Лингвистическая теория текста и коммуникация в свете общенаучной методологии функционализма 9 страница

С позицией адресанта в современной лингвопрагматике связаны также проблемы косвенных смыслов высказываний (намек, иносказание); пресуппозиций и импликатур говоря­щего, его характеристики как информационного, психоло­гического, социального и т.д. феномена; его оценок собесед­ника и высказывания, соотнесенности сообщаемого с действи­тельностью и т.д.

Одним из прагматических аспектов позиции адресанта является рассмотрение его интерпретационной сущности. Т.М. Дридзе, выделяя две прагматики: прагматику комму­никатора и реципиента, - считает, что «коммуникатор, со­здающий текст, одновременно является интерпретатором как своего собственного текста, так и множества разнооб­разных текстов, толкуемых им в духе времени, ситуации, оп­ределенного языкового контекста, определенной языковой системы и т.д.» [1972: 35]. Интерпретационная сущность ад­ресанта в том, что создавая текст, сообщение, он интер­претирует его в соответствии с прочитанным или услышан­ным, вступая в диалогические отношения с чужим словом.

Второй исследовательской позицией лингвопрагматики яв­ляется адресат. Данная позиция обусловливает изучение перло-кутивного эффекта или реакции адресата, создание их типоло­гии, анализ коммуникативной компетенции реципиента, знания им правил вывода косвенных и скрытых смыслов, пресуппози­ций, эвристической активности интерпретатора и т.д. Фактор адресата является доминантой многих прагмалингвистических исследований, рассматривающих его как проявление индиви­дуально-конкретной, реальной сущности, наряду с лингвисти­ческой сущностью, обладающей достаточно высоким уровнем абстрактности, модельности (см. 4.1; 5.9). Прагмалингвис-тика связывает проблему адресата с понятием интерпретан-ты, которая рассматривается трояко: либо как непосред­ственно проявляющаяся интерпретация в ходе коммуника­ции, либо как воздействие текста на интерпретатора после осмысления, либо как воздействие, отразившееся на изме­нениях поведенческого навыка [Johansen 1986: 9б].

Третья позиция лингвопрагматики - интерактивность ком­муникантов - ориентирована на исследование форм речевого взаимодействия, его различных сторон: социальной, психоло­гической, этикетной, личностной и т.д. Интерактивность, диа-логичность имеет глубокие психологические и прагматические основания. Л.П. Якубинский подчеркивал естественную склон­ность человека к диалогу [1986: 33], противостоящую эгоцент­ризму, монологичности человеческого самовыражения. В свя­зи с последним Н.В. Бардина утверждает: «Несмотря на содер­жательную эгоцентричность своего высказывания, говорящий определенным образом его социализирует. В результате моно­лог приобретает форму социальной игры в диалог» [1997: 88]. На наш взгляд, общение нельзя считать только игрой в диалог. Порождая речь, люди используют контактоустанавливающие элементы, стремятся проникнуть в психологию, цели «другого», что обусловлено собственными целями и диалогической этно­культурной ритуальной традицией [Розеншток-Хюсси 1994; Пигалсв 1999]. Прагматическое стремление быть понятым трансформируется в когнитивную стратегию понять того, кто должен понять тебя. Перефразируя Л.Н. Толстого, можно ска­зать что разговора нет не только от эгоизма, но и от недостатка ума. Поэтому трудно согласиться с положением Н.В. Бардиной о диалоге как недосягаемом идеале. Верно лишь то, что мы не можем абсолютно адекватно понять другого, но приложить все усилия для гармонизации своего и чужого сознания необходи­мо и можно, иначе всякое развитие науки, культуры и общества было бы поставлено под сомнение.

