Свободы договора в политико-правовом контексте 15 страница

К концу 1980-х гг. "правая контрреволюция" только усилилась. Огромную роль здесь сыграл громкий и позорный развал советской командной экономики и всей советской системы практически во всем мире. Советская плановая система в своей неэффективности, конечно, была далека от идеологии государства "всеобщего благосостояния", но представляла собой некий ориентир, к которому "смешанная" экономика западных стран сдвигалась от крайности laissez-faire в середине века. Когда же этот ориентир продемонстрировал всю свою ущербность, это не могло не дискредитировать частично и более умеренные попытки государственного контроля над рыночной экономикой. Левые взгляды резко теряли свою популярность. Сторонники австрийской школы праздновали свою научную победу. Именно представители этого направления, включая в первую очередь Мизеса и Хайека, на протяжении полувека доказывали обреченность социалистической экономики и предсказывали крах советского эксперимента, который для большинства неоклассиков и кейнсианцев был полнейшим сюрпризом <1>.

--------------------------------

<1> Уэрта де Сото Х. Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество. М., 2009. С. 163, 164.

На этом фоне возрос авторитет австрийской экономической школы, чикагских либертарианцев и иных сторонников laissez-faire. Все большее количество экспертов стали разделять либертарианские идеологические ценности и установку на крайнюю нежелательность вмешательства государства в сферу свободного экономического обмена в частности <1>.

--------------------------------

<1> Труды Мизеса, Хайека, Фридмана и других сторонников laissez-faire становились бестселлерами. Так, если работа Фридмана "Капитализм и свобода" (Фридман М. Капитализм и свобода. М., 2006), опубликованная в 1962 г., не вызвала широкой поддержки в обществе и в среде интеллектуалов и политиков, в которой Фридмана считали "мечтателем и занудой" (The Rising Role of Recession // Time. 1969. 19 December), то написанная в соавторстве с женой в 1980 г. "Свобода выбирать" (Фридман М., Фридман Р. Свобода выбирать. М., 2007), в которой Фридман продолжал настаивать на своих опубликованных ранее тезисах о необходимости предоставления свободы экономическому обмену и минимизации государственного вмешательства, стала мировым бестселлером.

Авторитет апологетов экономической свободы в тот период достиг небывалой высоты. С Фридманом советовались такие разные лидеры, как Рейган, Пиночет и лидеры китайской компартии, раздумывавшие о путях осуществления прорыночных реформ. Его ученики из Чикагского университета, а также идеологические последователи из других научных центров становились видными политиками, законодателями, министрами и экономическими экспертами во всем западном мире и в развивающихся странах, занимали ведущие должности в МВФ и других международных финансовых институтах. В 1980 - 1990-е гг. последователи свободной экономики (такие, например, как молодой гарвардский экономист Джефри Сакс) консультировали правительства многих постсоветских и иных государств, решивших перейти к рыночной экономической модели, и во многом определяли их экономическую политику. Таким разным странам, как Боливия, Польша или Россия, неизменно "прописывались" те или иные формы Вашингтонского консенсуса с тотальным и шоковым дерегулированием и снятием ограничений свободы частных трансакций.

США, которые с 1980-х гг. были оплотом этого нового пришествия экономического либерализма, после падения СССР стали единственной мировой сверхдержавой. Масштабные успехи американской экономики в 1980 - 1990-е гг. выглядели как наглядная иллюстрация преимуществ либертарианской регулятивной стратегии, авторитет которой хотя и оспаривался рядом экономистов и политиков в самих США и Европе, но в целом оказывал сильное влияние на реальное правовое регулирование многих развитых и развивающихся стран.

В результате идеологические позиции сторонников свободной экономики резко усилились. По западному миру прокатилась волна дерегулирования, снятия избыточных ограничений свободы договора, приватизации и устранения государства из ряда сфер экономики.

