Единая технология – интуитивная иллюзия современной философии техники 1 страница

Среди тех, кто пишет на тему философии техники, широко распространено упоминание некого объекта – единой технологии [3], относительно которой и делаются умозаключения. Кроме Ж. Эллюля, который сознательно попытался обосновать ее существование, единственную в отечественной философии попытку, совершает В.М. Розин. Он пишет:

«Можно предположить, что технология в промышленно развитых странах постепенно становится той технической суперсистемой (техносферой), которая определяет развитие и формирование всех прочих технических систем и изделий, а также технических знаний и наук» [119. С. 26]. При таком подходе технология (в единственном числе) пока только предполагается, не столько в качестве общепланетарного супермонстра, сколько вполне «милого» лорда Вейдера, который расположен где-то за морем и еще пока только готовится к мировому господству. Вдобавок, единая технология опять рассматривается как глобальная доминанта развития, что опять приведет нас рано или поздно к порядком надоевшей демонизации.

На мой взгляд, при таких обобщениях речь может идти о сумме технологий, часть из которых уже объединены в единое целое, а часть находится и будет (по мере возникновения) находиться в процессе интеграции. При этом необходимо помнить, что постоянно создаются новые технологии, которые не только не интегрированы в существующие технологии, но и конкурируют между собой. Эта конкуренция приводит к созданию новых стандартов на базе «победившей»[21] технологии.

Если искать реальные глобальные технологии, то среди нескольких самых заметных будет простое обыденное и промышленное производство, транспортировка и потребление электричества – «Единая электрическая технология».

Интуитивно, кажется, что электричество повсеместно, всепроникающее и глобально. При демонизационном подходе Электрическая технология идеально подходит на роль

«страшилки» в очередном фильме ужасов, в котором злобное неэкологичное человечество поработило свободные электроны и тиранит их всяко-разно, заставляя выполнять малоприятные и ужасные для элементарных частиц вещи.

Эта технология, реально претендующая на статус глобальной, не представляет единого планетарного целого. В различных странах существуют разные стандарты на частоту и напряжение электрических сетей. Сами сети даже в рамках одной, но большой по территории страны, существуют как технически независимые системы (исключение из этого правила представлял СССР). Поэтому говорить о «Единой электрической технологии» в этом аспекте представляется неправомочным. Но существует и другой аспект, о котором придется упомянуть.

Электрическая технология позволяет теоретически и практически объединять различные технические системы в единое целое. Для этого необходимы трансформирующие напряжение и частоту, а равно переменный и постоянный токи устройства. Различие национальных стандартов электрических вилок и розеток легко преодолевается китайскими пожароопасными переходниками.

Электричество как техника, но не как технология, действительно, согласно В.М. Розину, «определяет развитие и формирование всех прочих технических систем и изделий, а также технических знаний и наук», – но все же не в статусе «Единой Электрической технологии»! Ученые совершают открытия, общество потребляет электричество, но насколько разнообразно его применение и о каком технологическом единстве в этом случае может идти речь?

Но насколько изменило нашу жизнь электричество? Как нуждались мы в освещении, так и нуждаемся, сменилась техника со свечи на лампочку, но потребность сохранилась с глубокой древности, печь заменила электрическая (или газовая) плита, СВЧ-печь, но это замена одного источника энергии на другой, более удобный и чистый. Переворот прошел в науке, и потом в промышленности появились

возможности, о которых ранее не могли и догадаться. Появились и новые опасности, которые необходимо избегать при работе и применении электрического тока. Все применяемые приборы, есть не более, чем техника. А вот как эта техника будет объединена в процессе потребления электричества, предписывается не столько электрической техникой, сколько социумом. Один социум вводит одни стандарты, другой иные, в одном обществе развивается энергосберегающие технологии, в другом отапливается космос. Технологии применения электрической техники будут различны, что мы и наблюдаем, а устройства могут быть одинаковыми.

Причин, мешающих возникнуть единой технологии даже в области электричества много. Обращу внимание читателей лишь на некоторые из них.