Одной из наиболее актуальных проблем современной линг­вопрагматики в данном аспекте является изучение митигации (термин впервые введен в Rhetorica ad Hercrmium в 86-82 г.г. до н.э.). Митигация обозначает широкий спектр обусловленных метапрагматическими стимулами коммуникативных стратегий, позволяющих говорящему повысить эффективность своих ре­чевых действий; одну из форм управления дискурсом [Тарасо­ва 2000: 5]. Хотя митигацию приписывают говорящему, она осуществляется им только в интерактивном процессе в со­отношении с адресатом, представляя собой коммуникатив­но-стратегическое приспособление их друг другу. К. Кэффи выделяет две функции митигации: инструментальную и эмо-тивную, - первая обеспечивает успешность коммуникативных действий, вторая регулирует эмоциональную дистанцию и создает психологический комфорт в общении [Caffi 1999: 883].

Е.В. Тарасова на основе теории социопсихолингвистичсс-кого взаимодействия как способности говорящего созна­тельно или бессознательно приспосабливаться к адресату, настраиваться на него, предлагает три категории такой «на-стройки»-стратегии: 1) речевую конвергенцию - уподобление речи адресанта и адресата или их взаимодополнение; 2) рече­вую дивиргснцию - подчеркивание различий коммуникатив­ного поведения; 3) поддержание коммуникативного равно­весия - говорящий не изменяет своим речевым привычкам по той или иной причине [2000: б]. Б. Фрейзер выделяет два типа митигации: эгоистическую (self-serving) и альтруисти­ческую (altruistic): первая - в пользу адресанта, как бы из­бежание ответственности за коммуникацию, отстранение от нее (Я говорю, но за это не отвечаю); вторая - в пользу ад­ресата, направлена на смягчение эффекта-высказывания для собеседника [Fraser 1980: 341].

Четвертая позиция лингвопрагматический исследований ориентирована на ситуацию общения. С этой целью анализи­руется проблемы референции высказываний, их пространствен­но-временной и др. дейксис, т.е. указание на время и место си­туации, причину, цель и т.п.; влияние коммуникативной си­туации на тематику и формы высказываний, контекстуаль­ное влияние и т.д.

Данные исследовательские позиции, безусловно, не ограни­чивают круг интересов прагмалингвистики, тем более что на современном этапе развития она обнаруживает ярко выра­женные тенденции к интеграции с различными отраслями знаний и одновременно к собственной дифференциации.

Построение лингвистической теории текста и коммуни­кации невозможно без учета основных положений и ключе­вых понятий, позиций лингвопрагматики, ибо прагматичес­кий фактор является интегрирующим в «диалогическом» взаимодействии.

2.4. Психолингвистическая теория текста и коммуникации

Одним из аспектов психолингвистических исследований является анализ психоментальных процессов, сопровождающих порождение речевого высказывания, текста, сопутствующих протеканию коммуникации и обеспечивающих восприятие, понимание и интерпретацию речевого (текстового) продукта адресатом. Порождение и восприятие речи, текста в процессе коммуникативного взаимодействия являются двумя важнейши­ми проблемами психолингвистики. Однако эти процессы нахо­дятся в поле зрения и когнитивной лингвистики, речеактовых и прагмалингвистических теорий, поэтому при анализе данных процессов мы будем исходить из психолингвистического аспек­та, учитывая разработку данных проблем в иных отраслях на­уки о языке и речи.

Сегодня психолингвистика и теория речевой деятельности воспринимаются в единстве, однако первая сформировалась в 50-х годах XX века в США и первоначально охватывала кон­цептуально неоднородные направления психолингвистики США и Западной Европы, вторая же развивалась в СССР на основе концепции Л.С. Выготского (30-е годы XX века) в рам­ках Московской психологической школы и тяготевших к ней региональных школ Советского Союза [подробнее см.: Ceniaa-нова 1999:42-56].

Анализ порождения текста в современной европейской пси­холингвистике опирается на концепции мотивированности речи и фазово-ступенчатой природы речепорождения Л.С. Выготского и его последователей (А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, Н.И. Жинкин, Т.В. Ахутина, А.А. Леонтьев и др.), а также учи­тывает положение об интенциональности как свойстве любо­го акта сознания, используемое в феноменологии Э. Гуссерля и позднее в теории речевых актов и психолингвистике.

