стремясь равняться на высшее, на­ставник хотел бы даже «не высказываться», а воздействовать на учени­ков лишь своим обликом, зримо и доступно. Не случайно, в ответ на во­прос, почему благородный муж лишен тревоги и боязни, учитель ска­зал: «Коль не найдешь внутри себя изъяна, о чем тогда печалиться, чего тревожиться?» Внутреннее совершенство, проявляющееся вовне, позво­ляет мудрецу в обыденной жизни быть не подвластным земным стра­стям, в противоположность обывателям, обремененным вечными волне­ниями. Недаром Конфуций считал, что безнадежен тот, чей облик на со-

26*

рокалетнем рубеже не излучает добра и гуманности и что по свидетель­ству учеников учитель был «ласков, но строг, внушителен, но не сви­реп, полон внушительности и покоя».

Облик Конфуция, пронизанный доброжелательностью, был настоль­ко выше окружающих, что чуткий к ученикам наставник был вынуж­ден, уловив их настроение, сказать: «Я от вас ничего не скрываю. Я ни­чего без вас не делаю. Весь я перед вами». Он хорошо понимал, что каждому хочется постичь тайну учителя, и неискушенному кажется, что Конфуций скрывает нечто потаенное. Учитывая уровень развития своих учеников, не похожих друг на друга, Конфуций сознательно орга­низует общение с ними. Но итог знания зависел не только от мудреца, а прежде всего от умения ученика задать вопрос и понять услышанное, увидеть и постичь зримое.

Речью и обликом Конфуций активно воздействует на окружение, внося в него импульс развития. Духовные зрение и слух выступают для него мощным средством познания и самосовершенствования, а реали­зуются они, в первую очередь, в общении с высшими сферами, откуда он и черпает информацию. Высшая степень идеального духовного зре­ния выражена в 4-й фразе: «в 50 — познал предопределение Неба». «Знать Небо» можно лишь посредством духовного зрения, поскольку Небо по традиционным воззрениям безмолвствует, а значит, воздейству­ет на низшее лишь своим обликом. «Знать предопределение Неба», по Конфуцию, может лишь тот, кто развил свои возможности и готов к об­щению с высшим. Как уже указывалось, зрение соотносится с одним из аспектов благодати — «доверием синь».

В свою очередь, доверие означает реализацию способности видеть не только то, что зримо, но и то, что незримо — предопределения Неба, ведь одно из многочисленных значений синь — «весть», «информация». Весть передается, и передавать далее можно лишь то, что получил в свое время сам. Получив весть от древности, Конфуций передает ее другим, заявляя: «Передаю, а не создаю, [за получение] вести (синь) люблю древность».

Итак, «знание предопределения Неба» означает возможность его устного толкования с целью передачи современникам и потомкам. Эта «передача» предполагает священный трепет перед Небом, рождаемый знанием (ведь «трепещет» благородный муж, а не ничтожный человек, которому предопределение Неба не ведомо). Восприятие Конфуцием знаков Неба и тех, кто его представляет (высоких предков), обеспечива­ет гармоничность этого общения. Каждая весть, исходящая от Неба и сакральной древности — стимул мудрецу для нового витка совершен­ствования, требовательного соотнесения ребя с высшим.

Если Конфуций учится у древности, воспринимая весть из среды более высокого, чем он, порядка, «не пресыщаясь», то и Небо, пока об­лик Конфуция гармоничен и совершенен, равно зрит «не пресыщаясь» им. Не случайно, в ответ на критику своего ученика наставник заявил, что лишь Небо в состоянии одобрить или отвергнуть его. Мыслитель в состоянии трактовать предопределение Неба. Так, ощущение Конфуци­ем себя преемником древнего мудреца Вэнь-вана дает ему основание считать, что Небо пока «не хоронит его». Осознанием собственного со­вершенства выступает утверждение Конфуция о том, что, пожалуй, «Небо знает его».

Несмотря на мнимую доступность Конфуция для других, он нахо­дится на ином уровне развития, чем его современники и даже ученики. В «Лунь юе» много отголосков этой напряженной жизни, выходящей за край земного бытия. Совершенство духовного зрения, позволяющее на­лаживать коммуникацию с небом-Природой, предполагает, конечно же, общение с ушедшими предками. Так, например, учитель сетует на то, что одряхлев, он перестал видеть во сне древнего Чжоу-гуна, а это зна­чит, что прежде контакт осуществлялся «внутренним», духовным зре­нием. В связи с даром Конфуция общаться с Небом и предками, понят­но суждение его ученика Цзы Гуна о ненадобности для учителя посто­янного наставника.

