Партизанское крещение

Проснулся я от громкого крика: «Боевая тревога! Всем занять оборону на подготовленных позициях!» — это кри­чал связной нашего отряда, прибежавший из штаба.

Выскочив на улицу, я по приставной лестнице залез на крышу сарая, где был заблаговременно оборудован на­блюдательный пункт.

Рассвет еще не наступил, но было видно, как по засне­женному полю со всех сторон к селу бесшумно движутся цепи вражеских солдат. Зрелище было впечатляющим.

- Предстоит нам с тобой партизанское крещение! Руб­ка будет не на жизнь, а на смерть! — сказал я Валентину, забравшемуся вслед за мной на крышу.

- Зачем Дед позволил окружить нас? Ведь спокойно могли уйти из этого района, — спросил Валентин.

Однако рассуждать было некогда, и мы побежали за­нимать оборону неподалеку от штаба Ковпака. Навстречу верхом на арабском скакуне мчался Руднев и на ходу кричал:

- Всем замаскироваться на своих местах, приготовить­ся к бою и не стрелять без команды! Подпустить врага по­ближе и бить только наверняка!

Эти указания были даны командирам отрядов еще вчера, но комиссар хотел лично довести их до рядовых бойцов.

Снег скрипел под ногами бегущих партизан. Мороз ка­зался еще сильнее от ветра.

Мы с Валентином выбрали себе место на задворках од­ного из домов за большим снежным валом, из-за которого хорошо были видны цепи гитлеровцев. Подготовили к бою винтовки — оба еще до войны были «Ворошиловскими стрелками» второй ступени.

На маленьких саночках, отобранных у населения, гит­леровцы тащили по снегу станковые пулеметы, небольшие пушки и боеприпасы. Приблизившись к нам на расстояние немногим более ста метров, они развернули станковые пу­леметы, залегли и открыли шквальный огонь по селу. От­ветного огня не последовало, и цепи солдат снова двину­лись, сжимая кольцо. Мы с Валей передали по цепочке партизанам, лежащим рядом, что берем на себя двух офи­церов, идущих впереди.

Наконец, когда между нами и противником оставалось не более тридцати метров, прозвучала команда: «К бою!» Раздались дружные залпы, и вражеские цепи на глазах поредели. Остались на снегу и два офицера, взятые нами на мушку. Ощутив по первым залпам огневую мощь пар­тизан, мы—новички—почувствовали себя веселей и уверен­ней. Атака врага, рассчитанная на психический эффект, не выдержала мощного прицельного огня, и цепи солдат за­легли в снег. Многие пытались по-пластунски приближать­ся к нашим позициям, но на снегу их хорошо было брать на прицел даже и лежачими. Вторая цепь, идущая метрах в ста пятидесяти вслед за первой, также не выдержала ог­ня и залегла. Тут вступили в бой наши минометчики. От Ковпака поступил приказ: «Заставить противника лежать, морозить его на снегу». Всех, кто не выдерживал и пытал­ся двинуться, тут же сражала партизанская пуля. Мы сме­няли друг друга у оружия и, отогревшись в теплых хатах, опять возвращались в строй. Враг атаковал. Вторые цепи подползли к первым. Фашисты остервенели от мороза. На некоторых участках нашей обороны дело доходило до ру­копашных схваток. Одной из вражеских групп удалось да­же ворваться в село, но партизаны быстро с ней распра­вились. Фашисты, не желая замерзать, под градом пуль под­нимались и, не считаясь с потерями, шли на нас. Передав винтовку кому-то из новичков, еще не добывших себе ору­жия, я начал бить гитлеровцев почти в упор из пистолета. Валентин последовал моему примеру и бил фашистов из своего ржавого нагана.

Чуть сзади раздались автоматные очереди. Я оглянул­ся и увидел стоящего во весь рост Руднева, который через наши головы длинными очередями косил из автомата насе­давшую на нас передовую группу врага.

— Комиссар, ложитесь! — раздавались голоса. Но он, стоя во весь рост, спокойно, прицельным огнем продолжал уничтожать фашистов. Какое-то двоякое чувство возникло у меня в тот момент. С одной стороны — восхищение его смелостью, а с другой — страх за его жизнь: я сам был готов и прикрыть его от верной смерти.

Очередная атака была отбита, но в последний момент случилось то, чего все мы опасались. На наших глазах вражеская пуля ударила в левую щеку комиссара. Хлы­нула кровь. Мы бросились к нему. Кто-то крикнул: «Ко­миссара убили, гады!» Услышав это, Руднев хотел что-то сказать, но не смог и только махнул отрицательно рукой, показывая, что не убит он, а только ранен.

