Свободы договора в политико-правовом контексте 9 страница

--------------------------------

<1> Kotz H., Flessner A. European Contract Law. Vol. I. 2002. P. 131.

В-четвертых, в ряде стран произошла прямая отмена доктрины laesio enormis применительно к сделкам между коммерсантами с сохранением данной доктрины в той или иной усеченной форме в отношении остальных контрактов. Однозначное исключение применения доктрины laesio enormis к контрактам между коммерсантами было закреплено в § 286 Общегерманского торгового уложения 1861 г. и действовало на территории немецких земель и Австрии. Австрийское законодательство, которое, как мы видели, в Гражданском уложении 1811 г. (§ 934, 935) хотя и с рядом серьезных исключений, но признавало доктрину laesio enormis, после принятия Общегерманского торгового уложения исключило применение доктрины laesio enormis еще и в отношении контрактов между коммерсантами.

В-пятых, некоторые европейские законодатели в середине XIX в. в целом исключили применение доктрины laesio enormis в Баварии (1861) и в Саксонии (1863) <1>.

--------------------------------

<1> Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 465.

При этом в тех странах, где доктрина laesio enormis в той или иной усеченной форме сохранялась в рамках позитивного права, она в XIX в. применялась намного реже <1>. Как отмечает Р. Циммерманн, за весь XIX в. найдется крайне мало случаев запротоколированных судебных дел, в которых ссылка на laesio enormis была бы поддержана судом. Как отмечает этот уважаемый цивилист, доктрина laesio enormis хотя и сохранилась в тексте некоторых старых кодексов, но весь XIX в. жила беспомощной жизнью пенсионера <2>. В некоторых других зарубежных работах ссылки на судебные дела XIX в., в которых доктрина laesio enormis применялась судами, даются <3>. Тем не менее, судя по всему, интенсивность ее применения действительно значительно снизилась.

--------------------------------

<1> Arrunada B., Andonova V. Common Law and Civil Law as Pro-Market Adaptations // 26 Washington University Journal of Law and Policy. 2008. P. 106.

<2> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. C. 268.

<3> Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 368.

Причины этой тенденции вполне очевидны. Во-первых, развитие классической экономической науки постепенно дискредитировало идею о том, что у экономических благ имеется какая-то объективная внутренняя ценность, не зависящая от субъективных оценок конкретных контрагентов. И этот тезис оказывал прямое воздействие на взгляды юристов. Теофиль Берлье (Berlier), французский юрист и член Государственного совета Франции времен Наполеона, в начале XIX в. писал, что "вещи, как правило, не имеют истинной, справедливой цены, они ценны одним больше, другим меньше, и цена становится известной только в результате заключения соглашения". Аналогичные взгляды высказывали и другие цивилисты XIX в. (Эндеманн, Демоломб, Лоран и др.) <1>. Во-вторых, расцвет волевой теории на волне популяризации ценностей laissez-faire просто подавлял легитимность различных попыток проведения патерналистской политики обеспечения справедливости вопреки выраженной в договоре воле его сторон.

--------------------------------

<1> Обзор мнений см.: Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 202, 203.

Также новые веяния в политике права привели к тому, что ранее столь популярное правило о праве суда снизить договорную неустойку стало выходить из моды. Так, например, принцип буквального применения договорной неустойки был закреплен, в частности, в Прусском земском уложении 1794 г. (ст. ст. 292, 293) и в целом был характерен для права ряда немецких земель <1>. Показательно, что указания на возможность снижения несоразмерной неустойки не найти, в частности, в работах Савиньи <2>, Виндшейда <3>. К концу XIX в., по мере сворачивания политики laissez-faire, усиления интервенционистской экономической политики имперского правительства и роста популярности идей социального государства (начиная со знаменитых социальных реформ Бисмарка), такой жесткий подход стал подвергаться критике <4>. Тем не менее на практике до принятия Германского гражданского уложения снижение неустойки было достаточно затруднено в связи с тем, что для пересмотра судом договорного условия о неустойке тогда не было достаточных законных оснований <5>.

--------------------------------

<1> Von Mehren A. Encyclopedia of Comparative Law. Vol. VII: A General View of Contract. 2008. P. 47.

<2> Савиньи Ф.К. Обязательственное право. М., 1876. С. 538 - 541.

<3> Виндшейд Б. Об обязательствах по римскому праву. СПб., 1875. С. 79 - 83.