В этих условиях многие авторы стали провозглашать возврат гегемонии либертарианской идеологии <1>. А некоторые оптимисты стали констатировать, что к началу 1990-х гг. наступил "конец истории" - естественное завершение диалектического поиска оптимальной социальной структуры, которая в плане экономической политики означает окончательный и бесповоротный триумф экономического либерализма <2>.

--------------------------------

<1> Боуз Д. Либертарианство: история, принципы, политика. Челябинск, 2009. С. 1, 3.

<2> Ф. Фукуяма назвал этот, на его взгляд, окончательный триумф экономического либерализма над альтернативными стратегиями экономической политики "победой видеомагнитофона". См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005. С. 177.

Сила правого поворота и влияние теории свободных рынков были таковы, что даже приход к власти лейбористского правительства в Великобритании (Блэр) и демократического правительства в США (Клинтон) в 1990-е гг. хотя и несколько скорректировал, но принципиально не изменил либеральную экономическую политику, уклон в сторону дерегулирования свободного экономического оборота и не привел к возврату активного интервенционизма, характерного для 1930 - 1970-х гг. <1>.

--------------------------------

<1> Так, Пол Кругман отмечает, что экономическая политика администрации Била Клинтона была достаточно "правой" и в целом не опиралась на некую четкую и последовательную программу (см.: Кругман П. Кредо либерала. М., 2009. С. 11, 291). На это же указывает Джозеф Стиглиц (см.: Stiglitz J.E. Freefall: America, Free Markets and the Sinking of the World Economy. 2010. P. 27 - 38). О правом уклоне экономической политики лейбористского кабинета Блэра в Великобритании в 1990-е гг. см.: Норт Г., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки: концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011. С. 228.

Тем не менее не следует думать, что в 1980 - 1990-е гг. произошел полный возврат к политике laissez-faire. Во-первых, угол этого правого поворота зависел от конкретной страны. Далеко не везде эта тенденция проявилась столь же выраженно. Например, скандинавские и некоторые другие континентально-европейские страны поддавались правому повороту куда менее охотно, чем Англия или США. Во-вторых, либерализация затронула в первую очередь финансовые рынки, где были сняты многие ограничения экономической свободы, но куда меньшее влияние оказала на позиции политики "всеобщего благосостояния" и защиты слабых и незащищенных участников оборота (особенно в скандинавских и ряде других европейских стран). Поэтому, даже если оценивать положение в США, где правый поворот был наиболее очевиден, речь не может идти о полном возврате к жесткости laissez-faire XIX в. Это было просто невозможно в демократическом обществе, где правительства были вынуждены считаться с мнением избирателей, которые далеко не абсолютно разделяли "новую" старую идеологию свободных рынков и сохраняли умеренный запрос на государственный патернализм.

Так что, как это часто бывает при развитии идеологий и научных доктрин, колебания между полной экономической свободой, с одной стороны, и последовательным интервенционизмом - с другой, не предполагали полное отвержение вклада предыдущего гегемона. То, что в 1980 - 1990-е гг. идея экономической свободы вернула себе часть потерянного в прежние годы авторитета, не означает разворот на 180 градусов, так же как кейнсианская революция в свое время отнюдь не означала переход к коммунизму. Западный мир попросту усложнялся и искал оптимальные ответы на все новые и новые вызовы путем диалектического синтеза эмпирического опыта и противоборствующих идей.

При этом к концу XX в., думается, большинство экспертов, политиков и обывателей согласились бы с мыслью Пола Кругмана о том, что уважать свободные рынки не означает обожествлять их <1>. Несмотря на явное усиление либертарианцев в 1980 - 1990-е гг., незамутненный классический либерализм экономистов XIX в. остался в прошлом. Так что утверждать, что политика laissez-faire в 1980 - 1990-е гг. в реальности воскресла в той самой форме, в которой она существовала в XIX в., было бы серьезным заблуждением. Речь должна идти об очередном периоде усиления позиций либертарианцев и ослабления позиций интервенционистов. Тем не менее это изменение баланса сил в ряде стран было вполне отчетливым.

--------------------------------

<1> Кругман П. Великая ложь. М., 2004. С. 353.

Современные споры в экономической науке

Даже в период возвращения популярности либертарианских экономических взглядов в 1980-е и 1990-е гг. в экономической теории продолжались жаркие споры. Многие сторонники более активного государственного вмешательства продолжали доказывать, что рынки далеко не совершенны и доктрина laissez-faire приводит к серьезным дисбалансам в экономическом развитии (Джозеф Стиглиц, Пол Самуэльсон, Пол Кругман и др.). Многие эксперты обращали и обращают внимание на то, что реализация масштабного дерегулирования не приводит к ожидаемым результатам, в то время как многие мощно развивающиеся сейчас страны (прежде всего Китай, Сингапур, Тайвань и другие восточноазиатские "тигры" и "драконы") используют противоположные методы экономической политики, дискредитируя тем самым авторитет Вашингтонского консенсуса.

Более того, начиная с 1990-х гг. неоклассическая микроэкономическая теория с ее идеей рациональности волеизъявления контрагентов и неэффективности ограничения договорной свободы в условиях отсутствия очевидных провалов рынка оказалась под серьезным давлением представителей некоторых сторонников новой институциональной экономической школы, поведенческой экономической теории и бихевио-экономического анализа права <1>. Сторонники данных воззрений, как правило, не пытаются полностью опровергнуть теорию рационального выбора (представление о рациональности участников оборота и их способности заключать взаимовыгодные сделки) и не выступают за тотальный государственный патернализм. Тем не менее они обращают серьезное внимание на систематические сбои в работе теории рационального выбора и предлагают ограничивать свободный оборот в патерналистских целях куда чаще, чем это считалось возможным ранее.

--------------------------------

<1> О бихевио-экономическом анализе права см. подробнее: Sunstein C. (ed.). Behavioral Law and Economics. 2000; Jolls C., Sunstein C.R., Thaler R. Behavioral Approach to Law and Economics // 50 Stanford Law Review. 1997 - 1998. P. 1471 ff.; Korobkin R.B., Ulen T.S. Law and Behavioral Science: Removing the Rationality Assumption from Law and Economics // 88 California Law Review. 2000. P. 1051 ff.

Одним из первых влияние особенностей человеческой психологии на экономическое поведение людей выделил Кейнс, который именно в нем видел одну из главных причин экономических колебаний и кризисов. На некоторое время "неудобный" фактор устойчивого сбоя теории рационального выбора был удален на второй план в процессе синтеза кейнсианской макроэкономической и неоклассической микроэкономической систем взглядов в послевоенные годы и долгое время не привлекал значительного внимания <1>. Но впоследствии экономисты ряда экономических школ и психологи (такие как Герберт Саймон, Джордж Акердлоф, Джейкоб Маршак, Рой Раднер, Дэн Ариэли и многие другие) все чаще стали выражать неудовлетворение тем, что ограниченная рациональность контрагентов игнорируется при построении экономических моделей <2>. Так, нобелевский лауреат, представитель новой институциональной экономической теории и ведущий эксперт в области экономической истории Дуглас Норт отмечал, что вопреки аксиомам неоклассической микроэкономической теории индивиды действуют на основе неполной информации и субъективно выработанных и зачастую ошибочных эвристических моделей, которые далеко не всегда корректируются за счет информационной обратной связи. Иначе говоря, на взгляд указанных исследователей, теория рационального выбора, на которой построена идея о невмешательстве государства в сферу частных трансакций, хотя и не может быть отброшена вовсе, но не соответствует в полной мере реальности, а эффект обучения на собственных ошибках, который теоретически должен был бы в долгосрочной перспективе стимулировать рост рациональности и отпадение иррациональных моделей поведения, справляется с этой задачей далеко не всегда.

--------------------------------

<1> Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 17 - 19.

<2> Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. М., 2003. С. 129 - 132.

По мере усиления давления на теорию рационального выбора усиливается политико-правовое давление на принцип свободы договора. Такая реакция вполне понятна, так как чем меньше мы склонны доверять рациональности самих контрагентов, тем легитимнее может казаться вмешательство государства в сферу автономии их воли с целью предотвращения негативных последствий иррациональности <1>.

--------------------------------

<1> Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 207, 208.

Согласно многочисленным эмпирическим данным, накопленным психологами и специалистами в области поведенческой экономики к концу XX в., участники оборота часто не владеют всей необходимой информацией и склонны совершать ряд устойчивых ошибок при принятии экономических решений и заключении сделок. Соответственно идея о неэффективности ограничения свободы договора как проявление теории рационального выбора оказалась в последние годы под серьезным сомнением. Как пишет Дэн Ариэли, "свободный рынок, основанный на спросе, предложении и отсутствии напряжения между ними, был бы идеальным решением, но только если бы мы сами были поистине рациональными"; "но так как мы иррациональные существа, мы должны принимать этот важнейший фактор во внимание" и поэтому "правительство, должно играть большую роль в регулировании некоторых областей рынка, даже если это ограничит свободу предпринимательства" <1>.

--------------------------------

<1> Ариэли Д. Предсказуемая иррациональность: скрытые силы, определяющие наши решения. М., 2010. С. 67.

Убедительность доводов критиков теории рационального выбора в стане экономической науки и представителей бихевио-экономического анализа права кажется многим особенно очевидной на примере поведения потребителей. Анализ последнего в рамках многочисленных исследований показал, что потребители, покупая те или иные товары или услуги, проявляют патологическую нерациональность. Они часто не читают контракты, а если и читают, то не уделяют должного внимания сложным и многословным контрактным положениям, в которых могут скрываться серьезные для них риски; не могут верно просчитывать финансовое бремя, возлагаемое на них договором, когда цена представляется не в виде фиксированной суммы, а растворяется в разнородных платежах; недооценивают отдаленные риски в будущем и переоценивают свои реальные возможности, в общем, ведут себя далеко не так, как предсказывает классическая экономическая теория с ее акцентом на рациональном поведении контрагентов <1>. Эти когнитивные сбои потребителей активно используют профессиональные коммерсанты, применяя самые последние наработки в области психологии и маркетинга для навязывания потребителям условий, которые могут максимально защищать интересы коммерсантов, но отнюдь не обязательно влекут обоюдный выигрыш от исполнения договора с учетом непросчитанного потребителем ущерба, который эти условия ему причиняют.

--------------------------------

<1> См.: White A.M. Behavior and Contract // 27 Law and Inequality. 2009. P. 135 ff.; Edwards M.A. The Law, Marketing and Behavioral Economics of Consumer Rebates // 12 Stanford Journal of Law, Business & Finance. 2007. P. 362 ff.; McCoy P.A. A Behavioral Analysis of Predatory Lending // 38 Akron Law Review. 2005. P. 725 ff.; Becher S.I. Behavioral Science and Consumer Standard Form Contracts // 68 Louisiana Law Review. 2007. P. 117 ff.; Block-Lieb S., Janger E.J. The Myth of the Rational Borrower: Rationality, Behavioralism and the Misguided "Reform" of Bankruptcy Law // 84 Texas Law Review. 2006. P. 1481; Wright J.D. Behavioral Law and Economics, Paternalism, and Consumer Contracts: An Empirical Perspective // 2 New York University Journal of Law and Liberty. 2007. P. 470 ff.

Соответственно начавшееся в последнее время активное обсуждение и постепенная популяризация идей о необходимости учета феномена ограниченной рациональности участников оборота при определении параметров и интенсивности ограничения договорной свободы бросили серьезный вызов теории рационального выбора и сформировали идеологический фон, на котором ограничения договорной свободы выглядят куда более экономически приемлемыми, особенно применительно к сделкам с потребителями. В частности, в последние годы, еще до начала нынешней рецессии, ученые стали всерьез оспаривать разумность дерегулирования финансовых рынков, которые, оставленные один на один с ограниченно рациональными игроками, оказывались далеки от идеала, рисуемого сторонниками экономического либерализма.

Тем не менее сторонники набравшего очки в 1980 - 1990-е гг. классического либертарианского подхода все это время продолжали сопротивляться, всячески пытаясь принизить значение феномена ограниченной рациональности, справедливо осознавая, что подрыв теории рационального выбора открывает дорогу для гораздо более активного вмешательства государственного регулирования в сферу автономии воли сторон. Они ставили под сомнение как сколько-нибудь серьезное значение феномена ограниченной рациональности, так и тот факт, что бюрократы могут оказаться более рациональными, чем те, для кого просчеты влекут прямые материальные потери <1>. Но давление от этого не ослабевало.

--------------------------------

<1> Подробный обзор этих научных баталий см.: Choi S.J., Pritchard A.C. Behavioral Economics and the SEC // 56 Stanford Law Review. 2003 - 2004. P. 1 ff.

Значение экономического кризиса

В этих условиях решающую роль, предопределяющую судьбу этой идеологической и политической борьбы на ближайшие десятилетия, как представляется, сыграл разразившийся в 2008 г. серьезный экономический кризис капиталистических экономик, который стал поводом для нового раунда осмысления экономической теории и жарких споров о судьбах свободного рынка и потенциале государственного интервенционизма.

Главный вопрос здесь касается причин кризиса, ответ на который во многом предопределяет дальнейшую динамику колебаний на оси между государственным интервенционизмом и патернализмом, с одной стороны, и максимальным дерегулированием и laissez-faire - с другой, в рамках рыночной экономической парадигмы и соответственно оказывает прямое влияние на усиление или ослабление давления на принцип договорной свободы.

По мнению многих экономистов и юристов, кризис стал результатом либертарианской контрреволюции 1980-х гг. и масштабного дерегулирования <1>. На их взгляд, получившая излишнюю свободу и, как оказалось, не столь безошибочная "невидимая рука рынка" позволила участникам оборота, потерявшим осторожность и опьяненным перспективами бесконечного роста и благоденствия, наделать критическую массу просчетов в оценке рисков и "раздула" в финансово-кредитном секторе громадный "пузырь", громкий разрыв которого и привел к колоссальным потерям, падению жизненного уровня, снижению ВВП, безработице и рецессии, невиданной в течение последних 70 лет <2>. Если такие просчеты со стороны обычных ипотечных заемщиков и участников всяческих пирамид в принципе еще можно списать на финансовую неграмотность, то катастрофические просчеты профессиональных инвесторов, банкиров, финансистов и аналитиков, которым жажда сверхприбылей и общая эйфория помешали верно оценить степень финансовых рисков, многим представляются как симптом вполне убедительный. Такие эксперты считают, что настало время вернуться к активному регулированию и ограничению свободного оборота как минимум в финансовом секторе экономики <3>.

--------------------------------

<1> См., напр.: Patel R. The Value of Nothing. 2009.

<2> Мнение о недостаточности регулятивного ограничения свободы финансовых операций как факторе, способствующем возникновению нынешнего финансового кризиса, см.: Wilmarth A.E., Jr. The Dark Side of Universal Banking: Financial Conglomerates and the Origins of the Supreme Financial Crisis // 41 Connecticut Law Review. 2009. P. 1047.

<3> Patel R. The Value of Nothing. 2009. P. 14, 15.

Таким образом, распространилось мнение о том, что основной причиной кризиса является недооценка правительствами фактора ограниченной рациональности участников оборота и в первую очередь инвесторов на рынках ценных бумаг и недвижимости <1>. Джордж Акерлоф и Роберт Шиллер пишут: "...переживаемый, кризис не является кризисом капитализма как системы. Надо всего лишь признать, что этому экономическому строю нужны определенные правила". Далее авторы уточняют направленность этих правил: "Мир, где царит иррациональное начало, допускает вмешательство государства. Его роль заключается в том, чтобы создать условия, при которых наше иррациональное начало можно обуздать и направить на благие цели" <2>.

--------------------------------

<1> См., напр.: Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010; Shiller R.J. Irrational Exuberance. 2nd ed. 2009.

<2> Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 207, 208.

Но с этим тезисом не все так просто.

Безусловно, многие эксперты соглашаются с феноменом иррациональности поведения участников рыночного обмена как фактором, вызвавшим нынешние проблемы в экономике. Но ряд из них отмечают, что одной этой иррациональности, причиняющей вред интересам самих иррациональных участников оборота, недостаточно, чтобы описать вызов, с которым столкнулись современные государства.

Так, например, Б. Орбак (Orbach) пишет, что история и Великой депрессии, и многих экономических потрясений в течение XX в., и, наконец, нынешний кризис убедительно демонстрируют то, что интуитивно всегда казалось очевидным, а именно то, что часто люди ведут себя иррационально. Будь Хайек или Фридман живы к моменту начала кризиса 2008 г., они вряд ли изменили бы своим идеям о рациональности участников оборота и непогрешимости свободного рынка. Но это отнюдь не означает их правоту. Принципиальный ответ Хайека на этот вызов либертарианской экономической политике состоял в том, что в эволюционном плане крах иррациональных и успех более рациональных участников оборота создают верные стимулы к "научению" и провоцируют адаптивность и рационализацию поведения. Но, по замечанию Орбака, как прежние, так и сегодняшний кризисы демонстрируют, что от иррациональности отдельных игроков страдает вся экономика и вполне рациональные участники оборота в том числе. Иначе говоря, из-за ограниченной рациональности, проявляющейся в ряде сфер экономического оборота, издержки дерегулирования оказываются на порядок выше, чем считали такие видные либертарианцы, как Хайек и Фридман. В этих случаях воздержание от государственного вмешательства в свободный оборот во имя исправления иррациональности его участников теряет свою долгосрочную воспитательную ценность и не может быть, по мнению данного автора, более оправданно. Соответственно Орбак видит наступление новой эры более активного регулятивного интервенционизма, в рамках которого государство будет, воздерживаясь от избыточного патернализма, все же более активным на ниве исправления ошибок "невидимой руки рынка" <1>.

--------------------------------

<1> Orbach B.Y. The New Regulation Era - an Introduction // 51 Arizona Law Review. 2009. P. 566, 567, 572, 573.

При этом другие эксперты, также винящие свободные рынки в нынешних проблемах, идут еще дальше и вовсе сомневаются в существенной роли феномена иррациональности и когнитивных ошибок участников оборота. Так, например, выдающийся современный американский правовед судья Ричард Познер в своей недавней книге "Провал капитализма" <1> приходит к выводу о том, что поведение участников финансовых рынков в условиях роста "пузырей" является вполне рациональным, учитывая те институциональные условия, которые государство им создало, минимизировав ограничения свободного оборота и доверив все "невидимой руке рынка". Соответственно дело не в нерациональности людей, а в самих этих институциональных условиях.

--------------------------------

<1> Posner R.A. A Failure of Capitalism: The Crisis of'08 and the Descent into Depression. 2009.

Согласно Познеру проблема в том, что "невидимая рука рынка" сама по себе провоцирует создание негативных общественных экстерналий (т.е. побочных негативных последствий в отношении общества и экономики в целом), игнорирование которых самими участниками оборота является вполне рациональной стратегией в рамках теории рационального выбора. Недооценка рисков, сверхагрессивная гонка за краткосрочной прибылью и "кредитное безумие", раздувающие "пузыри" в экономике, на взгляд Познера, есть проявление вполне рационального поведения большинства участников оборота как эгоистичных максимизаторов собственной выгоды. Но это отнюдь не означает, что рациональность поведения отдельных участников оборота в заданных условиях приводит к рациональным результатам в экономике в целом. Люди, стремящиеся к личному обогащению и жестко конкурирующие в поиске новых прибылей, и государство, не желающее вовремя останавливать эту "гонку" там, где она перестает способствовать общему росту благосостояния и начинает создавать ему глобальную угрозу, в совокупности формируют условия, при которых рациональное поведение участника оборота приводит к подрыву долгосрочных интересов общего экономического развития. Соответственно другого способа блокировать эти негативные в отношении экономики экстерналии, кроме как более активное ограничительное регулирование, не существует. Сами рынки, оставленные на произвол судьбы, далеко не всегда способны справиться с этой задачей.

Масштабное дерегулирование экономического оборота 1980 - 1990-х гг. в США, по мнению Познера, привело к созданию условий, которые не ограничивали негативное влияние стремления к краткосрочному обогащению отдельных игроков на стабильность системы в целом. Соответственно Познер, ранее прямо объявлявший себя либертарианцем, сторонником laissez-faire и минимизации государственного регулирования <1>, к удовлетворению многих его оппонентов был вынужден призвать государство вернуться к регулированию и ограничению свободного оборота во имя сохранения долгосрочной стабильности экономической системы.

--------------------------------

<1> Posner R.A. Law and Economics Is Moral // 24 Valparaiso University Law Review. 1989 - 1990. P. 165.

Еще более решителен и при этом более последователен в своих оценках нобелевский лауреат и (в отличие от Познера) давний критик laissez-faire неокейнсианского толка Джозеф Стиглиц. В свой недавно вышедшей книге он пишет, что нынешний кризис похоронил веру в абсолют свободных рынков и, наконец, продемонстрировал то, что он и его коллеги давно утверждали. Экономическая свобода крайне важна, а "рынок лежит в основе любой успешной экономики", но рынки невозможно оставить без государственного контроля. Систематические "провалы рынка" (монополия, негативные экстерналии и информационная асимметрия) и ограниченная рациональность участников оборота, которая далеко не всегда позволяет полагаться на их рациональный выбор, делают активное государственное регулирование и ограничение свободы экономического оборота неизбежными. При этом особенный акцент Стиглиц делает на тезисе о том, что неограниченный свободный рынок приводит к фундаментальным сбоям из-за асимметрии в доступе к релевантной информации, необходимой участникам оборота для осуществления верных расчетов рисков, издержек и выгод, а отказ государства эти искажения исправлять приводит к формированию институциональной среды с абсолютно неверными стимулами <1>.

--------------------------------

<1> Stiglitz J.E. Freefall: America, Free Markets and the Sinking of the World Economy. 2010. P. 90, 91, 175, 176, 242.

Все, что в этих условиях, на взгляд Стиглица, требуется, это разумный баланс между экономической свободой и государственным регулированием, направленным на исправление сбоев рыночного механизма. Как считает Стиглиц, проблема в том, что в последние 25 лет в США этот баланс, относительно успешно найденный со времен нового курса, был нарушен, что позволило вырасти огромному "пузырю" на рынке жилищного строительства и сформироваться критической массе структурных диспропорций в экономике, которые и стали основной причиной начавшейся в 2008 г. рецессии. В этих условиях ему абсолютно очевидно, что с рыночным фундаментализмом в США окончательно покончено и никто уже больше не поверит в способность рынка к безошибочному саморегулированию и в то, что экономика может спокойно положиться на рациональный выбор участников оборота. Нынешний кризис, по мнению Стиглица, означает для рыночного фундаментализма ровно то же самое, что падение Берлинской стены означало для коммунизма <1>. В итоге Стиглиц в целом настаивает на тотальном провале рыночного механизма, основанного на идее о "невидимой руке" рынка, которую, как он саркастически замечает, "никто не видит, потому что ее попросту нет" <2>.

Дата добавления: 2015-06-04