Сакральная и профанная информационная машина

Ожидания спасения были неотделимы от тех­нологических нововведений промышленного ка­питализма. Важнейшие изобретения, такие как паровой двигатель, железная дорога, телеграф и телефон (Pool, 1983) приветствовались как масса­ми, так и элитами как средства достижения свет­ской трансцендентности. Их скорость и мощь, го­ворилось повсюду, разрушит земные ограничения времени, пространства и дефицита. В первые без­мятежные дни своего существования эти изобрете­ния стали сосудами для переживания экстатиче­ского облегчения, инструментами для принесения райского блаженства на землю. Техники и инже­неры, которые разбирались в этих новых техноло­гиях, возвысились до статуса светских священни­ков. Однако в этом техническом дискурсе машина стала не только Богом, но и дьяволом. В начале девятнадцатого столетия луддиты набрасывались на прядильные машины, как если бы это были

ГЛАВА 7

идолы, проклятые еврейскими патриархами. Уильям Блейк порицал «мрачные сатанинские мельницы». Мэри Шелли написала роман «Фран­кенштейн, или Современный Прометей» об ужа­сающих последствиях попытки Виктора Фран­кенштейна создать самую «грандиозную» машину в мире. Готический жанр представлял собой вос­стание против Века разума и настаивал на том, что в мире по-прежнему нагнетаются мрачные силы, силы, которые часто и олицетворяла собой техни­ка. Ирония заключалась в том, что от этих-то сил и нужно было спасти современную эпоху. Суще­ствует прямая связь между этим возрождением готики и весьма популярной киноэпопеей «Звезд­ные войны» Джорджа Лукаса (Pynchon, 1984). В сегодняшней научной фантастике техника пере­плетается со средневековыми готическими моти­вами, зло противостоит добру и звучит обещание спасения от ограничений места и времени и даже от самой смертности.

Компьютер - новейшая и определенно одна из самых могущественных технических инноваций современной эпохи, но его символическое осмыс­ление происходило в основном точно так же, как и в прежних случаях. Культурная структура техни­ческого дискурса твердо оформлена. С теоретиче­ской точки зрения, появление в западном обществе компьютера напоминает гораздо более громкое по­явление капитана Кука на Сандвичевых островах. По словам Маршалла Салинза (1981: 31), это было событие, «которому придавала значимость и эф­фект имевшая место система».

Хотя, разумеется, с 1944 по 1975 год делались и обыденные оценки компьютера, оценки, где о

ГЛАВА 7

нем рассуждали в рациональном, научном и «ре­алистичном» ключе, эти оценки бледнеют в срав­нении с трансцендентальным и мифологическим дискурсом, исполненным риторики спасения и проклятия в отношении исполнения желаний⁹. В отчете журнала «Тайм» о первой встрече компью­тера и широкой публики в 1944 году эта машина рассматривалась как сакральный и мистический объект. «Покрывало сняли» с «загадочной панели длиной в пятьдесят футов, покрытой рычагами, проводами, счетчиками, приборами и переключа­телями». Предположение о связи этого прибора с высшими, даже космическими силами напраши­валось само собой. «Тайм» писал, что торжествен­ное открытие произошло «в присутствии высших офицеров флота», и пообещал читателям, что но­вая машина решит проблемы «на земле, а также те проблемы, что ставятся вселенной на небесах» (Т8/44). В последующие годы такой сакральный статус был развит в деталях.

Чтобы быть сакральным, некий предмет дол­жен быть резко отделен от соприкосновения с обы­денным миром. В массовой литературе постоянно говорилось о том расстоянии, которое разделяет

⁹ Приведенные ниже данные - отрывки из тысяч статей, написанных о компьютере с момента его появления в 1944 году и до 1984 года. Для исследования я отобрал девяносто семь статей из десяти популярных американских журналов с массовой аудиторией: «Тайм» (Т), «Ньюсуик» (N), «Бизнес Уик» (BW), «Форчун» (F), «Сатердей Ивнинг Пост» (SEP), «Попьюлар Сайнс» (PS), «Ридерс Дайджест» (RD), «Ю.С. Ньюс энд Уорлд Репорт» (USN), «МакКоллс» (Мс) и «Эсквайр» (Е). Цитируя эти источники или ссылаясь на них, я сначала указываю название журнала, затем месяц и год: например, Т8/63 означает статью в журнале «Тайм», опубликованную в августе 1963 года. Эти избранные статьи были отобраны не произвольно, а в зависимости от их ценности для интерпретационных мотивов настоящего очерка. Я хотел бы поблагодарить за помощь Дэвида Вулайна.

