КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Лингвистическая теория текста и коммуникация в свете общенаучной методологии функционализма 11 страница
На фоне стилистической дискуссии середины 50-х годов идеи М.М. Бахтина были революционны, ибо он, не отрицая понятия «стиль», ввел понятие речевого жанра, которое отвергалась практически всеми участниками дискуссии и тем более в связи со стилем. Ученый, в отличие от В.В. Виноградова и его сторонников, подходил к стилю с функциональных речевых позиций, а не с позиций языка и его стилевой дифференциации. В этом аспекте сторонником М.М. Бахтина стал Ю.С. Сорокин, выдвигавший функционально-целевой принцип деления на стили, считавший предметом стилевого разграничения речь, коммуникацию, использование языка [1954: 82]. Парадигматическая связь стиля с речевыми жанрами проецируется на современную концепцию речевой системности. М.Н. Кожина отмечает: «В процессе функционирования языка в речи во внешней среде происходит не только реализация системы языка, но и формирование иного рода системности -речевой. Это не просто модификация системы языка в рамках
той же системы, но иное построение на принципиально иной основе. Такая системность вряд ли формируется на основе переключения на другой регистр (М. Хэллидей) языковой системы» [1993: 51-58; 1998]. Тем самым выдвигается перспективный тезис о том, что выбор стиля осуществляется в рамках системы речи на основе общих типологических черт совокупности речевых жанров. Данное соотношение стиля с речевыми жанрами обусловливает четвертый его параметр - стереотипичность (типологичность). Этот параметр рассматривается в ракурсе традиций культуры (А.А. Леонтьев), обусловливающих наличие в ней определенных речевых жанров и стилей. К.А. Долинин предполагает, что «функциональные стили и вообще речевые жанры отражают не только и, может быть, не столько специфику коммуникативной деятельности, которую они обусловливают, сколько традиционное представление о данного рода деятельности, сложившееся в данной культуре, ее (деятельности) социальный статут» [1987:75].
Выбор языковых средств того или иного стиля определяется стереотипам» в сознании носителей языка, типологическими знаниями об употреблении «нужных слов в нужном месте». Стереотипичность стиля связана с коммуникативными стереотипами социальных ролей, объектов ролевой деятельности, прагматических целей, пространственно-временных и социальных ориентиров дискурса и т.д. В этом смысле стиль становится «символически значимым свойством человеческой деятельности», типовым соотношением между означающим и означаемым, соотносящимся с определенной речекомму-никативной ситуацией [Долинин 1987: 13]. Учитывая данные четыре параметра, мы используем в качестве рабочего такую дефиницию: стиль - это парадигматическое свойство речевой системы определенного языка; ситуативно обусловленный стереотипный способ осуществления вербальной коммуникации как целенаправленной человеческой деятельности на основе общественно осознанного выбора определенных языковых средств и принципов их интеграции в речи. Сложность и дискуссионность проблемы определения стилей обусловила различие подходов к их классификации. Д.Э. Розенталь, анализируя различные типологии стилей, пишет: «Расходятся точки зрения и на систему стилей литературного языка. В основу классификации кладутся разные принципы, не всегда совпадает используемая для обозначения близких понятий терминология, различно число выделяемых стилей» [1987: 21]. Развитие в настоящее время новых речевых жанров, особенно в средствах массовой коммуникации, обусловило «расшатывание» строгой системы стилей речи. Гибридность их резко возрастает. В связи с этим возникает потребность соотносить стиль с моделью поля. Идею такого моделирования выдвигает М.Н. Кожина, вводя понятие функциональной се-мантико-стилистической категории на основе разработанной в русистике концепции А.В. Бондарко. Функциональная се-мантико-стилистическая категория характеризует язык в реальной речевой деятельности, в реальной (а не только потенциальной) коммуникации, включая компоненты неязыковой действительности [Кожина 1989: 13-14]. Функциональная се-мантико-стилистическая категория представляет систему речевых средств разных уровней, обусловленную речевыми целями и путями их достижения в различных сферах.
