Девиантное поведение

Р. Мертон определяет девиантное поведение как результат нор­мальной реакции нормальных людей на ненормальные условия. Это верное определение, ибо в число людей с девиантным (отклоняю­щимся) поведением реально входят и революционеры в любой сфере жизнедеятельности общества, и преступники (злоумышленники), преступившие закон. Без отклонения от утвердившейся нормы нет творчества в социальной жизни. Все зависит от того, какова норма, закон, чьи интересы он обслуживает.

Однако теория девиантного поведения свое внимание до недавнего времени обращала лишь на нарушителей уголовного кодекса. Поче­му — станет ясным из анализа криминогенной обстановки в мире. В 1987 г. на 100 тыс. населения приходилось: в СССР — 690, в Англии — 7853, США — 5233, Японии — 1743 правонарушений. В последующие годы произошел скачок: в 1993 г. в США был совершено уже 14 млн. преступлений против личности, а экономический ущерб составил 425 млрд. долл.¹. В России в 1993 г. на 100 тыс. человек было совер­шено 1866 преступлений. Рост преступности в России за последние четыре года удвоился. Средняя раскрываемость не превышает 50 %. В 1993 г. произошло 29 тыс. убийств, в 1994 — 32 тыс. (это в 2 раза превышает число погибших в афганской войне). На охрану органов власти расходуется до 8 млрд долл. ежегодно. Около 1 млн молодых мужчин привлечено к охране коммерческих структур². Такого не было в истории России никогда. Между тем Министерство внутренних дел может контролировать примерно 40 из 140 факторов делинквентного (преступного) поведения людей. Следовательно, истинные причины роста преступности лежат в основах общества, в котором мы сейчас живем. Рассмотрим современные теоретические объяснения.

В центре внимания теорий насилия находится феномен агрес­сивности человека. Отметим по крайней мере четыре направления исследований и объяснений человеческой агрессивности.

1. Этологические теории насилия (социал-дарвинизм). Основ­ное объяснение следует из признания человека общественным животным, а общества — носителем и воспроизводителем в своем устройстве инстинктов животного мира. Критика этого направления дана выше. Безбрежное расширение свободы индивида без необходимого уровня развития его культуры разрушает границы «моей и твоей» свободы, повышает агрес­сивность одних и беззащитность других. Такое положение в нашем обществе получило наименование «беспредел», т. е. состояние абсолютного баззакония в отношениях людей и в действиях властей;

2. Фрейдизм, неофрейдизм и экзистенциализм объясняют аг­рессивность человека как результат фрустрации отчужденной личности. Агрессивность вызывается социальными причинами (фрейдизм выводит ее из эдипова комплекса). Следовательно, основное внимание в борьбе с преступностью должно быть об­ращено на устройство общества;

3. Интеракционизм видит причину агрессивности людей в «кон­фликте интересов», несовместимости целей;

4. Когнитивизм считает, что агрессивность человека есть резуль­тат «когнитивного диссонанса», т. е. несоответствия в поз­навательной сфере субъекта (Л. Фестингер). «Неадекватное восприятие мира», «конфликтующее сознание как источник агрессии», «отсутствие взаимопонимания» связаны со строе­нием мозга (X. Дельгадо, Б. Скиннер, Дж. Макконэл).

Исследователи выделяют два вида агрессии: эмоциональное на­силие и антисоциальное насилие, т. е. насилие против свобод, инте­ресов, здоровья и жизни кого-либо. Агрессивность человека, точнее, преступность как следствие ослабления саморегуляции поведения по-своему пытается объяснить генетика человека. В 1980-1990 гг. в нашей стране велись интенсивные разработки по этой проблеме¹. Было выявлено, что отклонения в генотипе (когда число хромосом превышает норму) ведут к преступному поведению, если процесс воспитания пустить на самотек. Но последующие события весьма серьезно указали на то, что в основе противоправного поведения лежат социальные условия: именно изменения в них вызвали скачок преступности в 1992-1994 гг.

Социальные условия, преломляясь во внутреннем мире человека, вызывают неврозы, фрустрации. К. Хорни описывает четыре великих невроза нашего времени:

• невроз привязанности (поиски любви и одобрения любой це­ной);

• невроз власти (погоня за властью, престижем и обладанием);

• невроз покорности (самоидентификация с харизмой лидера, религиозные поклонения, мазохистские отклонения)¹;

• невроз бегства от общества.

По мнению К. Хорни, все эти неврозы усугубляют самоотчуждение личности в обществе, выход же из него автор видит лишь в психотерапии. Кстати, все восточные религии основаны на борьбе личности с собой ради ухода от страданий — оказывается, достаточно изменить точку зрения, внутреннюю позицию, чтобы перестать стра­дать от язв общества. Разумеется, такой путь самый легкий, потому что это позиция социального дезертира.