ГЛАВА 7

компьютер и несведущую публику, и сопровожда­ющей его тайне. В другом отчете о церемонии от­крытия 1944 года в «Попьюлар Сайнс», ведущем журнале для техников-любителей, первый ком­пьютер описывался как электрический мозг, гудя­щий «за полированными панелями», спрятанный в «кондиционированном подвале» (PS10/44). Этот образ не изменился и через двадцать лет. В 1965 году новый и намного более мощный компьютер осмыслялся точно так же, как «уединенное чудо», работающее в «кондиционированной изоляции комнаты обработки данных компании». «Тайм» следовал дискурсу сакральных технологий, ис­пользуя выражения, которые невозможно было не узнать: «Компьютеры, поставленные ряд за рядом в кондиционированных комнатах, обслу­живающиеся бодрыми молодыми людьми в белых рубашках, мягко передвигающимися среди них, как священники, которые отправляют службу в святилище, тихо выполняют свою работу и по большей части остаются невидимыми для публи­ки» (Т4/65).

Предметы изолируются, потому что, как счи­тается, они наделены таинственной силой. Связь между компьютером и установленными центрами харизматической власти вновь и вновь подчерки­вается в массовой литературе. Время от времени проводится аналогия между компьютером и са­кральными объектами на земле. «Ньюсуик», опи­сывая церемонию открытия нового и более слож­ного компьютера в 1949 году, назвал его «настоя­щим героем» торжества и сказал, как будто речь шла об особе королевской крови, что он «устраива­ет прием при дворе в компьютерной лаборатории

ГЛАВА 7

наверху» (N11/49). Тем не менее часто появлялись и более прямые отсылки к космической мощи ком­пьютера и даже к его сверхчеловеческому статусу. В статье о первом компьютере журнал «Попьюлар Сайнс» сообщил, что «всеобщие представления о вселенной и обо всем, что в ней есть, перевернут­ся из-за колонок цифр, которые напечатает этот монстр» (PS10/44). Пятнадцать лет спустя знаме­нитый технический специалист заявил на страни­цах выходившего большим тиражом литератур­ного журнала, что «будут приведены в движение силы, чьи конечные последствия для понятий до­бра и зла неизмеримы» (RD3/60).

По мере того как эта машина делалась все бо­лее сложной и вызывала все больший священный трепет, люди начали открыто говорить о ее боже­ственных силах. Новые компьютеры «отдают ке­сарю кесарево, рассылая ежемесячные счета, а... богу богово, подсчитывая голоса католических епископов мира» (Т4/65). Была популярной шут­ка о том, что один ученый попытался поставить свой компьютер в тупик вопросом о том, есть ли Бог. «Компьютер немного помолчал, а затем от­ветил: «Теперь есть»» (N1/66). Рассчитанное на массовую аудиторию еженедельное издание опи­сывало компьютер как нечто сверхчеловеческое -«безупречная память, невероятная скорость мате­матических вычислений [и] полная беспристраст­ность суждений» - и приходило к очевидному умозаключению: «Этот полупроводниковый про­рок может помочь церкви приспособиться к совре­менным духовным потребностям» (ТЗ/68). Лидер одной национальной церкви описывал библию как «квинтэссенцию человеческого опыта» и заявлял,

ГЛАВА 7

что компьютеры могут обработать даже более ши­рокий диапазон «опыта относительно того, как людям следует себя вести». Сделанный из этого вывод подчеркнул глубоко укоренившуюся связь между компьютером и космической силой: «Ког­да мы хотим обратиться к божеству, мы идем к компьютеру, потому что это самое точное из имею­щихся приближение к Богу» (ТЗ/68).

