Курс на Арабатскую стрелку

Судя по всему, Крымский полуостров был полностью оккупирован гитлеровцами. Оставался только Севасто­поль. Но фашисты распространяли слух, что и «Севасто­поль капут». Идти сейчас к Севастополю, до которого око­ло трехсот километров, означало действовать наобум. До­жидаться где-нибудь в селе, пока замерзнет пролив? Но он мог и не замерзнуть. Да и не верилось, что можно прой­ти незамеченными по льду, под светом прожекторов. Есть еще один путь — из Крыма на Украину по узкой песчаной косе — Арабатской стрелке, но в этом случае до фронта не менее семисот километров: до косы около восьмидесяти ки­лометров, потом более ста по Арабатке до Геническа и, на­конец, еще около пятисот километров по Украине, потому что Ростов, говорят, в руках гитлеровцев.

И все-таки мы решили избрать именно этот путь, хотя и самый трудный, но, на наш взгляд, наиболее верный. Ко­нечно, опасность подстерегала на каждом шагу, и все же лучшего выхода мы не видели. Эх, если бы можно было предвидеть наши десанты под Феодосией и Керчью в декаб­ре 1941 года! Отсиделись бы где-либо до их высадки...

Чтобы преодолеть ненаселенную Арабатскую стрелку, нужно, по меньшей мере, дня три-четыре. Поэтому требо­вался хотя бы трехдневный запас хлеба или других про­дуктов на дорогу. В близлежащем селе Мискичи семья Ро­маненко, хотя и бедствовала, все же накормила меня и да­ла немного хлеба. И Михаил в другой хате тоже раздо­был два куска хлеба. Особые надежды мы возлагали на большое и зажиточное до войны село Ак-Монай, которое располагалось у выхода из Крыма на Арабатскую стрелку. Думали достать там трехдневный запас...

Девятнадцатого ноября в середине дня мы подоги ли к Ак-Монаю. На улицах этого большого села — никаких при­знаков жизни. Это настораживало. Решили все же посту­чаться в один из домов на ближайшей улице. Прячась в огородах, мы, как нам казалось, незамеченными вышли на эту улицу. Ни одной живой души! Ставни закрыты, калит­ка заперта изнутри, и на наш стук никто не отозвался. В других домах было то же самое.

- Давай-ка побыстрее улетучимся отсюда, — сказал Миша.

Поспешно вышли из села, обошли его стороной и к по­лудню были уже у выхода на Арабатскую стрелку. Мы рассчитали, что при своих скудных запасах хлеба можем съедать от силы граммов по сто пятьдесят в день. Этого, конечно, очень мало при ходьбе по холоду, но побираться по окрестным селам не хотелось. Решили делать не менее тридцати километров в сутки, чтобы за месяц пройти де­вятьсот.

Мы знали, что эта песчаная коса лишь в некоторых ме­стах достигает сотни метров в ширину, а населенные пунк­ты расположены в самом ее конце, у Геническа. Но жутко­вато стало, когда, пройдя до конца дня около двадцати километров, мы не встретили ни единой души и ни одной целой постройки.

Свирепый ветер, мокрый снег да минные поля и прово­лочные заграждения, оставленные нашими отступающими частями, затрудняли движение вперед. Наступили сумерки, надо было где-то устроиться на ночлег. Дальше идти не было сил, но мы все-таки двигались в ожидании какого-то чуда. И чудо свершилось! Мы увидели впереди небольшой рыбацкий домик. На душе стало легче. Вошли внутрь. Печ­ка развалена, на полу лужи: косой дождь захлестывал в проемы окон.

Мы выбрали относительно сухой, защищенный от ветра угол, и уселись на пол, прижавшись друг к другу в надеж­де согреться. На ходу холод не так ощущался, но стоило сесть, как насквозь мокрая одежда холодным компрессом облепила тело. Пробирала дрожь. Однако усталость ска­зывалась, и мы задремали.

На следующий день прошли километров сорок, опять не встретив никакого жилья. По пути пришлось преодолеть еще два минных поля и несколько проволочных загражде­ний. В этот день мы съели последние крохи хлебного запа­са. Ночь провели в полуразрушенном сарайчике, в кото­ром рыбаки, промышлявшие до войны в этом районе, хра­нили снасти.

Третий день нашего похода по стрелке — двадцать пер­вого ноября мы уже ничего не ели. Сил не было, и мы еле волочили ноги, часто отдыхая. Попытались в морской воде у берега найти что-либо съедобное, но только потеряли время. В середине дня на дороге увидели несколько кучек рассыпанного ячменя, смешанного с песком. Видимо, через Арабатку, при подходе гитлеровцев, вывозилось зерно. Най­дя солдатскую каску, собрали в нее ячмень и, промывая в морской воде, попытались отделить зерно от песка. Потом набрали немного деревяшек, выброшенных морем, разож­гли костер и стали варить себе кашу из ячменя на горько-соленой морской воде. Запах шел отвратительный. Когда все хорошо прокипело, мы слили лишнюю воду, остудили содержимое и с жадностью набросились на эту кашу. Вкус варева был гадкий, но голод брал свое, и мы глотали яч­мень, не очень даже пережевывая. Подкрепившись, про­должали двигаться вперед. Через час или полтора животы у нас так разболелись, что хотелось кричать. Кое-как до­ковыляв до первой попавшейся разбросанной копны, упа­ли в нее, корчась от боли. Я вспомнил, как однажды в 1934 году в Коктебеле, на тренировках планеристов мед­сестра давала мне в качестве слабительного морскую воду. Мы с Михаилом напились морской воды, и примерно че­рез час нам стало лучше...