Уровень мотива является первым в деятсльностных моде­лях порождения речи. Л.С. Выготский писал, что «порож­дение речи осуществляется от мотива, порождающего ка­кую-либо мысль, к оформлению самой мысли, к опосред-ствованию ее во внутреннем слове, затем - в значениях вне­шних слов и, наконец, в словах» [1956: 375].

Важным представляется разграничение мотива, установ­ки и интенции (коммуникативной цели). Л.С. Выготский дифференцировал мотив и установку как «неясное желание» и «фиксированное отношение между мотивом и речью» [1982:163]. Мотив речепорождения формируется как неосоз­нанное побуждение на грани его предосознания - установ­ки. Если мотив - это «основная побудительная сила в пси­хической деятельности,...познавательно-эмоциональная психологическая система, выполняющая функцию регулято­ра поведения» [Дубров, Пушкин 1990: 58], то установка - это состояние, также предшествующее сознательным психичес­ким процессам, но влияющее на их протекание, возникно­вение которого зависит от потребностей, действующих в данном организме и от объективных уровней удовлетворе­ния этих потребностей [Узнадзе 1966]. Д.Н. Узнадзе отмечал наличие управляющей инстанции и в сфере мышления. Ско­рее, она ближе к тому, что Л.С. Выготский называл установ­кой, а Дж. Серль - интенцией. Если мотив - это психологи­ческий образ, гештальт будущего текста, а установка - это предосознанная готовность, предвосхищение коммуника­тивной деятельности, детерминированное такими фактора­ми, как ситуация, адресат и т.д., и детерминирующая рече­вое действие, манеру поведения, то интенция - это превер-бальное осознанное когнитивное намерение речи, влияющее на пропозициональный компонент внутренней программы речи, избрание стиля, способа осуществления программы, общего плана текста. Дж. Серль в интенции усматривал «главную составляющую сознания и то свойство многих ментальных состояний и событий, посредством которых они направлены на объекты и положения дел внешнего мира» [1987: 9б]. А.А. Леонтъев также отмечал, что «каждое рече­вое действие имеет особую промежуточную цель, подчинен­ную цели акта деятельности, в который он входит, и побуж­даемую общим для этого акта деятельности мотивом» [1999: 63]. В концепции Т.В. Ахутиной [1989] вторым этапом рсче-порождения является движение от мотива к мысли (речевой интенции), тем самым данные понятия разведены. В речеак-товой модели И.С. Шевченко отправным служит интенци-ональный аспект, включенный в антропоцентрический блок [1998: 43], мотив же исключен из модели, но определяет ее интенцию. Как отмечают Г.В. Эйгер и И.С. Шевченко, струк­тура интенции включает в себя такие компоненты: 1) фор­мирующееся на основе того или иного мотива осознанное намерение, желание добиться определенного неречевого эф­фекта; 2) необходимость произвести определенные речевые действия для достижения намеченной цели; 3) конкретную мотивировку речевого действия как непосредственный «тол­чок», побуждение к совершению интендируемого речевого акта [2000: 12].