Для мудреца в интимном общении с предками, Небом-природой, внешний фактор был излишен. Связь шла напрямую, незримо для дру­гих, и он обретал знаки в медитации, открывающей тайны мира. В по­стижении знаков Неба, воплощенных в облике совершенных мудрецов и в древних текстах, зримо обнаруживается тенденция: культура, зри­мая в человеке и в высшем его варианте — мудреце, имеет вторичный, несамодовлеющий характер, уподобляясь своему основанию Небу — Природе.

5-я строка высказывания: «в шестьдесят — ухо стало послушным [Небу]» свидетельствует о пике совершенствования духовного слуха, что связано со знанием как одним из аспектов благой силы дэ. Это со­отношение ярко выступает в сравнении двух учеников Конфуция: «Хуэй, услышав об одном, знает [все] десять (целое.— 3. Л.), а Цзы Гун, услышав одно, знает лишь два».

Безусловно, что тип Цзы Гуна характерен для заурядных людей. По­стигая речь окружающих, они довольствуются частичной истиной. Дру­гие же, более совершенные, обладающие даром прозрения, по малому узнают целое.

Это сопоставление способностей двух учеников вполне приложимо к процессу совершенствования и самого Конфуция: обладая способно-

стью учиться и тем самым изменять себя, он, не имея врожденного зна­ния, в итоге сравнялся с мудрецом по рождению.

Характер усвоения информации, указанной выше, выявляется вы­сказыванием Конфуция: «один из трех прохожих достоин быть его учи­телем». Повторив фразу «выбираю лучшее и следую ему», он добавля­ет: «То, что не доброе, исправляю». Последняя операция позволяет по­нять и другой тезис Конфуция: «учась у низших, восхожу к высшему». Итак, кропотливый труд над утончением собственного слуха и творче­ское усвоение услышанного качественно преображают личность Кон­фуция, ибо «восходит к высшему» лишь благородный муж.

Итак, совершенствование — это выявление в человеке жизненной силы, представляющее собою единый нерасчлененный процесс. Его на­чальный пункт таит, как в зародыше, все потенции будущего. Ведь суть учения — в совершенствовании пяти способностей личности (пяти ас­пектов служения). Во 2—5-х строках выражена идея роста совершенст­ва, и наконец, этот процесс (6-я строка) как бы возвращается к своему началу, но уже на совершенно ином уровне.

Настроившись на сферы более высшего порядка, Конфуций пости­гает прежде всего сердцем древний ритуал; постигая гармонию космо­са, обращается к далеким предкам, в конечном счете олицетворяющим Небо-Природу.

Весь процесс совершенствования завершается внутренним преобра­жением, которое выразилось в том, что в 70 лет он мог следовать жела­ниям своего сердца, не выходя за рамки естественного, и обретать со­вершенное мышление, которое не только венчало весь процесс, приводя к гармонии личности, но и позволяло начинать новый цикл духовного восхождения.

Конфуций стал благородным мужем, у которого наработанная вос­питанием и учением культура (вэнь) уравновесилась с его сущностью. Он познал ритуал в полной мере и прежде всего в его внутреннем ас­пекте, и потому его природа уподобилась природе Неба.

Вначале, пользуясь ритуалом как средством, он путем осознанного ограничения пришел к внутренней, ничем не ограниченной свободе. Гармонизируя посредством ритуала свои способности, он обрел золо­тую середину, то есть приобщился к космической гармонии, вошел в число избранных, «познавших дэ» и стал в состоянии передавать эту жизненную силу Неба другим.

Приобщение к космическому закону ли — свидетельство совершен­ства мышления и знак мудрости. И недаром, настаивая на том, что Кон­фуций — мудрец, его ученик Цзы Гун утверждал: «Именно Небо сдела­ло его совершенномудрым». Идея о том, что Конфуций обрел мудрость, поскольку Небо благоприятствовало ему, выражена иероглифом «цзун»

(букв, вертикаль, меридиан). Пересечение с горизонталью образует ми­ровой узор «основы и утка», в центре которого и оказалась личность Конфуция. Он удостоился высокой чести и обрел полноту гармонии внешнего и внутреннего. Быть на одной вертикали с Небом, значит, быть способным подключаться к его мудрости, стать избранным, войти в беспредельную иерархию совершенствующихся сущностей.