Вникнем с помощью Р. К. Мертона в современную американскую культуру. Р. Мертон говорит, что она близка к полярному типу, ког­да акцентирование цели-успеха не сопровождается эквивалентным акцентированием институциональных (законных, легитимных, куль­турно признанных) средств. Культ успеха символизирован богатс­твом, последнее — деньгами. Денежный успех укоренен в американ­ской культуре («ты стоишь ровно столько, сколько у тебя денег!»). Институциональные средства заменяются инструментальными, эффективными в данной ситуации (т. е. мораль ситуативна — на этом обобщении настаивает Д. Дьюи, американский философ, представи­тель прагматизма).

В американской (принятой) культуре нет слова «неудача». Неуда­чи относятся лишь к временным явлениям. Подобный подход пре­следует цель: не уменьшать притязаний за счет самоидентификации с равными себе, а самоотождествлять себя с «верхними» («каждый мо­жет стать экономическим королем!» — рефрен американских легенд о богатых). А это означает, что индивид в своих неудачах обвиняет лишь себя, строй же критике не подвергается. Самокритика ведет к еще большей активизации субъекта, но в условиях, когда происходит сильное акцентирование богатства как основного символа успеха без соответствующего акцентирования законных способов его достижения, в обществе открывается широкая дорога преступности. Рост преступности за последние годы в США достиг таких размеров, что срочно была принята государственная программа по борьбе с пре­ступностью, в которой видное место занимают программы профес­сиональной ориентации с целью «предложить подросткам здоровую альтернативу преступным способам наживы»¹.

Наиболее характерно отклоняющееся поведение для низших слоев. К ним культура предъявляет несовместимые требования: с одной стороны, их ориентируют на богатство, с другой — они в значительной степени лишены возможности достичь его закон­ным путем. В этой области Россия идет сейчас вслед за Америкой. Разрегулированность существовавшего в стране более или менее верного соответствия между мерой труда и мерой потребления привела к резкому расслоению общества, а мошенничества в сфере финансов, экономики и политики приобрели даже «узаконенный» характер. На это указывает отказ Госдумы «выдать» Генеральной прокуратуре ряд депутатов для уголовного расследования. В печати даже появились статьи, в которых выражалось публичное восхи­щение этими «хитрыми, умными и успешными» людьми. Так «свя­щенная» цель фактически объявляет «священными» и средства ее достижения, какими бы они ни были: ведь люди, особенно молодые, легче ассимилируют акцентированные цели, но труднее усваивают институциональные нормы, регулирующие пути и средства их до­стижения.

Р. К. Мертон описывает пять форм приспособления личности к социальным условиям². К ним он относит конформность, инновацию, ритуализм, ретризм (полная потеря жизненных целей, свойственная, например, фигуре бомжа в российских условиях), мятеж (внешний и внутренний бунт, направленный на изменение существующих целей, стандартов и норм, т. е. на установление новой законности и культу­ры, — революционные движения, политические движения радикаль­ного характера, феминистские движения и т. д.).

Если культура определяет цели людей, то общественный орга­низм контролирует пути и средства достижения людьми этих целей. Существуют формальный и неформальный виды контроля. Первый связан с государством, которое имеет полицию (милицию), суды

и тюрьмы. Эти организации призваны укреплять конформизм и регулировать соблюдение правил. Задержанный полицией человек становится после осуждения заключенным — он уже является частью новой для него социальной системы, в которой формируются собст­венные статусы и роли. В последние годы наметилась тенденция к формированию кодекса требуемого служебного поведения и чувства долга у представителей органов контроля: ведь девиант полностью находится в их власти. Доверие к суду и полиции должно быть урав­новешено безупречным служебным поведением персонала полиции, суда, исправительного учреждения. Развивается наука «деонтоло­гия», изучающая проблему взаимоотношений людей в этих системах для формирования точных кодексов поведения (полицейская и юри­дическая деонтология).

Однако формальный контроль, на котором мы останавливались, есть лишь вершина айсберга. Теория выделяет четыре механизма социального контроля: прямой контроль, осуществляемый извне посредством наказаний; внутренний контроль, основанный на интернализованных нормах и ценностях конкретной культуры (субкульту­ры); косвенный контроль, связанный с идентификацией с родителя­ми, друзьями и т. д.; контроль, основанный на широкой доступности различных способов достижения целей, удовлетворения потребнос­тей (динамичность социальных структур, демократизм общества, стремление в культуре к социальному равенству).

