Лингвистическая теория текста и коммуникация в свете общенаучной методологии функционализма 7 страница

как «первоначально особое использование языка... для вы­ражения особой ментальности, в данном случае также особой идеологии; особое использование влечет активиза­цию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики» [1995: 38-39]. Сам Ю.С. Степанов считает, что дискурс не может быть сведен к стилю - дискурс является неким подъязыком в языке, воз­можным альтернативным миром в мире языка. Это, по мне­нию ученого, меняет исходный тезис о языке как системе систем на положение о языке как системе разных систем. Ю.С. Степанов связывает дискурс с особым миром, «за ко­торым встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления, особая семантика», а также собственный идеальный адресат, представляющий собой, по мнению П. Серио, конституирующую черту дискурса [Язык и наука конца XX века 1995: 42 - 44].

Дискурс в метонимическом значении подстиля и формы речи употребляется широко в современной прагмалингвис-тике и речеведении для выделения совокупности дискурсивной реализации определенного речевого жанра (социально, куль­турно и т.д. контекстуализированной). В книге Г.Г. Почепцо-ва (мл.) «Теор1я комушкацп» [1996] представлена попытка описания общих свойств таких дискурсивных типов (науч­ный дискурс, теледискурс, кинодискурс, политический дис­курс и т.д.). Предметом анализа дискурса ученые считают тексты, произведенные в институционных рамках, которые накладывают сильные ограничения на акты высказывания, наделенные исторической, социальной, интеллектуальной направленностью [Квадратура смысла 1999: 27].

В настоящем пособии мы используем, в основном, второе значение термина «дискурс» как коммуникативной ситуа­ции в совокупности ее составляющих.

Таким образом, объектами лингвистической теории тек­ста и коммуникации являются все рассмотренные выше по­нятия, каждое из которых имеет свой аспект и ключевую по­зицию в данной теории: речь рассматривается как средство коммуникации; текст - как целостная семиотическая форма организации коммуникации; коммуникация - как про­цесс информационного обмена; дискурс как коммуникатив­ное событие, ситуация, включающая текст и иные составля­ющие. Соотношение речи, текста, коммуникации и дискур­са как объектов представленной теории огрубленно отраже­но в схеме 2.

РАЗДЕЛ 2.

ВНУТРИЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И МЕЖНАУЧНЫЕ СВЯЗИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ТЕКСТА И КОММУНИКАЦИИ

Лингвистическая теория текста и коммуникации использу­ет для анализа своих объектов ключевые концепты и исследо­вательские аспекты ряда смежных лингвистических дисциплин и других отраслей знания.

2.7. Лингвистика текста

Лингвистика текста является базовой дисциплиной для пред­ставленной в данном пособии теории, ибо, с одной стороны, она располагает значительным теоретическим потенциалом иссле­дований текста как макрознакового компонента дискурса, с другой стороны, именно в этой отрасли лингвистики сложилось направление изучения коммуникативно-прагматической стороны текста.

Изменения исследовательских аспектов в лингвистике текста обусловили различные модификации ее определений. В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» лингвисти­ка текста квалифицировалась Т.М. Николаевой как «направление лингвистических исследований, объектом кото­рых являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам» [1990: 267]. И.Б. Штерн рассматривает ее как комплексную дисциплину, исследующую многоаспектную внутреннюю организацию связного текста - семиотическую, семантичес­кую, структурную, коммуникативно-прагматическую [1998:316]. В книге американских ученых Р. Дирвена и М. Веспур «Cognitive Exploration of Language and Linguistics» лингви­стика текста определяется как «учение о том, как S (говорящий или писатель) и Н (слушатель или читатель) осуществляет коммуникацию с помощью текста и как они порождают или воспринимают связи между предложениями, параграфами, разделами и т.д.» [1998: 194]. Последняя дефиниция свиде­тельствует о значительно усилившейся тенденции к комму­никативной ориентации текстовых исследований.

Приоритет употребления термина «лингвистика текста» принадлежит румынскому ученому Э. Косериу, в середине 50-х г. XX века выделившему linguistica del texto. В этот пе­риод закладываются основы данной лингвистической дис­циплины, выросшей из анализа дистрибуции сверхфразовых единств и межфразовых связей (Н.С. Поспелов, 3. Харрис), дескриптивного исследования набора перспектив единиц текста в тагмемике К. Пайка. Сложилась эта дисциплина в атмосфере триумфа формальных грамматик: возникла ги­потеза, что можно составить «грамматику текста», ориен­тированную на текст, генерирующую тексты, но организо­ванную не так, как грамматика предложения [Демьянков 1995: 278-279].

