Свободы договора в политико-правовом контексте 10 страница

--------------------------------

<1> Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. М., 2000. Т. 2. С. 14.

Правда, немецкое законодательство в отличие от средневековой доктрины laesio enormis, французского института lesion, применяемого к сделкам с недвижимостью и ряду иных прямо указанных в законе сделок, и австрийского законодательства не установило никаких четких пропорций, нарушение которых повлечет недействительность договора, и допустило судебный контроль только в тех случаях, когда несоразмерность обмениваемых благ сочетается с дополнительными отягчающими обстоятельствами, связанными с процессом заключения договора (эксплуатация стесненного положения контрагента, а также его неопытности, легкомыслия или слабоволия). Таким образом, сам факт расхождения стоимости обмениваемых благ не является основанием для оспаривания договора. К концу XIX в. было уже достаточно понятно, что одного лишь факта несоразмерности цены недостаточно, чтобы опорочить договор. Поэтому все большее число правопорядков допускало оспаривание договоров с явно несоразмерными встречными предоставлениями только тогда, когда одновременно с этим при заключении договора имела место эксплуатация слабых переговорных возможностей одной из сторон <1>.

--------------------------------

<1> См.: Kramer E.A., Probst T. Defects in the Contracting Process // International Encyclopedia of Comparative Law. Vol. VII: Contracts in General. Chapt. 11. 2001. P. 183.

Здесь важно отметить и тот факт, что в ГГУ (п. 1 § 138), так же как и в ФГК, была закреплена общая норма о недействительности сделки, противоречащей добрым нравам, а также включен ставший впоследствии знаменитым "золотой" § 242 ГГУ (о добросовестности). Данные нормы носили откровенно "каучуковый" характер. Содержание таких понятий, как "добросовестность" или "добрые нравы", настолько эластично, что судьи могли толковать и применять их совершенно по-разному, в зависимости от специфики конкретных обстоятельств, вкладывая в них зачастую противоположный смысл. Как отмечал Эрлих (Ehrlich), такие общие стандарты могли лишь направлять, но не диктовать судебное решение <1>.

--------------------------------

<1> Ehrlich E. Fundamental Principles of the Sociology of Law. 2002. P. 174.

Историческая миссия данных общих положений ГГУ о добрых нравах и добросовестности состояла в том, что они вносили в Уложение, в целом пронизанное индивидуалистическими и либерально-экономическими началами, механизм, который по существу мог предоставить судебным органам значительные полномочия по легитимной оценке справедливости содержания договорных условий и поведения контрагентов при их исполнении. Многие юристы, включая, между прочим, такого авторитетного российского цивилиста, как И.А. Покровский, резко критиковали ГГУ за это расширение сферы судебного усмотрения, подозревая, что в будущем суды могут, прикрываясь данными нормами, осуществлять активное правотворчество <1>. И действительно, впоследствии, когда эпоха laissez-faire окончательно ушла в историю (начиная с 1920-х гг.), именно эти интегрированные в ГГУ универсальные оценочные категории стали инструментом, при помощи которого судебная практика, не меняя Уложение, осуществляла масштабное скрытое реформирование гражданского права и ограничение свободы договора, приводя сферу последней в соответствие с новыми социально ориентированными ценностями и экономической идеологией XX в.

--------------------------------

<1> По мнению И.А. Покровского, такие нормы означают нежелание законодателя затруднять себя мучительным поиском подходящей формулировки и попыткой тем самым переложить всю ответственность на плечи судей. См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 105.

Но в конце XIX в. этот процесс предвидеть было сложно. В момент принятия ГГУ колоссальный и верно подмеченный профессором И.А. Покровским потенциал этих общих положений ГГУ не был в полной мере осознан. Авторы немецкой кодификации, так же как и авторы Кодекса Наполеона, заложившие в свой труд ссылки на публичный порядок и добрые нравы, не имели в виду того, что суды, используя эти нормы в качестве прикрытия, впоследствии начнут тотальное наступление на принцип свободы договора. Поэтому, думается, в соответствующих статьях о добрых нравах и добросовестности не следует видеть особый замысел немецких кодификаторов наделить суды широкими возможностями по ограничению договорной свободы. Данные нормы задумывались как экстраординарные инструменты, которые судам надлежало использовать крайне осторожно. То, насколько интенсивно эти нормы стали использоваться немецкими судами начиная с 1920-х гг., вряд ли входило в планы разработчиков ГГУ.