Если некий предмет носит сакральный харак­тер и непроницаем для профанного мира, то сам по себе доступ к его силам становится проблемой. Священники выступают как посредники между божественным и мирским. Как заявил один ве­дущий специалист, хотя почитателей компьюте­ра множество, «пока что только профессионалы понимают, как соединяются все эти элементы и к каким долгосрочным социальным, экономиче­ским и политическим последствиям это приведет» (RD5/60). Обычно ошибочные предсказания о судьбе компьютера приписывались «непрофессио­налам» (BW3/65). Снова и снова подчеркивалось, что для того, чтобы овладеть знанием компьютера, необходим невероятный объем обучения и уедине­ние. Нужно разрабатывать сложные новые проце­дуры. Чтобы освоить управление новым компью­тером, появившимся в 1949 году, специалисты «месяцами занимались буквально днем и ночью» (N8/49). Число людей, способных к такому суро­вому обучению, было жестко ограничено. Уста­новление «связей между человеческим обществом и мозгом робота» (N9/49) требовало «новой расы ученых». «Новый вид ученых, [который] появил­ся для обслуживания этих машин, - писал «Тайм» шестнадцать лет спустя, - превратился в торже-

ГЛАВА 7

ственных жрецов компьютера, сознательно обосо­бившихся от обычных дилетантов [и] говорящих на понятном лишь посвященным языке, насчет которого многие подозревают, что это просто спо­соб вводить в заблуждение посторонних» (Т4/65). В статье предсказывалось: «Появится маленькое, почти изолированное общество людей, хорошо вза­имодействующих с продвинутым компьютером. Они вступят со своими машинами в отношения, которые недоступны среднему человеку. Те, у кого есть талант в этом деле, будут развивать его с дет­ства и обучаться так же усердно, как танцовщица классического балета». Удивительно ли, что, рас­сказывая о новинках компьютерного мира десять лет спустя, «Тайм» (1/74) решил, что читателям будет интересно узнать, что в среде этой узкой группы посвященных программистов появилась новая и очень популярная компьютерная игра под названием «Жизнь»? Отождествление компью­тера с Богом, а работающих с компьютером лю­дей - со священными посредниками указывает на культурные структуры, которые не изменились и за сорок лет.

Итак, взаимодействие с космическим компью­тером, обеспечивавшееся этими жрецами техни­ки, разумеется, должно было перевернуть земную жизнь. Однако, как и предшествовавшие ему рево­люционные технологии, компьютер олицетворял собой как сверхчеловеческое зло, так и сверхчело­веческое добро. Как подчеркивал Клод Леви-Строс (1963), культурные коды, определяющие предмет, впервые конструируются посредством наименова­ния. В период сразу после появления компьютера предпринималось множество попыток дать имя

ГЛАВА 7

этой новой думающей машине, и эти попытки сле­довали бинарной схеме, описанной Дюркгеймом и Леви-Стросом.

В результате означающие были похожи друг на друга и являли собой длинный ряд сакральных и профанных ассоциаций, создавших плотное семан­тическое поле для технического дискурса. Один из наборов названий вскрывал пугающие пропорции компьютера и устрашающие последствия его дея­тельности. Компьютер называли «колоссальным устройством» (Т8/44, N8/49), «фабрикой цифр» (PS10/44), «горой оборудования» (PS10/44), «чу­довищем» (PS10/44, SEP 2/50), «дредноутом от математики» (PS10/44), «зловещим изобретени­ем» (PS10/44), «гигантом» (N8/49), «математиче­ским роботом» (N8/49), «чудотворным роботом» (SEP 2/50), «маньяком» (SEP 2/50) и «чудовищем Франкенштейна» (SEP 2/50). Когда в 1949 году «Тайм» (9/49) объявил о появлении нового, боль­шего компьютера, журнал приветствовал «вели­кие машины, прогрызающие себе путь через океан цифр, как кит, пасущийся на планктоне», и за­явил, что компьютеры издают рев, подобно «улью механических насекомых».