Т.М. Николаева считает, что толчком для создания лингвис­тики текста стала теория уровневого лингвистического анали­за Э. Бенвениста и определение им автономного текстового уровня языка [1978: 12], однако появление данной дисципли­ны было также подготовлено, во-первых, поворотом лингвис­тики к изучению речи, во-вторых, ориентацией научного знания середины XX века, особенно европейского, на новую функциональную парадигму, обусловившую переход от син­таксиса к изучению более крупных целостных единиц речи.

Примечательно, что исследования текста первоначально име­новались то суперсинтаксисом (В. Дресслер), макросинтакси-сом (3. Харрис), гиперсинтаксисом (Б. Палек) как частью грам­матики, изучающей средства связности предложений одного речевого произведения (грамматикой контекста [Dijk 1981: 60]);

то транслингвистикой, linguistique du discours - разделом семистики, объектом которого является «все бесконечное раз­нообразие фольклорных и литературных текстов, а также словесных (письменных и устных текстов, относящихся к об­ласти массовой коммуникации)» [Барт 1978: 442].

Становление лингвистики текста как самостоятельной языковедческой дисциплины происходит в 60-е годы XX века. Своеобразным центром ее формирования считают Германию. «Другие региональные лингвистики Европы, особенно те, где укоренились семиотические традиции, а также успешно разви­вались концепции актуального членения предложения и коммуникативного динамизма, оказались восприимчивыми к текстовой проблематике», - пишет И.Б. Штерн [1998: 316-317]. Действительно, в Германии, начиная с конца 60-х го­дов выходит целая серия монографий, сборников, научных статей по лингвистике текста (Р. Харвег, Е. Агрикола, Я. Пе-тефи, X. Изенберг, С. Шмидт, В. Дресслер [см. обзор Новое в зарубежной лингвистике 1978: 57]), но интерес к тексту в той или иной мере проявился и в филологических школах многих стран мира. Так, ученые Пражского лингвистичес­кого кружка, выдвигавшие в качестве своих главных подхо­дов функциональный и структурный с преобладанием пер­вого, еще в 1928 году в «Тезисах» рассматривали необходи­мость формирования лингвистики речи, изучения ее стилей, социального назначения текста. Важным для лингвистики текста стала разработка пражскими учеными теории акту­ального членения.

Учение Ш. Балли (Женевская школа) о грамматических свя­зях в речи и тексте, их корреляции с внеязыковыми средства­ми, названными в совокупности актуализаторами, также ока­зало значительное влияние на становление структурно-грам­матического аспекта лингвистики текста. Коллега Ш. Балли А. Сеше выделил в 1940 году три лингвистических дисцип­лины: синхронную, диахронную лингвистики и лингвисти­ку организованной речи. Характеристика им проблемати­ки последней свидетельствует о существенном отличии, внесенном А. Сеше в концепцию Ф. де Соссюра, своего учи­теля: речь не только предшествует языку, но и не может быть ни в какой момент полностью порождена языком; говорящий и слушающий всегда имеют возможность для инноваций.

Существенный вклад в формирующуюся лингвистику тек­ста внесли также Лондонская, Французская функциональные школы, советская филологическая традиция, в частности, тек­стовая концепция М.М. Бахтина 40-50-х годов.

Первый этап лингвистики текста можно назвать структур­но-грамматическим (не случайно, первоначально лингвистика текста именуется грамматикой текста (Я. Петефи, 3. Шмидт, М. Хэллидей, Т. ван Дейк, О.И. Москальская, Т.М. Никола­ева и др.)), хотя уже в 70-е годы создаются предпосылки для поворота от текстовой грамматики к текстовой семанти­ке. Эти предпосылки заложены в исследованиях по семан­тике синтаксиса, текстовой связности, а также в сближении лингвистики текста с текстологией, в частности, с ее нарра-тологическим аспектом, направленным на выявление отно­шений внутри содержания текста [Демьянков 1995: 279]. На этом же этапе, в частности, на базе семиотических теорий, дискурсивного анализа зарождаются коммуникативные ориентиры лингвистики текста.

