Трагическое и вакхическое у Шопенгауэра и Ницше

Если мир есть воля, т. е. похоть, проявляющая се­бя в поглощении последующим предыдущего, то мир, как представление такого трагического поглощения, должен стать проектом возвращения жизни предыду­щей всеми последующими; иначе сказать, сыны долж­ны вернуть к жизни отцов и тем спасти мир, а не вос­хищаться трагическою гибелью его.

В проективном определении заключается и миро­вая воля, и разум, который должен управлять ею; должны заключаться и знание (наука) и искусство для дела обращения мира из бессознательного и бесчувственного в управляемый разумом и чув­ством.

Отсюда легко понять, в чем ошибки Шопенгауэра, Р. Вагнера и их преемника Ницше, соединивших все средства и силы для увлекательного изображения ги­бели рода человеческого, а не для спасения его от ги­бели.

Если мир, как похоть, достиг самоопределения, то он не мог остаться созерцанием такого безобразия, ка­ковы смерть и разрушение, а должен был стать проек­том воскрешения. Если же мир обрел бы голос (в об­ласти музыки) для выражения своих переживаний, то этот голос, эти звуки могли бы быть только жало­бою, плачем сынов и в особенности дочерей, обречен­ных судьбою на поглощение отцов и матерей,— пла­чем храмовым и внехрамовым. И эта жалоба была бы выражением не похоти опьяняющей; то был не гимн вакхического хмеля, а гимн покаянный, отрезвляю­щий от соблазна, от греха и падения.

Если же в лице сынов мир получил органы дейст­вия, то надо признать, что получившие их, но еще не достигшие знания природы рождающей и умерщвляю­щей занялись созиданием только подобий существ по­глощаемых и поглощающей их силы. Так возникли подобия умерших (скульптура и портретная живо­пись), подобия неба и земли — памятники и храмы (архитектура). Но в храме уже начался и переход к иному, высшему искусству: храмы были не только подобиями того, что есть, но и проектами того, что должно быть, а именно не мнимого, а действительного воскресения; храмы, возникшие над прахом отцов, со­зданные скорбью об утрате их, были и местом мольбы о их возвращении, а вместе — и научения этому сы­новнему долгу и делу.

Итак, истинное искусство возникает из жалоб, из причитаний дочерей у надмогильных памятников от­цов или в самом памятнике-храме. Это создание печа­лующихся сынов соединяет все искусства в архитек­туре, но не как подобии, а как проекте мира, каким он должен быть, то есть новой земли и нового неба, преисполненных силою не разрушающею и умерщвля­ющею, а воссозидающею.

Но для Шопенгауэра и Вагнера мир остался по­хотью, которая проявляется в брачном пении и пляс­ке; весь мир обратился в обстановку брачного пира. Для Ницше брачное опьянение разрешается траги­ческою катастрофою: все искусства соединяются в тра­гедии или музыкальной драме. Драма здесь соединя­ется с музыкою и танцами на фоне художественного ландшафта, не имея таким образом внутренней связи с живописью и еще менее со скульптурою, хотя сама драма и могла бы быть названа одухотворенною скульптурою. При таком, лишь внешнем соединении искусств в музыкальной драме и весь театр, ее вмеща­ющий, остается лишь также внешним вместилищем этого механического сочетания искусств —пологом, распростертым над зрителями или стенами и кровлею для защиты от солнца или непогоды; участия в дей­ствии он не принимает, в отличие от того органиче­ского объединения, которое все искусства получают в высшем проявлении архитектуры —- храме.

Храм зовет все искусства к одухотворению, к ожив­лению, не к подобию живого и жившего, а к действи­тельному воссозданию жизни (во всей ее полноте, красоте и силе). Искусства также уже стремятся к восстановлению жизни, но в смысле ложном или степени несовершенной.

Если таким образом ни одно из искусств в их ны­нешнем несовершенстве не поднимается на высоту высшей задачи воссоздания жившего, а ограничивает­ся одним созданием подражаний жизни, ее подобий, то и соединение таких искусств должно оказаться бес­следным и бесплодным, несмотря на все увлечения и надежды вагнерианцев. Если шопенгауэро-вагнеро­ницшеанская философия требует объединения ис­кусств в музыкальной драме, то есть в иллюзии, да и все дело человеческое сводит на иллюзию же, то нельзя не удивляться, что до сих пор на смену этой оче­видной нелепости не появилась иная форма объеди­ненного искусства, соединяющая все искусства в архи­тектуре, как подобии мироздания, и все знания в аст­рономии, чтобы через эту художественно-научную силу и само мироздание из храма умерщвления стало бы храмом воскрешения.

Дата добавления: 2015-07-02