Журналисты и технические специалисты так­же, напрямую противореча этим профанным наи­менованиям, давали имена компьютеру и его со­ставным частям с помощью аналогий с предполо­жительно невинным и, несомненно, обладающим сакральным статусом человеческим существом. Компьютер называли «сверхмозгом» (PS10/44) и «гигантским мозгом» (N8/49). В сочетании с ау-диоустройством он превращался в «ребенка-ум­ницу с ломающимся голосом» и в «единственный

ГЛАВА 7

механический мозг с нежным сердцем» (N10/49). Его «физиология» (SEP2/50) стала предметом обсуждения. Компьютеры, в дополнение к уже имевшемуся мозгу, наделялись «внутренней па­мятью» (Т9/49), «глазами», «нервной системой» (SEP2/50), «пульсирующим сердцем» (Т2/51) и «женским нравом» (SEP2/50). Было объявлено, что у них будут «потомки» (N4/50), а позднее ста­ли говорить и о «семьях» и «поколениях» (Т4/65). Наконец, рассуждали и о развитии. «Тайм» объ­явил (Т4/65), что, «едва выйдя из подросткового возраста», компьютер вот-вот вступит во «внуши­тельную зрелость». Однако это может произойти невротическим образом, потому что создатели пре­вратили его в избалованного и почти что обожае­мого ребенка»¹⁰.

Период лихорадочного поиска имен быстро со­шел на нет, но те внушающие священный трепет силы добра и зла, символами которых выступа­ли эти имена, до сих пор сражаются в смертель­ной битве. Риторика спасения преодолевает этот дуализм в одном направлении, риторика апока­липсиса - в другом. С точки зрения структуры, оба эти движения могут рассматриваться как преодолевающие бинарную оппозицию за счет представления третьего термина. Но на карту здесь поставлены и более основательные эмоци­ональные и метафизические проблемы. Дискурс компьютера стал эсхатологическим, поскольку считалось, что компьютер затрагивает вопросы жизни и смерти.

¹⁰ Многие их этих антропоморфных описаний, появившихся в «харизматический» период существования компьютера, с тех пор стали обычным делом в технической литературе, например, такие термины, как «память» и «поколения».

32 Культурсоциология

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Поначалу спасение определялось в узких мате­матических рамках. Новый компьютер должен был «в мгновение ока» (Т9/49) решить проблемы, над которыми «люди бились годами» (PS10/44). Уже к пятидесятым годам спасение стали пони­мать гораздо более широко. «Да приидет револю­ция!» - гласил заголовок к статье об этих новых предсказаниях (Т11/50). В ней описывался широ­кий и визионерский идеал прогресса: «Думающие машины принесут с собой более здоровую, более счастливую цивилизацию, чем те, что были из­вестны когда-либо ранее» (SEP2/50). Теперь люди смогут «решить свои проблемы безболезненным электронным образом» (N7/54). Например, само­леты смогут достичь пункта назначения «без ма­лейшей помощи пилота» (PS1/55).

К 1960 году социальный дискурс в отношении компьютера стал по-настоящему хилиастиче-ским. «Наступает новый век в человеческих от­ношениях», объявил один из главных экспертов (RD3/60). Как и в любых высказываниях эсхато­логического характера, точное время наступления обещанного спасения неясно. Оно еще не произо­шло, но уже началось. Оно случится через пять или десять лет, его воздействие скоро начнет ощу­щаться, превращение неизбежно. Когда бы оно ни случилось, результат известен наверняка. «Соци­альные последствия достигнут невероятных мас­штабов» (RD3/60). «Преодолев последнее огром­ное препятствие расстояния», компьютер окажет столь же огромное воздействие и на мир природы (RD3/60). Большая часть человеческого труда бу­дет упразднена, и люди наконец обретут «свободу заниматься совершенно новыми задачами, боль-

шая часть которых будет направлена на самосо­вершенствование, на создание красоты и на пони­мание друг друга» (Мсб/65)¹¹.