Возвышение принципа свободы договора

в английском и американском праве

Схожие процессы проходили в XIX в. в английском и американском праве.

Возникшая еще в XVI - XVII вв. концепция консенсуального договора (executory contract), порождающего обязательства в силу самого факта заключения соглашения (при условии того, что договор носил возмездный характер), окончательно утвердилась в качестве основной договорной модели <1>.

--------------------------------

<1> Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 419 ff.

В новых условиях доктрина встречного предоставления (consideration) оказалась под серьезной угрозой. Многие судьи и юристы перестали понимать смысл ограничения свободы заключать неформализованные в виде "документа за печатью" договоры, не имеющие встречного предоставления. По сути, с учетом того, что договоры, оформленные документом "за печатью", могли обойтись без встречного предоставления, стало понятно, что цель доктрины consideration состоит лишь в подтверждении серьезности намерений сторон <1>. Но у юристов стали возникать серьезные сомнения в отношении оправданности столь жестких ограничений автономии воли, предпринимаемых для решения не такой уж серьезной проблемы. Первые атаки были предприняты во второй половине XVIII в. еще великим английским судьей Мансфилдом и некоторыми другими судьями, которые попытались отвергнуть данную доктрину применительно к письменным (хотя и не оформленным "за печатью") договорам, а также к любым договорам между коммерсантами независимо от их формы <2>. В конечном счете английское право не решилось на столь радикальный шаг, и доктрина consideration сохранилась. Но английские суды в XIX в. предпринимали значительные усилия для того, чтобы увидеть встречное предоставление там, где его на самом деле нет, а также отыскать подразумеваемую взаимную выгодность договора. Так, например, обещание отца ежегодно платить 100 фунтов матери своего незаконнорожденного ребенка было признано судом подразумевающим встречное предоставление в виде должного воспитания ребенка <3>.

--------------------------------

<1> Цит. по: Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 453. Подробнее об эволюции доктрины consideration и современной ее роли, состоящей лишь в демонстрации наличия у сторон воли придать своему соглашению принудительную силу, а не в обеспечении эквивалентности обмена, см.: McKendrick E. Contract Law. 2000. P. 74 - 123.

<2> См.: Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 205, 236, 237; Hogg M. Promises and Contract Law. Comparative Perspectives. 2011. P. 144.

<3> Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 238, 239.

Как отмечает П. Атийя, к середине XIX в. английские суды под влиянием европейских цивилистов (в частности, Потье и Савиньи) окончательно признали волевую теорию контрактных обязательств. От суда требовалось проводить в жизнь волю сторон и ни в коем случае не оценивать справедливость содержания договорных условий <1>. Суд должен был применять принуждение в отношении контрагента, давшего надлежащим образом оформленное обещание, независимо от справедливости вытекающей из договора структуры прав и обязанностей <2>. В английских трактатах по договорному праву XIX в. вопросам ограничения свободы договора уделялось крайне мало внимания <3>. В общем и целом здесь царили правовой формализм и вера в непререкаемый авторитет автономии воли сторон.

--------------------------------

<1> Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 406 - 408, 417 - 419.

<2> Ibid. P. 448, 449.

<3> Waddams S. Principles and Policy in Contract Law: Competing or Complementary Concepts? 2011. P. 100 ff.

Известный английский судья лорд Девлин отмечал, что в те времена "для юристов общего права свободное контрактирование (free dealing) приравнивалось к справедливому контрактированию (fair dealing)" <1>. В качестве своего рода апогея принципа свободы договора можно рассматривать подход, олицетворяемый часто цитируемым высказыванием судьи Джессела (Jessel M.R.): "Если и существует какая-либо вещь, которая в наибольшей степени отражает требования правовой политики, так это то, чтобы полноправный и дееспособный человек обладал наибольшей свободой в заключении договоров и чтобы договоры, заключенные свободно и добровольно, рассматривались как священные и пользовались судебной защитой" <2>.

--------------------------------

<1> Lord Devlin. The Enforcement of Morals. 1965. P. 47.

<2> Printing and Numerical Co. v. Sampson (1875) LR 19 Eq at 465.