Применительно к порождению текста мотивом может быть неосознанное стремление к созданию новой теории, информи­рованию, эмоционально-психологическому воздействию, вос­питанию, влиянию и т.д. В.П. Белянин считает, что мотив создания текста может выходить и за пределы реально су­ществующей ситуации и отражать разнообразные представ­ления автора текста о затекстовой ситуации [1988: 18]. Ус­тановка (цель) направляет эти мотивы в конкретную дискур­сивную ситуацию, интенция же выступает непосредственно осознанной речекоммуникативной целью, предваряющей создание текста и обусловливающей стратегическую про­грамму формирования целостного текста или высказыва­ния. Н.Ф. Непийвода справедливо подчеркивает: «Комму­никативной цели подчиняются все другие параметры текста, в том числе коммуникативная стратегия. Коммуникативная стратегия - это тот «план действий», употребляемый авто­ром для достижения своей цели» [1997: 87]. При этом учи­тываются факторы последовательности размещения смыс­ловых частей, их языкового оформления, ориентации на об­щий или сходный запас фоновых знаний, на одинаковые или сходные ценностные установки, выбор речевого жанра и т.д. Стратегичность речи обусловлена особенностями адресатов и учитывает их возможные типы реагирования. Исходя из этого, когнитологи делают вывод о том, что порождение речи - результат взаимодействия стратегий с тематической.структурой текста на фоне презумпций говорящего об ауди­тории [см. Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996; 129].

Интенция и стратегии обусловливают формирование ментальной структуры текста - замысла будущей его схемы [Лурия 1975: 61]. Е.С. Кубрякова считает, что в формирова­нии замысла огромную роль играют процессы мышления с их предметным содержанием, в отличие от формирования мотива, обусловленного человеческими эмоциями [Челове­ческий фактор в языке: Язык и порождение речи 1991: 50]. Понятие замысла целого текста в психолингвистику было транспонировано Н.И. Жинкиным [1958; 1982]. С его точ­ки зрения, содержательный аспект текста в виде иерархии подтем и субподтем (предикаций разного уровня) предпо­лагает при своей реализации ориентацию на адресата ком­муникации и, в частности, наличие у этого последнего не­которых знаний, общих с говорящим, не выраженных в тек­сте и «домысливаемых» адресатом. Н.И. Жинкин отожде­ствляет замысел с мыслью в понимании Л.С. Выготского.

Замысел является когнитивной основой внутреннего программирования - следующего этапа текстопорождения: фор­мирующаяся мысль разбивается на отдельные составляющие, препарируется соответственно структуре будущего высказыва­ния. Это этап подготовки мысли к объективации, этап начина­ющейся речемыслительной деятельности, связанный с поиском схемы будущего высказывания и его языкового типа [Человечес­кий фактор в языке: Язык и порождение речи 1991: 5].

В основе внутреннего программирования лежат, по мне­нию А.Р. Лурия [1975: 38], схемы семантической записи с ее потенциальными связями и глубинно-синтаксические струк­туры, как они рассматриваются у И.А. Мельчука и А.К. Жол­ковского в порождающей модели «Смысл <-> Текст» [Мель­чук 1974; 1995]. В изложении А.А. Леонтьева, внутреннее программирование представляет собой упорядоченную иерархию пропозиций нелинейного характера [1999: 114]. По Н.И. Жинкину, кодом внутреннего программирования является предметно-схемный или предметно-изобразитель­ный код. И.А. Зимняя подчеркивает: «В процессе говорения смыслообразующий уровень выявляется в образовании ком­муникативного смысла и коммуникативного намерения, ре­ализующихся в замысле собственного высказывания и затем развертывающегося в его программу» [1985: 7].

В психолингвистике принято расчленять процесс порожде­ния речи на этапы, уровни, стадии, однако при этом считает­ся, что такое разграничение условно и служит лишь процеду­рой анализа явления. В действительности же этапы процесса порождения реализуются параллельно, путем взаимодействия всех компонентов сознания адресанта: мышления, чувствова­ний, ощущений, интуиции и трансценденции [Юнг 1996]. Мышление является лишь одной из сфер активации созна­ния при порождении речи, текста [см. Налимов 1984; 1989; 1993; Бахтияров 1997: 12]. В интуитивизме (А. Бергсон) в качестве бессознательного стимула творчества анализиру­ется интуиция как высшая форма познания, а в эстетике персонализма (Э. Мунье, П. Рикер, П. Тибо, О. Монжен и др.) таким стимулом считается трансценденция - вдохнов-ление автора религиозным идеалом, его личностным отно­шением к богу.