Эти убеждения еще более решительно подкре­плялись в конце шестидесятых и начале семиде­сятых годов. Новые компьютеры обладали такой «потрясающей силой» (RD5/71), что могли «соз­дать гармонию из хаоса», как, согласно Книге Бытия, это сделал Бог (BW7/71). То, что «насту­пает век компьютеров», было совершенно ясно. Одним из признаков этого тысячелетнего царства будет то, что «обычный причинно-следственный ход рассуждений заменится новым пониманием» (RD5/71). Невозможно отрицать, что это было то, из чего «делаются мечты» (USN6/67). Компьюте­рам предстояло изменить все естественные силы. Они должны были вылечить болезни и гаранти­ровать долгую жизнь. Они должны были дать всем учащимся возможность легкого обучения, а лучшим учащимся — возможность совершенного обучения. Им предстояло породить мировое сооб­щество и покончить с войной. Они должны были уничтожить социальное расслоение и позволить воцариться равенству. Они должны были сделать правительства ответственными и эффективными, предпринимательскую деятельность - продуктив­ной и прибыльной, труд - творческим, а отдых -приносящим бесконечное удовлетворение.

Что касается конца света, то тут тоже было о чем поговорить. Машины всегда олицетворяли не

¹¹ В техническом дискурсе всегда описывалось превращение, ко­торое устранит человеческий труд и откроет путь человеческо­му совершенствованию, любви и взаимопонима-нию; обильные свидетельства тому предоставляют красноре-чивые описания коммунизма у Маркса.

ГЛАВА 7

только трансцендентальные надежды, но и страх и ненависть, порожденные индустриальным обще­ством. «Тайм», размышляя о новой технологиче­ской машине, однажды в истинно готической ма­нере высказался об этой глубокой двойственности. С одной точки зрения, компьютеры являют «чи­стое, безмятежное достоинство». Однако это впе­чатление обманчиво, потому что «за ним прячется кошмар пульсирующей, содрогающейся, искря­щейся сложности» (9/49).

Если взаимодействие с сакральной стороной компьютера есть средство спасения, то его про-фанная сторона грозит уничтожением. Это нечто, от чего люди должны быть спасены. Прежде все­го, компьютер создает страх деградации. «Люди напуганы» (N8/68), потому что у компьютера есть власть «запятнать или принизить человека» (RD3/60). Люди испытывают «гнев и беспомощ­ное разочарование» (N9/69). Компьютер уни­жает, потому что он объективирует; это второй огромный страх. Он приведет к тому, что «людей заменят механические существа» (Т11/50). К уча­щимся будут «относиться как к безличным маши­нам» (RD1/71). Компьютеры неотделимы от «об­раза порабощения» (USN11/67). Именно потому, что компьютеры воспринимаются как овещест­вляющие людей, они представляют собой реаль­ную опасность. В 1975 году один популярный пи­сатель сказал о своем персональном компьютере, что это - «жужжащая штучка, готовая меня вспо­роть» (RD11/75). Как правило, опасность все же заключается не в членовредительстве, а в мани­пулировании. При помощи компьютеров «рынки можно научно оснастить... настолько эффектив-

ГЛАВА 7

но, что на этом фоне диктаторы лишь смущенно покраснеют» (SEP2/50). Интеллект компьютеров может превратить их в «инструменты массовой диверсии» (RD3/60). Они могут «довести нас до наивысшего ужаса - цепей из пластиковых лент» (N8/66).

Наконец, остается вопрос катастрофы, окон­чательного приговора земному технологическому безумию, который предсказывают с 1944 года и до сих пор. Компьютеры - «[чудовища] Франкен­штейна, которые могут... разрушить самые ос­нования нашего общества» (Т11/50). Они могут привести к «беспорядкам, [которые могут] вый­ти из-под контроля» (RD4/60). «Назревает буря» (BW1/68). Существуют «кошмарные истории» об «исчезнувшем свете» (BW7/71). «Так как ком­пьютеры не могут предусмотреть возможность ошибки», «им недоступно христианское понятие искупления» (N8/66). Компьютер превратился в антихриста.