- Передайте по цепочке, что комиссар жив! — крикнул парторг Панин. Семен Васильевич одобрительно кивнул. Однако, как потом выяснилось, ранение было тяжелей­шим. Пуля разворотила челюсть, нёбо и разорвала язык.

Партизанский врач Дина Маевская, которая спасла многих раненых, увидев Семена Васильевича с залитым кровью лицом, с трудом подавила слезы.

В санчасть вбежал Ковпак. Он приказал всем партиза­нам, кроме медицинского персонала, разойтись по своим боевым местам, а сам остался с Рудневым. Когда мы с Ва­лентином выходили из санчасти, Дед остановил нас и тихо сказал:

- Я видел, как Радик побежал на позицию Путивльского отряда. Наверняка мстить за батьку будет. Как бы сго­ряча сам в беду не попал. Скажите там всем командирам групп, чтобы придерживали хлопца, не давали ему под пули лезть.

- А ну, Лешка! Пойдем-ка врежем фашистам за комис­сара!— сказал Валя.

Подбегая к позициям, мы издалека слышали то тут, то там возгласы: «За комиссара! Огонь!..»

День был уже на исходе, наступали сумерки, но бой еще продолжался. Теперь уже противник пытался оторваться от нас и выйти из-под губительного огня. В селе горело не­сколько хат, подожженных вражескими снарядами, а ближний хутор, в котором занимала оборону группа Пав­ловского, был целиком объят пламенем. Гитлеровцы со стороны Шалыгино подбросили своим солидное подкрепле­ние. Боеприпасы у нас были на исходе. Увидев вдалеке большую вражескую колонну, мы с Валентином вопроси­тельно переглянулись.

- Видимо, фашисты твердо решили не выпускать нас из Веселого, — сказал Валя.

- Если Дед не найдет до утра выхода из этой ловуш­ки, то нам не одолеть фашистов, — ответил я.

В этот момент взлетела красная ракета и послышалась стрельба с фланга по вражеской колонне, не успевшей еще развернуться в боевые порядки. Не знали мы тогда, что Дед предусмотрительно выслал в сторону Шалыгино Конотопский отряд под командованием Кочемазова и группу Цимбала, приказав им замаскироваться в лесу возле доро­ги, ведущей в Веселое, и ударить по фашистам только по его сигналу. Долго пришлось «танцевать» на морозе этим партизанам, а Дед все не давал сигнала. Увидев выпущен­ную Ковпаком ракету, ребята сразу же ударили по колон­не. Враг не ожидал засады и в панике повернул обратно к Шалыгину, преследуемый партизанами. Фактически этим ударом исход боя был решен в нашу пользу.

На поле боя, кроме убитых, враг оставил немало ору­жия и боеприпасов. Мы с Валентином решили организо­вать вылазку для сбора трофеев. Спросили на это разре­шения у Кудрявского.

—Ковпак приказал к наступлению темноты всем отря­дам быть готовым к движению, так что не задерживай­тесь, — сказал Кудрявский.

Подобрав брошенные фашистами саночки, я складывал на них трофейное оружие. Затем, благополучно доставив в штабную хату Кудрявского несколько винтовок и караби­нов, решил до наступления темноты сделать еще одну вы­лазку, и снова пошел на поле боя. Примерно в полукило­метре от села к моим ногам вдруг внезапно упала немец­кая граната «толкушка», в которой шипел взрывной запал.

Не успев ничего сообразить, я ногой отбросил ее в сторо­ну и рухнул на снег. Граната взорвалась, не причинив мне вреда. «Спасла реакция летчика», — мелькнуло в голове, но тут же со стороны заброшенной молотилки раздался выстрел, и мимо моего уха просвистела пуля. Не поднима­ясь, я вынул пистолет, несколько раз выстрелил по моло­тилке и уже приготовил запасную обойму, как увидел, что из-за молотилки выходит фашистский офицер с поднятыми руками. Я встал и с готовым к бою пистолетом направил­ся к нему. Он опустился на колени, явно прося пощады. Отобрав у фашиста большой нож в кожаном чехле, «пара­беллум» и висевшую на ремне полевую сумку, я решил доставить его в штаб Ковпака. «Все же офицер. Может, даст какие-нибудь ценные сведения», — подумал я. Жеста­ми приказал ему встать и шагать впереди меня в село. Од­нако он начал хлопать руками по своим сапогам, и я понял, что ноги у него обморожены и идти он не может. «Ну и влип», — подумал я и решил тащить его на санках. Он послушно лег на них. Темнота быстро наступала, и, чтобы сократить путь, я решил идти в село по накатанной санной дороге через хутор, в котором находилась группа Павлов­ского. Фашист оказался невероятно тяжелым. Несмотря на тридцатиградусный мороз, мне пришлось попотеть. Когда до хутора оставалось каких-нибудь метров пятьдесят, я вдруг услышал: «Хальт! Хенде хох!»— и не успел еще ни­чего сообразить, как мой пленный вскочил на ноги и с громким криком бросился на меня сзади...