Кроме того, в продуцировании речи, текста участвует та­кой граничный компонент сознания, как коллективное бессоз­нательное, архетипы которого рефлексируют в феноменах культуры, мифах, литературе, языковой системе. А.А. Залевс-кая, рассматривая процессы понимания текста, пишет: «Со­знание человека существует только в сочетании с неосознаваемым при постоянном взаимодействии перцептивного и когнитивного, когнитивного и аффективного, вербального и невербалъного, континуального и дискретного, как и мно­гих других аспектов психической деятельности индивида» [1992: 26]. К.Г. Юнг в 1919 г. ввел понятие архетипа, извле­кая его из античных философских традиций (Филон Иудей, Ириней, Дионисий Ареопагит) как гипотетическое, несозер­цаемое наследуемое психологическое свойство, которое, пере­ходя в сферу сознания, перестает быть рефлексом бессозна­тельного и архетипом. В 30-е годы XX века Л.С. Выготский высказал перспективный и важный тезис о неизменности коллективного бессознательного и его фиксации в виде язы­ковых «следов», в частности в художественном творчестве. Архетипы бессознательного «проявляются лишь в творчес­ки оформленном материале в качестве регулирующих прин­ципов его формирования, иначе говоря, мы способны рекон­струировать изначальную основу прообраза лишь путем обратного заключения от законченного произведения искус­ства к его истокам» [Юнг 1991: 283].

О существовании бессознательного знали, начиная с Гегеля, а в XX веке структурализм приложил усилия к тому, чтобы показать, что бессознательное, будучи областью стихийно про­текающего, иррационального опыта, тем не менее представля­ет собой систему регулярных зависимостей, подчиненных оп­ределенным правилам, и вполне поддается рациональному ана­лизу. Считается, что бессознательное структурировано в соот­ветствии с теми законами, которые управляют естественными языками, именно поэтому язык становится в XX веке привиле­гированным полем антропологических (К. Леви-Стросс), культурологических (М. Фуко), психологических (Ж. Лакан) исследований [см. Барт 1994: 20]. Реконструированию архе­типов бессознательного на основе языка посвящены рабо­ты К. Леви-Стросса. Выявление архетипов, по его мнению, «позволяет понять огромное количество образов мифологи­ческого мышления, которые до сих пор отбрасываются как абсурдные и бессодержательные» [Лсв1-Строс 1996: 350].

В психопоэтике (Р. Богранд, X. Блум, Н. Холэнд, М. Гримод и др.), основывающейся на фрейдизме и структурном пси­хоанализе Ж. Лакана и воспринимающейся нередко как кон­гломерат когнитивной психологии и психоанализа, использу­ются модели толкования поэтических текстов, исходящие из участия бессознательных процессов в художественном твор­честве (к примеру, модель аналогии (отражение эдипова ком­плекса в тексте); медицинская модель, рассматривающая вли­яние болезненного расщепления психики, патологии на порож­дение текстов и т.д.)

[см. Блум 1998].

Вторжение бессознательного, бесспорно, происходит на до-вербальном этапе, демонстрируя неожиданные рефлексы на последующем, лингвистическом этапе. Этому множество сви­детельств в исследованиях текста и отдельных его фрагментов (А.Н. Веселовский, Дж. Фрезер, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топо­ров, Дж. Кэмпбелл, И. Фрай и др.).

Порождение текста/высказывания задействует два интег­рированных нейрофизиологических механизма: сознатель­ную психическую деятельность и автоматически бессозна­тельную. Бессознательная деятельность использует уже готовые формулы, клише, закрепленные в памяти адресанта, некие сте­реотипы речевой деятельности. Н.Ф. Непийвода подчерки­вает: «Автор произведения беспокоится прежде всего о том, чтобы адекватно передать информацию - организовать ос­новной текст. Метатекст (вспомогательный текст) форми­руется автоматически, на уровне подсознания» [1997: Юб].

