Материя как субстанция

Развернутое определение материи в различных философс­ких системах давалось далеко не всегда, но если речь шла об основах мироздания, об его фундаменте, об единой субстанции, лежащей в основе видимого многообразия вещей, родственной вещному миру и порождающей этот мир, — то в центре вни­мания философа стояла материя. Какими особенностями дол­жна обладать материя, чтобы быть субстанцией? Материя должна вести «независимое» существование, быть «причиной самой себя»; материя должна объяснить существование мира — вещей, человека, общества, природы, явлений куль­туры; материя должна ответить на вопрос о причинах измене­ний, происходящих в мире (возникновение, исчезновение, трансформация в процессе взаимодействия); материя обязана решить вопрос о единстве всего существующего, о возможнос­ти познания этого существующего; наконец, чтобы решить все эти проблемы, материя должна быть сама как-то связана с этим миром, должна быть «родственна» ему.

В античной философии поиски такой субстанции осуществ­лялись в рамках так называемого натурфилософского подхо­да. Для него характерно непризнание каких-либо существен­ных различий между философским и специально-научным исследованием природы. Натурфилософский подход — про­дукт определенной исторической эпохи и вечный «соблазн» для мыслителя любой эпохи.

При отсутствии развитой системы специальных наук (в древности получили развитие лишь астрономия, некоторые разделы математики; шло накопление эмпирических знаний в области физики, анатомии, ботаники, географии) философия брала на себя часть функций еще не сформировавшегося част­ного знания, становилась «теорией природы». Такая натурфи­лософия была стимулом развития теоретического мышления. Стремилась не возвыситься над наукой, а возвысить, рацио­нально очистить исторически ограниченный опыт человека, извлечь из него то богатство связей, потенций, которое оста­валось скрытым для наблюдателя, погруженного в «единич­ность» опыта. Натурфилософия при решении проблемы суб­станции воспроизводила схему специально-научного мышления, ставила задачу выявления единого закона, «управ­ляющего» эмпирически удостоверенным многообразием како то-то фрагмента бытия; при этом менялся только уровень обоб­щения. По этой же причине материя изначально сближалась с веществом (вещество — элемент физической реальности, на­деленный, в отличие от поля, массой покоя. В науке обычно выделяют четыре состояния вещества: жидкость, газ, твердое тело, плазма). Однако под давлением логики понятия субстан­ции и серии вопросов, возникающих при сближении понятия материи с субстанцией, понятие материи претерпело значи­тельную трансформацию.

Известно, что Фалес считал первоосновой воду, Анакси-мен — воздух, Анаксимандр — апейрон (неопределенное, но единичное вещество), Гераклит — огонь, Демокрит — единые неделимые частицы и т.п. При всей кажущейся их наивности, подобные взгляды в модернизированной форме просущество­вали вплоть до XIX—XX веков. Так, взгляды Фалеса в XVII веке развивал Р.Бойль, а в XIX веке — Л.Н.Мечников, автор «океанической концепции». А.Лавуазье в XVIII веке вслед за Анаксименом называл субстанцией воздух (кислород), взгля­ды Анаксимандра нашли свое развитие в натурфилософском истолковании единой теории поля.

Однако первые натурфилософы, сторонники субстанциаль­ной концепции материи, столкнулись с рядом трудностей при отождествлении материи и вещества. Материя должна быть связана с миром вещей (это условие выполнено при сведении материи к веществу; оно само есть вещь), но одновременно — вести существование, независимое от вещей, иначе она не бу­дет субстанцией. Чтобы разрешить эту проблему, первые фи­лософы внесли поправку, отделили «праогонь» от обычного огня, воду как субстанцию от воды в ее зримом проявлении. Такая субстанция становится невидимой для зрения, она толь­ко умопостигаема, не дана нам в восприятии. Наконец, каким образом такая материя-первовещество может объяснить все многообразие мира, постоянную изменчивость мира? Для от­вета на этот вопрос древние «одушевили» материю и «оживи­ли» ее, придав ей внутренний динамизм. Материя не просто первовещество, это еще и живое космическое существо. Отте­нок гилозоизма (гилозоизм — термин, введенный в XVII веке для обозначения учения, признающего «жизнь» неотъемле­мым свойством материи во всех ее проявлениях) в представле­ниях первых материалистов ставит под сомнение их принад­лежность к «линии материализма». К тому же материя как источник порождения всего существующего вообще приобре­тает статус мифического существа. Поэтому «материя» первых материалистов — это скорее нерасчлененное субстанциальное ' единство, в котором соединяются свойства материи как «ма­териала», из которого создано все окружающее, и материи как источника всех изменений в мире, структурности мира.