Если описать весь путь делинквента (девианта), то он состоит из изоляции (ограничение контактов с другими), наказания (суд, общественное порицание, бойкот, остракизм и т. д.), реабилитации (подготовка девианта к возвращению в общество в прямом и косвен­ном значениях). В связи с этим возникает необходимость формиро­вания служб социальной работы не только с социально уязвимыми слоями общества, но и с возвращающимися из заключения людьми. «Тюремная культура» искажает ценностно-нормативный комплекс, принятый в общей культуре. Обычно требуется специальное вмеша­тельство с целью возвращения личности в родной символический ценностно-нормативный мир, иначе такой человек становится реци­дивистом и уходит от общества и его культуры навсегда.

Изучение источников возникновения и проявления агрессивнос­ти людей указывает еще на один фактор — средства массовой комму­никации: кино-, видео- и телефильмы. Сцены насилия в них, показ которых участился в связи с изменением политического климата в обществе, не могут не тревожить нашу общественность. Дети прово­дят у телевизоров до пяти-шести часов в сутки. Возникает опасность массового подражания подростков насильникам из фильмов, сле­довательно, возрастания детской преступности и повышения духа агрессивности в социокультурном наследовании. Ясно, что здоровое общественное мнение — против частых показов сцен насилия на экране.

Однако обратимся к научным исследованиям. Несомненный интерес в этом плане представляет исследование, проведенное од­новременно в Австралии, Финляндии, Израиле, Польше и США в 1983—1986 гг. Его авторы пришли к двум любопытным выводам. Во-первых, частота, с которой мальчики-подростки смотрят фильмы с насилием, позволяет сделать статистически значимое предсказание о серьезности правонарушении, совершаемых в возрасте до 30 лет. Во-вторых, кумулятивный эффект экранного насилия может спо­собствовать выработке у подростков специфических установок и норм поведения, научить их насильственному разрешению конфлик­тов. Ситуацию не меняет тот факт, что ближе к 30 годам люди реже смотрят телевизор или ходят в кино. По мнению С. Кэмбпэлл, экран­ные образы могут достаточно долго сохраняться в памяти человека, не подвергаясь контролю со стороны критического самосознания. Вполне возможно, что в реальной конфликтной ситуации, схожей с одной из увиденных на экране, человек поведет себя согласно «за­ученному сценарию».

Эти выводы касаются нашей страны в большей степени, нежели упомянутых стран, — она стоит на пути возвращения к стихийно развивающемуся обществу внутренней нестабильности, ломки цен­ностно-нормативных координат поведения миллионов. Экранное насилие в этих условиях, думается, усиливает свою провоцирующую роль; показ насилия может очищать души людей (катарсис) лишь в случаях интерпретации его как трагедии — но для этого нужно, чтобы на экранах чаще появлялись высокохудожественные фильмы.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Какие свойства культуры обусловливают процесс социализа­ции индивида?

2. Перечислите образы человека в европейской культуре и с ними виды педагогического воздействия.

3. Назовите стадии моральной социализации, попробуйте связать их со стадиями общего развития личности.

4. Чем отличается маргинальная личность от «эталонной», приня­той в данной культуре?

5. Существует ли социальный характер человека? Если да, то в чем он проявляется?

6. Какие формы приспособления индивида к обществу рассматри­вает Р. К. Мертон?

7. В чем причины агрессивности человека? Какие концепции, объ­ясняющие их, Вы знаете?

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. Тесты. М., 1994. С. 448- 464.

Внутренний терроризм — социальная проблема современной Рос­сии. «Ломоносовские чтения-2002». МГУ, социологический факуль­тет. Сб. научных докладов. Т. 1. М., 2002.

Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1982. С. 78-94.

Кон И. С. Ребенок и общество. М., 1980.

Кухтевич Т. Н. Социология воспитания. М, 1989.

Ломброзо Ц. Гениальность и помешательство. СПб, 1892. Реприн­тное издание.

Мид М. Культура и мир детства. М., 1988. С. 322-342.

Молодежь России перед лицом глобальных вызовов на рубеже веков. М., 2001.

Рикер Поль. Конфликт инетерпретаций. М., 1995.

Сергеев В. Молодежь и город: лицом к лицу. М., 2002. Гл. VIII— XIII.

Серебряников В. В. Природа человека: источник войн или миро­любия? М., 2007.

Хрисанфова Е. П., Перевозчиков И■ В. Антропология. Часть И. Воз­растная антропология. М., 2002.