Степень ее наполненности и гармоничности является признаком полноценного стиля [Непийвода 1997: 8]. Думается, можно говорить не только о данной категории, но и функциональном поле стиля, ядром которого является относительно стабильные речевые жанры и актуализированные тексты с набором традиционных для того или иного стиля целей, речевых средств, особенностей интерактивности; а периферией - гибридные, маргинальные жанры и тексты, использующие средства других стилей, что обусловливает зоны пересечения функциональных полей стилей. Ю.Г. Пер-лина моделирует стилистическое поле на основе лишь типа текста, а не стиля, однако интересным представляется ее замечание о периферии: «На периферии стилистического поля располагаются всевозможные жанровые модификации и гибридные образования, удерживаемые в орбите макрополя как минимум одной доминантой и набором факультативных стилевых черт...» [2000: 294]. Одной из важных задач функциональной стилистики, наиболее актуальных для лингвистической теории текста и коммуникации, всегда оставалось рассмотрение фигур речи как стилистических приемов. Первоначально фигуры речи изучались в античной риторике и поэтике как искусстве прозаической и поэтической речи (Аристотель V в. до н.э., Анак-симен IV в. до н.э.; Горгий V-IV в.в. до н.э., Цицерон I в. н.э., Квинтилиан, Цецилий I в. н.э. и др.). Фигурой речи считалось обновление формы речи при помощи некоего искусства. Такое обновление, считал сицилийский софист Горгий, возможно путем «обмана», т.е. создания иллюзий на основе метафор и так называемых «горгиевых фигур».
Фигура речи в стилистике не имеет однозначного определения, что связано с неоднозначностью толкования данного термина в самой риторике, а также с различным пониманием выразительных и изобразительных средств и с разнообразием классификаций стилистических средств вообще [см. Арнольд 1990: 55]. И.Р. Гальперин определял стилистический прием как «намеренное и сознательное усиление какой-либо типической, структурной и/или семантической черты языковой единицы (нейтральной или экспрессивной), достигшее обобщения и типизации и ставшее таким образом порождающей моделью» [Galperin 1971: 29-30]. И.В. Арнольд подвергает сомнению намеренность и целенаправленность стилистических приемов, ибо у читателя нет данных, намеренно или интуитивно употреблено выразительное средство [1990: 55]. В стилистике декодирования предлагается, наряду с рассмотрением отдельных элементов как стилистических приемов, подход более высокого уровня к описанию текста как целостной единицы на основе принципов выдвижения (foregrounding) как «способов формальной организации текста, фокусирующих внимание читателя на определенных элементах сообщения и устанавливающих семантически релевантные отношения между элементами одного или чаще разных уровней» [Арнольд 1990: 63]. Главными и наиболее 106 изученными типами выдвижения являются сцепление как появление сходных элементов в сходных позициях, конвергенция как схождение в одном месте пучка стилистических приемов и обманутое ожидание как нарушение предсказуемости. Однако типы выдвижения все же базируются на стилистических приемах, для характеристики которых классическим является приведенное выше определение И.Р. Гальперина. Не рассматривая вопроса о множественности их классификаций, разграничим наиболее регулярные фигуры речи на фонетико-смысловые, графико-смысловые, семантико-смысловые, структурно-смысловые. К числу фонетико-смысловых фигур относятся звукопись:
ассонанс (от лат. assono - откликаюсь) - звуковой повтор однотипных гласных: Принакрытые сереньким ситцем этих северных бедных небес (Есенин); аллитерация (от лат. ad - к, при, littera- буква) -звуковой повтор согласных: Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор (Маяковский); созвучие - повтор совокупности звуков: Волна на волну набегала, волна погоняла волну (Лермонтов). Фонетико-графической фигурой является графой - графическая фиксация индивидуальных произносительных особенностей говорящего; Кэк Смэтришь! Кэк смэт-ришь, казак? (Шолохов) [Кухаренко 1988: 18]. Графико-смысловые фигуры представлены дефисацией -дефисным написанием цельного слова с определенной выразительной целью: Не по-ни-ма-ю!; анаграммой - графической зашифровкой слова: Ну вот теперь у вас дляразговоров будет Дня на три тема. И верно в вас к себе участие возбудит не Миллер - Эмма (Лермонтов) - зашифровка Ми-л-лер - Михаил Лермонтов; Эмма - М. Мартынов; кавычками - как выразительным средством: Ты знаешь, что за «дело» тебя ждет?; вопросительным, восклицательным, вопросительно-восклицательным и другими знаками: За короткий срок Царев еще дважды уличался в серьезных нарушениях закона, но каждыйраз его освобождали от уголовной ответственности; ссылаясь на то, что он характеризуется положительно (?!), правонарушение совершил впервые (?!!) и чистосердечно раскаялся (!t!.)', фонетическим каламбуром - столкновением сходных звучаний в разных словах: Даже к финским скалам бурым подъезжаем с каламбуром - и другими средствами (многоточием, отсутствием знаков препинания). Семантико-смысловые фигуры - наиболее обширная группа, частью которой являются тропы. Когнитивная природа тропов могла бы быть охарактеризована как репрезентация языковыми средствами неистинной, не соответствующей пропозиции информации, высвечивающейся в ассоциативно-терминальной части концепта. Ю.М. Лотман подчеркивал, что троп как фигура речи одновременно включает в себя и элемент иррациональности (эквивалентность заведомо неэквивалентных и даже не располагаемых в одном ряду текстовых элементов), и характер гиперрациона-лизма, связанный с включением сознательной конструкции непосредственно в текст риторической фигуры [1992, 1: 160]. Тем самым троп в целом творчески интенционален (в этом его рацио) и по своей когнитивной природе семиотически неистинен, иррационален. Ю.М. Лотман отмечал: «В неориторике последних десятилетий делаются многочисленные попытки уточнить значения как тропов вообще, так и конкретных их видов (метафора, метонимия, синекдоха, ирония) в соответствии с современными лингво-семиотически-ми идеями» [1992,1:170]. P.O. Якобсон выделял два вида тропа: метафору как замещение понятия на парадигматической оси структуры языка (in absentia) и метонимию как замещение на синтагматической оси (in praesentia), - разграничивая их функционально: метафору - для поэзии, метонимию - для прозы [Jakobson 1963: б7]. Дискуссия о тропах представителей льеж-ской группы и У. Эко состояла в определении звена первичности переноса: от метонимии к метафоре или от синекдохи к метафоре и метонимии - и завершилась рассмотрением общей природы и механизма порождения тропов в тексте. Семантико-смысловые фигуры лишь отчасти имеют природу тропов. К ним относятся: метафора - скрытое сравнение, осуществляемое путем применения названия одного предмета к другому и выявляющее таким образом какую-нибудь важную черту второго [Арнольд 1990: 83] (в когнитивной науке концептуальная метафора объясняется как процесс понимания одной концептуальной области в терминах другой [Lakoff, Johnson 1980: 5]): В его голосе был лед, -в том числе олицетворение (прозопопея); аллегория - «выражение отвлеченной идеи в развернутом художественном образе с развитием ситуации и сюжета» [Арнольд 1990: 88]; метонимия - семантический перенос по смежности {Только слышно по улице где-то одинокая бродит гармонь); сравнение -образная трансформация грамматически оформленного сопоставления (Гарун бежал быстрее лани (Лермонтов)); гипербола - преувеличение (Тысячу раз тебе говорил)', мейо-зис (греч. meiosis) - преуменьшение (это влетит в копеечку, осиная талия}, в том числе литота - прием отрицания отрицания через преуменьшение (Не без твоей помощи: Это недурно); ирония (греч. eironeia - притворство) - употребление слов в смысле, противоположном буквальному: англ. to enjoy her majesty's hospitality - пользоваться гостеприимством ее величества, т.