Суды в тот период окончательно утвердили намеченную ранее практику, согласно которой несоразмерность (или даже символичность) встречного удовлетворения сама по себе не являлась поводом для оспаривания контракта <1>. Необходимость исполнения договорных обязательств, несмотря на их невыгодность и несправедливость согласованной цены, была признана в одном из первых полноценных трактатов по английскому договорному праву <2>. Как отмечено в одном из судебных решений 1788 г., во имя обеспечения стабильности оборота суд (за исключением случаев обмана) не должен корректировать договор только потому, что "человек чести его бы не заключил" <3>. Согласно утвердившемуся подходу суд должен проверять наличие встречного предоставления, но не его адекватность. Если договор направлен на отчуждение вещи, которая стоит 1000 фунтов, за 1 фунт, суд должен признать наличие встречного предоставления. В этом английские юристы рубежа XVIII - XIX вв. видели существенное отличие английского права от более подверженного каноническому и естественно-правовому влиянию европейского права, в котором в то время все еще местами признавалась доктрина laesio enormis <4>.

--------------------------------

<1> Hogg M. Promises and Contract Law. Comparative Perspectives. 2011. P. 145, 146. Ссылки на обширную судебную практику и мнения английских и американских правоведов XIX в. (Стори, Поллока, Читти и др.) см.: Gordley J. Equality in Exchange // 69 California Law Review. 1981. P. 1594 - 1598.

<2> Powell J. Essay upon the Law of Contracts and Agreements. 1790. P. 229.

<3> Цит. по: Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 209.

<4> См. комментарий английских юристов к вышедшему в начале XIX в. в Англии переводу классической работы Потье по договорному праву, в которой он излагал догматику доктрины laesio enormis (Pothier. A Treatise on the Law of Obligations or Contracts. Vol. I. 1806. P. 21).

На этом фоне неудивительно, что в XIX в. в английском праве происходила постепенная деградация средневековой доктрины противостояния ростовщичеству. Ограничения на размеры процентных ставок здесь были сняты в середине XIX в. <1>. В одном судебном решении английский судья признал действительным договор займа под 60% годовых, заключенный алкоголиком, отметив, что "закон не запрещает человеку быть дураком, если он того хочет" <2>.

--------------------------------

<1> См.: Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 550 ff. Об аналогичных процессах в американском праве XIX в. см.: Horwitz M.J. The Transformation of American Law. 1780 - 1860. 1977. P. 237 ff.

<2> Bennet v. Bennet (1876) 43 L.T. at 246.

Одновременно с конца XVII в. в английском праве, как и в праве континентальном, под влиянием соображений экономической эффективности развернулся процесс постепенного признания допустимости уступки прав требований и разрушения старой догмы о личностной природе обязательственной взаимосвязи <1>. Во второй половине XIX в. все технические сложности были окончательно устранены и допустимость уступки прав требований перестала подвергаться сомнению <2>.

--------------------------------

<1> Так, в Англии некоторые авторы в конце XVII в. жаловались на то, что в Голландии, в которой уступка прав требований была уже признана, оборачиваемость капитала превышает английскую в 2 - 3 раза, и связывали этот разрыв именно с преградами на уступку, сохраняющимися на тот момент в английском праве (подробнее см.: Коммонс Дж.Р. Правовые основания капитализма. М., 2011. С. 276).

<2> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman foundations of the civilian tradition. Oxford, 1996. P. 66, 67.

В рамках той же тенденции английские суды XIX в. стали куда менее охотно признавать недействительными согласованные сторонами размеры договорной неустойки. Если в XVI - XVII вв., когда доктрина, ограничивающая стимулирующие договорные неустойки, формировалась в рамках права справедливости, такой патернализм и милосердие к контрагентам со слабыми переговорными возможностями казались естественными, то в XIX в. эти базовые политико-правовые основания идеи об ограничении свободы согласования неустойки пошатнулись. Как пишет Дэвид Иббетсон, практика ограничения договорных неустоек в XIX в. выдохлась, и суды признавали согласованные неустойки недействительными только тогда, когда согласованная сумма неустойки не могла выражать истинные намерения сторон <1>. Палата же лордов откровенно сожалела о том, что она формально не может окончательно отойти от укорененного в многочисленных прецедентах прежних времен правила, ограничивающего стороны в праве согласования размера неустойки <2>.