<4> Обзор критики ст. ст. 292 и 293 Прусского земского уложения см.: Пергамент М.Я. Договорная неустойка и интерес. М., 1905. С. 178, 179.

<5> Дернбург Г. Пандекты. Т. 3: Обязательственное право. С. 157.

Происходило и множество иных изменений в частноправовой догме, направленных на расширение сферы договорной свободы. Так, например, с наступлением гегемонии капиталистических отношений право европейских стран перестало сомневаться в наличии у кредитора возможности осуществить уступку прав требований третьему лицу. Включение в число оборотоспособных активов прав требований значительно интенсифицировало оборот и позволяло участникам оборота, нуждающимся в срочном рефинансировании, получать его за счет продажи своих прав требований тем участникам оборота, которые имеют свободный капитал и готовы ждать погашения уступаемого долга. Последние рассчитывали на извлечение прибыли за счет получения от цедента соответствующего дисконта к номиналу долга. Античное и средневековое право исходило из личностной природы обязательственной связи и испытывало сложности с доктринальным принятием самой идеи свободного отчуждения прав требований. Но право капиталистических экономик не могло более мириться с этим препятствием <1>.

--------------------------------

<2> Подробнее об истории признания допустимости уступки прав требований см.: Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. C. 58 ff.

Европейское частное право явным образом модифицировалось под воздействием бурного развития капитализма и этики индивидуализма.

Великие гражданские кодификации XIX в.

Французский гражданский кодекс

"Золотой век" свободы договора ознаменовался рядом кодификаций, которые закрепили формирование классического договорного права, основанного на концепции консенсуального договора и абсолюте автономии воли сторон.

Здесь в первую очередь следует вспомнить Французский гражданский кодекс 1804 г. (далее - ФГК). Взамен отброшенных институтов феодального прошлого в основу развития общества были заложены и законодательно закреплены основные либеральные и либерально-экономические ценности: абсолютный характер права собственности, свобода завещания и возведенная в ранг фундаментального принципа идея свободы договора <1>.

--------------------------------

<1> Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 1. М., 2000. С. 118.

В ст. 1134 ФГК была торжественно закреплена формула, ранее озвученная Фомой Аквинским, а затем Жаном Дома, согласно которой "соглашения, заключенные надлежащим образом, имеют силу закона для тех, кто их заключил" <1>. Бельгийский цивилист Лоран (Laurent) комментировал ст. 1134 ФГК следующим образом: "Судья должен рассматривать решения сторон договора как имеющие силу закона и не изменять их, прикрываясь идеями справедливости. Воля стала единственным источником обязательств сторон, и не существует никаких более высоких стандартов, в соответствии с которыми она может быть оценена или восполнена" <2>. То, что законодатель сравнил силу заключенных договоров с авторитетом закона, отражало вполне четкое стремление сделать акцент на абсолютном статусе воли сторон <3>.

--------------------------------

<1> Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона) / Пер. с фр. В. Захватаева. Киев, 2006. С. 385.

<2> Laurent F. Principes de droit civil francais. 1869. XV, § 485. Цит. по: Gordley J. Myths of the French Civil Code // 42 American Journal of Comparative Law. 1994. P. 478.

<3> Де ла Морандьер Ж. Гражданское право Франции. Т. 2. М., 1960. С. 42.

Этот либерально-экономический и индивидуалистический "дух", пропитавший первую полноценно буржуазную гражданскую кодификацию XIX в., проявлялся в целом ряде других норм. Так, в силу ст. 1118 ФГК устанавливалось, что несоразмерность встречного удовлетворения может опорочить контракт только в случаях, которые указаны в Кодексе. Тем самым, как уже отмечалось, французский законодатель в качестве общего правила прямо исключил применение доктрины laesio enormis. Как описывает мотивы данного разрыва с этой средневековой доктриной Евгений Годэмэ, авторы Кодекса осознавали, что такое ограничение свободы договора в современных условиях невозможно. В силу затруднительности определения цен, зависящих от конкретных обстоятельств и предпочтений контрагентов, такая мера стесняла бы все торговые отношения, формировала бы стимулы для лиц, не желающих исполнять договор, недобросовестно оспаривать его по причине несоразмерности цены и тем самым порождала бы неиссякаемые судебные споры <1>.

--------------------------------

<1> Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С. 85.