РАЗДЕЛ 3. КОНСТАНТЫ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

ВВОДНОЕ К РАЗДЕЛУ

Социолог обычно изучает общество как обезличенное (деперсонифицированное) структурно-функциональное образование. Человеческая активность, являющаяся его реальным источником, при этом остается в тени научного анализа. Чтобы социология пре­вратилась в науку о реальной совместной жизни множества людей, необходимо расширить поле анализа, включив него и субъективный мир людей: действительно, они как бы одновременно живут в про­шлом (социальная и индивидуальная память), настоящем (здравый смысл, знания о повседневной жизни, нравственная и политическая позиции) и будущем (надежда на лучшее, проекты).

Этот субъективный мир реализуется посредством деятельности и поведения в объективном мире, в обществе. Более того, именно в этом процессе индивид становится социальным существом, лич­ностью. Он начинает осознавать мир как состоящий из множества реальностей, и именно в этих сферах постоянно перемещается и его сознание, интенциональное (стремящееся к чему-то, к кому-то, куда- то) по своей природе.

При объяснении этих реальностей приходится отходить от тради­ционных для нашего научного мировидения философских позиций, когда предметом философии являлись законы функционирования и развития природы, общества и человеческого мышления. Этот подход сводит многообразие человеческих проявлений лишь к его мышлению, исключает из сферы философско-социологического анализа человеческую жизнь в обществе со всеми ее проблемами, что выводило из поля зрения философии «человеческий фактор» и препятствовало развитию социологии, особенно «понимающей». Развитие социальной антропологии потребовало применения фено­менологического подхода с его категориями «жизнь», «жизненный мир», «человеческое существование». Между тем понятие «жизнь» в истории мысли подвергали анализу Аристотель, Демокрит, Фома Аквинский, Декарт и Гольбах, позже — Энгельс и Дильтей. Одни из них обосновывали материалистическую позицию в вопросах проис­хождения и природы жизни, другие — ее божественность. В. Дильтей видел жизнь как основу, внутреннее содержание и движущую силу всего существующего, утверждая, что все науки изучают различные проявления жизни, а философия имеет задачей решение загадки жизни. Следуя этой традиции и по велению времени социальные антропологи начинают рассматривать различные миры человека, причем мир повседневной жизни является по преимуществу высшей реальностью и исходной базой для формирования и функционирова­ния всех других миров человека, в том числе чисто символических, таких как религиозные и художественные миры. Поэтому появление и развитие этих миров подчинены принципу жизнеподобия, т. е. они по своей природе являются производными от реального мира, мира повседневной жизни.

Что является основанием выделения и анализа таких миров? Ос­новные феномены человеческого существования, по общему призна­нию¹, — труд, доминирование (стремление к превосходству), любовь, игра и смерть. Социальный антрополог прибегает к формуле «бытие человека в мире», стремясь уйти от односторонних представлений о социальной жизни как о результате воздействия на людей объектив­ного мира (общества как объективной реальности) или от рассмотре­ния общества лишь как образования, конституируемого эго человека (общество как субъективная реальность).

Бытие (существование) человека в мире — это прежде всего спо­соб обитания в мире человеческом, поскольку социальный мир также принципиально изначален, как и жизненный. Человек в нем «дан» со своими константами существования. Поэтому общество не есть сум­ма индивидов, а есть фундаментальная структура опыта и горизонт всякой субъективности и ее действий. Люди существуют в ситуаци­ях, по необходимости интерпретируемых ими и последующими по­колениями различно, — это открывает множество перспектив. Более того, социальная антропология переходит к анализу миров человека (в отличие от рефлексивной философии, различающей сущность и фактичность), где тело человека (прежде всего в форме потребностей витального характера) выступает в единстве с его сознанием, — лишь при этом подходе мы имеем ощутимый и цельный мир, мир, в кото­ром человек присутствует и действует.

Увлечение абстрактными трансцендентальными континуумами, куда «уходит» лишь сознание человека, мешает действенному ана­лизу существующих и появляющихся новых миров существования человека (например, виртуальных миров, компьютерных игр и т. д., явно связанных с переживаниями людей, с творчеством и неудачами, остро и драматически ощущаемыми людьми).

Реабилитация тела человека (Гуссерль, Мерло-Понти) преодо­левает картезианское удвоение мира и, подчеркивая непосредствен­ность связи сознания и мира человека, ведет к необходимому ныне преодолению дуализма субъекта и объекта. Поглощенность человека миром своего бытия и существование этих же миров в нем посредст­вом личностной идентификации (точнее, самоидентификации), сли­яния с ними обусловливают формирование и соответствующих черт человека как граней его личности. Множественность миров человека определяет историческое усложнение личности, и наоборот.

Итак, труд, доминирование, любовь, игра и смерть как постоян­ные социал-антропологические феномены и их институциональные проявления в обществе — предмет нашего дальнейшего анализа и изложения.

Дата добавления: 2015-06-04