Дождя не было, небо прояснилось, видимость была от­личной, но с моря дул сильный холодный ветер. Припод­нявшись и осмотревшись, я заметил впереди трех всадни­ков. Михаил, который все еще лежал на копне, тоже при­поднялся, и мы начали вместе рассматривать маячившие на горизонте фигуры. Приглядевшись, мы поняли, что всадники двигаются в нашу сторону.

- Кажется, влипли, и спрятаться негде, — сказал Ми­хаил.

Коса в том месте, где мы находились, была шириной не более ста пятидесяти метров. По ее середине проходила на­катанная песчаная дорога. Мы же находились у кромки моря метрах в пятидесяти от дороги.

- Наших здесь не может быть. Из местных жителей тоже вряд ли кто рискнет разъезжать на лошадях в такое опасное время. Это наверняка фашисты, а поэтому давай-ка готовиться, — сказал я, доставая из кармана пистолет.

- Если мы их уложим, что будем делать дальше? Я не думаю, что на косе их только трое, наверняка где-то воин­ская часть. Там услышат стрельбу, поспешат им на по­мощь, и нам с тобой хана, — сказал Миша.

- Все равно нужно с ними разделаться, а потом уж в зависимости от обстановки соображать, что делать дальше. Другого выхода нет, — ответил я.

- Давай все-таки попробуем замаскироваться, но это надо сделать лежа и осторожно, иначе они нас заметят, — предложил Михаил.

Мы разворошили слежавшуюся, сверху сухую, а внут­ри мокрую траву, но ветер начал разносить ее по сторонам. С трудом нам удалось кое-как укрыться, однако траву могло унести порывом ветра. Поэтому мы приготовились к схватке.

Когда всадники были уже довольно близко, мы разгля­дели, что это — военные в светло-зеленой форме, с караби­нами за плечами.

Румыны.

Высовываться и разглядывать их было уже опасно, и мы прижались к земле, придерживая от ветра свою маски­ровку. Вскоре услышали топот копыт, а затем и разговор. По спокойному тону разговора мы понимали, что они нас пока не замечают. Наконец, наступил критический момент: всадники находились всего в пятидесяти метрах от нас. Увидят нас или нет? Минуты показались вечностью. Затем разговор возобновился и постепенно начал удаляться. Я вы­глянул из укрытия и по форме определил, что это были ру­мыны.

- Везет же нам с тобой, Леша!

- Подожди говорить «гоп», пока не перепрыгнул. Я не думаю, что они направились в Крым. Мне кажется, что это конный патруль, который обследует Арабатскую стрелку. Он наверняка вернется обратно, — ответил я.

И действительно, проехав еще не более километра, они остановились и повернули обратно. Нам снова пришлось приникнуть к земле. Однако и на этот раз фортуна оказа­лась на нашей стороне.

К полудню четвертого дня похода по Арабатке — двад­цать второго ноября 1941 года, мы, измученные и голодные, подошли к селу Чокрак (ныне Стрелковое). В этом месте Арабатская стрелка значительно расширялась. Зем­ли хватало не только для домов, были здесь и виноградни­ки, и сады, и луга. А в Азовском море и Сиваше ловилась хорошая рыба. Люди жили зажиточно.

На окраине села мы заметили женщину, копавшуюся в огороде. От нее узнали, что гитлеровцев в селе нет, и власть свою здесь фашисты еще не успели установить, хотя ста­росту уже назначили, и что со стороны Геническа в село приезжает конный румынский патруль, который в основном занимается тем, что растаскивает колхозное добро. Реши­ли проситься на ночлег в разные хаты.

После сытного ужина хозяин хаты, в которой ночевал я, достал кисет с махоркой-самосадом, и мы, свернув из газеты по крупной цигарке, задымили. Потянулась нето­ропливая застольная беседа. Я рассказал о наших с Ми­хаилом похождениях, хозяин же — о своем селе, его жите­лях и о том, как хорошо они жили до войны. От него я узнал, что при выходе с Арабатской стрелки на Геническ есть мост, который никак нельзя обойти, и что всех, кто идет через мост, не имея пропуска, немцы задерживают и отправляют в комендатуру в Геническ. Я стал допытывать­ся у хозяина, как же все-таки выбраться на тот берег, ми­нуя злополучный мост. Он сказал, что есть два пути: на лодке по Азовскому морю или через Сиваш вброд. Но лод­ки сейчас не достанешь и вброд не перейдешь, потому что вода холодная и льдом уже затянулась. Да и где тот брод, местные старожилы и то не все знают. Разве что у Михаи­ла Антоновича Близниченко помощи попросить? Есть та­кой знаток на хуторе Генические Куты на берегу Сиваша...

- Идите в Генические Куты, туда пока даже гитлеровский патруль не заходил. Устройтесь там и ждите, когда Сиваш замерзнет, чтобы по льду выйти на Украину, — ска­зал хозяин.

По его словам, Сиваш мог как следует замерзнуть не ранее как в середине декабря. Ночь выдалась ясная и мо­розная, но хозяин уверил, что слой льда на Сиваше еще очень тонок и человека не выдержит.

Утром ко мне в хату пришел Михаил. Позавтракав и посоветовавшись еще раз с хозяином, мы решили проби­раться в Генические Куты, а там уже решать, что делать дальше. День стоял солнечный, морозный, и мы, сытые, отдохнувшие, с запасом продуктов и махорки двинулись на Генические Куты.

Дата добавления: 2015-06-28