Другой пример: ФГК прямо запретил снижение неустойки судом (абз. 1 ст. 1152), порывая тем самым со складывавшейся веками со времен византийского права практикой судебного контроля соразмерности неустойки и демонстративно проигнорировав мнение таких основоположников французского договорного права, как Дома и Потье. Как отмечается в литературе, это был еще один пример проникновения в договорное право идеалов laissez-faire <1>. Идея о том, что в силу принципа коррективной справедливости компенсационные меры не должны обогащать пострадавшего кредитора, оказалась подчиненной по отношению к принципу свободы договора <2>. Это правило буквального применения условия о неустойке в XIX в. находило поддержку во французских судах и доктрине <3>. Даже в конце XIX в. ведущий французский цивилист Марсель Планиоль продолжал настаивать на том, что "соглашение о неустойке представляет собой закон для сторон", а суд не вправе снижать неустойку и ограничивать таким образом свободу договора <4>. Соглашение о неустойке является всего лишь одним из условий договора, которое в силу ст. 1134 ФГК не могло быть подвергнуто оценке судом и имело "силу закона".

--------------------------------

<1> Arrunada B., Andonova V. Market Institutions and Judicial Rulemaking // Handbook of New Institutional Economics / Ed. by C. Menard, M.M. Shirley. 2005. P. 237.

<2> Miller L. Penalty Clauses in England and France: a Comparative Study // 53 International and Comparative Law Quarterly. 2004. P. 86.

<3> См., напр.: Определение Палаты по гражданским делам 23 мая 1940 г. (ссылка дается по кн.: Морандьер Л.Ж. Гражданское право Франции. Т. 2. М., 1960. С. 341.

<4> Планиоль М. Курс французского гражданского права. Часть первая: Теория об обязательствах. Петраков, 1911. С. 44.

Наконец, важное проявление новой политико-правовой идеологии состояло в самом использованном в ФГК методе регулирования договорных отношений. Подавляющее число норм договорного права рассматривалось как диспозитивные и направленные лишь на восполнение пробелов в договоре. Императивность нормы, касающейся прав и обязанностей сторон договора (если она не была прямо выражена в самом тексте нормы), выводилась судами путем ее толкования достаточно редко <1>. Гражданско-правовое регулирование договорных отношений тем самым ориентировалось не столько на ограничение автономии воли, сколько на вспоможение сторонам, не отразившим тот или иной вопрос в договоре.

--------------------------------

<1> См.: Годэмэ Е. Общая теория обязательств. М., 1948. С. 211; Nicholas B. The french Law of contract. 2003. P. 230, 231.

Тем не менее нельзя сказать, что вопрос справедливости договорных условий ФГК игнорировал вовсе. Как мы уже писали, французский законодатель отказался от закрепления доктрины laesio enormis в том ее широком формате, который стал популярен в Средневековье, и прямо закрепил, что несоразмерность цены сама по себе приводит к недействительности договора. Но при этом контроль соразмерности цены в качестве исключения был установлен применительно к ряду немногочисленных случаев, среди которых главный - купля-продажа недвижимости. Иначе говоря, французское право вернулось к изначальной ограниченной версии доктрины, которая и была закреплена в Corpus Juris Civilis. Статья 1674 ФГК устанавливала, что если продавец согласно договору получает оплату в размере менее 7/12 цены недвижимости (не 1/2, как в римском праве), он может требовать признания продажи недействительной (институт lesion). В ходе подготовки проекта ФГК высказывались как предложения не включать в Кодекс механизмы контроля соразмерности встречных предоставлений, так и идеи о необходимости обеспечения эквивалентности. Так, например, по мнению Наполеона, принимавшего активное участие в обсуждениях проекта ФГК, "нельзя говорить о договоре купли-продажи, если лицо не получает эквивалента того, что оно предоставляет" <1>. "Будет ли соответствовать принципам социальной справедливости возможность лица распоряжаться наследием предков и родовым имением своих детей в моменты собственной глупости?!" - восклицал Наполеон <2>. В итоге был достигнут компромисс. По общему правилу контроль эквивалентности был отменен, но применительно к недвижимости как наиболее ценному по тем временам объекту оборота становящиеся все более убедительными к тому времени соображения об утилитарной нежелательности вторжения государства в сферу автономии воли сторон уступили дорогу идеям коммутативной справедливости и патернализму.

--------------------------------

<1> Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases, Materials. Cambridge, 2006. P. 464.

<2> Von Mehren A. The French Doctrine of Lesion in the Sale of Immovable Property // 49 Tulane Law Review. 1974. P. 326.

Тем не менее далеко не все восприняли с энтузиазмом присутствие данной нормы в ФГК - уж больно она не соответствовала духу эпохи царившей тогда laissez-faire. Как пишет Доусон, многие французские цивилисты такую странную избирательность французского законодателя, равно как и установление каких-либо четких ценовых пропорций в целом, считали абсурдом и жестко критиковали <1>. Отмечалось, что цена является категорией субъективной, переменной и относительной, а нерыночный уровень цен сам по себе не может порочить любой договор, в том числе и сделки купли-продажи недвижимости <2>. По мнению ряда авторов того времени, вещь, которая для одного из контрагентов имеет одну цену с точки зрения его чисто коммерческих соображений, может оцениваться совсем по-иному другим контрагентом в зависимости от его потребностей и вкусов <3>. Несмотря на эту критику, норма ст. 1674 ФГК не была французским законодателем отменена.

--------------------------------

<1> Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 372.

<2> Gordley J. Equality in Exchange // 69 California Law Review. 1981. P. 1594; Demolombe C. Cours de Code Napoleon 24 (1854 - 1882), § 194.

<3> Laurent F. Principes de droit civil francais. 1869. XV, § 485.

Однако наиболее существенным потенциальным ограничителем свободы договора в ФГК являются ст. ст. 1131 - 1133. В соответствии с данными статьями обязательство, которое имеет незаконное основание, не может иметь силы. При этом под незаконным основанием договора понимается противоречие закону, добрым нравам или публичному порядку. Данные нормы тесно связаны с другой статьей ФГК - ст. 6, в соответствии с которой отступление от законов, касающихся публичного порядка и добрых нравов, путем отдельных соглашений не допускается. Определения понятий публичного порядка и добрых нравов не были закреплены в ФГК. Поэтому роль определения их содержания была отведена судам, которые должны были в каждом конкретном случае учитывать существующие на момент рассмотрения дела представления о добрых нравах и публичном порядке. Таким образом, ФГК изначально содержал механизм контроля над содержанием условий договора в тех случаях, когда убедительные политико-правовые мотивы будут явно указывать на необходимость ограничения договорной свободы. Тем самым, несмотря на сильную приверженность идеалам свободы договора, французский законодатель оставил судам достаточно гибкое средство ограничения свободы договора.

Однако на практике эти признанные законом оценочные ограничения свободы договора мало использовались французскими судами как минимум в течение первых двух третей XIX в. Суды той эпохи старались не вдаваться в вопросы политики права, которые лежат в основе понятий "публичный порядок" и "добрые нравы". Ссылки на публичный порядок и добрые нравы использовались судами в основном для ограничения сделок, явно нарушающих общепризнанные этические стандарты семейной или сексуальной жизни, неоправданно ограничивающих личную свободу или носящих явный антигосударственный характер. Использование данных норм в патерналистских целях защиты контрагента от навязанных ему несправедливых условий было очень ограниченным <1>.

--------------------------------

<1> General Clauses and Standards in European Contract Law: Comparative Law, EC Law and Contract Law Codification / Ed. by S. Grundmann and D. Mazeaud. 2006. P. 3, 4.

Германское гражданское уложение

Другой великий кодификационный акт XIX в., Германское гражданское уложение (далее - ГГУ), готовился в течение всей последней трети XIX в. и вступил в силу в 1900 г. В отличие от ФГК, который принимался на заре эпохи laissez-faire, в пору надежд на прекрасное будущее общества свободных людей и неограниченных возможностей рыночной экономики, рубеж XIX - XX вв. знаменовал собой начало совсем иной эпохи. То был период больших перемен для немецкого общества, которое все быстрее трансформировалось из аграрного в индустриальное. В Германии крупный монополистический бизнес приходил на смену множества мелких и активно конкурирующих предпринимателей, ускорялась урбанизация, нарастали классовые противоречия, усиливалось идеологическое давление со стороны социалистических течений, а мир в целом стоял на пороге колоссальных экономических, политических и военных потрясений. Эпоха laissez-faire подходила к концу. Однако, несмотря на столь серьезные перемены в социально-экономическом базисе, сама кодификационная надстройка эти изменения в общем и целом игнорировала. Как писал Радбрух, ГГУ, вступившее в силу на самом рубеже веков, все же было "конечным продуктом скорее XIX в., нежели начала XX в." <1>. Уложение отражало "ценности мира, который был обречен на исчезновение" <2>.