--------------------------------

<1> Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 255.

<2> Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 415.

Безусловно, имевшая место абсолютизация договорной свободы имела и свои исключения. Иногда суды общего права брали под контроль справедливость договорных условий на основе расширительной интерпретации тех или иных концепций пороков воли, чаще всего - обмана (fraud) <1>. Более того, вопиющая несправедливость договора часто провоцировала суды (особенно суды справедливости) исходить из презумпции наличия такого обмана <2>. Получила свое дальнейшее развитие и разработанная судами справедливости доктрина недолжного влияния (undue influence), позволяющая защитить от явно несправедливых условий договора сторону, пострадавшую от злоупотребления другой стороной своим влиянием или доверительными отношениями <3>. Наконец, иногда суды приходили на помощь стороне кабальной сделки (например, в делах о спасении терпящих бедствие судов) <4>.

--------------------------------

<1> Waddams S. Principles and Policy in Contract Law: Competing or Complementary Concepts? 2011. P. 102.

<2> См.: Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 147, 150; Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 210.

<3> Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 209.

<4> Примеры см.: Waddams S.M. Unconscionability in Contracts // 39 Modern Law Review. 1976. P. 385.

Иначе говоря, в английской судебной практике XVIII - XIX вв. встречались случаи патерналистского контроля справедливости цены или иных договорных условий, основанные на расширительном применении правил о пороках воли, а также ряда разработанных в недрах права справедливости специальных доктрин (недолжное влияние, запрет на неустойки и т.п.) <1>.

--------------------------------

<1> Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 146 ff.

Кроме того, судебная практика также несколько смягчала жесткость абсолюта свободы договора еще и посредством ранее уже упоминаемой нами доктрины, согласно которой суд справедливости мог отказать в вынесении решения об исполнении в натуре обязательства, вытекающего из явно несправедливой сделки <1>. Рассмотрение такого рода исков об исполнении обязательства в натуре находилось в компетенции судов справедливости (до момента их упразднения в 1870-е гг. в рамках правовой реформы), а само удовлетворение или неудовлетворение иска находилось на усмотрении суда. Это давало суду справедливости возможность учесть фактор несправедливости договора при рассмотрении такого требования. Но, правда, если кредитор обращался в суд общего права с исками о взыскании долга или об уплате убытков, то он чаще всего избегал таких ограничений <2>.

--------------------------------

<1> Ibid. P. 157.

<2> Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 209.

В исторической литературе имеется некоторое разногласие в отношении того, насколько в XIX в. случаи применения этих доктрин в целях прямого или косвенного обеспечения справедливости договора стали редки <1>. Тем не менее как минимум тогда, когда кредитор обращался не в суд справедливости, а в суд общего права и требовал взыскания денежного долга или убытков, формализм английского договорного права XIX в. значительно ограничивал способность судов осуществлять патерналистский надзор за справедливостью договорных условий <2>.

--------------------------------

<1> Современные историки договорного права крайне активно спорят о том, насколько интенсивно английские суды блокировали несправедливые сделки до XVIII в., насколько сдержанны они были в этом вопросе в XIX в. и соответственно насколько существенным было само это изменение. С одной стороны, Хорвиц и Атийя делают акцент на существенном ограничении патерналистского контроля справедливости договора, произошедшем в XIX в. на волне развития идеологии экономического либерализма (Horwitz M. The Historical Foundations of Modem Contract Law // 87 Harvard Law Review. 1974. P. 923 ff.; Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 398 ff.). С другой стороны, ряд авторов (Симпсон, Гордли) отмечают, что это изменение отнюдь не было столь революционно, как минимум если сравнивать XVIII и XIX вв. (Simpson A.W.B. The Horwitz Thesis and the History of Contracts // 46 University of Chicago Law Review. 1979. P. 561 ff.; Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 214 - 229).

<2> Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 209.

Как мы видим, определенное препятствие на пути полного отказа от принципов контрактной справедливости во имя обеспечения абсолюта автономии воли сторон и стабильности оборота представляло собой право справедливости (law of equity), построенное в Средневековье на идее обеспечения справедливости вопреки формализму и ригидности общего права (common law). Слияние в 1870-х гг. права справедливости и общего права было во многом направлено на ограничение идеи прямого воздействия соображений справедливости на разрешение экономических споров и стабилизацию правоприменения <1>. После слияния выработанные в праве справедливости инструменты ex post ограничения свободы договора (недолжное влияние, ограничение неустоек и т.п.) не были вовсе отвергнуты, но возможности введения новых были несколько ограничены.

