Во время болезни

Мороз был крепкий, и при вдохе холодный воздух об­жигал меня изнутри.

- У меня, наверное, тиф, — сказал я Вале.

- Если бы у тебя был тиф, то он был бы и у меня. Спим-то вместе. Скорее всего, у тебя воспаление легких. Тебе нужно где-то отлежаться, но где? Здесь, в прифрон­товой полосе, полно фашистов, и любая задержка может привести к встрече с ними. Нужно оттянуться поглубже в тыл и найти какой-нибудь глухой хуторишко, — сообра­жал Валя.

Около десяти дней мы двигались от села к селу, про­ходя занятые гитлеровцами районы, расположенные не­подалеку от Харькова. Постоянно я чувствовал высокую температуру. На морозе душил кашель. При переходе какой-то железной дороги, идущей с запада на Харьков, мы внезапно встретились с гитлеровским патрулем. Валентин еще в институте изучал немецкий и кое-как мог объяс­ниться. Он долго доказывал трем патрульным, что ведет в районный центр к врачу больного брата. Называл какое- то село, в котором мы якобы живем, и еще что-то врал.

Я закашлялся и демонстративно сплюнул на снег кровя­нистую мокроту. Патрульным было ясно, что я действи­тельно болен. Возможно, им не хотелось идти в комендатуру, и нас отпустили.

- Вот еще не хватало — в лагерь загудеть. Там ты за­просто концы отдашь, — сказал Валя, коря себя за неос­мотрительность.

Ночевали мы в какой-то случайно уцелевшей станци­онной постройке возле железнодорожной станции Новая Водолага. Там было полно харьковчан, пробиравшихся на село, чтобы обменять вещи на продукты. От них мы узна­ли, что в Новой Водолаге есть базар, где торгуют продук­тами в обмен на вещи, некоторые же торгаши берут даже немецкие марки и наши рубли.

Когда меня сбили, в кармане у меня было около пяти тысяч рублей, которые я собирался отослать своим в Мо­скву. Более трех тысяч я раздал по пути, хотя почти все, с кем пришлось встретиться, считали за великий грех брать деньги с человека, оказавшегося в беде.

Оставалось еще около двух тысяч, и мы решили до­браться до базара и купить что-либо из провизии. Базар, хоть и небольшой, действительно работал. Цены были баснословные. Как только мы появились там, к нам подо­шёл пожилой мужчина и сказал:

- Хлопцы, тикайте отсюда! Один из полицаев уже при­метил вас и побежал в полицейский участок. Очень уж вы подозрительно выглядите. Он указал нам, куда нужно идти, чтобы не встретиться с полицией.

Гитлеровские солдаты тоже ходили по базару, но для них в густой толпе мы были не так заметны. У местных же полицаев нюх на этот счет был куда лучше. Однако нам удалось благополучно выбраться из Новой Водолаги.

Запомнилась мне станция Готня, запруженная вражескими эшелонами с техникой. Я тогда совсем разболелся, временами чуть ли не терял сознание. Может быть, по­этому мы не стали обходить станцию, а переползали через железнодорожные пути прямо под вагонами гитлеровских эшелонов. Нас заметили охранники.

Мы понимали, что вряд ли удастся живыми выбраться из ловушки. И вдруг услышали над собой знакомый звук советского самолета, а вслед за этим — два сильнейших взрыва. Гитлеровцы бросились в укрытия.

— Ура, Лешка! Это наш прилетел на выручку и броса­ет бомбы! Давай побыстрей улепетывать, пока фашисты не очухались, — радостно прокричал Валя.

Мы проскочили под вагонами оставшиеся пути и мет­рах в ста от них упали за полуповаленным забором. Звук самолета удалялся, и вскоре его совсем не стало слышно. Облачность была сплошная, а высота ее нижней кромки — не более восьмисот метров.

— Вот молодец! Это же настоящий ас. Подойти в об­лаках к станции, найти ее, вынырнуть точно на боевом курсе и прекрасно отбомбиться — это не так-то просто,— сказал я, несколько отдышавшись.

Не успели мы еще обсудить это радостное событие, как снова услышали звук самолета. Он шел в облаках, и с земли его не было видно. Когда звук приблизился, я увидел, как из облаков вынырнул наш Су-2 и как от него от­далились бомбы. Пришлось прижаться к земле. Раздались еще два взрыва, и вверх полетели обломки вагонов.