На правом плече у меня висели два подобранных по дороге карабина, на левом — его полевая сумка. Пистолет мой был в кобуре, а его «парабеллум» я положил в карман. Запутавшись в этом снаряжении, я упал в снег, он же на­валился на меня, продолжая орать. Барахтаясь под ним, я освободился от карабинов и сумки, а затем, изловчив­шись, вывернулся и вскочил на ноги. Фашист мигом тоже оказался на ногах и снова бросился на меня. Я нацелился кулаком в его подбородок, но он пригнулся, и сильнейший мой удар пришелся по ребру его заиндевевшей на морозе каски, надетой поверх шапки. Хрустнули кости большого и указательного пальцев правой руки, и я почувствовал жесточайшую боль. Однако он наседал, и было не до боли. Ударом ноги в живот мне удалось сбить его с ног. Пока он поднимался, я успел схватить один из брошенных кара­бинов и огрел его прикладом по каске. Немец снова пова­лился на снег, некоторое время лежал без движения, потом снова зашевелился. Пришлось еще раз ударить его при­кладом, и он успокоился. Затем, подхватив второй карабин и полевую сумку, я побежал напрямую к селу. На окраине хутора застрочил пулемет. Пули свистели рядом и шлепа­лись в снег. Но вот в наступившей уже темноте я увидел две пулеметные трассы, направленные на огневые точки врага. «Молодцы хлопцы, догадались, в чем дело, и при­крывают меня», — мелькнула мысль. Оба партизанских пулемета не прекращали стрельбы, пока я не добежал до ближайшего плетня. Перелез через плетень и сразу же был подхвачен партизанами. Мне учинили короткий допрос, бы­стро признали за своего и рассказали, что Ковпак прика­зал Павловскому оставить хутор, вывести группу в село и вместе со всем соединением готовиться к маршу. Гитле­ровцы уже заняли хутор и греются там у горящих хат...

Кисть моей правой руки была в крови, большой и ука­зательный пальцы разбиты. Но, несмотря на боль, я не переставал думать о своем коварном пленнике. Хотелось все же доставить его в штаб. Ребята помогли раздобыть в ближайшей хате две простыни и веревку. Укутавшись в простыни, мы с одним из партизан поползли, предупредив пулеметчиков, чтобы они прикрыли нас в случае необходи­мости. Под покровом темноты благополучно добрались до места и нашли немца, лежащего на снегу. Когда укладыва­ли его на санки, фашист попробовал сопротивляться, но скоро стих. Выстрелов с окраин хутора не было слышно, видимо, фашисты ушли из него. Мы привязали пленного к санкам и потащили в село. А село было запружено парти­занскими повозками, готовыми к движению. Я разыскал Ковпака и доложил, что притащил фашистского офицера.

—Некогда мне с ним балакать, сдай в разведроту, пусть хлопцы с ним на ходу займутся, — ответил Дед.

Великолепно, без единого выстрела, по снежной целине Ковпак вывел свою партизанскую армаду из полного окру­жения.

Более шестисот человек оставили фашисты на поле боя под Веселым. Были и у нас потери, но они не превышали двух десятков человек, включая раненых.

Мы с Валентином окончательно поверили в мудрость и военный талант Деда. Для нас он стал профессором бо­евой и жизненной школы. Настоящими партизанскими учи­телями были и его ближайшие соратники Руднев и Базыма. Эти три человека удивительно понимали и дополняли друг друга.

Обсуждая итоги веселовского боя, Валя сказал:

- Не зря мы с тобой голодали, мерзли, кормили вшей и мучались, топая по фашистским тылам. Теперь и на на­шей улице наступил праздник. Ведь только в этом первом бою, не считая твоего пленного офицера, мы нескольких фа­шистов навсегда выключили из войны, и это уже немало. Представь, если бы каждый советский воин убил хотя бы по одному фашисту, то война бы, наверное, быстро закон­чилась.

Так завершилось наше с Валентином партизанское кре­щение, в память о котором у меня до сих пор остались шрамы на пальцах правой руки.

Дата добавления: 2015-06-28