Существующее разнообразие стандартов, QWERTY-эффекты национальных особенностей развития Великой Триады будут выступать тормозом на пути объединения технологий. В отдельных случаях такое объединение может быть достигнуто («Международные правила судоходства» и другие международные соглашения), но будут появляться и новые национальные, и стандарты отдельных компаний (в качестве примера приведу вызывающее всеобщее раздражение многообразие разъемов у зарядных устройств для мобильных телефонов и других гаджетов). Возникновение, а уж тем более, существование Единой Технологии – необоснованный фактами философский миф. Возможно возникающий в наше время, но окончательное его оформление находится далеко за горами времени и, потому, весьма гипотетично.

Представление о Единой Технологии несовместимо с ее культурно-историческое описанием. Если первое выступает в качестве необоснованного мифа, то второе – отражение документированной (подтвержденной фактами) научной работы. Влияние культур и временного фактора позволяют рассмотреть техническую реальность как развивающийся процесс, а не как подозрительно статичный объект.

В случае техники (смешивая ее с технологией и наукой) именно эволюционную позицию отстаивает В.М. Розин [119. С. 24-26]. Эта точка зрения мне наиболее близка, однако требует уточнения и дополнения последовательным различением науки, техники и технологий. Для В.М. Розина «техника в современном мире неотделима от технологии», а технологии (у В.М. Розина «технология») «в широком современном понимании – это совокупность принципов, образующих своего рода «техносферу», состояние которой определяется и уже достигнутой технологией (технологиями – А.М.), и различными социокультурными процессами» [119. С. 26]. Соединяя технику и технологию в неразрывное целое, исследователь лишается возможности выявить особую роль технологий, а техника начинает представляться как сложный взаимно-противоречивый объект, обладающий двоякими свойствами: с одной стороны материальной субстанцией, а с другой – знаковой, информационной и социально-организационной сущностью. На что В.М. Розин указывает несколько ранее: «Создание технических устройств, помимо замыслов, знаковых средств, предполагает и особую организацию деятельности» [119. С. 24]. С моей точки зрения, сама организация научной или инженерной деятельности, производства и т.д. есть не техника, а технология. Это различие позволяет рассматривать отдельно или во взаимодействии процессы, происходящие как в технике, так и в технологиях.

Среди множества работ о технике и технологии единственное, обнаруженное мной четкое и последовательное их различение, дополненное с анализом использования этих понятий в различных языках, дает Ж. Эллюль [173. Pp. 32-33]. Он указывал на нежелание исследователей признавать наличие внутренних для технологий системных взаимосвязей. Это, по его мнению, приводит многих к отказу от признания самого факта существования технологий и редукции технологий к технике [173. Pp. 88]. Не смотря на важный шаг

по выделению технологий из сферы техники, Ж. Эллюль совершает другую ошибку. Он вводит в свою модель Единую абстрактную технологию, которую рассматривает как теоретический конструкт, имеющий общие черты со всеми частными технологиями. Последнее не означает, что любая частная технология имеет все перечисленные черты Единой технологии [173. P. 78]. Реальный объект французский богослов и философ именует технологической системой, указывая на ее составной характер, взаимосвязь с социальной организацией и ошибочность ее редукции к механической системе [173. Pp. 108-112, 120]. Опять, к сожалению, приходится констатировать, что вся его дальнейшая работа направлена не на изучение реальной технологической системы, а на создание и развитие теоретического конструкта – некого Эйдоса Технологии. Тем же занимаются и подавляющее большинство пишущих на тему техники: они свято верят в существование некой «технологии» и даже не задумываются, в отличие от Ж. Эллюля, о происхождении этого объекта.