В рамках структурно-грамматического направления текста внимание исследователей было сосредоточено на средствах и типах связности текста (лингвистика текста именовалась лингвистикой связного текста), принципах ее соблюдения для более адекватного восприятия текста читателем. Выхо­дят в свет грамматики текста Я. Петефи [1971], X. Изенбер-га [1972], Т. ван Дейка [1972], О.И. Москальской [1981], мо­нографии по структуре и синтаксису связного текста [Севбо 1969; Гиндин 1971; Dressier 1973; Harweg 1974; Откупщикова 1982; Реферовская 1983 и др.], статьи М. Пфютце, Д. Фивеге-ра, Ц. Тодорова, В.Е. Берзона, Е.В. Падучевой и др., где рас­сматриваются проблемы кореференции, повтора, замен, анафоры, дейксиса; компоненты структуры текста (абзац, сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство), тема-рематическое членение текста, типология межфразо­вых логических отношений, импликация, пресуппозиция. Однако ограниченность исследований структурой текста и его грамматическими свойствами не способствовала реше­нию поставленных лингвистикой текста задач, в частности, категориальной стратификации текста, выявления механиз­ма глобальной связности, средств создания целостности тек­ста и т.д. Следствием такого положения дел стал поворот к изучению текстовой семантики, которая вызрела в недрах грамматики текста. Первоначально текстовая семантика со­храняла отпечаток логической структурированности и вли­яние ключевой идеи текстовой грамматики - линейного со­положения единиц, однако очень скоро обратилась к мно-гослойности, разноплановости и глобальности семантичес­кого содержания текста. В 1972 году Т. ван Дейк ввел поня­тие семантической макроструктуры, «для того чтобы дать абстрактное семантическое описание глобального содержа­ния и, следовательно, глобальной связности дискурса» [Dijk 1972]. Данные макроструктуры анализировались им на ос­нове связей различных грамматических коннекторов и мак­роконнекторов и базировались в целом на текстовой грам­матике. Однако ученый, говоря о локальной связности дис­курса, установленной между соседними предложениями, считал, что связность целого не может получить полного объяснения только в терминах локальных связей между про­позициями; для установления некоторой формы глобальной организации и контроля необходимы значения более высо­кого уровня [ван Дейк 1989: 4б]. В конце 70-х годов пробле­ма связности стала рассматриваться в ракурсе глобальной семантической связности, а также в плане семантической эк­вивалентности как основы объединения предложения в связ­ный текст, исходя из смысловой близости слов, семантическо­го повтора, межфразовых валентностей (Е. Агрикола, В. Дрес-слер, Р. Богранд, С.И. Гиндин, В.Е. Берзон, М.С. Блехман, Е.В. Падучева, В.А. Бухбиндер, И.В. Арнольд и др.).

В рамках семантического направления лингвистики текста разрабатываются проблемы семантических компонентов и смысловой структуры текста, соотношения семантики текста и контекста, содержательных, смысловых категорий текста, его имплицитного плана, семантико-смысловых основ понимания и интерпретации текста и т.д.

Становление семантического направления в лингвистике текста стало началом центробежных тенденций данной от­расли. С конца 70-х годов происходит «расслоение» лингви­стики текста: для исследования текста привлекаются различ­ные аспекты смежных наук. Т.М. Николаева отмечает вы­деление в рамках лингвистики текста двух направлений, объединяемых общими законами связности текста и общей установкой на его цельность: первое связано с коммуника­тивной контекстуализацией текста и смыкается с прагмати-кой, психолингвистикой, риторикой, стилистикой, теорией пресуппозиций; второе занимается выявлением глубинных смыслов текста и сближается с герменевтикой [1990: 267-268]. На наш взгляд, центробежные тенденции данной отрас­ли были обусловлены прежде всего многоаспектностью рас­смотрения текста как первичной данности всего гуманитар­но-философского познания в различных его трактовках, формированием параллельно с лингвистикой текста общей теории текста - маргинальной филологической дисципли­ны, находящейся на пересечении текстологии, лингвистики текста, поэтики, риторики, прагматики, герменевтики, семи­отики и т.д. Кроме того, середина XX века характеризуется появлением новых теорий и отраслей знания, ориентирован­ных на речь, коммуникацию, и их стремительным последу­ющим развитием. Поэтому расслоение интересов лингвис­тики текста, на наш взгляд, невозможно ограничить лишь двумя ее направлениями. Лингвистика текста на основе общего объекта находила множественные точки соприкос­новения с самыми различными отраслями науки.