—Дважды молодец! Как на полигоне работает. Ведь не захотел с одного захода все бомбы сбросить, пошел на второй, — радовался я. Под прикрытием второго удара мы ушли от станции.

Как мы шли дальше и какие еще с нами были приклю­чения за время моей болезни, я не помню. Болезнь совсем меня тогда одолела. Очень смутно помню, что зашли в какую-то хату, в которой было жарко, как в бане, а дур­ной запах сдавливал дыхание. В этот момент, как мне по­том рассказал Валентин, я потерял сознание и упал. Это было в конце декабря, под самый Новый год. Позже Ва­ля рассказал, что по пути никак не мог подобрать подхо­дящее место, где мне можно было бы отлежаться в без­опасности. Поэтому он тянул меня в глухой хутор, распо­ложенный на границе Курской и Харьковской областей неподалеку от села Гниловка. Валя был в этом хуторе еще до встречи со мной, когда шел из окружения. Он привел меня в дом пожилой и одинокой женщины, которая согла­силась нас приютить на несколько дней. Она гнала само­гонку, чтобы выменивать ее на дрова.

— Я не больной, и то еле выдержал все эти сивушные нары, перемешанные с дымом, — рассказывал Валентин.

Вместе с хозяйкой они уложили меня на лежанку, при­строенную к печи. Два дня я находился в бессознательном состоянии. Хозяйка приглашала «на консилиум» бабок-знахарок из хутора. Все они сказали, что я не жилец на этом свете. Полицаи из села Гниловки пронюхали, что на­ша хозяйка гонит самогонку, и стали наведываться к ней. Дважды она откупалась от них самогоном, но после этого они с Валей забеспокоились.

- Уходи-ка ты, сынок, от греха подальше, пока жив, а друга твоего мы и сами как-нибудь похороним, — ска­зала хозяйка.

Валентин не согласился. Он сказал, что никуда не уй­дет, пока не похоронит меня по-человечески. Вместе они выбрали место в скрытом углу огорода, где Валя, расчи­стив снег, начал заблаговременно ломом выдалбливать в мерзлой земле могилу. Сам обессиленный, он понимал, что за день-два могилу не выдолбить, да и полицаи могут по­мешать. Меня же они не трогали, считая мертвецом. На третий день, 31 декабря, я очнулся и произнес единствен­ное слово: «пить».

- Лекарств никаких нет, давай-ка попробуем напоить его самогоном-первачом, вдруг да поможет, — предложи­ла хозяйка.

Валя долго колебался, а потом сказал:

- Давайте вначале воды ему дадим, чтобы хоть не­много утолить жажду, а потом уж и самогону.

Он придерживал меня в сидячем положении, и хозяйка лила мне в рот воду из стакана, а я глотал. Затем таким же способом они влили мне в рот стакан самогону. После этого я снова потерял сознание. Позже Валя рассказывал:

- Через несколько минут ты сделался белый как снег. Губы посинели, а на лице выступили капли холодного пота. Дыхание было тяжелое, прерывистое. Ну, думаю, своими собственными руками добил друга. На душе стало так тяжко, что хоть самому вместе с тобой в могилу ло­жись. Потом на щеках у тебя начали появляться пятна, и ты стал красный как вареный рак. Затем снова бледнел, и эти перемены продолжались несколько часов. Наконец дыхание начало приходить в норму, и ты мирно засопел. Тут я понял, что тебе лучше...

На третий день я уже начал подниматься со своей ле­жанки и с помощью Валентина ходил по хате.

Валя рассказал, что полицаи свирепствуют, и я насто­ял, чтобы мы на следующий же день ушли из этого ху­тора.

- Нищему пожар не страшен, бери котомку и пошли в другую деревню, — сказал я.

Распрощавшись с доброй нашей хозяйкой, мы вышли из дома. Валя повел меня через огороды и, показав на выдолбленную глубиной более полуметра могилу, ска­зал:

— Вот, Алексей, смотри, что я для тебя готовил. Ока­зывается, не всегда враг тот, кто могилу еще при жизни тебе копает.

Дата добавления: 2015-06-28