Часть философов решила эту проблему, вообще отказав­шись от признания реально существующего многообразия ве­щей и тем самым — от поиска основания их единства — суб­станции (Парменид). В концепциях других философов исходное субстанциальное единство распадается. У Платона материя — это некий «универсальный материал», чистая воз­можность, вещественность без каких-то конкретных свойств. С ее помощью возникают отдельные вещи, а также «мировая душа», своеобразный энергетический принцип. Единое есть завершающий, синтезирующий момент этого сложного про­цесса миротворения. Аристотель оставил за материей лишь функцию быть материалом; источник движения, структури­рования вещного мира для него заключается в форме, слитой с материей в отдельные вещи. Поскольку отдельная вещь име­ет в себе в рамках уже созданного многообразия основу для соб­ственного существования, она названа Аристотелем субстан­цией (в смысле независимого существования, содержащего в себе свои собственные предпосылки). Философия с помощью Аристотеля освободилась от необходимости выводить суще­ствование каждой вещи из единого первоначала: дело филосо­фии — найти общий принцип этого порождения.

Трудности, связанные с пониманием вещественного харак­тера материи-субстанции, особенно функция такой субстанции как источника возникновения существующего привели пред­ставителей новоевропейской философии к определенной мо­дернизации представлений о материи как субстанции. Для них материя — уже не конкретный вид вещества, но лишь свой­ства вещей, обладающие все теми же традиционными призна­ками субстанциональности: непроницаемостью, протяженно­стью, весом, перемещением, фигурностью и т.п. Субстратом, носителем этих свойств чаще выступают атомы. Декарт, стре­мясь быть последовательным, вообще снял проблему субстра­та, отождествив материю с ее единственным свойством — про­тяженностью: «Природа материи... состоит не в том, что — вещь твердая, весомая, окрашенная или каким-либо иным способом возбуждающая наши чувства, но лишь в том, что она есть субстанция, протяженная в длину, ширину и глубину». Такое понимание субстанции сохранилось и в более позднее время: Д.И.Менделеев, например, таким субстанциальным свойством считал весомость.

Материя в представлении философов нового времени — это прежде всего неизменные свойства вещества в различных его проявлениях. Такая материя лишена «энергетического потен­циала» цельного правещества древних, она ничем не движет, из нее ничего не может возникнуть, поскольку она лишена по­рождающей силы, это абстракция, отдельное от мира вещей общее. Это общее первично, фундаментально для вещного мира, это самое существенное его свойство в представлении новоевро­пейских философов. Это общее лишено всех субъективных при­знаков, свойственных человеческому пониманию окружающе­го, это как бы граница, предел человеческого проникновения в окружающее. Свойства протяженности, весомости существуют объективно, независимо от нас, но они необходимы нам, нашей познающей способности. Без уверенности в том, что та пестрая. изменчивость явлений, с которой мы имеем дело, имеет общие характеристики, открытые для нашего познания, человеку очень тяжело вступить на путь познавательной деятельности, невозможно выработать твердые правила познания. Таким об­разом, началась гносеологизация понятия субстанции. Субстан­ция начала утрачивать качества неподатливого для человечес­кой познавательной способности бытия. Данное понимание субстанции как бы позволяло носителю познающей способнос­ти сказать: как хорошо, что мир на самом деле такой, каким он должен был бы быть! Фундаментальные, субстанциональные свойства мира идеально прилажены к моим познавательным возможностям, мир открыт для меня, он — мой или будет та­ким в будущем.