е. сидеть в тюрьме (Ирония может распространяться на весь текст и «приобретать общесемиотическую значимость» [Мороховский и др. 1991: 183]); амплификация (лат. amplification - расширение) - нагнетание синонимических тропов или однородных конструкций: Я вас прошу, я вас очень прошу, я умоляю; антитеза (греч. antithesis - противоположение) - противополагание контрастных понятий: Я царь, - я раб, - я червь, - я бог (Державин); Была без радостей любовь, разлука будет без печали (Лермонтов); оксимо-рон (греч. oxymoron - остроумно-глупое) - сочетание противоположных, семантически несовместимых понятий: Жар холодных чисел (Блок); перифраза- замена понятия его дескрипцией, может быть основана на метафоре, метонимии: Все флаги в гости будут к нам: типами перифразы являются эвфемизм и табу (позаимствовал вместо украл}; glass maintenance engineer - мойщик окон, т.е. инженер по поддержанию стекол в порядке; серый вместо волк; семантический каламбур - игра слов, намеренное соединение двух значений (мерцающее значение) с целью создания комического эффекта: В приемной сидел сногсшибательный секретарь –любого сшибет с ног; паронимическая аттракция - сочетание паронимов: В теле - как в трюме, в душе - как в тюрьме; Божеству ли с убожеством спорить (Цветаева) [см. Северская 1988:212-223]. Особо рассматривается эпитет, который совмещает экспрессивность семантики с определенной синтаксической позицией. Это определение или обстоятельство метафорического, метонимического или экспрессивно-эмоционального типа, передающие субъективное отношение автора [Арнольд 1990: 88]: тополей седая стая (Багрицкий). К структурно-смысловым фигурам относятся анафора (греч. anaphora - вынесение вверх): Где носит все печать проклятья. Где полны ядом все объятья. Где счастья без обмана нет (Лермонтов); эпифора (греч. epiphora - повторение) - повтор конечных строк: Не станет нас! А миру хоть бы что. Исчезнет след! А миру хоть бы что" (Хайям); симплока (греч. symploke - сплетение) - сочетание анафоры и эпифоры: Этот человек сделал все, чтобы увидеть Вас. Этот человек специально приехал, чтобы увидеть Вас; анадиплозис (подхват) - слово, которым заканчивается первое предложение, начинается второе: Придет он большое, как глоток. Глоток воды во время зноя летнего (Рождественский); рондо (охват) - слово, начинающее одно предложение, заканчивает второе предложение: Благодарю' Вчера мое признанье и стих мой ты без смеха приняла; Хоть ты страстей моих не поняла, Но за твое притворное внимание благодарю (Лермонтов); эллипс (греч. elleipsis - выпадение, опущение) - пропуск структурно необходимого элемента: Не тут то [было]. Море не горит (Крылов); умолчание (апосиопеза) - умышленное незавершение высказывания: Вот он вернется. И тогда../, парцелляция (фр. parcelle - частица) - разделение предложения на отрезки или присоединение короткого предложения к длинному {пуант}: И снова. Гулливер. Стоит. Сутулясь (Антокольский); параллелизм - тождество синтаксического построения двух контактных предложений: В каком году -рассчитывай. В какой земле - угадывай (Некрасов); градация (лат. gradatio - повышение) нагнетание или ослабление силы однородных выразительных средств: Не жалею, не зову, не плачу (Есенин); Дама, не боящаяся самого дьявола и даже мыши (Твен); инверсия (перестановка) - изменение обычного порядка слов, частей предложения: Твоих оград узор чугунный (Пушкин); апокойну - объединение двух предложений в одно высказывание: Там сидит человек тебя ждет; пролепса - наличие вербального замещаемого перед местоимением: Кофе-то, он горячий; солецизм (греч. soloikismos) - неправильный языковой оборот, не нарушающий смысла: Сколько время?; играть значение; бессоюзие и многосоюзие (асиндетон и полисиндетон) - отсутствие союзов или наличие однотипных союзов в предложениях: И липы чахли. И смородинник в бурьяне чах, и малина по огородам одичала (Астафьев). К числу гибридных семантических и структурных фигур принадлежат хиазм и зевгма: хиазм (греч. chiasmos - перекрещивание) - перемена позиций двух смежных отрезков текста: Мы едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть; зевгма - соединение грамматически и семантически разнородных слов и сочетаний: Я пил чай с женой, с лимоном и с удовольствием. Выбор фигур речи и принципов выдвижения зависит от типа текстемы, речевого жанра, авторских целей и стратегий, определяющих сильные позиции сообщения, и т.