--------------------------------

<1> Horwitz M.J. The Transformation of American Law. 1780 - 1860. 1977. P. 265.

Также английские суды и авторы трактатов по договорному праву XIX в. приняли на вооружение крайне осторожный подход к возможности ограничения свободы договора со ссылкой на публичный порядок. Такие решения, конечно, выносились. Но доминирующим стал взгляд на то, что такого рода ограничения находятся в компетенции законодателя, а не судов. Суды XIX в. выражали серьезные сомнения в своем праве ограничивать договорную свободу на основе соображений публичного порядка, считая, что учет этих соображений дестабилизирует оборот и "как необъезженная лошадь может увлечь всадника в непредсказуемом направлении" <1>.

--------------------------------

<1> В отношении английской судебной практики XIX в. по этому вопросу см.: Ibbetson D.J. A Historical Introduction to the Law of Obligations. 2006. P. 249, 250.

Американские суды с начала XIX в. и вплоть до 1930-х гг. также были настроены против введения новых ограничений свободы договора и старались по возможности преодолеть английские феодальные прецеденты, ранее такие ограничения вводившие <1>. Сформированное к середине XIX в. классическое американское договорное право было построено на принципе автономии воли сторон, обязательства стали считаться проистекающими из самого факта заключения соглашения, а влияние средневекового английского права справедливости на контроль содержания контрактных условий в значительной степени было ограничено <2>. Научные трактаты цитировали открытые классическими экономистами законы ценообразования, спроса и предложения, выводя из них невозможность объективной оценки согласованных сторонами цен, и оправдывали свободу договора даже в случаях существенного неравенства переговорных возможностей сторон <3>.

--------------------------------

<1> Horwitz M.J. The Transformation of American Law. 1780 - 1860. 1977. P. 180 ff.

<2> Ibid. P. 160, 185.

<3> Ibid. P. 182, 183.

Самым ярким примером этой тенденции в американской судебной практике было одно из самых знаменитых и спорных решений Верховного суда США по делу Lochner v. New York (1905), в котором суд признал неконституционным ограничением догмы свободы договора Нью-йоркский закон, вводящий максимальный 10-часовой рабочий день для работников городских пекарен. По мнению судьи Р. Пекхэма, написавшего "решение большинства", введение такого закона не обосновано сколько-нибудь существенными соображениями морали или защиты здоровья пекарей и является патерналистским вторжением государства в частные контрактные взаимоотношения работодателей и работников, а следовательно, нарушением Четырнадцатой поправки к Конституции США о надлежащем процессе (due process) ограничения прав индивида (недопустимости произвольных и несправедливых ограничений прав и свобод) <1>.

--------------------------------

<1> Paul E.F. Freedom of Contract and the "Political Economy" of Lochner v. New York // 1 New York University Journal of Law and Liberty. 2005. P. 521, 522.

Судья Верховного суда США О.У. Холмс, выразивший особое мнение в решении по этому делу, считал, что в новых условиях экономической жизни ограничение принципа свободы договора в сфере трудовых контрактов соответствует ценностям большинства населения. Закрепление в Конституции недопустимости необоснованных ограничений частной автономии, на взгляд Холмса, должно толковаться исходя из современных представлений о пределах свободы, и судьи не должны думать, что право навечно закрепляет ту или иную экономическую теорию или те или иные ценности <1>. По Холмсу, суд, прикрываясь ссылками на Конституцию, не вправе мешать социальным правительственным реформам.

--------------------------------

<1> Как отмечается в его особом мнении, Конституция США имеет нейтральный по отношению к различным экономическим теориям характер и не закрепляет какую-либо конкретную экономическую идеологию, будь то регулятивный патернализм или laissez-faire. В историю вошла его известная фраза из данного особого мнения: "Четырнадцатая поправка не закрепляет "Социальную статику" мистера Герберта Спенсера". См.: Paul E.F. Freedom of Contract and the "Political Economy" of Lochner v. New York // 1 New York University Journal of Law and Liberty. 2005. P. 525.