Однако такой познавательный оптимизм не мог сгладить противоречия, возникшие в философской теории с понимани­ем материи как фундаментального свойства или совокупное-;

ти свойств вещного мира.

Прежде всего, требовала разрешения проблема генетической первичности материи по отношению к вещному миру: каким об­разом материальная субстанция породила окружающее много­образие. Поскольку у материи как общего свойства вещей отсут­ствует порождающая сила, то философ либо отказывается от решения этого вопроса, исключает его из числа философских, либо вынужден признать, что материя не удовлетворяет всем признакам субстанции. Так появляется идея двух субстанций — протяженной и мыслящей, идея субстанции сотворенной и не­сотворенной, идея третьей бесконечной субстанции (Декарт). Возрождаются в рационализированной форме идеи совмещения в одной субстанции свойства протяженности и мышления (Спи­ноза). Такая субстанция обладает бесконечной порождающей силой, однако уже не является материальной субстанцией, это возрожденное субстанциональное единство древних, принимаю­щее у Спинозы более сложную форму пантеизма.

С большими трудностями сталкивается интерпретация мате­рии при попытках объяснения человека, его возможностей. Хотя в материалистической философии XVII и особенно XVIII веков уже утвердилась идея первичности материи не только по отно­шению к вещному миру, но и к человеку, наделенному сознани­ем, сама специфика порождения сознания не раскрывалась: че­ловек с его познавательной способностью рассматривался либо как элемент природного мира, либо его сознание выводилось за пределы природного и объяснялось из иных предпосылок.

Наконец, данное понимание материи создало трудности и для объяснения человеческих познавательных возможностей. Для познающего субъекта та реальность, которую он познает, как бы «распалась» на две части, две самостоятельные половины, что не позволяло составить целостное представление о предме­те. Цвет, вкус, запах — это «вторичные» качества, результат «искажения» сущности предмета нашими органами чувств. Размеры, конфигурация, вес — это «первичные», субстанцио­нальные качества, в которых адекватно выражена сущность познаваемого предмета. Но «вторичные» качества никак не выводимы из «первичных», хотя отбросить их нельзя, ибо в своей практике человек вынужден на них ориентироваться. Это противоречие подрывает познавательный оптимизм философов материалистической ориентации, лишает теорию познания уни­версального и безотказного инструмента. Человеческие позна­вательные способности оказываются в рамках этой теории как бы расколоты на две самостоятельные формы, независимые друг от друга: чувственное (неистинное) и рациональное (истинное) познание. Признание приоритета рационального в рамках ма­териалистически ориентированной теории познания неизбеж­но сближает материализм с учением о «врожденных идеях» Р.Декарта. Недаром субъективный идеалист Дж.Беркли кри­тиковал своих современников-материалистов за «удвоение мира» в понятии материи как субстанции: за вещами, которые мы видим, с которыми действуем, стоит мир «чистых» геомет­рических форм, постигаемых разумом и не помогающих в чув­ственном освоении мира. Так не лучше ли, спрашивает Берк­ли, отсечь этот «второй план» вещей и считать, что он как бы не существует, а существующим для человека признать только то, что он может воспринять с помощью органов чувств. Так огра­ниченность понимания материи усиливала позиции философов субъективно-идеалистической ориентации.