Среди основных направлений лингвистики текста, наиболее значимых для обоснования интегративной теории текста и ком­муникации, следует выделить коммуникативно-прагматическое, семиотическое и когнитивное.

Как уже отмечалось в 1.1, рассмотрение текста как «линг­вистического выражения, используемого в коммуникации меж­ду людьми и интерпретируемого слушателем или читателем» [Dirven, Verspoor 1998:194], как средства социально-психологического, эмоционального, эстетического взаимодействия обусловило становление коммуникативно-прагматического направления лингвистики текста. З.Я. Тураева подчеркивает:

«Социальное взаимодействие в значительной мере осуществля­ется через тексты, порождаемые и воспринимаемые личностью. Логика развития науки конца второго тысячелетия привела к активизации исследований максимальной единицы речевой деятельности - текста, и изучению стратегии планирования и управления дискурсом в широком социальном контексте, к по­ниманию текста как аргумента, с помощью которого меняется картина мира в сознании реципиента» [1999: 17].

Изучение текста обусловило расширение состава текстовых категорий за счет коммуникативных [Iser 1980; Bennet 1989;

Арутюнова 1981; Славгородская 1981; Сидоров 1987; Тураева 1991, 1994;Колсгаева 1991; Воробьева 1993; Гетьман 2000 и др.]; формирование коммуникативно-функциональных и праг­матических концепций и моделей текста [W^tts 1981; Sperber, Wilson 1989;Beaugrande 1990,1991; Дейк 1989; Почепцов 1987;

Сусов 1990;Радз1евська 1993; Баранов 1993; Cook 1995идр.];

описание интерактивности автора и читателя, текстовых стра­тегий, гармонизации и эффективности [Watts 1981; Дейк 1989;Матвеева 1984;Джанджакова 1986; Воробьева 1993;Радз1евсь-ка 1993 и др.].

В лингвистику текста данного направления внедряются клю­чевые концепты прагматики, теории дискурса, теории речевой коммуникации. Т.В. Радзиевская отмечает ряд таких понятий, как-то: «намерение адресата и интенция текста, генеративные типы текстов, категория контактности, прагматическую си­туацию, коммуникативные стратегии автора, прагмакоммуни-кативные основы стилистики, коммуникативную эффектив­ность, противоречивость и аномальность текста» [1993: II].

Коммуникативно-прагматическую ориентацию имеет также семиотическое направление лингвистики текста, ис­следующее знаковые модели текста, в основу которых поло­жено взаимодействие коммуникантов при посредстве тек­ста. Рассмотрение текста как суперзнака было предложено еще Л. Ельмслевом в противоположность Ф. де Соссюру, называющему знаком лишь слово или морфему. Я. Петефи предложил назвать отрасль, изучающую текст как знак, се­миотической текстологией, задачей которой станет рекон­струкция того, как интерпретатор заставляет текст соотно­ситься с миром, т.е. того, как происходит понимание одно­го из объектов мира как знака.

Главной проблемой, стоящей перед семиотикой текста, уче­ные считают «определение и функционирование вымысла как человеческой семиотической, - в частности, и интерпре-тативной, -деятельности» [Демьянков 1995: 278]. Для дан­ного направления лингвистики текста значимой стала семи­отическая концепция Ю.М. Лотмана, опирающаяся на не­которые положения P.O. Якобсона, квалифицирующая текст как нерасчлененный сигнал в знаковом пространстве (универсуме) культуры. Ю.М. Лотман рассматривал текст в определенной семиосфере по аналогии с понятием «био­сфера» В.И. Вернадского. Ученый характеризует семиосфе-ру как семиотический универсум, единый механизм (если не организм), в котором любой текст становится знаковым актом и рассматривается в соотношении с принципами и закономерностями универсума [1992, 1: 13]. Устанавливая для семиосферы признак отграниченности, Ю.М. Лотман объясняет ее замкнутость как проявление того, что семиосфе-ра не может соприкасаться с иносемиотическими текстами или с не-текстами. Ссмиосфера имеет полевую структуру со стабильным ядром-доминантой и периферией, которая обусловливает динамизм и сохранение универсума. Вторже­ние «чужих» для семиосферы текстов является катализато­ром, ускоряющим механизмы смыслообразования и появле­ния нового языка, иногда как «припоминания» старого. На наш взгляд, появление нового языка связано с возникнове­нием новых текстем, речевых жанров, метода, вводящих в семиотический универсум новый макрознак.