--------------------------------

<1> Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. М., 2000. Т. I. С. 228.

<2> Kotz H. Civil Code Revision in Germany: the Experience in the Field of Contract Law // 20 Israel Law Review. 1985. P. 8; Zimmermann R. The New German Law of Obligations. Historical and Comparative Perspectives. Oxford, 2005. P. 20.

Германское гражданское уложение исходило из тех же начал классического буржуазного права, что и Французский гражданский кодекс, - из формального равенства перед законом и автономии воли. Будучи апофеозом влияния пандектного учения, ГГУ в полной мере отразило катехизис экономической программы laissez-faire в частном праве и в первую очередь такие либеральные ценности, как абсолют частной собственности, свободы договора и свободы завещания <1>.

--------------------------------

<1> Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 60.

Несмотря на то что ГГУ не содержит отдельной статьи или параграфа, посвященного свободе договора (подобно ст. 1134 ФГК), идея свободы договора пропитывает все Уложение. В Мотивах к проекту Уложения принцип свободы договора неоднократно упоминается как руководящий <1>. Например, здесь отмечается, что "основной принцип, который господствует в обязательственном праве, - свобода договора" <2>, а также указывается на то, что "в силу принципа свободы договора, господствующего над правом обязательственных отношений, стороны могут определить по взаимному добровольному соглашению свои взаимные правовые и коммерческие отношения..." <3>.

--------------------------------

<1> Markesinis B., Unberath H., Johnston A. The German Law of Contract. A Comparative Treatise. 2-d ed. Entirely Revised and Updated. Oxford, 2006. P. 45.

<2> Motive zu dem Entwurfe eines Burglichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich. Bd. I. Berlin; Leipzig, 1888. S. 173.

<3> Ibid. S. 2.

Немецкие цивилисты, разрабатывавшие ГГУ, как и их французские коллеги того времени, отказывались замечать проблему неравенства переговорных возможностей в договорах личного найма и в сделках с монополистами. Для авторов ГГУ архетипом субъектов, контрактные взаимоотношения которых регулировались Уложением, был не рабочий на фабрике или мелкий потребитель, а состоятельный буржуа или землевладелец, имеющий достаточно опыта и реальных возможностей рационально использовать свободу договора <1>. На основе этих базовых идеологических установок зафиксированные в ГГУ ограничения свободы договора были минимизированы.

--------------------------------

<1> Kotz H. Civil Code Revision in Germany: the Experience in the Field of Contract Law // 20 Israel Law Review. 1985. P. 8.

Подавляющее большинство положений, относящихся к обязательственному праву, представляли собой диспозитивные нормы (dispositives Recht), которые применялись, если стороны не изменили их своим волеизъявлением <1>. Количество императивных норм было крайне незначительным. Они считывались судами в рамках толкования закона в основном только в тех редких случаях, когда законодатель устанавливал прямые запреты на согласование тех или иных условий. Диспозитивность норм, определяющих права и обязанности сторон договора, фактически презюмировалась <2>. Это означало, что основная цель введения в ГГУ норм, определяющих права и обязанности сторон договорных отношений, состояла не в том, чтобы ограничить свободу договора, а в том, чтобы заполнить пробелы в контракте.

--------------------------------

<1> Эннекцерус Л., Кипп Т., Вольф М. Курс германского гражданского права. М., 1949. Т. I. Полутом 1. С. 173.

<2> Contract Law and Practice. The English System with Scottish, Commonwealth and Continental Comparisons / Ed. by M. Whincup. 5th td. 2006. P. 161.

Доктрина laesio enormis была прямо отвергнута разработчиками ГГУ как не соответствующая новым экономическим реалиям и не укладывающаяся в принципы договорного права. Так, в Мотивах к проекту ГГУ отмечалось, что данная доктрина устарела, опасна для стабильности договорных отношений, спорна, а также не соответствует общим принципам, лежащим в основе Уложения <1>. Как уже отмечалось, еще до принятия ГГУ соответствующие положения были отменены в ряде немецких земель, а в отношении предпринимательских сделок - в модельном Общем торговом уложении (1861 г.), принятом впоследствии в немецких землях, вошедших в конфедерацию, а затем действовавшем в Империи вплоть до принятия новых гражданских и торговых кодификаций в самом конце XIX в. <2>. Тем не менее во многих землях даже в конце XIX в. данная доктрина была все еще частью гражданского позитивного права в отношении контрактов, участниками которых не являются коммерсанты <3>. Проект ГГУ порывал с этой традицией, решительно отвергая возможность того, что сама по себе несоразмерность цены с превышением какого-либо четкого порога может порочить договор как таковая. Основным аргументом был тот факт, что цена является относительной величиной и не может контролироваться судом.