Несмотря на то, что рассмотрению феномена «технологий» уделяется недостаточно глубокое внимание, сам термин широко применим как синоним техники. Если технологии и выделяют как особый объект, то исключительно в единственном числе, что наводит на мысль о существовании некоей единой технологии. В отличие от множества авторов, использующих понятие «технология», Ж. Эллюль говорит о единой системе разнообразных технологий и пытается выделить именно то общее, что свойственно этой системе, Именно это общее он и называет термином «технология». Ж. Эллюль утверждает: «с научной точки зрения, я могу сконструировать феномен из особенностей, и взаимосвязей; феномена, общеизвестного как «технологическое» в нашем обществе» [173. Pp. 23, 31]. Очевидно, что в данном случае приводится интуитивное обоснование. Понимая его недостаточность, он в следующем абзаце вообще отказывается «возвращаться к проблеме

определения технологии» [173. P. 23]. Не смотря на такую эквилибристику, положительная сторона размышлений французского богослова в том, что он четко указывает на внутреннюю структуру Единой технологии, состоящую из отдельных технологий (которым он отказывает в рассмотрении, считая это «мелочным реализмом и несистематизированным» подходом) и, собственно машин (или техники в моей терминологии). Кроме того, технология Ж. Эллюля погружена в контекст социальных процессов, она «часть мира, который не инертен» [173. Pp. 23, 31].

Развивая интуиции Ж. Эллюля и не считая зазорным «мелочный реализм», постараюсь далее дать систематизацию технологий. Но прежде рассмотрю представления о «технологии» в работах отечественных философов.

Можно привести пример, незначительного смешения технологии и науки. В.И. Курашов: «… техника – это результат, или артефакт, а технология – это метод создания артефактов или учение о нем» [69. С. 306]. Учение о методе создания артефактов неумолимо содержит и общие научные положения. Объединение науки и технологии делает невозможным понимание процесса из взаимовлияния. Если раньше технологические процессы позволяли случайным образом получить знание о мире, то по мере развития специфического и систематизированного познания мира, научное знание предшествует технологии. Создание квантовой механики предшествует созданию атомной бомбы и ядерного реактора, т.е. «метода создания артефактов и учения об их создании». И, конечно, сегодняшний день все более четко создает последовательность: наука – технология – техника при описании с социальной точки зрения. Вначале социум (в лице государственных или корпоративных инвесторов) осуществляют научные исследования, потом, при удачном стечении обстоятельств, на их основе создается технология, и в социум поступает техника (товар). Если потребность в конечном продукте окупает затраты на создание техноло-

гии, то в силу вступают экономические отношения, описание которых выходит за рамки данной работы.

Оригинальную трактовку технологий дает И.Г. Корсунцев[22]. С его точки зрения «технологии включают в себя не только целенаправленные процессы, созданные человеком, но и природные технологии, существовавшие до него, например биологические процессы» [63. С. 9]. Подобное соединение двух видов технологий в единый онтологический субстрат на первый взгляд вызывает недоумение, но потом становится понятно, что этим достигается объединение человека и природы. С точки зрения И.Г. Корсунцева, между ними нет непроходимой черты. Все природные процессы с его точки зрения – это технологии. Следовательно, технологии не являются результатом человеческой деятельности, или, все, что может сделать человек, – лишь повторять природные процессы[23]. Устранив человека из технологий, смешав его с природой, мы получаем множество неверных утверждений. Например, получаем возможность нелепо утверждать, что существует некая вселенская телеологичность и даже «Бог всегда технологизирует». Пользы от подобного допущения оказывается мало, а проблем и непонятных утверждений получаем избыточно. Поэтому я не могу принять идею о существовании технологий, оторванных от социума[24].

Попытки дать определение единой технологии, предпринятые в отечественной литературе, принадлежат В.М. Розину [119. С. 26] и Б.И. Кудрину.

Различая технику и технологии, Б.И. Кудрин дает такое определение этим двум элементам Великой Триады: «Техника – изделие или совокупность изделий таких, что каждое в отдельности алгоритмически допустимо; совокупность средств человеческой деятельности, создаваемых для осуществления процессов производства и обслуживания производственных потребностей общества» [66. С. 507]. В таком определении техника – это исключительно вещественный объект, но, увы, ограниченный только производством. На мой взгляд, это определение необходимо исправить: «Техника – материальная совокупность средств человеческой деятельности».