С особой силой все слабости и противоречия представлений о материи как единой, неизменной первооснове мира выяви­лись на рубеже XIX—XX веков. Тесная связь учения о мате­рии с научными представлениями своего времени оказалась роковой для него. Развитие естествознания (электромагнит­ная теория, термодинамика, открытие поля, делимости ато- • ма, прерывности движения, непостоянства массы и т.п.) со всей очевидностью показало, что претензии философии на роль универсального познания, имеющего в своей основе теорию субстанции, необоснованны. Те качества вещей, которые в XVII—XVIII веках рассматривались как субстанциальные (конфигурация, протяженность, весомость), на самом деле лежат на поверхности нашего освоения мира и ничего или по­чти ничего не могут нам дать для объяснения более сложных материальных закономерностей. Сама возможность нахожде­ния какого-то «привилегированного» свойства материи или особого материального образования, способного выполнить функции субстанции, была поставлена под сомнение. Вместе с понятием материи был поставлен под сомнение и философс­кий субстанциализм вообще. Понятие материи базировалось на натурфилософском представлении, в рамках которого фи­лософия решает те же задачи, что и специальное знание, но делает это с помощью более совершенных методов. Поиск не­изменной первоосновы — это не философская проблема, как не является философской проблемой и прослеживание этапов и форм выведения из этой неизменной основы всего существу­ющего, выяснение структурных характеристик мира. Имен­но разрушение привычных представлений о материи — этого последнего философского убежища категории субстанции — дало толчок к изменению понимания философией своих задач. Однако понятие материи, в XX веке отошедшее на перифе­рию философского знания, почти исчезнувшее с философско­го горизонта, долгое время определяло облик отечественной философии, эволюционизирующей в рамках философской па­радигмы (парадигма — греч. — пример, образец. Модель по­становки проблем, образец исследования) марксизма.

Понятие материи в марксизме как бы сконцентрировало в себе историко-философскую двойственность марксизма, его промежуточное положение в процессе перехода к новому, не­классическому типу философствования, к жизненно-ориенти­рующей философии, к новой онтологии.

Материя для диалектического материализма — философ­ской теории марксизма — полисемантическая категория, ее содержание имеет несколько смысловых пластов. Прежде всего, диалектический материализм доводит до своего логи­ческого завершения процесс гносеологизации понятия суб­станции, лишает содержание понятия материи всякого нале­та натурфилософских притязаний. Этот смысл материи с предельной ясностью выразил В.И.Ленин в работе «Матери­ализм и эмпириокритицизм». Совершенно непозволительно, писал В.И.Ленин, смешивать учение о строении материи с гносеологической категорией, вопрос о новых свойствах но­вых видов материи — с вопросами теории познания, вопро­сами об источнике знания, о существовании объективной ис­тины. И далее: «Материализм и идеализм отличаются тем или иным решением вопроса о соотношении познания и физичес­кого мира, а не решением вопроса о структуре этого физичес­кого мира». Понятие материи выполняло крайне важную функцию и в философских теориях прошлого с явной идеа­листической ориентацией. Материя была необходима Плато­ну, материя встраивалась в пантеистические концепции. Ле­нин стремился навсегда связать судьбу понятия материи с философским материализмом. По его мнению, философское понятие материи обретает строгие контуры только в рамках материалистического решения основного вопроса филосо­фии. «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в его ощу­щениях, которая копируется, фотографируется, отображает­ся нашими ощущениями, существуя независимо от них».

Материя в данном случае — это общее свойство вещей; Ле­нин продолжает традиции философского материализма XVII— XX веков. Но это такое предельно широкое свойство, что спо­собно вместить «любую вещественность» в силу своей тривиальности. Единственное свойство материи — это свой­ство «быть объективной реальностью», существовать вне на­шего сознания. Фактически в этом определении говорится лишь то, что материя есть субстанция. Правда, учитывается лишь первый смысловой оттенок понятия субстанции, под суб­станцией понимается то, что она для своего существования не. нуждается ни в чем, кроме себя. Каков философский и жиз­ненно-ориентирующий смысл этого определения?