Динамика семиосферы имеет еще один культурно обуслов­ленный аспект, который Ю.М. Лотман называет текстом в тек­сте, В.В. Налимов - «следами» прошлых текстов и т.п. Текст как макрознак выступает в данном случае редуцированным, свернутым, формируя при отсылке на него в другом тексте встроенную семиотическую ситуацию, которая меняет всю семиотическую ситуацию в середине того текстового мира, в который его вводят [Лотман 1996: 434]. В процессе деко­дирования такого текста, по мнению Ю.М. Лотмана, чита­тель вступает с ним в прагматические отношения. При этом «оба образования отличаются такой степенью сложности, что всегда предполагают присутствие активизации того или иного аспекта структуры текста и преобразование в процес­се прагматического функционирования ядерных структур в периферийные, а периферийных - в ядерные» [1996: 433]. Характеризуя семиотическую сущность текста-имени, уче­ные приписывают ему несколько знаковых свойств: «спо­собность отражать определенную референтную ситуацию, одновременно идентифицируя и характеризуя ее как само­стоятельный целостный объект; целостность «правильного» в смысловом и грамматическом отношении текста; несводи­мость текста к смыслу его составляющих, наличие у него своеобразной «внутренней формы» [Руденко, Сватко 1993:

83]. Внутренняя форма текста, возможно, манифестирует информационное пространство текста, свернутое в виде тек­стового концепта. О.П. Воробьева, характеризуя текст как макрознак, отмечает единство текстового значения, недели­мого смыслообразующего принципа [1993: 29]. Именно кон­цепт, создаваемый и интерпретируемый, представляет смыс­ловую сторону текста как макрознака, его означаемое. Дискур-сивно-текстовый знак в этом смысле есть «многомерный ин­формационный комплекс, холистично настраивающийся на вхождение в речь в соответствии с коммуникативными интен­циями говорящего и столь же холистично воссоздаваемый слу­шателем как в нормативном, так и в прагматическом инфор­мационном полях» [Телия 1996: 129].

Таким образом, содержательной стороной текстового макрознака является когнитивная структура (смысл), а не значение. Исследование смысла на основе моделирования ментальных конструктов, стоящих за текстом и опосредую-щих его порождение и декодирование, является целью актуального и значимого в современной лингвистике текста ког­нитивного направления. Основоположником данного направ­ления следует считать Т. ван Дейка. Его научные контакты с представителем когнитивной психологии В. Кинчем и напи­сание ими совместной книги «Стратегии восприятия дискур­са» (1983 г.) становятся первыми шагами в исследованиях когнитивных механизмов порождения и рецепции текста в дискурсе. Важными в когнитивной концепции Т. ван Дейка являются разработка стратегий восприятия дискурса, когни­тивной модели обработки текста с учетом не только психо­логических механизмов памяти, но и социально-прагмати­ческих факторов - различных признаков коммуникантов, их установок, предпочтений, знаний, мнений, чувств, эмоций и т.д.; а также положения о зависимости успешности ком­муникации от общей сферы значений и знаний коммуникан­тов [ван Дейк 1989: 46]; о том, что обработка дискурса про­изводится в соответствии с макроправилами редукции, обобщения, ключевой активации, опущения и организации в памяти реципиента получаемой информации, привлечения им знаний о мире и т.д.

Т. ван Дейк, описывая с когнитивной точки зрения процесс обработки дискурса, вводит понятие модели ситуации как ког­нитивной основы дискурса, которая формируется конкретным индивидом на основе его личностных знаний, опыта, устано­вок, чувств, эмоций, мнений и используется адресатом при понимании текста: активизируя определенные фрагменты мо­делей ситуации, читатель декодирует текстовые пресуппозиции и импликатуры.