Для другого элемента Б.И. Кудрин дает такое определение: «Технология – обусловленные состоянием знаний и общественной эффективностью способы достижения целей, поставленных обществом; документально определенная совокупность, применяемая для получения готовой продукции методов и процессов (включая контроль) обработки, изготовления, изменения состояний, свойств, формы материалов и изделий, а также приемы, способы и операции, связанные с транспортировкой, складированием, хранением» [66. С. 509]. Необходимо особо отметить его расширенное понимание технологии, которая оказывается больше, чем производство. Для Б.И. Кудрина современная технология – это также и специализированная транспортировка, способы складирования и хранения техники. Этот список необходимо дополнить еще условиями ремонта техники, способами

ее утилизации и последующей переработкой. Только тогда будет отражена тенденция современных технологий, учитывающих экологических фактор, – загрязнение окружающей среды. Но для многих современных и уж тем более ранних технологий подобное расширение вряд ли правомочно. Для них часто важно было исключительно производство.

Позиция Б.И. Кудрина представляется более обоснованной и логичной, хотя и она не лишена недостатков. Так технологии прошлого не были документированы, ряд современных (например, забивание гвоздей) могут быть документированы только в юмористических целях, что не мешает им оставаться технологиями. С момента изобретения гвоздя, вырабатывалась «технология забивания гвоздя», без которой и гвоздь (техника) оказывается не нужен[25]. Наконец, выполнение требования о полной документации технологии осуществить невозможно. Соглашаясь с первой частью определения технологий, укажу, что вторая часть определения технологий, связанная с формализацией технологического процесса, имеет ограниченный характер. Например, как соответствует требованию Б.И. Кудрина следующее описание технологии строительства пирамиды, «ее строили 200 000 человек в течении 20 лет»? В Древнем Египте это было исчерпывающим описанием технологии строительства пирамиды, все остальное люди и так знали. В наше время точно, так же в описание технологий не включены общие теоретические положения, известные из школы или вуза. Современные «документированные», по

Б.И. Кудрину технологии через тысячу лет будут не более понятны, чем древнеегипетские.

Примером тотального смешения техники и технологий вплоть до их неразличения могут послужить размышления В.М. Розина опубликованные в конце XX в. Он перечисляет распространенные представления о технике как об «артефакте», «инструменте», как «самостоятельном мире, реальности» и «специфически инженерном способе использования сил и энергий природы», приходит к выводу об отсутствии «универсального, внеисторического понимания техники». Техника в его понимании «неотделима от широко понимаемой технологии», которая, в свою очередь, есть «совокупность принципов, образующих своего рода «техносферу», состояние которой определяется и уже достигнутой технологией, и различными социокультурными факторами и процессами» [119. С. 24-26]. Замечу, что вывод В.М. Розина о невозможности определения техники вне социо-культурного окружения я полностью разделяю. Но вот с невозможностью отделить технику от технологий решительно не согласен. Техника прекрасно существует без технологий и даже вне социума, например, будучи брошенной в лесу. Технологии способны существовать, переживая смены поколений техники; авиационная технология тому подтверждение.

Эволюция взглядов В.М. Розина приводит к тому, что в «Новой философской энциклопедии» изданной в 2001 г. он дает уже две различные статьи «Техника» и «Технология», в которых «техника» описывается как материальный объект, а «технология», как социально детерминированный процесс [115].

1.3.3 Естественная среда обитания человечества

Культурными стереотипами нам навязано противопоставление человека природе. Утверждается даже, что он не имеет

естественной среды обитания [3]. Это, в свою очередь, приводит к формированию суждения о его существовании человечества в искусственной, в той или иной степени изолированной социо(техно)генной среде. В качестве иллюстрации такого подхода приведу слова В.М. Розина: «… я сам утверждаю, что на нашей планете почти все стало техникой, не исключая человека, который является техникой, поскольку обслуживает технику и обеспечивает свою жизнь исключительно с помощью техники. […] Отдадим себе отчет: с явлениями первой природы современный человек фактически уже дела не имеет. Вся наша среда искусственная…» [118. С. 98-99; см. также: 112. С. 139 – 140]. Приведенная цитата отражает инаковость человеческого бытия, противопоставленного естественным процессам и даже не имеющего с ним ничего общего. С такими базовыми представлениями не стоит и стараться включить человека в систему социо-геосферных взаимодействий. А без такой системы любые теоретические построения будут приводить либо к алармизму в экологии и требованию устранить человека из природных процессов, либо к технократизму, воспринимающему весь мир как поле приложения неограниченных человеческих усилий по его трансформации, включая преобразование генетической природы нашего биологического вида.

Взаимодействие же между «искусственной» и «естественной средами» гораздо сложнее, чем простое противопоставление. Человек преобразует среду своего обитания. Интуитивно казалось достаточно очевидным, что новая среда будет отличаться от естественной – природной среды. Из этого можно было бы сделать естественный вывод о необходимости сохранения природы. И этот вывод делался. С целью сохранения природы создавались заповедники, национальные парки и другие природоохранные структуры. Но так ли верна эта интуиция? Так, на Вергинских островах, в парке Йелоустон и в других местах, где теперь располагаются многие национальные парки, сохраняются образцы предполагаемой 63
«первозданной» природы. Но при внимательном рассмотрении выясняется, что эта «естественная» среда – не более чем результат сельскохозяйственной деятельности прежде населявших эту территорию людей (потомков африканских рабов, индейцев) [28. С. 89-90]. Внедренные ими сельскохозяйственные методы и труд многих поколений создали новую экологическую систему[26]. Когда эта система была включена в охраняемую территорию, то она… начала разрушаться. Дело в том, что потомки рабов, поддерживающих ее стабильность, были выселены. На этом примере легко заметить, что представления о биогеоценозах, а особенно об экологических системах, игнорирующих человека (как биологический вид) и его деятельность (как часть технического способа взаимодействия с природой), приводит к непредсказуемым, с точки зрения этих теоретических представлений, последствиям.Все вышеизложенное позволяет сформулировать вопрос о естественной среде обитания человека. Вопрос не только актуальный, но и практически не рассмотренный в научной и философской литературе.Существование человека в среде, созданной им самим, является общепризнанным утверждением. «Первым полем его (человека – А.М.) деятельности была непосредственная природа, не измененная влиянием труда» [71. С. 80]. Однако такой взгляд может быть обоснован только представлением о естественной среде обитания человека. До сего дня такие представления ни кем в явном виде не были сформулированы. Априорно предполагалось (например, Ж. Эллюлем), что доисторический период и был той естественной обстановкой, в которой «не было никакого организованного общества и когда непосредственный контакт с природой был абсолютно постоянным» [172. P. 344]. Очевидно, что современный человек живет не так, как жили его предки. Поиски 64
ответа на вопрос о том, каковы были первоначальные условия существования человека, приведут нас сначала к пещерам, потом к собирательству, но всегда рядом с человеком будут находиться орудия труда. Следовательно, мир, в котором они использовались, уже был мир, трансформируемый человеком, отличный от того фантастического состояния, когда «человек уже был, а орудий труда и организованного общества еще не было». Принимая такие условия за начальные – естественные – для человека, мы будем сильно лукавить. Однако не выбрав отправной точки, мы не сможем говорить о социо-техногенной трансформации естественной среды обитания человека.Попытаемся упростить задачу и рассмотрим естественную среду без применения этого понятия к человеку. Ни один вид на планете не существует в естественной среде обитания. Это понятие не более чем теоретическое допущение, основанное на стабильности биосферы и локального био-гео-ценоза за непродолжительный период времени. Действительно, когда время изменения многократно превосходит время жизни одного поколения, то такой подход работает, но при рассмотрении эволюционных процессов он становится неправомочным.Биологические процессы в атмосфере и водной среде «никогда не были сбалансированными, способными к воспроизводству природных потенциалов» [62. С. 61]. Подтверждением этого служит смена растительного покрова на одной и той же территории: смена хвойных и лиственных лесов, изменение фитоценозов на лугах. В большем масштабе времени смена геологических эпох и свойственных им видов живых существ. Все виды существуют в среде, созданной предшествующей эволюцией биосферы, и сами трансформируют ее в процессе жизнедеятельности. Для многих видов трансформация среды (гнезда, муравейники и др.) есть необходимое условие существования. Теперь, если рассматривать человека исключительно как часть биосферы, то 65
и его деятельность направлена на трансформацию, как и у других видов. Если и ставить вопрос о нашем отличии, то наши способности влиять на среду эволюционировали быстрее, чем у других видов, изменился способ и мощность воздействия. Ни один вид[27] кроме Homo sapiens не обладает влиянием планетарного масштаба.С развитием знания (науки) преобразование среды обитания стало настолько мощным и быстрым, что затронуло практически все геосферы планеты, и возникла реальная угроза для дальнейшего существования человечества. Теперь скорость изменений стала заметной невооруженным глазом. На протяжении жизни одного поколения людей среда обитания трансформируется неоднократно, и привычные с детства условия заменяются другими, к которым необходимо адаптироваться. Ситуация кажется нам новой и потому опасной.Современный уровень развития истории, археологии и антропологии позволяет в любую эпоху зафиксировать воздействие человека на природу [44. С. 235]. Скорость протекания трансформационных процессов занимала десятки тысячелетий, тысячелетия и столетия, а само начало антропогенного воздействия неотличимо от воздействия других видов живых существ. Уже до неолитической революции, в верхнем палеолите, человек начал кардинально преобразовывать окружающую его среду, в частности, был одним из факторов вымирания крупных млекопитающих [31. С. 43-56]. Использование первых орудий труда, применение огня для приготовления пищи и обогрева позволили осуществлять искусственные химические и физические процессы, включив их, в качестве неотъемлемой части в биохимию своего организма. Создав в результате садоводческой, земледельческой и скотоводческой активности новые источники пропи- 66
тания, десятки тысяч лет назад, с неолитической революции, естественные био-гео-химические циклы стали дополняться искусственными, без которых существование нашего вида невозможно [31. С. 57-75]. Поэтому называть даже период, предшествовавший неолитической революции, «периодом существования человечества в естественной среде» также не правомочно, как и последующие за ним. Сходную точку зрения высказывал уже Л. Мечников: «В жизни человечества не было эпохи настоящего «естественного состояния», так как зачатки цивилизации и искусства существовали на Земле даже до появления человека, хотя бы у бобров и у других животных» [83. С. 287].