Сознательная и бессознательная деятельность адресанта, поддерживаемая интенцией, на этапе внутреннего програм­мирования, планирования и упорядочения концептуально­го содержания [Patten 1988: 2] обусловливает процесс выбо­ра (коагуляции как коммуникативного взвешивания [Schlesinger 1971]) в структуре мышления пакетов информа­ции досимволических единиц, которые станут коммуника­тивным центром высказываний.

При создании целостного текста на этапе внутреннего про­граммирования из языковой компетенции и дискурсивного со-чания адресанта извлекаются прототипический образец- тек--.е дискурсивный коррелят - речевой жанр. В соответ­ствии с законами жанра, интенцией и стратегией на этапе пе­рехода к внешней речи когнитивная схема получает реальное

языковое оформление. Исходя из концепции И. Шлезингера и X. Хормана, коагуляция актуализирует протовербальные ком­поненты с приложенными к ним четырьмя правилами реали­зации: I) реляционным, приписывающим каждому протовер-бальному элементу грамматические и фонологические ха­рактеристики; 2) лексикализацией, выбирающей нужные лексемы; 3) согласованием; 4) интонационными правилами [Schlesinger 1971; Hoermann 1981].

В зависимости от типа речевого жанра, стратегической программы адресанта, обусловленной адресатом и ситуаци­ей общения, одна и та же информация может иметь разную вербальную кодировку. При порождении письменных тек­стов осуществляется дополнительная осознанная корректи­ровка их вербального плана (редактирование).

Переход от внутреннего программирования к внешней речи (тексту) осуществляется на этапе речи при переводе програм­мы на объективный код на основе координации и интеграции всех языковых уровней [Норман 1978: 48-49; Schwarz 1992] с учетом механизма контроля [Рубинштейн 1959]: дискурсивно­го контекста, рекурсивных связей, установок, интенций и т.п.

Проблема восприятия текста рассматривается в психолин­гвистике в связи с его порождением, ибо процессы, протекаю­щие при восприятии, считаются в целом конверсивными про­цессам текстопроизводства. Однако здесь не может быть пол­ного соответствия, подобного тому, что постулируется Э. Лен-небергом: «механизм понимания в своей основе не различает­ся с механизмом планирования высказывания при его проду-цировании» [Lenneberg 1967: 106],-ибо если при порождении говорящий базируется на собственных представлениях и по­нятиях, не отрицая также «голоса чужих» (по М.М. Бахти­ну) и ориентируясь на фактор адресата, то при восприятии сознанию реципиента в большей мере навязывается чужое сознание, хотя интерпретация, безусловно, имеет свободу вариативности.

Важным для анализа проблемы восприятия текста нам представляется учет двух моментов. Первый связан с обязатель­ной нетождественностью порождаемого и воспринимаемого смыслов текста, а нередко, наряду с этим, и с неотождестви-мостью авторского замысла и порождаемого смысла текста, который, отчуждаясь от автора, обладает иным содержани­ем. В герменевтике и философии Ф. Шлейермахер, Э. Гуссерль, Г.-Г. Гадамер не разграничивали авторское и адресатное со­знание, требуя понимать автора лучше, чем он сам себя по­нимал. В структуралистской текстологии длительное время существовала теория понимания текста как дублирующего отражения в сознании читателя замысла автора. Б.В. Тома-шсвский, отрицая возможность ориентации на конкретную психологию случайного читателя-индивида, отстаивал по­нятие идеального читателя [1928: 138], который был бы зер­кальным отражением автора. Концепция пассивного пони­мания, замкнутого в языке, лежала в основе европейской лингвистической семантики середины 50-х годов, что обус­ловлено использованием гумбольдтовских положений о том, что процесс выражения мысли и понимание есть раз­личные действия одной и той же языковой силы [Гумбольдт 1984: 77]. М. Хайдеггер также считал, что человек отвечает не на речь других субъектов, а на сказ самого языка, гово­рит сам язык, а мы лишь прислушиваемся к говорящему бытию, давая сказаться его сказу [Онтологическая пробле­матика языка в современной западной философии 1975: 16].