д. 2.7. Герменевтика Герменевтика (от греч. hermeneutikos - разъясняющий, истолковывающий) - наука, возникшая еще в античности, первооснова современной интерпретации текстов. В древности герменевтика рассматривалась как искусство толкования текстов, их перевода, основанное на грамматическом исследовании языка, изучении исторических данных, связанных с конкретным типом литературного произведения. Тем самым, герменевтика была учением об интерпретации внутреннего, глубинного смысла исторических текстов. Неугасающий доныне интерес к герменевтическим проблемам объясняется тем, что любое знание (философское, историческое, филологическое и т.д.) имеет интерпретационный характер. В.Г. Кузнецов подчеркивает: «Интерпретация есть неустранимый момент, форма и способ функционирования философских знаний. Новое философское знание всегда является результатом интерпретации» [1991: 4]. Следовательно, в основе герменевтики лежит глубокая диало-гичность. Вступая в диалог с текстами, гуманитарное знание преодолевает собственную энтропию и порождает энтропию, являющуюся толчком к познанию и новому знанию. Возникновение герменевтики имело глубокие психокогнитивные основания: интерпретаторы «вчувствывались» в текст, моделировали содержание текста на основе собственной когниции и психики. Герменевтика возникла в пограничных областях философии, психологии, риторики, лингвистики, находящихся в одном историко-культурном контексте, и длительное время была философским учением, объектом которого был текст, а предметом - его понимание. Г.А. Антипов подчеркивает: «Границы герменевтики довольно неопределенны. Существует весьма разные трактовки ее предмета. Герменевтику рассматривают как искусство и теорию истолкования текстов, как формулу историзма, методологию гуманитарного познания, методологию научного познания вообще, философскую онтологию и способ философствования, вид социальной терапии и т.д.» [1989: 23]. Истоки герменевтики следует искать в древнегреческой философии и филологии как искусстве понимания изречений жрецов, оракулов. Возникновение термина связано с именем бога Гермеса - посредника между волей богов и людьми. Герменевтические исследования времен античности, ориентированные на диалогические соотношения познающего субъекта и текста как объекта познания, оказали влияние на становление антропоцентрического подхода к текстовому анализу, а также культурологического направления в текстологии. Однако «герменевтическую традицию, - считает Г.А. Антипов, - нельзя изображать в виде некоего непрерывного гомогенного потока, периодически наполняемого новыми именами, фактами и суждениями, без качественных скачков, смены одних фаз другими» [1989: 25]. Не претендуя на роль такого описания, мы остановимся лишь на тех герменевтических теориях, которые имеют отношение непосредственно к лингвистической теории текста и коммуникации. Особенно плодотворным была разработка учения о текстах и их толкованиях в Александрийской школе, вобравшей в себя достижения греко-латинской и восточной философии. Основными герменевтическими направлениями данной школы были контекстуально-историческое изучение текстов на основе контекста эпохи, антропоцентрически-адресат-ный подход к толкованию текста с позиций читателя, разработка грамматики текста (Аполлоний Дискол), в частности, связей различных акциденций (частей речи), анафорических элементов текста; нормирование литературного языка на основе аллегории и аналогии (ср. Пергамская школа придерживалась обратного принципа - аномалии). В средние века герменевтика становится учением об интерпретации священных текстов, в частности. Библии (экзегетика). В трудах Августина (354-^30 г.г. н.