Л.Н. Гумилевым впервые и всесторонне рассмотрен вопрос о системе взаимодействия этносов и геосфер [43; 434]. Недостаток теории этногенеза, даже, скорее ее упущение – это неразвитое представление о роли науки, техники и технологий. Это не удивительно, учитывая колоссальный объем исторической, географической и этнографической информации, используемой ученым. Тем не менее, побочный результат теории этногенеза, а именно роль технического в развитии человечества, представляет для меня чрезвычайно важным.

Л.Н. Гумилевым подчеркивалась зависимость человека от природы, вопреки существующей тогда тенденции противопоставлять человека природе. «Как бы ни была развита техника, все необходимое для поддержания жизни люди получают из природы. Значит, они входят в трофическую цепь как верхнее, завершающее звено биоценоза населяемого ими региона. А коль скоро так, то они являются элементами структурно-системных целостностей, включающих в себя, наряду с людьми, доместикаты (домашние животные и культурные растения), ландшафты, как преобразованные человеком, так и девственные, богатства недр, взаимоотношения с соседями – либо дружеские, либо враждебные, ту или иную динамику социального развития, а также то или 67
иное сочетание языков (от одного до нескольких) и элементов материальной и духовной культуры. Эту динамическую систему можно назвать этноценозом. Она возникает и рассыпается в историческом времени, оставляя после себя памятники человеческой деятельности, лишенные саморазвития и способные только разрушаться. Но каждый процесс этногенеза оставляет на теле земной поверхности неизгладимые следы [28] […]. И теперь, […], необходимо уяснить, какие стороны деятельности человека были губительны для ландшафтов, вмещающих этносы. Ведь разрушение природы с гибельными последствиями для людей – беда не только нашего времени, и оно не всегда сопряжено с развитием культуры, а также с ростом населения» [44. С. 16-17]. Такой подход соответствует развиваемому мной представлению о системе социо-геосферных отношений и нуждается в дополнениях и развитии. Л.Н. Гумилев сформулировал вопрос, представляющий интерес и для данной работы: «продолжает ли человек, после того как он создал орудия труда и научился использовать огонь, оставаться в составе биоценоза как верхнее, завершающее звено или он переходит в какую-то иную сферу взаимоотношений с природой, вовлекая туда же одомашненных животных и культурные растения?» [44. С. 235]. Становясь со-двигателем общепланетарных процессов, человек перестает быть только верхним звеном, с точки зрения биологической системы обмена веществом и энергией. Теперь человек в масштабах планеты вовлекает в оборот биосферы такие энергии и такие вещества, которых не было ранее. Он направляет их потоки, сообразуясь со своими потребностями. 68
Использование орудий, особенно огня, принципиально трансформировало природу. На начальных этапах эволюции вида Homo sapiens различие между человеком, его предками и животным миром в плане трансформации среды было вообще неразличимо. Но техническая и социально-технологическая мощь человечества возрастала, пока не стала влиять на общепланетарные процессы. Недалекий умом оптимизм начал нашептывать Человеку, что осуществилось сказанное в книге Бытия об обладании землей и владычествовании над живыми существами (Быт. 1, 28). Во втор. пол. XIX – пер. пол. XX вв. получило широкое распространение утверждение о том, что человек подчинил себе природу. Постепенно общество пришло к тому, что «теперь создается новая среда, в которой должна быть так или иначе воссоздана «естественная среда», уже зависимая и относительная, на принципиально иной основе» [166. С. 131]. Роль техники и степень зависимости человека от искусственной среды возрастали пропорционально друг другу, возник эффект положительной обратной связи. Из этого был сделан вывод, что человек живет в рукотворном мире, и его жизнь становится все более искусственной, и даже, что он должен жить в искусственной среде. В России эту точку зрения развивал К.