Альтернативной данным теориям была диалогическая концепция М.М. Бахтина, опирающаяся в том числе и на суж­дения А.А. Потебни и его последователей. Так, А.А. Потебня считал, что передать мысль можно только тому, кто готов ее воспринять, так как язык только возбуждает умственную деятельность человека, который, понимая, что ему говорят, думает своей собственной мыслью, формирует мысль из своего собственного материала [1993: 95]. Считая язык ме­диумом личности (автора), М.М. Бахтин подчеркивал: «По­нимание не повторяет, не дублирует говорящего, оно созда­ет свое представление, свое содержание, и говорящий и по­нимающий вовсе не остаются каждый в своем собственном мире; напротив, они сходятся в новом, третьем мире, мире общения, они обращаются друг к другу, вступают в актив­ные диалогические отношения» [1996: 209]. Положение о третьем мире при отрицании тавтологичности, дублирован-ности понимания у М.М. Бахтина является нечетким и, оче­видно, подразумевает некоего абсолютного Другого надад-ресата - Бога, судии в последней инстанции. Однако третьим может быть и сам отчужденный текст, создающий собствен­ные психоментальные стратегии понимания.

Второй момент проблемы связан с разграничением этапов восприятия текста: собственно восприятия, понимания и ин­терпретации. Наличие такого разграничения является пред­метом дискуссии в истории герменевтики. Философы по-разному оценивали понимание и объяснение, то отождествляя, то дифференцируя их (см. 2.6). В современной психолингви­стической теории текста восприятие понимается широко, одновременно употребляясь в узком значении собственно восприятия как сенсомоторного опознания слов, их значе­ний, содержания предложений, сверхфразовых единств, формирования представлений. А.А. Потебня подчеркивал:

«воспринять - еще не означает понять», такой же мысли придерживался и И.И. Жинкин [1982: 78].

Собственно восприятие сменяется пониманием - воссозда­нием концепта текста, осознанием авторских и текстовых стра­тегий, «последовательным изменением структуры воссозда­ваемой в сознании ситуации и процесса перемещения мыс­лительного центра ситуации от одного элемента к другому, созданием некой картины общего смысла текста» [Брудный 1975; Зимняя 1976: 33], внутренней программы речевого общения [Леонтьев 1999: 134]. Г.И. Богин рассматривает понимание широко и расчленение, выделяя его типы: «по­нимание семантизирующее, т.е. приписывающее знаку неко­торый референт; понимание когнитивное, позволяющее уви­деть связи и отношения в кругу множества референтов; по­нимание распредмечивающее, позволяющее восстановить системомыследеятельностную ситуацию и мир смыслов продуцентов текста» [1999: 7]. Такое рассмотрение понимания предполагает и стадию собственно восприятия как пер­вого этапа понимания.

Конечным результатом понимания является интерпретация как перевод понятого содержания и концепта в словесно-знаковую форму интерпретатором, как высказанную рефлексию [Богин 1999: 10]. А.А. Леонтьев определяет подобным обра­зом понимание: «это процесс перевода смысла этого текста в любую другую форму его закрепления, например, реферат, аннотация, резюме» [1999: 141]. Изданного определения не­ясно, кто является адресантом сжатого текста: читатель или автор исходного текста. Интерпретация художественного текста рассматривается В.А. Кухаренко в монологическом ключе как освоение идейно-эстетической, смысловой и эмо­циональной информации художественного произведения, осуществляемое путем воссоздания авторского видения и познания действительности [1988: б], однако далее она указы­вает на зависимость различий в интерпретации от ряда фак­торов: личной таблицы знаний, тезауруса, психологии и дру­гих свойств индивидуального читателя [1988: 7]. Следует под­черкнуть, что среди факторов, детерминирующих интерпрета­цию, должен рассматриваться и сам текст, и авторский замы­сел, допускающий свободно-вариативную интерпретацию.