Философия марксизма — это прежде всего философия дей­ствия. Ленин, стоявший у истоков отечественной трансформа­ции марксизма, был выразителем этой особенности марксизма в ее предельном выражении; философское «оружие» в его руках стало оружием социального прагматизма, инструментом поли­тической борьбы. Ленин увидел в усилении гносеологического подхода к материи не столько возможности для развития есте­ствознания, сколько дополнительный аргумент в идейной борь­бе. Идеология всегда нуждается в аргументе «от реальности», в ссылке на непреложность природного закона. Получив доступ к «ядру» мира, его основе и освободив понятие субстанции от ли­шенных социального смысла физических свойств, идеолог все­гда может сослаться не на непреложность факта, а на непрелож­ность мирового порядка. «Пустота», тривиальность понимания материи оказывается в этом случае предпосылкой, «чисто воз­можностью» для заполнения идеологической интерпретацией.

Еще один аспект ленинского определения — «данность ма­терии в ощущениях», доведенная до фотографизма, — усили­вает идейную убедительность аргумента «от реальности», но одновременно создает дополнительные трудности. Чтобы сде­лать идеологическое использование понятия «материя» убе­дительным, мало признать существование объективной, неза­висимой от человека реальности, надо еще обосновать возмож­ность доступа к этой реальности. Только в этом случае идеолог может говорить от имени самой объективной реальности, су­щественные особенности которой он уловил со степенью фото­графа и копииста. Для этого необходимо показать генетичес­кую и структурно-функциональную связь материи и познава­тельной способности. Осуществить эту процедуру можно только на пути возвращения к натурфилософскому подходу к материи: материи как источнику познавательной способнос­ти, как к элементу мира наряду с сознанием. Освобожденное от отягощенное™ различными формами вещественности, по­нятие материи вновь «обрастает» специальными понятиями, вновь смело встраивается в научное знание.

Так складывается второй «семантический пласт» пони­мания материи в философии марксизма, противоречащий пер­вому, но обреченный на совместное с ним сосуществование, — натурфилософский. Два аспекта понимания категории «суб­станция» («вести независимое существование» и «быть перво­основой») в философии марксизма с предельной остротой об­нажают ее внутреннюю противоречивость. «Данность» материи сознанию, сама возможность быть познанной уже в свернутом виде предполагает исследование детерминации со­знания материей в генетическом аспекте. Ленин с присущей ему интуицией идеолога-практика уловил и этот оттенок. Про­тивопоставление материи и сознания имеет значение только в рамках основного гносеологического вопроса, писал он, за его пределами эта противоположность относительна'.

Проблема генетического порождения материей-субстанци­ей всего существующего и прежде всего сознания, проблема структурности мира и наличия структурно-функциональных связей между материей и уже возникшим в ее недрах сознани­ем — эта проблема в марксизме заявлена как проблема мате­риального единства мира.

Переход от понятий субстанции как чистой объективности к субстанции как активному, внутренне содержательному, самопорождающему началу осуществляется следующим обра­зом. Необходимо различать понятия «материя» и «материаль­ность». Материальность — это синоним независимости от со­знания. Понятие же материи требует в неявном виде раскрыть совокупность ее атрибутов — неотъемлемых свойств (от лат. attribuo — придаю, наделяю). Атрибуты опосредствуют связь материи с вещами. Только раскрыв проявленность материи в ее атрибутах, можно понять, почему материя познаваема. На­личие общих закономерностей в мире, возможность построе­ния единой картины мира определяются всеобщими свойства­ми материи, такими, как пространство, время, движение.

Материя, таким образом, раскрывает свое содержание через свои атрибуты, она является субстанцией по отношению к сво­им атрибутам. С их помощью мир обретает структурные ха­рактеристики, вся меняющаяся картина мира включается в понятие материи. Натурфилософский подход к материи «об­служивает» ее гносеологическое содержание.

Положение о воздействии материи на наши органы чувств требует введения таких характеристик материи, как движение, понимаемое в широком смысле (процесс познания, «отраже­ния» — это уже взаимодействие как следствие движения, из­менения); время (по времени предмет предшествует появлению его образа, то есть причинно-следственная связь требует введе­ния временного фактора); пространство («внеположенность» предмета, наличие в нем определенных структурных различий есть необходимое условие познания). Наличие и взаимообуслов­ленность этих трех атрибутов дают возможность выделить та­кое свойство материи, как отражение, а это, в свою очередь, является предпосылкой для выяснения генезиса сознания.