Модель ситуации у Т. ван Дейка индивидуальна, динамич­на, стратегически подвижна, комплексна, т.е. задействует одно­временно все уровни и структуры. Данная модель имеет нейро-физиологическое объяснение, основанное на способности моз­га фиксировать повторяемые последовательности внешних со­бытий и сохранять их в виде комбинаций молекул. Так форми­руются стойкие структуры - матрицы, т.е. программы действий в определенных ситуациях; человек начинает действовать в соответствии с программой [Анохин 1978: 364]. Наряду с моделью ситуации, Т. ван Дейк использует понятия макро- или суперструктуры, описывающих специфические типы текстов:

макроструктуры эксплицитно показывают общие топики, или темы дискурса, и одновременно дают характеристику тому, что можно было бы назвать общей связностью (когерентностью) текста, так же как и его общим и основным смыслом [1989:129]. Ученый объясняет понятие суперструктур как конвенциональ­ных знаний о схемах того или иного типа текста [1989: 131], подчеркивая важность глобальных структур, отражающих и тематическое содержание, и схематическую форму в реальных процессах производства и понимания текста.

В когнитивном направлении лингвистики текста концепция суперструктур Т. ван Дейка проецируется на моделирование текстовых схем, прототипов как ментальных образцов текстем (Л. Диже, А. Нойберт, Шрив, Т. Джайвен и др.), которые явля­ются структурами знании, участвующих в порождении и интер­претации текстов и с которыми получатель сравнивает реаль­ный текст [Yamchinska 1999: 53].

Семантика текста определяется когнитологами как мен­тальная репрезентация мира действительности (В.3. Демьян-ков, Р. Джекендофф, В.Б. Касевич, В.В. Петров, А.И. Нови­ков, Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов, В.Р. Ястержембский и др.). Данное направление оперирует различными менталь­ными структурами представления концептуального про­странства текста: фреймами (Ч. Филлмор, О.Л. Каменская, В.В. Гончаренко, Е.А. Шингарева и др.), ментальными мо­делями (Ф. Джонсон-Лэрд), пропозициональными моделями (А. Пейвио) и т.д. Когнитивное моделирование осуществляется на основе методики концептуальных графов (Дж. Сова), ри­торических структур (У. Манн, С. Томпсон), что проециру­ется в компьютерную лингвистику (см. разделы 6, 7).

Когнитивное направление в лингвистике текста, сопря­гаясь с коммуникативными исследованиями обращается к моделированию когнитивной деятельности адресанта и ад­ресата через фреймы взаимодействия и событийные фрей­мы [см. Тарасова 1999]; а также к анализу когнитивных про­цедур построения и верификации гипотез, инференции в процессе понимания текста, изучению когнитивного меха­низма интерактивности в аспекте эффективности дискурса.

Характеризуя состояние лингвистики текста на исходе вто­рого тысячелетия, З.Я. Тураева анализирует се современные принципиальные установки: 1) интегративность с различными науками, приближение к идеалу научного всеединства; 2) оп­ределение места текста в континууме других текстов в социаль­но-историческом и литературном контекстах; 3) рассмотрение текста в процессе глобального семиозиса в лингвокультурной парадигме; 4) исследование проблемы текстовой референции:

мимезиса как правдоподобия, сходства с реальностью и дие-гезиса - как отказа от связи с действительностью, ее иска­жение деталями [Riffaterre 1990], 5) анализ антропоцентри­чески обусловленной коммуникативной асимметрии текста, т.е. всего спектра интерпретационного пространства и т.д. [Тураева 1999: 17-25].

2.2. Теория речевых актов

Объектом теории речевых актов как логико-лингвистическо­го направления науки, изучающей вербальную коммуникацию, является речевой акт - единица речевого общения; ситуатив­но и интенционно обусловленное речевое высказывание гово­рящего, ориентированное на адресата и его результирующую ре­акцию. Исследование единицы речи в соотношении с целью, на­мерениями говорящего, с правилами речевого поведения, при­нятыми в данном обществе, а также с учетом реагирования адресата, «попытка взглянуть на речь и на язык через при­зму действий носителя языка и определить значение как употребление предложения в конкретных обстоятельствах» [Демьянков 1995: 286] обусловливают значимость положе­ний данного направления для интегративной теории текста и коммуникации. Тем более что теория речевых актов ста­ла одним из источников современной прагматики и сейчас рассматривается в единстве с нею для изучения закономер­ностей интерактивности коммуникантов в определенной прагматической ситуации.