Таким образом, проблема восприятия текста имеет три аспек­та анализа и рассматривается нередко дифференцирование.

Первый этап- собственно восприятие - базируется на оп­позиции в психолингвистике двух теорий восприятия речи:

моторной, опирающейся на формирование нового перцептив­ного образа, и сенсорной, исходящей из использования нали­чествующего в памяти слушающего эталона [Леонтьев 1999: 127-131]. Дискуссионным является также вопрос об эталоне: им считают фонему, морфему и слово, склоняясь все больше к слов-ному компоненту. Наиболее оптимальной и подтвержденной экспериментальными данными, по мнению Р.Л. Солсо [1996:

327], является модель логогена Дж. Мортона и Д. Бродбента -суммирующего устройства, аккумулирующего при восприятии информацию, поступающую от речевых сигналов, содержащу­юся в контексте, и образ слова, хранящийся в долговременной памяти. В когнитивной психологии вводится понятие фильт­ра, просеивающего информацию, пропускающего существен­ную и блокирующего несущественную, причем эксперименталь­но установлено, что этот фильтр действует на этапе восприя­тия как физических, так и содержательных характеристик ин­формации [Broadbent 1958; Найссер 1981]. Автономные моде­ли восприятия, ориентированные только на слово независимо от знаний о мире и прочих факторов, уступают место более перспективным интерактивным моделям, которые рассматри­вают протекание операций по принципу bottom-up and top-down (снизу вверх и сверху вниз): все уровни восприятия постоянно взаимодействуют, причем активное участие в процессе при­нимают контекст и фоновые знания [Schwarz 1992: 148-162]. Собственно восприятие не является когнитивным процессом воссоздания смыслов, а лишь апперцепцией семантическо­го содержания высказываний, результатом которой является формирование представления.

В отличие от собственно восприятия, понимание - когни­тивная операция «усвоения внутренней, глубокой системы подтекстов или смыслов» [Лурия 1979: 249], перевода нату­рального языка на внутренний [Жинкин 1982: 37]. «Опери­руя с текстами по нормам коммуникации, присущим опре­деленной культуре, субъект присваивает этот опыт, внедряет его в собственное сознание. Тем самым он понимает текст» [Антипов 1989: 17]. Понимание текста связано с соблюдени­ем ряда условий формирования концепта текста и целевой схе­мы [Kintsch 1979; 1984]. Первьт является сканирование воспри­нятой информации в памяти адресата. А.А. Брудный харак­теризует этот процесс так: «Читаемый текст как бы монтиру­ется в сознании из последовательно сменяющих друг друга от­резков, относительно законченных в смысловом отношении» [1976]. Ученый представляет понимание в виде смыкающей модели, которая интегрирует то, что происходит в тексте и в сознании читателя [1998: 162]. Л.Н. Мурзин и А.С. Штерн описывают сканирование, исходя из концепции герменевти­ческого круга М. Флациуса, как челночную операцию вос­приятия - от части к целому и от целого к части, которая осуществляется одновременно [1991: 154]. Г.П. Щедровицкий [1987] предлагает технику понимания также на основе гер­меневтического круга - одновременной фиксации рефлек­сии во всех поясах системомыследеятельности. Г.И. Богин называет эту технику современным пониманием герменев­тического круга как перевыражения фиксации пробужден­ной рефлексии, которое идет по кругу, соединяющему точ­ки фиксации [1999: 8-12]. Вторым условием понимания слу­жит соотнесение информации со знаниями в языке (речевы­ми жанрами или схемами суперструктур, метатекстом, кли­шированными структурами, существующими, по мнению С.А. Васильева, на нейролингвистическом уровне, через призму которых воспринимаются тексты и события [1988: 172]).

Дата добавления: 2017-01-14