Как видим, логика рассмотрения структурных характери­стик мира подчиняется человеческой субъективности, натур­философия строит такую картину мира, какая необходима для объяснения перспектив человека, его познавательных возмож­ностей. Однако натурфилософский подход к материи имеет и свою логику, отличную от логики гносеологизма. Постепенно набирая силу, он все дальше погружается в специально-науч­ные проблемы, «связывается» грузом физического, биологи­ческого знания, «забывая» об исходной установке.

Пример тому — анализ атрибута материи — движения. На­личие движения, изменения — необходимое условие познания мира, начиная с возможности элементарного акта ощущения кончая вопросом о возможности познания мира как сложной иерархии различных материальных систем. Простое признание движения в качестве атрибутивной характеристики материи — еще недостаточное условие для выяснения возможностей ее познания. Движение должно быть конкретизировано, в содер­жание этого понятия вводится понятие покоя как момента дви­жения. Пока натурфилософия движется в направлении, задан­ном ей гносеологией. Традиция выведения непознаваемости мира из его динамичности уходит своими корнями в глубокую древность (философия софистов): человек не может набросить сетку законов, теорий, которые выражают повторяемость и устойчивость в мире, на изменяющийся, неустойчивый, неповто­римый в своей изменчивости мир. Но и признание, что мир не­подвижен, не способствует оптимизму в теории познания. Не­подвижный, покоящийся мир лишен каких-либо различий, контрастов, необходимых для человеческого восприятия, по­этому он также непознаваем (Элейская школа). Следователь­но, разрыв движения и покоя приводил к признанию непозна­ваемости мира, независимо от того, какой стороне этой антитезы отдавалось предпочтение. Движение только тогда может стать реальной основой познания мира, когда момент покоя будет признан его неотъемлемой стороной. Покой — это момент ус­тойчивости некоторых сторон движения, это наличие общих за­конов движения, его этапности, структурированности.

Эта длинная цепь умозрений была необходима материалис­тической философии для одной цели. Взаимодействие движения и покоя предполагает структурированность материи, а значит, и возможность познания мира человеком, а также возможность определения места человека в структуре мироздания. Учение о формах движения материи — чисто натурфилософская конст­рукция — кладет предел гносеологическому пониманию мате­рии. В этом учении речь уже идет не о законах познания мира, но о самом мире, взятом сам по себе, «за вычетом человека». Чело­век возникает на определенном этапе эволюции материи и явля­ется результатом действия материальных законов.

Известно, что заслуга в создании учения принадлежит Ф.Эн­гельсу. Но в 1873 году, когда Энгельс начал работать над «Диа­лектикой природы», где излагал свои идеи, такое учение уже существовало. Автором его был О.Конт, философ, ориентирован­ный на позитивное, специальное знание. Конт считал, что меж­ду различными «сферами природы» существуют достаточно же­сткие барьеры. Взаимодействие между ними сводится лишь к «координации» различных видов закономерностей. Энгельс ос­новное внимание уделил связи, переходам между механической, химической, физической, биологической и социальной форма­ми движения материи. В центре его внимания связь генетичес­кая, поэтому речь в его концепции шла уже не о координации, а о субординации взаимоотношений между различными формами. Энгельс выдвинул ряд общих положений, принципов взаимодей­ствия: одно материальное тело может одновременно совершать много движений; одна и та же форма может быть связана с раз­личными материальными носителями; есть главная и побочные формы движения (в смысле превзойденности в ходе развития);

между формами наличествуют связи генетического порождения (возникшие формы включают в себя низшие как структурный элемент). Уже в этих общих принципах трудно найти малейший оттенок той гносеологизации материи, которая была характер­на для ленинского ее понимания; перед нами скорее набросок про­явления общенаучного системного подхода. Помимо выявления этих общих принципов, Энгельс сделал ряд вполне конкретных предположений, высказал догадки о необходимости нахождения связей между химической и биологической формами движения, выдвинул трудовую теорию антропогенеза, каждому виду дви­жения соотнес свой материальный носитель (массу, молекулу, атом, белок, человека).