э.), библейского герме-невта, содержатся важные положения, актуальные и сегодня для теории текста и коммуникации: о собственном и переносном значениях слов, тропах, о понимании и объяснении (понимаю, объясняя) на основе контекстуальной интерпретации, о боговдохновенности текста и читателя как соразмерности творческих потенциалов автора и адресата, рассматривающейся Ф. Шлейермахером как принцип конгениальности, а сейчас - как коммуникативная универсалия гармонизации. Поскольку еще в античной герменевтике зародился спор об однозначности или многозначности знака, Августин, сторонник однозначности, полемизировал с многозначными теориями интерпретации. В эпоху протестантизма (XVI в.) в герменевтике примиряются теории одно- и многозначности на основе контекста, который обусловливает многозначность в принципе однозначного слова, текста, порождая смысл в противовес значению. Введя понятие герменевтического круга М. Флациус постулирует его как взаимное отношение интерпретируемого слова (части) к целому (контексту). Этот принцип чрезвычайно важен для лингвистической теории текста и коммуникации, ибо в нем уже были заложены контекстуально-ситуативная погруженность текста, его дискурсивная природа. Герменевтический анализ у М. Флациуса рассматривался как челночная операция от знака к значению, затем к смыслу в контексте (от части к целому) и от целого контекста к смыслу, значению, знаку (от целого к части). Наверное, в этих двух векторах и усматривал М. Флациус различие между пониманием и интерпретацией как целью и методом. Важной и перспективной была также идея М. Флациуса об обязательном учете при герменевтическом анализе цели и замысла автора, что позднее нашло отражение в концепции интенциональности и мотиви-рованности текста, коммуникации. В мысли М. Флациуса об усложнении понимания текста в зависимости от отдаленности автора и интерпретатора также заложено зерно идеи X. Рейхенбаха о троичности текстового времени. Эпоха Возрождения придала герменевтике особое значение, ибо она возродила наследие античности, и на основе истори-ческого подхода герменевтика обратилась к его переводу и интерпретации. Важнейшими герменевтическими принципами становятся учет исторического контекста, целевая установка интерпретации на согласие и сокращение дистанции между автором и читателем, выявление логических и психологических основ герменевтики (Ф. act, Ф. Бэкон, И. Хладениус). Возникает перспективная ныне в лингвистике текста идея разграничения понимания и интерпретации (объяснения): объяснять значит излагать понимаемое (Ф. Аст), т.е. понимание предшествует интерпретации. Философский общеметодологический статус науки герменевтика приобретает в XIX веке в работах Ф. Шлейермахера. Введя понимание в философскую понятийную систему, ученый рассматривает его диалогически: как абстрактный диалог автора с читателем, так и естественный диалог последнего с текстом. Ф. Шлейермахер соединил языковое и психологическое «взаимобытие» понимания как объективное и субъективное на основе предметно-содержательного и индивидуально-личностного порождения текста. Критикуя Ф. Аста за различение понимания и интерпретации, он относил первое к толкованию смысла текста, а второе - к диалогу читателя с автором. Философ расширил понятие герменевтического круга до уровня диалогических отношений текста как отдельного с богатством языка и историей времени автора как целого. Двувекторность понимания от части к целому и от целого к части осложняется у Ф. Шлейермахера новым вектором - сменой гипотез о целом, их синтезом, рекурсивным пониманием части. Примечательно, что учение Ф. Шлейермахера о четырех способах понимания нашло отражение в положениях о двойственности смысла текста и вариативности его интерпретации: автор и читатель исходят из речи на основе общности языка, из их знаний языка, и речи как фактов души, т.е. смысла, порожденного авторским сознанием и интерпретируемого читательским «я». Герменевтический лозунг Ф. Шлейермахера понимать его труд лучше, чем он сам, подвергался критике последователями, однако глубина его логики в том, что интерпретатор, отдаленный от автора и изучающий его язык и эпоху и видящий текст в его последующей диалогичности, может увидеть больше и объяснить точнее. В. Дильтей усматривал в этом лозунге идею бессознательности творчества, которое переводится интерпретатором в знание. А.