Спор между Холмсом и его коллегами отразил глубинный идеологический конфликт, назревший к началу XX в. Правовые принципы, которые лежали в основе решения большинства судей в деле Lochner, уходили корнями в правовую идеологию XIX в. и были предопределены доминировавшими в XIX в. экономическими воззрениями laissez-faire и этическими ценностями индивидуализма, в то время как Холмс уловил приближение новой регулятивной эры социального государства и возврат ценностей патернализма.

Это решение стало квинтэссенцией целого периода, называемого в честь этого знакового дела "эрой Лохнера". В эту "эру" (продлившуюся вплоть до 1930-х гг.) Верховный суд США, в котором доминировали умеренные сторонники либертарианской экономической теории, время от времени пытался противостоять попыткам законодателей штатов ограничивать признаваемую вытекающей из Конституции США свободу трудовых договоров. В целом Верховный суд в тот период был готов опровергать признанную конституционной презумпцию договорной свободы намного менее охотно, чем это соответствовало прогрессистским устремлениям многих законодателей и правительств американских штатов. В частности, вплоть до середины 1937 г. суд всячески сопротивлялся введению законодателем минимального уровня оплаты труда, считая эту меру неоправданным ограничением конституционного принципа свободы договора <1>.

--------------------------------

<1> Ключевым решением здесь являлось решение по делу Adkins v. Children's Hospital (1923), в котором суд указал, что, хотя конституционная презумпция свободы договора и не абсолютна, политико-правовые аргументы, обосновывающие прямое вмешательство государства в ценообразование в области трудовых контрактов, не являются достаточно весомыми, чтобы эту презумпцию преодолеть. Показательно, что и в этом деле, решенном судом в "духе Лохнера", судья Холмс опять выступил с особым мнением и поддержал право законодателей ограничивать не только продолжительность рабочего дня, но и свободу определения цены труда.

Сказанное не значит, что свобода договора в американском праве в XIX в. не ограничивалась вовсе. Тем не менее, судя по доступным источникам, это происходило достаточно редко и зачастую только при самом вопиющем уровне аномальности договора. Когда несправедливость договора была настолько шокирующей, что разум и совесть судьи восставали против придания договору юридической силы, суд цеплялся за малейшие признаки принуждения или процессуальные злоупотребления, чтобы признать договор недействительным <1>. В таких случаях суды иногда искусственно применяли правила об обмане, принуждении или иные подобные классические доктрины, направленные не на контроль справедливости содержания договора, а на противодействие порокам воли, манипулировали принципами толкования договора и использовали иные пути легитимации своих решений. Так, например, классик американского договорного права Артур Корбин в начале XX в. писал, что значение таких доктрин, как правила об обмане, о принуждении, введении в заблуждение и недолжном влиянии, настолько широко, что при желании суды могли использовать их и для контроля сбалансированности и добросовестности договорных условий <2>. Наконец, некоторые сделки судами блокировались на основе публичных интересов или в силу противоречия их содержания фундаментальным основам нравственности. Законодатели же иногда также ограничивали свободу договора в области железнодорожных перевозок, безопасности продуктов питания, найма труда, формирования профсоюзов, цен на базовые продукты питания и некоторых иных областях <3>.

--------------------------------

<1> Коммонс Дж.Р. Правовые основания капитализма. М., 2011. С. 71, 72.

<2> Цит. по: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. М., 2000. Т. 2. С. 13.

<3> Подробный анализ примеров такого вмешательства см.: Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 523 ff.

Тем не менее такая практика была скорее исключением. Договорная свобода в целом воспринималась как непререкаемый принцип договорного права, отступление от которого возможно только в самых серьезных случаях. Данный принцип рассматривался в тот период как отражение в американском праве идеологии триумфально шествующей рыночной экономики, а любое его ограничение - как прямая атака на основы этого рыночного порядка <1>.

--------------------------------

<1> Horwitz M.J. The Transformation of American Law. 1870 - 1969. The Crisis of Legal Othodoxy. 1994. P. 33.

Глава 3. КОНЕЦ ЭПОХИ LAISSEZ-FAIRE

§ 1. Социально-экономический аспект

Экономические вызовы доктрине laissez-faire

Дата добавления: 2015-06-04