Постепенная замена абстрактного понятия материи ее атри­бутами и интерпретация этих атрибутов в духе достижений со­временного Энгельсу естествознания привела к растворению философии в «мировой схематике» с той лишь поправкой, что марксизм сохранил чуткость к изменениям, происходящим в науке, и постоянно корректирует общую схему последними на­учными достижениями. В результате последние варианты форм движения материи (Б.М.Кедров) далеко отошли от первоначаль­ного варианта. Формы движения получили классификацию общих и частных форм. К общим формам отнесены квантово-механическая, макромеханическая, термодинамическая, ки­бернетическая формы. К частным — субатомно-физическая, химическая, молекулярно-физическая, биологическая и такая. сложная форма,как «общество-мышление». Выделена геоло­гическая форма. В качестве носителей форм движения появи­лись микрочастицы, микротела, статические совокупности, самоуправляющиеся системы.

Подобные исследования определяются уже не потребностя­ми теории познания, но обретают собственную инерциальную логику, зависящую от развития всего комплекса специальных наук. Такая философия, укорененная (практически растворен­ная) в естествознании, вряд ли подтвердит материалистическое положение о порождении сознания материей. Современная эво­люционная теория, антропология, биология, анатомия и физи­ология, этология и множество других отраслей знания позво­лят натурфилософии сделать вывод об эволюционном пути возникновения человека как биологического вида, позволят выяснить формы обратного воздействия человека и общества на природу, позволят даже говорить о психофизиологических аналогах познавательной деятельности, о формировании ум­ственных действий. Однако грань между материальным и иде­альным, сам механизм перехода от взора натурфилософа, осна­щенного арсеналом специальных сведений, фатальным образом закрыт. Натурфилософия не может выполнить задание «гносе­ологического» материализма — раскрыть тайну рождения че­ловеческого духа из материи. Так опускается завеса на мир, казавшийся прозрачным, видным насквозь философскому ра­зуму. За ним встает образ Бытия, неподвластного человеку, залога его бессилия и величия.

Возрождение и тщательная проработка в марксизме двух традиционных подходов к материи — натурфилософского и гносеологического — привела к их взаимоуничтожению. Ма­териалистическая версия субстанциализма, два ее варианта, представленные в марксизме как две стороны единой концеп­ции материи, позволили рельефнее увидеть внутреннюю про­тиворечивость субстанциализма в целом.

Однако в диалектико-материалистической интерпретации материи присутствует и третий смысловой пласт, позволя­ющий говорить о материи как о своеобразном псевдониме бы­тия. Принцип абсолютного сходства, тождественности мате­риального и идеального, законов материи и законов мышления выступает в этой версии материализма в форме деятельност-ного подхода. Деятельность не выявляет аналогии двух миров, она полностью сплавляет их горизонты (Э.В.Ильенков). В фор­мах человеческой деятельности «человеческая мера» и «мера вещи» неразделимы¹. Такой же «деятельностью» по отноше­нию к самому себе является и сам человек, разделить в нем «телесность» и «духовность» — пустая задача. Все его теле­сные проявления одухотворены. «Знаки материи» в виде ус­тановок, желаний, неосознанного пронизывают его духовную жизнь. «Деятельность» —это не торжество субъективизма, не знающего границ. Понятие деятельности выражает состояние постоянного преодоления, ощущения неподатливости бытия. Формы деятельности — это формы преодоления собственной конечности в процессе движения к бесконечному. Этот мотив, негромко звучащий в марксистской мысли, стал ведущим в других направлениях современной философии.

Дата добавления: 2015-06-27