Мы проследили историю компьютера до 1975 года, до момента появления персонального ком­пьютера, самое имя которого говорит о том, что битва между человеческим и античеловеческим продолжила подпитывать дискурс, окружавший рождение компьютера. В последовавшие деся­тилетия обсуждений важную роль продолжали играть утопические и антиутопические мотивы (например, Turkic, 1984: 165-96). Однако темы разочарования и «реализма» также стали звучать чаще. Тем не менее даже после того как новости о компьютерах перешли с обложки «Тайм» в ре­кламные объявления на страницах спортивных новостей ежедневных газет, на бурлящую поверх-

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

ность культурной жизни вышли эсхатологические размышления об Интернет-революции и о новом электронном мире.

Заключение

Вернемся к трактовкам техники в рамках со­циальной науки, приведенным в данном очерке. Теперь ясно, что это вовсе не эмпирические опи­сания, основанные на объективных наблюдениях и истолкованиях, но просто еще одна версия соб­ственно технократического дискурса. Апокалип­сическое направление этого дискурса страшится деградации, объективации, порабощения и ма­нипулирования. Не правда ли, «критическая те­ория» всего лишь перевела такую оценку в эмпи­рический язык социальной науки? То же верно и в отношении тех исследований в области социаль­ной теории, в которых оценки техники принима­ют более благоприятную форму: они представляют перевод дискурса спасения в термины социальной теории¹².

Хотя я изучил несколько нейтральных описаний техники, в сущности, я провел не слишком много времени за рассмотре­нием по-настоящему доброжелательных описаний. Маркс под­ходит под эту категорию, и его описание допускает двойное ис­толкование. Более современный и ярко выраженный пример перевода дискурса спасения в социальную теорию представляет собой исследование Шерри Тёркл (1984), которое в свое время много обсуждали. Ее описание, представленное как объектив­ные данные, полученные от информантов, заставляет затаить дух при взгляде на неотвратимо надвигающиеся перспективы. «Техника ускоряет перемены не только в том, что мы делаем, но и в том, как мы думаем. Она меняет восприятие людьми самих себя, других и их отношений с миром. Новая машина, представляющая собой нечто большее, чем мигающие цифры, в отличие от будильника, телескопа или поезда, есть машина, которая "думает". Она бросает вызов нашим представлениям не только о времени и пространстве, но и об уме»(13). «Для большого числа взрослых взаимодействие с компьютером открывает давно закрытые вопросы. Оно может побудить их

На карту поставлено больше, чем правиль­ность или неточность социологических заявле­ний. То, что гипотеза рационализации неверна, не превращает технику в доброе начало. Огромная опасность, которую техника представляет для со­временной жизни, состоит не в уплощении челове­ческого сознания и не в его порабощении экономи­ческой или политической реальностью. Наоборот, опасность реальна именно потому, что техника закреплена в фантазиях о спасении и конце света. Только осознав вездесущее формирующее влияние дискурса на техническое сознание, мы можем на­деяться обрести контроль над техникой в ее мате­риальной форме. Вторая мировая война заверши­лась 10 августа 1945 года капитуляцией Японии, произошедшей вскоре после сброса американцами ядерных бомб на Хиросиму и Нагасаки. На следу­ющий же день в лондонской газете «Тайме» по­явилась статья Нильса Бора, где излагался проро­ческий взгляд на то, как могут осуществляться по­пытки контролировать бомбу. Хотя Бор отмечает апокалипсическую ноту в восприятии обществен­ностью этого ужасного технологического дости­жения, он предупреждает читателей, что прежде всего необходимо отстраниться от этой фантазии, если мы намерены попытаться установить над ней рациональный контроль. «Мрачная реальность, которая являет себя миру в наши дни, в умах мно­гих людей, несомненно, оживит ужасные перспек­тивы, предсказанные в научной фантастике. При

пересмотреть свои представления о себе и обеспечить им особый угол зрения на большие и приводящие в замешательство философские проблемы» (165).

«Последствия разрушительны. Они заставляют задуматься о том, как мы думаем о самих себе» (308).

ГЛАВА 7

всем восхищении таким воображением, самым важным все же остается осознание контраста меж­ду этими фантазиями и фактической ситуацией, с которой мы столкнулись» (1985 [1945]: 264).

МОДЕРН, АНТИ-, ПОСТ- И НЕО-:

Дата добавления: 2017-01-14