Э. Циолковский, а во Франции резвился технократ Ле Корбюзье, пытаясь философски обосновать и архитектурными методами создать искусственный климат в возводимых им зданиях[29]. Невозможно превзойти К.Э. Циолковского в области теории. Он проповедовал полное уничтожение жизни на Земле и переход оставшегося человечества в эфирное состояние. За лозунгом «смерти Бога» пришла проповедь «смерти природы» [186. P. 221], уничтожаемой человечеством. Философы более содержательные, хотя и не всегда после- 69
довательные в своей критике, низводили роль естественной природы и ее воздействия на человека к минимуму: от хрестоматийного отечественного: «Не надо ждать милостей от природы», до иностранного: «Человек имеет дело с естественными элементами только через последовательность технологий, которая настолько исчерпывающая, что человек фактически имеет дело непосредственно только с технологиями» [173. P. 39]. И, развивая эту мысль Ж. Эллюль приходит к выводу, что «социальные отношения установлены и сформированы технологией» [172. P. 344]. Подобный пессимистический взгляд, этого выдающегося французского мыслителя, возможен разве только как горестная констатация временного и локального состояния общества попавшего во власть технократии.Итальянский философ Э. Агацци утверждал, что «… в отличие от любого другого живущего вида человек не имеет естественной среды обитания. И не столько потому, что (как порой легкомысленно утверждают) он может приспособиться к любой окружающей среде, сколько потому, что даже в самых враждебных естественных условиях он всегда может создать собственную окружающую среду. …подлинная окружающая среда человека – искусственная среда, точнее, что его окружающая среда – мир техники. …окружающая среда современного человека – мир технологии. […] естественная «экосистема» человека (т.е. не только та, в которой он живет, но и та, благодаря которой он живет) – мир технологии» [3. С. 86; аналогично полагает и Эллюль в: 173. Pp. 38-39]. Несмотря на экологический пессимизм, говорить об отсутствии у человека естественной среды обитания необходимо с учетом сохраняющейся на протяжении всей истории его зависимости от природы, вне которой существование человека представляется фантастической абстракцией. На стороне свободы и независимости человека от «демона техники» находятся несокрушимые союзники – природные геосферы Земли, в которых протека- 70
ют неподконтрольные и неуправляемые человеку процессы. Вызовы, приходящие к нам из внетехнической реальности, показывают, как слаб и беспомощен человек, как он социально и технически могуч. Такой диапазон обеспечивает нам свободу и развитие, а демон техники скромно курит в сторонке, ожидая поклонов рабов. Его победа будет означать либо всесилие человечества, что является пустой философской фантазией, либо беспомощность человечества в искусственном обиталище, где удовлетворяется всякая прихоть и подавляется всякая самостоятельность, что продуктивно для философской фантастики, но в обозримом будущем не просматривается. Вернемся в первоначальные времена существования человека. Тогда он незначительно изменял природное окружение – среду своего обитания, но изменял технически, в противном случае это был еще не человек, а предчеловек, – который подобно другим видам животных использовал природные материалы для добывания пищи и обустраивал место жительства. Он создавал себе место обитания, преобразуя природный мир, и в этом аспекте его деятельность не отличалась от деятельности птиц, бобров и другой дикой живности. Отличие человека от предчеловека было не антропологическим. Это был эволюционный процесс изменения мира. Сам человек и его поведение становились объектами трансформации. Хотя: «Влияние технического развития на человека и его образ жизни менее заметно, чем на природу, – утверждал еще в конце прошлого века В.