Теория речевых актов сложилась в рамках лингвистической философии как философского течения неопозитивизма, рас­пространившегося в Великобритании под влиянием идей Л. Витгенштейна и Дж. Мура (Г. Райл, Дж. Уисдом, Б. Рассел и др.). Особую роль в становлении данной теории сыграла концепция Л. Витгенштейна об интеракции языка и жизни в социальных речевых играх, о неотделимости речи от форм жизни. Л. Витгенштейн постулировал целенаправленный и регламентированный характер речи как деятельности чело­века, зависимость речи от правил и конвенций и в связи с этим абсолютизировал инструментальные функции языка (теория языковых игр).

Основоположником теории речевых актов стал английский философ и логик Дж. Остин, представитель неопозитивизма, названного им переворотом в науке [1986: 25]. В книге «How to do things with words» (1962 г.), созданной на основе его лек­ций в Гарварде 1955 г., Дж. Остин изложил основные посту­латы теории речевых актов, которые перекликались с положе­ниями В. фон Гумбольдта, Ш. Балли, Э. Бенвениста, Е. Кош-мидера, А. Гардинера, К. Бюлера, Л. Витгенштейна.

Вслед за В. фон Гумбольдтом Дж. Остин представил язык в аспекте его деятельностности и телеологичности: речь являет­ся орудием осуществления целевой установки говорящего в деятельностной ситуации речевого акта.

В наибольшей мере концепция Дж. Остина близка теории языка К. Бюлера, который задолго до появления теории рече­вых актов высказал два важнейших положения, проециру­ющихся в исследования речевых актов: 1) о функциях зна­ков языка: наряду с символическими функциями, знак вы­ражает внутреннее состояние отправителя как симптом и управляет внешним поведением и внутренним состоянием слушателя как сигнал (Дж. Остин также разграничивал выс­казывания-утверждения, этические суждения, направленные на возбуждение чувств, на предписание поведения или воз­действие на него [1986: 24]); 2) считая недостаточным раз­граничение языка и речи у Ф. де Соссюра, К. Бюлер пред­ложил тетратомию: речевое действие, речевой акт, языковое произведение, языковую структуру; первые два соотнесены с говорящим, остальные межличностны, абстрактны [Бюлер 1993: 39-57]. Понятие «речевой акт» у К. Бюлера не разра­ботано и нечетко, однако в противоположность речевому действию - продукту одного человека в конкретной ситуа­ции, речевой акт, очевидно, должен был означать воспри­нятое и понятое другими речевое действие. Именно вовле­ченность в человеческую речь говорящего и слушающего оценивается лингвистами как заслуга К. Бюлера, состоящая в том, что он в правильном свете представил этот, очевид­но, простой и тем не менее столь долго остававшийся неза­меченным факт (Н.С. Трубецкой). Положение К. Бюлера о соотношении речевого акта и речевого действия также на­шло отражение в теории речевых актов. Считается, что ре­чевые действия складываются из действий говорящего и слу­шающего, речевые акты - действия говорящего: «Речевой акт есть осуществление интенции говорящего посредством речи, это - коммуникативно-целевой аспект речевых произ­ведений..., взятых в целостности их конситуативных связей» [Никитин 1997: 724]. Именно речевое действие как соверше­ние определенных актов, а не высказывание является, со­гласно теории речевых актов, минимальной единицей вер­бальной коммуникации.

В концепции Дж. Остина целостность речевого акта обеспе­чивается тремя речсактовыми операциями, группами действий:

\}локуцией- «говорением» в сопряженности фонетического (произносительного), фатического (лексикализации и грамма­тикализации высказывания), ретического компонентов (смыс-лопорождения и референтной соотнесенности); 2) иллокуцией (иллокутивными силами), т.е. намерением, целью, продуман­ным расчетом (информирование, приказ, предупреждение и т.п.); 3) перлокуцией, т.е. последствиями достижения результата речевого акта, исходя из влияния говорящего на сознание и поведение адресата (убеждение, понуждение, устрашение, удив­ление, заблуждение адресата нашими действиями). Такое трой­ное действие «расширяет интерпретативную грамматику языка - тогда-то и учитывается то обстоятельство, что по­нимание предложения далеко выходит за пределы буквального значения и самого выражения, и подаваемых с его по­мощью намерений» [Демьянков 1995: 287-288].

Дата добавления: 2017-01-14