Но «добродетель,— утверждал учитель,— не бывает одинокой, у нее непременно появляются соседи». Недаром Конфуций обладал огромной притягательной силой. Следует учесть, что китайский мудрец не излагал свое учение систематически: он лишь отвечал на вопросы своих учеников, менее совершенных, чем он, и потому в сюжетах тек­ста скрыт глубокий смысл, который открывается постепенно. Учитель воплотил в себе особую мудрость жизни, и прежде всего осознание не­обходимости совершенствования человека как космического закона.

Учение Конфуция, обретшее многочисленных последователей, не утратило своей притягательной силы до сих пор.

Подход к «Лунь юю» с учетом образа космического масшта­ба — «основы и утка» — позволяет более адекватно выявить назначе­ние текста и подлинный его смысл, в частности, как способа постиже­ния человеком благой силы жизни. Мыслитель отчетливо представлял беспредельность космической иерархии совершенства. Способный к постоянному обновлению («Не происходит изменений лишь с высшим знанием и низшей глупостью»), он стал мудрецом и осознал свое уни­кальное назначение в мире — помогать совершенствоваться другим.

Постигая высшее и равняясь на него, он мог устанавливать опти­мальное межличностное общение, держа «в отдалении» (выше — ниже) субъект общения. Людей он оценивал по их способно­сти совершенствоваться. Умея ставить перед ними лишь посильные за­дачи, Конфуций выработал гибкий принцип общения: «С теми, кто выше среднего человека, можно говорить о высшем, с теми, кто ниже, чем средний человек, нельзя говорить о высшем».

Однако подлинному наставнику-мудрецу уготована участь «стоять одиноко». Его непохожесть на заурядное окружение нередко отторгала его даже от близких. Метафорически звучит рассказ сына Конфуция Бо Юя о том, как его отец поучает его, суетливого и не слишком усердного в учении. Чэнь Кан — ученик Конфуция, подозревая, что Бо Юй узнал от отца что-то особенное, приходит к неожиданному заключению: на­ставник держит на расстоянии даже собственного сына, поскольку тот не преуспел в изучении «Ши цзина» и ритуала.

Наследие Конфуция — это лишь ответы на вопросы учеников. Да и не на все вопросы давались ответы. Конфуций умолчал по поводу, на­пример, того, что такое смерть. Ведь спрашивающий не знал, что такое

жизнь, и безусловно, он не мог постичь смысл смерти. Ученик, не осоз­навший, как служить людям, тем более был не в состоянии постичь служение духам.

Сам Конфуций, глубоко почитая древность, осознал бремя ответст­венности быть звеном между предками, Небом-Природой и грядущими «десятью тысячами» поколений. Его величие видится в том, что он со­здал вариант экологичной этики, или этики эко-поведения личности. Ритуал передавал структуру поведения мудрецов прошлого и тем са­мым программировал аналогичную структуру личности последующих поколений. Поклоняясь природе как непосредственному носителю эко­логичной мудрости, Конфуций перенес акцент на природу человека. Тем самым Конфуций совершил гуманизацию всей системы эко-обще-ния, сохранив и развив изначальную эко-гармонию. Произошло как бы удвоение основания китайской культуры: наряду с Природой-Космосом стала выступать и природа человека. Конфуций начал качественно но­вую эпоху в истории Китая осознанным формированием себя и других, творя на этом основании также и нормы социально-природного поведе­ния масс.

Китайский мудрец, угадывая и выполняя волю Неба, творил себя и социум. Он был как бы, осознающей свою великую миссию, «кистью» в руках Великого сверх-мастера — Неба. Он улавливал безмолвную ме­лодию Неба (безмолвную для всех, кроме него) и воспроизводил ее всем остальным, становясь то «лютней», то «кистью», то «резцом»... Это была великая Школа Творчества. Конфуций был в ней одним из первых Учеников, а значит, и Учителем грядущих поколений.

Дата добавления: 2015-06-04