--------------------------------

<1> Цит. по: Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 376.

<2> Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 465.

<3> Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 368.

За недостаточное количество "капель социального масла" и увлеченное отстаивание идеи свободы договора проект ГГУ стал поводом для критики со стороны сторонников более патерналистского подхода, требовавших отражения в кодификации реального неравенства переговорных и социальных возможностей контрагентов <1>. По мнению Отто фон Гирке, в новых экономических условиях принцип свободы договора выступал на практике средством закабаления слабой стороны. Разработчики ГГУ, отмечает он, проигнорировали тот факт, что участниками оборота стали многочисленные корпорации, которые являются заведомо более сильными контрагентами. Поэтому, по мнению Гирке, положения проекта ГГУ о свободе договоров личного найма или об определении размеров процентов по воле сторон служат интересам заведомо более сильной стороны договора и выступают вследствие этого в качестве инструмента социальной эксплуатации <2>. Другой автор применительно к проекту ГГУ писал: "В истории законодательства вообще нельзя найти ни одного законодательного труда, который покровительствовал бы так односторонне интересам состоятельных классов и который обнаружил бы так ясно свое пристрастие, как германский проект" <3>.

--------------------------------

<1> См.: John M. Politics and the Law in Late Nineteenth-Century Germany: The Origins of Civil Code. 1989. P. 108; Markesinis B., Unberath H., Johnston A. The German Law of Contract. A Comparative Treatise. 2-d ed. Entirely Revised and Updated. Oxford, 2006. P. 45.

<2> Michael J. Politics and the Law in Late Nineteenth-Century Germany: The Origins of Civil Code. Oxford, 1989. P. 110.

<3> Menger A. Das burgerliche Recht und die besitzlosen Volksklassen. Stuttgart, 1891 (цит. по: John M. Politics and the Law in Late Nineteenth-Century Germany: The Origins of Civil Code. 1989. P. 118 ff.).

Эта критика не осталась безрезультатной. Вступившее в силу в 1900 г. ГГУ все-таки отразило некоторые ограниченные уступки и компромиссы. Пандектная научная мысль, сформировавшая основные черты ГГУ, противилась введению в Общегерманский гражданский кодекс нормы о допустимости снижения неустойки. Тем не менее после жарких споров сторонников классического пандектного договорного права с Отто фон Гирке и другими сторонниками социализации частного права в самой последней версии текста проекта Уложения появилась норма о праве суда снизить чрезмерную договорную неустойку (§ 343) <1>. Суть компромисса состояла в том, что согласно принятому в тот же период времени и действующему до сих пор Германскому торговому уложению (далее - ГТУ) в отношениях между профессиональными предпринимателями снижение неустойки было запрещено (§ 348). Тем самым патерналистская коррекция неустойки была признана допустимой, но только не в случае сугубо коммерческого контракта.

--------------------------------

<1> Zimmermann R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. 1996. P. 108.

Более того, под влиянием обвинений авторов проекта в нежелании защищать слабую сторону договора уже после передачи итогового проекта ГГУ в рейхстаг в текст законопроекта был внесен п. 2 § 138. Данная норма уточняет применение правила о запрете на заключение сделок, противоречащих добрым нравам, указывая на недействительность сделок, по которым одно лицо, пользуясь стесненным положением, неопытностью, легкомыслием или слабоволием другого лица, в обмен на какое-нибудь предоставление со своей стороны заставляет его пообещать либо предоставить себе или третьему лицу имущественные выгоды, явно несоразмерные указанному предоставлению. Данное положение не было включено в предыдущие редакции проектов ГГУ, поскольку нормы, наделяющие судью правом аннулировать договор из-за несоразмерности встречных удовлетворений и несбалансированности договорных условий в целом, казались опасными для правовой стабильности, противоречащими принципу автономии воли и не соответствующими доминирующей экономической идеологии. Тем не менее в конечном счете под давлением аргументов Гирке и других юристов данная норма все-таки была одобрена <1>.

Дата добавления: 2015-06-04