М. Розин. – Тем не менее, оно существенно. Здесь и полная зависимость человека от технических систем обеспечения (начиная от квартиры), и технические ритмы, которым должен подчиняться человек (производственные, транспортные, коммуникационные – начало и окончание телевизионных программ, скорости процессов, кульминации), и потребности, которые исподволь или явно (реклама) формируют технические новации» [117. С. 154-155]. Но- 71
вые технологии создают новые отношения между людьми, порождая условия и потребность людей в создании новых правил поведения. Никогда эти отношения, правила и нормы не диктовались ни техникой ни технологиями – они всегда придумывались человеком.Зависимость человека от созданных им самим условий своего обитания является настолько очевидной, что из этой констатации было выведено ошибочное следствие – человек обособился от природы, приобрел над ней власть и стал максимально от нее независим (в предельных случаях утверждалась даже его полная независимость). Сегодня вышеприведенные размышления не представляются такими очевидными, как раньше. Способность трансформировать среду уже не является доказательством свободы и независимости от природного окружения: чем масштабнее происходящие изменения, тем значительнее последствия стихийных бедствий, тем зависимее мы от многочисленных ресурсов, тем разнообразнее наши возможности и не предсказуемей отдаленные последствия наших действий. Обособление от природной, первоначальной, естественной среды привело человека к созданию, (при помощи техники) нового рода взаимоотношений с геосферами – человеческой среды обитания. Поэтому в конце ХХ в. стало возможным утверждать: «человек живет уже в искусственном мире, им же и созданном: подавляющему большинству не известна природа, где не было бы следов воздействия «разума»» [66. С. 20]. Что, конечно же, неверно. Сложно поверить, что первобытный охотник шел по лесной тропинке, протопанной животными, и не осознавал разумом, куда и с какой целью он идет. (В противном случае он не оставил потомства и автоматически выбыл из дальнейшего анализа). Тропинка была также частью разумной деятельности охотников, как схема метрополитена, доходя до осознания пассажира, определяет его движение. А вот мог ли представитель, например, палеолита или неолита любоваться закатом, замереть от восторга, услышав соловья, требует отдельного рассмотрения. 72
Полностью иллюзию искусственного мира, окружающего человека мы можем наблюдать разве только на МКС и в недрах атомных подводных лодок. Но эта иллюзия действует весьма короткое время, и переносить ее на все человечество и смешно, и не перспективно.

Человек издревле создает систему, в которой он трансформирует геосферы, расширяя границы технической реальности, но, не создавая, за небольшими исключениями, искусственного мира, остается всегда и полностью зависимым от природных процессов. В обществе потребления эта зависимость приобретает максимально возможный на сегодняшний день уровень. Человечеству необходимы свежий воздух, чистая вода, не урбанизированный ландшафт и т.д. Только социальная и культурная инерция мышления заставляет нас обманываться и обманывать других в вопросе о независимости человека от живой и неживой природы.

Дата добавления: 2015-06-30