А. Потебня возвел этот лозунг в закономерность: «Слушающий может гораздо лучше говорящего понимать, что скрыто за словом, и читатель может лучше самого поэта постигать идею его произведения» [1976: 181]. Современником Ф. Шлейермахера был создатель собственно лингвистической герменевтики В. Гумбольдт, выдвинувший принципы деятельностности понимания как деятельно-стности духа в языке (см. раздел 1), важности языка для процессов взаимопонимания, внутренней формы языка, связывающей воедино звук и идею, т.е. лингвистическое сознание. По мнению В.Г. Кузнецова, «В. Гумбольдт, сохраняя психологию в качестве научного стандарта, вводит в основание герменевтических методов языкознание» [1991: 91]. Законом понимания текста Гумбольдта - Потебни является объективность субъективизма адресата: «Люди понимают один одного не таким образом, что на самом деле передают один другому знаки предметов, а таким образом, что затрагивают то же звено цепи чувственных представлений и понятий, дотрагиваются до той же клавиши своего духовного инструмента... Понимание другого осуществляется через понимание самого себя» [Потебня 1976: 112]. В конце XIX и начале XX в. последователи Ф. Шлейерма-хера В. Дильтей, Э. Гуссерль, Ф. Ницше, М. Хайдеггер, Г.-Г. Га-дамер, Э. Бетти и др. осуществили перевод идей герменевтики в философско-методологический контекст, выявив в ней статус универсальной методологии, направленной на рассмотрение понимания как момента бытия человека, а языка как дома этого бытия. Важнейшими положениями этих философов, актуальными сегодня, стали: 1) тезис об интерпретации как универсальной категории, систематизирующей хаос реальности (Ф. Ницше), т.е. человек как гносеологический центр категоризует мир, используя для этого язык; 2) разработки феноменологической редукции как «ухода в альтернативный мир» текста (Э. Гуссерль); 3) положение об антиципации, т.е. предвосхищающем, прогностическом чтении текста с ожиданием определенного смысла (М. Хайдеггер); 4) концепция о противопоставлении эмпирически познаваемого и познаваемого лишь путем приписывания разумом смысла (А. Уайтхед), т.е. некоего внутреннего рефлексивного опыта, по Дж. Локку; 5) тезис об интерпретационной гипотезе предрассудка, на которую опирается понимание (Э. Бетти, Г.-Г. Гадамер); 6) положение о духовно значимом переживании реципиентом усмотренного смысла при освоении мира (В. Дильтей); 7) предположение о встроенности при порождении текста внутренней программы интерпретации (Э. Бетти). С герменевтическими проблемами связано также направление логического позитивизма (Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Вит-генштейн и др.). Абсолютизируя логический анализ языка как средство очищения науки от бессмыслицы, позитивисты опирались на такие принципы, актуальные для герменевтической проблемы понимания: 1) Всякое знание есть знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии; 2) То, что дано в чувственном восприятии, абсолютно достоверно для нас; 3) Все функции знания сводятся к описанию. Г. Фреге выдвинул концепцию идеального языка без алогизмов, нелепостей, неоднозначности, неточности, присущих человеческим языкам. Лишь такой идеальный язык будет истинным, не обманутым грамматикой, и не потребует контекста, необходимого для определения смысла слов естественных языков. Логические позитивисты оперировали предложением, а не текстом, однако их суждения о невозможности понимания составных частей отдельно от целого (Л. Витгенштейн) могут быть экстраполированы на текст. Причем контекст у Л. Витгенштейна распространяется не только на языковое целое, но и на все «правила языковой игры», т.е. ситуации общения, в том числе выбор тактики субъекта в игре.
Дата добавления: 2017-01-14; Просмотров: 430; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |